Текст книги "Сим-Сим, откройся!"
Автор книги: Инна Туголукова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
15
Следственная бригада занялась обвинительным заключением, и у Протасова наконец-то появилась долгожданная передышка. Он оформил двухнедельный отпуск и вылетел в Сочи.
Удивительно, но память хранила мельчайшие подробности каждой его встречи с Симой. Начиная с той, самой первой, нелепой, когда он заподозрил ее бог знает в чем и потом еще долго чурался, рассматривая все слова и поступки через обманную призму недоверия.
Но самым главным воспоминанием были ее глаза в тот последний вечер в больнице, когда он сообщил, что уезжает.
Он уже тогда понимал, что его влекут к ней не только благодарность, сожаление о недавнем недоброжелательстве и сострадание, но и совсем другие чувства, и она эти чувства разделяет и ждет от него определенных слов и действий, и он уже готов был эти действия совершить и сказать эти слова, но произнес совсем другие: «Завтра я уезжаю!» И увидел, как два бездонных омута, эти зовущие глаза Евы, только что отведавшей запретный плод, вдруг расширились непониманием и подернулись такой отчаянной болью, что он осекся, дернулся все исправить! Но слово было уже произнесено…
Остаться он не мог. Взятые в парке молодцы оказались мелкой сошкой. Их показания только дополнили общую картину. Протасова интересовала рыбка покрупнее. И за то время, что Сима провела в больнице, они выловили эту рыбку! Да что там скромничать – акул! Теперь предстояло не менее сложное – довести дело до суда и раздать всем сестрам по серьгам. Но это уже без него. Свою часть работы он выполнил. И вот возвращается в Сочи…
Он пока не думал, что ей скажет и как она его встретит. Все равно все сложится иначе, чем он сейчас насочиняет. И не глупость ли он затеял? Наверное, глупость… Но по ее реакции он сразу все поймет. Что он, собственно, теряет? Если не суждено им быть вместе, лучше расстаться сразу, пока не прирос всей кожей…
…Вчера Протасов встретил Галю. Вышел из родительского подъезда и увидел ее черный «лексус», припаркованный вплотную к его машине.
Она с кошачьей грацией ступила на асфальт, тоже вся в черном: узкая юбка с разрезом почти до пояса, полупрозрачный блузон и вызывающе крупные гагаты в ушах.
– Сдай немного назад. Я не выеду…
Она прожгла его цыганскими непроницаемыми глазами.
– А мне насрать на тебя… – И хотела добавить еще что-то, страшное, но сдержалась, презрительно скривив ярко-красные губы.
Володя давно жил отдельно от родителей в двухкомнатной квартире на улице Барболина в Сокольниках. В холостяцкой берлоге, как говорила мама.
Спартанское жилище одинокого мужчины. Ничего лишнего: огромный шкаф-купе, письменный стол, книги, компьютер, диван и телевизор – вот и весь джентльменский набор. Правда, кухне могла бы позавидовать любая хозяйка, даже самая привередливая.
Но Галя хозяйкой не была, ни привередливой, ни какой другой. Хотя ключи от квартиры имела. Ни разу не взяла в руки тряпку, не убрала постель, не вымыла посуду. Не постирала, не купила продуктов, не приготовила поесть… Да и могло ли ей прийти в голову нечто подобное? Этих пошлых проблем в ее жизни попросту не существовало. Дома трудилась прислуга, а здесь она была в гостях. Порядок, вкусная еда, выстиранная одежда, вычищенная обувь – все это казалось естественным, не требующим усилий. Просто было как солнечный свет, как воздух…
Да и когда бы она стала этим заниматься? С утра до вечера как белка в колесе: массаж, парикмахерская, фитнес-клуб, шопинг, презентации, просмотры, поездки. Ну и, наконец, личная жизнь…
Володе в ней отводилось немалое место. Но восемь лет! За это время остынут любые чувства, даже самые горячие. И не то чтобы она его разлюбила. Ушла острота ощущений. Как с Гукасовым: и бросить жалко, и никаких эмоций. Ну или почти никаких. Во всяком случае, ничего похожего на то, что творилось с ними вначале. А она цыганка! В ней кровь играет, бурлит, клокочет! И вокруг так много мужчин – красивых, страстных, сильных…
Галя никогда не была однолюбкой. И под словом «любовь» понимала не возвышенную чушь, а совершенно конкретные отношения. Да, рядом с ней всегда мужчины. Ну и что? Кому от этого плохо? Никому. Всем хорошо! И испортить себе жизнь, все сломать, разрушить из-за ерунды, на пустом месте мог только такой старомодный болван, как Протасов.
