Текст книги "Сим-Сим, откройся!"

Автор книги: Инна Туголукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

11

Как-то после ужина Ирина Львовна предложила Симе прогуляться «для моциона», как она сказала. Петр Алексеевич составить компанию категорически отказался: мол, не генеральское это дело – ногами шаркать. Протасова гулять не пригласили.

– А где вы познакомились с Петром Алексеевичем? – полюбопытствовала Сима, которую всегда волновало, как же реализуются эти невероятные случайности, позволяющие людям обрести друг друга.

– О, это совсем не романтическая история, – засмеялась Ирина Львовна. – Я тогда студенткой была. Жила в общежитии. А моя подружка в одного парня влюбилась. Письма ему анонимные писала. И наконец завлекла на нашу вечеринку. Все у нас тогда было в складчину. И мне поручили приготовить горячее блюдо.

– И что вы сделали?

– Перцы нафаршировала. Зашла с кастрюлей в комнату – в фартучке, раскраснелась у плиты, – а все уже за столом сидят. И досталось мне место как раз рядом с тем самым парнем, но я тогда еще ничего не знала.

– Это и был Петр Алексеевич? – догадалась Сима.

– Тогда это был просто Петька, – усмехнулась Ирина Львовна. – А перцы мои удались на славу. И решил он, что я отменная повариха. А поесть-то любит!

– Я заметила, – поддакнула Сима.

– Весь вечер он со мной танцевал. А я тогда совсем другого парня ждала, тот не пришел, и я с досады согласилась встретиться с Петькой на следующий день.

Назначил он мне свидание на Новом Арбате. А холодно было, и ветер по проспекту как в аэродинамической трубе. Он мне говорит: «Прячься за мою широкую спину, я тебя прикрою». И вот иду я за ним и думаю: «Нет, это герой не моего романа». Совсем он мне поначалу не приглянулся. А он спрашивает: «Тепло ли тебе, девица?» «Холодно, – отвечаю, – насквозь продувает». «Неужели, – говорит, – я такой продувной парень?»

В общем, стали мы с ним встречаться. И подружка моя всегда рядом. Очень она старалась меня в его глазах опорочить. Но я уже тогда знала, какую роль невольно сыграла в ее жизни, и не обижалась.

Тем более что Петька внимания не обращал на ее нападки, только посмеивался.

– А зачем же вы терпели ее присутствие? – удивилась Сима.

– Да она мне особенно не мешала. Даже наоборот. Я с ее помощью держала Петра Алексеевича на определенном расстоянии: видела, что он по мне просто с ума сходит, а ответить тем же не могла – не любила, как мне тогда казалось, боялась, что замуж звать станет.

– А он не звал?

– Нет. И мне это было даже странно. Так мы втроем и ходили. А однажды поссорились сильно. Мы и раньше, конечно, ссорились, но так серьезно никогда. Я теперь уже даже не вспомню, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. Ерунда какая-то, пустяк, но слово за слово, я его прогнала. А подружка приветила.

– Дождалась, значит, своего часа!

– Дождалась. А со мной удивительная метаморфоза произошла. Вот уж поистине: что имеем, не храним, потерявши, плачем. Едва мы расстались, как свет мне стал без него не мил. Места себе не находила, слезы лила, только о Петьке и думала.

И уж совсем было я собралась идти к нему мириться, как появилась моя подружка и сообщила, что ждет от него ребенка.

«А Петька, – говорит, – подлец, от ребенка отказывается и требует генетической экспертизы».

У меня просто земля из-под ног ушла. Но держусь, не хочу ей своего отчаяния показывать. Спрашиваю: «А это действительно его ребенок?» «Конечно, – кричит, – а чей же еще?!» «Тогда, – говорю, – чего ты боишься?» «Ну нет! – отвечает. – Раз он сомневается, я аборт сделаю. Но он должен на мне жениться, а не унижать меня, как последнюю шлюху!»

Но он на ней не женился и порвал все отношения. Она каких-то таблеток напилась, в больнице долго лежала. Он даже не навестил ни разу. Все его тогда осуждали, и я в том числе, хотя вроде радоваться должна была.