И надо же было такому случиться! Просто как в дурацком анекдоте: «Возвращается муж из командировки…» Но он ей не муж! Не муж!
Протасов уезжал на две недели. Она сама отвезла его в аэропорт и, как говорится, помахала на прощание платком. А на обратном пути у «лексуса» лопнул ремень. Галя давно слышала, как что-то там постукивает, но она же, слава Богу, не механик! Надо было, конечно, заехать в автосервис, но все мы крепки задним умом. Короче говоря, пришлось вызывать эвакуатор.
Пока она его дождалась, пока тридцать раз позвонила, у мобильного села батарейка. В общем, когда спаситель наконец подъехал, Галя готова была разорвать его на части.
Парень спрыгнул на землю и повел плечами, разминая уставшие мышцы. Он явно не торопился.
Галя открыла было рот, собираясь высказаться по полной программе, но так и не произнесла ни звука.
– Куда поедем? – Он прошелся по ней ленивым оценивающим взглядом и, похоже, остался доволен увиденным.
Теперь он смотрел ей прямо в глаза, чуть покачиваясь на широко расставленных ногах, наглый, красивый, насмешливый – настоящий мачо…
– Поедем в сервисный центр на Кутузовском… – Она не отвела взгляда, медленно провела языком по пересохшим губам. – Но денег у меня с собой нет…
Он усмехнулся:
– До дома довезу. Расчет на месте…
Они прекрасно понимали друг друга – говорили на одном языке.
До Москвы практически молчали в ожидании, в предвкушении того, что должно было произойти между ними. И от одного только представления об этом обрывалось сердце, сладко тяжелело в паху, а в груди росла звенящая пустота.
«Лексус» сгрузили, квитанции оформили, и, уже выезжая из ангара, он опять спросил:
– Куда едем?
– На Барболина, – не задумываясь ответила Галя и проверила, на месте ли ключи.
Ключи лежали в сумочке, в отведенном для них потайном кармашке…
Протасов летел в командировку с двумя коллегами: майором Егоровым и полковником Худяковым.
Майор, заядлый шахматист, едва самолет оторвался от земли, предложил Володе сыграть партию и достал дорожные шахматы, с которыми не расставался. Худяков откинулся в кресле, смотрел в иллюминатор.
Минут через сорок он наклонился к коллегам и тихо сказал:
– Мужики, по-моему, мы летаем по кругу. И стюардессы что-то забегали…
Неладное заметил не только он, и в салоне повисла напряженная тишина.
Наконец появился второй пилот и успокоил, а может, еще больше растревожил пассажиров, сообщив, что заклинило правое шасси, убрать его так и не удалось и придется совершить вынужденную посадку, вернуться, так сказать, на исходные позиции.
Через час приземлились, еще полтора томились в ожидании, пока наконец их вылет не отложили на сутки. Они взяли такси и поехали в город.
Протасов позвонил отцу, а потом Гале – хотел рассказать о своих приключениях, – но ее мобильный молчал. Он еще подумал, не махнуть ли к родителям, но Егоров жил по соседству, на Стромынке, и Володя не стал ломать компанию, поехал к себе, на Барболина.
Он шагнул в прихожую и сразу понял, что в квартире кто-то есть. Бесшумно прикрыв дверь, Протасов расстегнул кобуру и достал свой ПМ.
На брошенном посередине гостиной одеяле исступленно совокуплялась обнаженная пара. Протасов даже не сразу узнал Галю – ее запрокинутое, искаженное экстазом лицо показалось ему отвратительным. А она, словно почувствовав устремленный на нее взгляд, на мгновение застыла и вдруг закричала тонким, срывающимся голосом и забилась, задергалась, пытаясь столкнуть с себя случайного попутчика. Но тот, уже на пике наслаждения, считая все ее звуки и движения симптомами страсти, а скорее всего даже не воспринимая их, продолжал мощно вбивать Галю в пол, все убыстряя удары могучих чресел, перекрывая ее кудахтанье хриплым криком.
Наконец он содрогнулся в последний раз, скатился с партнерши и увидел Протасова с наведенным на них пистолетом. Надо отдать ему должное: он не испугался, но и на рожон не полез. Поднял ладони, словно демонстрируя свою полную и безоговорочную капитуляцию:
– Прости, командир! Я не знал, что это твоя телка, честное слово, не знал. Больше ты меня никогда не увидишь! Опусти пушку…
Тут только Володя заметил, что все еще сжимает рукоятку пистолета, но опускать его не стал.
Парень похватал одежду и, не надевая даже трусов, медленно пошел к выходу, не сводя глаз с дула. Он бочком протиснулся мимо Протасова, обдав его острым запахом пота, немного повозился с замком и выскочил на площадку.
– А-а-а! – послышались с лестницы женские крики. – Помогите! Это же вор! Вор!
Истошно залаяла собака, раздался грохот, проклятия, мат: «Фу, Чарли! Назад!», «Держи собаку, сука!», «Ой, не могу! Она ему сейчас яйца откусит!..»
И Протасов вдруг оглушительно захохотал, до слез, до упаду, до изнеможения, представляя, какая водевильная сценка разыгрывается сейчас на лестничной клетке, глядя на встрепанную, прыгающую на одной ноге Галю, не попадающую в свернувшиеся жгутом трусики-«танго», и ощущая всем своим существом, всем сердцем, как его покидает больное, тягостное чувство к этой женщине!
Если бы он заклеймил ее последними словами, если бы ударил, избил… Но вот этого смеха, очистительную суть которого она интуитивно поняла, Галя не простит ему никогда…
16
Сима делала зарядку. Занималась каждый день, считая это столь же обязательным и непременным, как и все прочие утренние процедуры. Поставив ноги на ширину плеч, она медленно наклонялась, касаясь пола согнутыми в локтях руками.
Музыка играла, в открытое окно вливалась утренняя разноголосица, и Сима, не услышав стука, в очередной раз нагнувшись, увидела, как за ее спиной открывается дверь и в комнату входит… Протасов?..
Есть такая детская игра «Раз, два, три – замри»: в какой позе настигнет тебя безоговорочный приказ, в такой ты и окаменеешь. Сима стояла кверху попой и смотрела на Володю снизу вверх круглыми, изумленными глазами.
Он пожал плечами, повернулся к ней спиной, переломился пополам и, выглядывая меж своих ног, приветливо сказал:
– Здравствуй, Сима! Я вернулся! – И погладил себя по голове, явно намекая на ее стриженые волосы. Он едва успел выпрямиться…
– Володя? – говорила она, будто не веря, что все это действительно происходит наяву, с ней, в ее комнате. – Володя! Ты вернулся? Вернулся!..
Она порывисто обняла его за шею и прижалась, прильнула всем телом, чувствуя, как закипают на глазах, текут по щекам горячие слезы.
Он целовал ее колючую макушку, осторожно касался губами розовой полоски шрама, и его затопляла беспредельная, пронзительная нежность. Не та темная, неуправляемая сила, что влекла, толкала его к Гале, а жгучая, до сердечной боли потребность уберечь, пожалеть, защитить…
Сима шмыгнула носом, взяла протянутый платок и спряталась за ним, смущенная своим бурным порывом.
– Ты уже позавтракал?
– Я не смог получить здесь места.
– И… как же теперь?.. – испуганно взметнулись мокрые стрелки ресниц.
– Здесь живет бабушка моего друга. Я устроюсь и вернусь. Ты жди меня…
– Я буду ждать…
Странно все-таки устроены люди! Быть счастливыми умеют единицы. Остальные всегда найдут ту единственную причину, ту самую каплю дегтя, сакраментальное «если бы», которое не позволит почить на лаврах. Сима называла это синдромом зубного тюбика. Но сама была из большинства.
Едва за Протасовым закрылась дверь, как она начала корить себя:
– Ну к чему эти слезы? Что за щенячий восторг? Теперь-то он уж точно не сомневается, что ты влюбилась в него по уши, лысая дура!
«А зачем ему сомневаться? – удивился внутренний голос. – Одно то, что он вернулся…»
– Я не знаю, почему он вернулся, и, возможно, не имею к этому никакого отношения!
«Он не лукавит…»
– Конечно, нет! Стоит ли метаться в поисках подружки, когда уже есть готовая на все?!
«Ты все испортишь, – заволновался голос. – Сама разрушишь, своими руками».
Но кто из нас прислушивается к внутренним голосам?..
«Да, Наташа была права, – думала Сима. – Нельзя забывать две вещи: это всего лишь курортный роман, и хорошо смеется тот, кто уходит первым. Все элементарно…»
Протасов появился незадолго до ужина и сразу почувствовал в ней эту неуловимую перемену. На его вопрошающий взгляд Сима ответила лучезарной улыбкой. Она уже была немножко актрисой. Она, конечно, жила на сцене, но строго соблюдала законы жанра, а главное, знала, каким будет финал комедии.
– Я хочу пригласить тебя на ужин, – сказал Протасов. – Вернее, этого хочет моя хозяйка.
– А ты, значит, не хочешь? – лукаво прищурилась Сима.
– Пойдем, – засмеялся Володя. – Нас ждет такси.
Они проехали мимо роскошных, утопающих в зелени особняков и остановились у приземистого белого дома с коричневой черепичной крышей.
Хозяйку звали Роза Исаевна. Это была худенькая старая женщина, такая энергичная и властная, что язык не поворачивался назвать ее бабушкой. Кроме нее, в доме обитали еще могучая домработница Нюша и матерый котище, чрезвычайно избалованный и наглый.
Сима, обожающая кошек, потянулась было его погладить, но тот глухо заворчал и попятился, пытаясь избежать непрошеной ласки. Она все же успела коснуться шелковой шерстки, и кот, гневно вякнув, замахнулся когтистой лапой и принялся судорожно зализывать оскверненное место.
– Шизофренический синдром чистоты, – пояснила хозяйка. – Умывается с утра до вечера. Поэтому и имя свое получил – Мойша. Но вы, дети, с ним поосторожнее, он серьезный парень.
В ярко освещенной столовой Роза Исаевна переключила внимание на Симу.
– А ну-ка, милая, дай я на тебя посмотрю!
Она взяла ее за руку, заглянула в глаза и повернулась к Володе.
– Береги ее, мальчик. Покружило над тобой воронье, покуражилось. А это райская птичка. Упустишь – будешь потом локти кусать, как мой Марик, да что толку…
Я ведь его с рождения знаю, – пояснила она Симе. – С моим внуком Мариком на одном горшке сидели, так и идут по жизни, оба неженатые. Вот приехал! «Поживу, – говорит, – у тебя две недели». А мне, старухе, и радость.
Клади, клади ей побольше, – приказала она Нюше, снующей вокруг стола с удивительным для своих габаритов проворством. – Теперь ведь есть не модно. Все фокусничают. А ты, девочка, к себе прислушивайся, желудок сам подскажет, что ему надо. Да больше сердцу доверяй, не голове. Голова-то она не туда увести может, а сердце не обманет.
– А если обманет?
– Это коли подсказывать ему, поправлять. Мы ведь слышим то, что хотим услышать. А ты доверься.
– А как ошибешься? Не тому доверишься?
– А тут уж тебя никто не научит. И старые ошибки не помогут. Потому как ничто в жизни не повторяется: так, да не так…
– Значит, и вас ошибки ничему не научили?
– Еще как научили! Да ведь исправить ничего нельзя. И по наследству не передашь. Вот муж мой покойный все говорил: «Давай, Роза, родим много детей, чтоб было кому перед смертью воды подать». А я ему отвечала: «Сёма, эти дети сначала всю твою кровь выпьют, а потом воды подадут, чтобы ты уже напился и умер». Родили мы мальчика. А где теперь этот мальчик? Живет в Майами. И меня туда звал. А я не поехала: здесь жила, здесь и умру. Так он дом мне построил у моря, Нюшу нанял хозяйствовать. Вот она мне последний стакан и подаст. А как бы все сначала начать, я бы много мальчиков родила.
Нюша фыркнула, сердито загремела посудой.
– Ну скажи, скажи про свою жизнь, – ободрила Роза Исаевна.
– Да сами уж и рассказывайте, а я послушаю, подивлюсь: неуж со мной такой Голливуд…
– Воистину Голливуд, – согласилась Роза Исаевна. – Ты не смотри, – повернулась она к Симе, – что Нюша у меня хозяйство ведет. Она и ее муж юридический факультет Московского университета закончили. Муж работал, по служебной лестнице высоко поднимался, а она ему детей рожала. А как пятого родила, он от нее к продавщице ушел. Уж его и по партийной линии, и по профсоюзной ломали, а он: люблю – и все тут, хоть тресни. Семью, правда, обещал материально поддерживать, да только они от его помощи отказались. А ему что? Баба с возу… И билась Нюша как рыба об лед, а всех на ноги поставила. Ну а на своих ногах они уже сами пошли. Кто куда. Одного в Чечне убили. Другой в Кронштадте живет, по всем морям плавает, дома почти не бывает. Третий легкой жизни искал, сидит теперь в местах не столь отдаленных.
У дочки тоже судьба не задалась: носит ее по свету от одного к другому, ни кола своего ни двора. А последний сынок к матери в дом молодую жену привел и такую ей свободу дал, что матери и места в этом доме не осталось, со мной живет, и последний стакан, может, я и подам, если успею. Вот и думай, какие ошибки Нюша в жизни наделала и какие из них можно извлечь уроки.
В комнате повисла долгая пауза.
– Батюшки! – спохватилась вдруг Роза Исаевна. – А кавалер-то наш сбежал! А и правда, какой ему интерес? Все эти печальные истории он уже наизусть знает.
Тут только и Сима заметила, что за столом нет Протасова.
– Вы давно с Володькой-то познакомились? – воспользовалась ситуацией Роза Исаевна. – В Москве?
– Нет, мы здесь познакомились, в санатории.
– Так это он к тебе сюда вернулся?
– Не знаю, – растерялась Сима и задумчиво повторила: – Я… не знаю…
– К тебе! – убежденно заверила Роза Исаевна. – Ты верь ему, девочка. Он человек бесхитростный. Мальчишкой таким был и сейчас остался.
– Расскажите мне о нем!
– Нет, милая, он сам тебе все расскажет.
«Расскажет, – подумала Сима, – если успеет…»
– Да ты иди к нему. Чего тебе со старухами-то сидеть?
– Да нет, уже очень поздно, – уязвленная уходом Протасова, сказала Сима. – Я поеду…
– Ни в коем случае! – безапелляционно отрезала Роза Исаевна. – Нюша тебе наверху постелила, прямо напротив лестницы твоя комната. А рядом ванная. Прими душ и ложись. Только проверь прежде, не забрался ли к тебе в кровать наш проказник. А то напугает до полусмерти.
«Интересно, чем бы это он мог меня напугать, этот… проказник?» – поджала губы Сима.
Она поднялась наверх и заглянула в спальню. Постель была разобрана и пребывала в некотором беспорядке. «Кто лежал на моей кровати и смял ее?» На массивном дубовом столе в изголовье стоял огромный букет маленьких желтых роз, наполняя комнату тонким чудесным ароматом. А на подушке лежало что-то золотистое, воздушное, нежное, оказавшееся ночной рубашкой!
Сима приложила ее к груди и, обернувшись к зеркалу, печально вздохнула: никто не увидит этой красоты…
Она стянула паричок и отправилась принимать душ.
В кремовой ванной, автоматически совершая все необходимые процедуры, Сима думала: «Какой странный день! Такой длинный, как будто полжизни прошло: встретились, расстались, а серединка выпала и забылась. И никто уже не узнает, какой она была.
Куда ушел Володя? И почему исчез? И когда вернется? И зачем вообще привез меня в этот дом? Понял, что ему ничего не нужно, и решил таким вот оригинальным способом прервать отношения? А разве у нас были отношения?
И что за уроды мне попадаются? Или это я сама урод? Наверное, я его напугала утром: на грудь кинулась, слезу пустила. Ну, скажет, точно больная. Особенно если вспомнить все прочие эксцессы…
А может, так гораздо честнее?»
Она окуталась золотистым шелковым облачком ночной рубашки и повернулась к зеркальной стене, но слезы туманили глаза.
«Не смей! Не смей…» Сима накинула халат и вернулась в комнату. Ни книжки, ни телевизора. Значит, придется лежать и жалеть себя, пока не уснешь. Если, конечно, удастся уснуть. Тем более что насчет проказника Роза Исаевна явно погорячилась…
Сима нырнула в постель и взвыла от дикой боли, пулей вылетев обратно. Глубокие царапины на разодранной ноге сочились кровью.
Из-под одеяла выскочил разъяренный Мойша. Тяжело спрыгнув на пол, он забил хвостом, прижал уши и утробно заорал, прожигая перепуганную Симу немигающими горящими глазами. Кот явно готовился к новой атаке, парализуя жертву пронзительными воплями. И когда в комнату ворвались Роза Исаевна, Нюша и неизвестно откуда взявшийся Протасов, он все же кинулся на нее и впился, как аспид, все в ту же многострадальную ногу сразу и когтями, и зубами.
Кота общими усилиями отодрали, вышвырнули в коридор, и он возмущенно орал там, шаря лапой под дверью, в страстной надежде проникнуть обратно в спальню.
– Батюшки-светы! – обомлела Роза Исаевна, указывая на Симу дрожащим пальцем. – Да он с нее скальп сорвал!
– Господи Иисусе! И правда… – ахнула Нюша, прижимая к груди руки. В глазах ее полыхал ужас.
Протасов громко захохотал. Сима, которая принципиально не смотрела в его сторону, тоже заулыбалась сквозь слезы. И вдруг осознала, что все это время пребывает в своем полупрозрачном эфемерном одеянии, никак не скрывающем наготы.
Она быстро взглянула на Протасова и смешалась, потрясенная тем, что успела прочитать в его глазах. И уже не знала, чему верить, и в чем сомневаться, и как объяснить… И отвечала невпопад, кутаясь в поданный им халатик – вся как на ладони, как открытая книга. А он по-прежнему оставался неразрешимой загадкой, тайной за семью печатями…
Пока Протасов рассказывал, как Сима лишилась волос, Нюша обработала ранки йодом, и женщины ушли, прихватив негодующего Мойшу. А Протасов остался.
– Ты представляешь, – сказал он, – я вышел на веранду, сел в качалку и сам не заметил, как заснул под ваше воркованье. Замотался на работе, почти не спал последние дни. И сон мне какой-то дурацкий приснился. И вдруг эти дикие вопли! Я спросонок ничего не понял. Из кресла этого еле выбрался! Решил, с тобой опять что-то приключилось…
– Так ты что же, подумал, это я так кричу… нечеловеческим голосом? – обиделась Сима.
– Да я, собственно, и подумать-то ничего не успел. Просто почувствовал…
– Какой ты чуткий… – прищурилась она.
– Да, – без ложной скромности согласился Протасов, – я такой.
– А почему Роза Исаевна приготовила мне эту комнату? Ты что, сказал, что я останусь ночевать?
– Нет, конечно! Как ты могла подумать? Это комната для гостей. Она всегда готова…
– А букет?
– В саду полно цветов! Здесь везде стоят букеты.
– Ну, допустим. А ночная рубашка?
– Разве не ты ее прихватила?
– Я прихватила?! – задохнулась Сима. – Да она лежала вот тут, на подушке!
– Тогда это, по-видимому, Нюшина рубашка.
– Да она ей на нос не налезет!
– Значит, Розы Исаевны.
– Ну что ты выдумываешь! – рассердилась Сима. – Разве пожилая женщина наденет такую рубашку?!
– А чем плоха рубашка? – удивился Протасов, ловко стягивая с нее халатик. – По-моему, просто замечательная!..
Она на мгновение замерла, ошеломленная его вероломством, и рванулась выручать свою одежку. Но Володя, отбросив халатик, раскинул руки и принял ее в объятия.
Это был их первый поцелуй, такой бесконечный и сладкий, такой достаточный, что ни ему, ни ей не требовалось ничего другого – только стоять вот так, тесно прижавшись друг к другу, вне времени и пространства, за гранью бытия – источник не оскудевал, но и жажда была неутолимой.
А потом она поплыла в его руках, окунулась в крахмальную прохладу простыней и приняла блаженную тяжесть его тела. И это ощущение полета! Или падения… камнем… в сияющую бездну… Она и не знала, что бывает такая нежность…
Сима потерлась щекой о жесткие волоски на его груди и осторожно потянула носом воздух.
– Ты что там вынюхиваешь? – улыбнулся Володя.
– Знаешь, оказывается, запах мужского тела благотворно влияет на женское здоровье. Ученые установили, американские.
– Выходит, от душа придется отказаться…
– Почему же?
– Жаль будет подрывать твое здоровье.
– Ладно уж, иди! – милостиво отпустила Сима.
– Хочешь первая?
– Ой, нет, нет, нет! Я кота боюсь!
– Ну что ж, принимаю огонь на себя…
Она проводила его взглядом и закусила губу. Ну почему, почему хорошее так быстро кончается? И как глупо своими руками приближать этот конец. Еще не известно, что больнее: зализать собственные раны или нанести их другому и потом мучиться сомнением, не разрушила ли свое счастье, не сломала ли жизнь и себе и ему, ведь все у них могло бы получиться… Хотя с чего это она решила, что опечалит его своим уходом?
– Ты спишь? – Он присел на краешек кровати.
– Нет, я думаю.
– И о чем, если не секрет?
– Я думаю, откуда писиет гусь.
– Гусь?!
– Так моя бабушка говорила, – засмеялась Сима. – Ну что, могу я пройти в ванную без риска для жизни?
– Иди. Ночью людоеда сажают на цепь.
– Странно, что этого не делают днем. У меня тоже есть кот, очень серьезный товарищ, но все-таки не такой вурдалак, как этот Мойша.
Сима стремительно преодолела расстояние до ванной, скинула ночнушку и встала под тугие прохладные струи.
«Как странно, – думала она. – То, что произошло сейчас между нами, очень важно. И это было чудесно! А мы говорим о какой-то ерунде, будто тридцать лет спим в одной постели. Значит, все это не так уж нужно и ему, и мне? Классический курортный роман, имитация чувств. А все мои ощущения – простой самообман?»
Сима вытерлась большим мохнатым полотенцем и взглянула на свое отражение.
«Кому ты так уж сильно нужна, закомплексованная дурнушка?..»
Она вернулась в комнату и застыла у двери, вглядываясь в темноту.
– Ты словно экзотическая бабочка в этом наряде. Лети ко мне… – позвал Володя и протянул руки.
Сима метнулась к кровати и порхнула в его распахнутые объятия. И в этом стремительном коротком полете со всего размаха врубилась лбом о толстую дубовую столешницу и плюхнулась ему на грудь, как подбитая утка.
Теперь она знала, как из глаз сыплются искры. Было так больно, так неловко и обидно, что вслед за искрами брызнули слезы, но Сима пыталась улыбаться.
Потрясенный Протасов прижал ее к груди, покрывая поцелуями многострадальный лоб, на котором начала вздуваться большая шишка, и мокрые глаза, и изо всех сил старался сдержать смех. Но это плохо получалось, и Сима тоже смеялась вместе с ним, поскуливая от боли. И вот это его тронуло больше всего – ее смущенный смех сквозь слезы.
Протасов принес из холодильника лед, сделал Симе компресс и, укачивая ее, словно маленького ребенка, зашептал разные нежные глупости, какие говорят обычно детям, чтобы успокоить, утешить, чтобы защитить их своей безграничной любовью.
– Завтра мы перевезем сюда твои вещи. А когда вернемся в Москву…
– Завтра я уезжаю, – сказала Сима.
– Ну зачем ты!..
Сима высвободилась из его рук и села в постели.
– Мой отпуск кончается. В понедельник на работу. Вот и все…
– А у меня две недели…
Она тронула вздувшийся уродливой шишкой лоб, поморщилась от боли, от своей досадной неуклюжести и, по-своему трактуя его невинную фразу, язвительно заметила:
– Ничего, еще успеешь найти себе подружку.
– Я тебя чем-то обидел? Испугал? Что с тобой, Сима? Ты как улитка, вдруг спряталась в свою ракушку, а я не понимаю…
– Все ты прекрасно понимаешь! Просто не хочешь быть честным…
«Остановись, – сказала она себе. – Остановись! Что ты делаешь?!»
И Володя, будто прочитав ее мысли, предостерегающе поднял руку:
– Остановись, Сима! Ты сейчас скажешь что-то, о чем потом пожалеешь. Давай продолжим этот разговор завтра…
– Завтра я уезжаю, – напомнила она. – Откуда мне было знать, что тебе захочется вернуться? А иначе я бы непременно вписалась в твои планы: бросила работу, послала все к чертовой бабушке и скрасила грядущие две недели. Но мне и этого не дано было знать, и я, дурочка набитая, счастья своего коротенького не предугадала и билет купила. Вот, хочешь, покажу?..
Она потянулась за сумкой и опрокинула вазу.
Протасов пулей вылетел из кровати. И Сима, вся в желтых мелких розочках, невольно засмеялась, глядя на него – голого, мокрого, взъерошенного.
Володя решил, что все это она сделала нарочно, и заорал:
– У тебя что, совсем крыша уехала? Или ты на сей раз приложилась головенкой до полной невменяемости?
– Ну, знаешь! – закипела Сима. – Счастливо оставаться!
– Приятного полета! Не понимаю только, зачем тебе билет? Ты бы прекрасно обошлась своим помелом…