А потом Петька пришел ко мне в общежитие. Я дверь открыла, а он в комнате сидит. Я так на пороге и застыла с разинутым ртом. А он говорит: «Прошу тебя, выслушай, не перебивая, а потом как решишь, так и будет».

И рассказал мне, что стерилен, то есть детей иметь не может. Поэтому подружкины сказки о ребенке – чистой воды шантаж. И по той же причине он не звал меня замуж и никогда не позовет, просто не посмеет лишить любимую женщину материнского счастья. Что давно уже должен был мне это сказать, но все оттягивал момент, зная, что это конец.

– А вы… – потрясенно промолвила Сима.

– А я бросилась ему на шею. Тогда, конечно, не понимала, какая это беда… Но знаете, Петр Алексеевич дал мне так много! Я ни о чем не жалею… – Она взглянула на Симу, тщетно пытающуюся найти подходящие случаю слова, и сменила тему: – А вы заметили, Симочка, как рано начало темнеть?

– Да, – вздохнула Сима. – Илья Пророк два часа уволок. Скоро лету конец. Хотя здесь этого совсем еще не чувствуется, правда?

Она повела рукой, как бы приглашая Ирину Львовну убедиться в правоте своих слов, и увидела Протасова, энергично шагающего к санаторным воротам.

«Ага, – язвительно усмехнулась Сима, – отправился на ночную охоту. Интересно посмотреть, как он будет это делать. А еще интереснее сорвать ему удовольствие. Вот это был бы кайф!»

– Ирина Львовна! – обернулась она к спутнице. – А давайте выйдем в город! Там сейчас самая жизнь начинается.

– Да нет, Симочка. Мне пора возвращаться к Петру Алексеевичу, а то он станет волноваться. А вы идите, развлекайтесь, если это, конечно, не опасно.

– Ну что вы! – отмахнулась Сима. – Безопаснее только в морге!

12

Сима и сама не знала, зачем пошла за Протасовым. Будто черт ее попутал. Не хватало только, чтобы он увидел, как она его выслеживает. Вот это будет номер!

Но с другой стороны, не останавливаться же теперь на полдороге. И Сима отбросила сомнения.

Протасов еще немного покружил по городу, вошел в парк и направился в самую глухую и безлюдную его часть. Сима держала дистанцию, но из виду не теряла. И вдруг увидела тех самых качков, которые провожали Протасова с пляжа, и теперь их тоже явно интересовал именно он.

Пока Сима осмысливала открывшуюся ситуацию, Протасов исчез из виду, она заметалась по дорожкам и вдруг увидела его прямо перед собой в начале аллеи. Сима ахнула и нырнула в темные заросли кустов.

Последующие события развивались стремительно. Сима налетела на чей-то упругий живот, и этот кто-то мгновенно зажал ей рот огромной потной ладонью.

– Ну и что теперь с этой сучкой делать? – услышала она свистящий шепот.

– Дай ей по чану. Только быстро. Он уже рядом. Зайдешь спереди, а я сзади…

И пока ее мозг, парализованный ужасом, отказывался мыслить, профессионально тренированное тело сработало автоматически: качок вылетел из кустов и рухнул на асфальт, но жертву свою не выпустил.

И Сима, яростно отбиваясь, отчаянно закричала:

– Володя! Володя! Беги! Здесь на тебя засада!

Но тут появилось множество парней в камуфляжной форме, завязалась драка, кто-то то ли случайно, то ли нарочно пнул ее голову тяжелым армейским ботинком, и Сима потеряла сознание.

Проснулась она ясным солнечным утром в больничной палате и, морщась, села в постели – в голове стучали молоточки.

– Да ты лежи, лежи, – загомонили соседки. – Мы тебе подадим что надо!

– А что случилось? – спросила Сима.

И поскольку в больницах все друг про друга все знают, соседки рассказали, что привезли ее вчера поздно вечером с пробитой головой, обрили, обмыли, зашили, сделали укол и спала она до утра, как младенец.

Из всего потока информации Сима выхватила ключевое слово «обрили», холодея от ужаса, ощупала перебинтованную голову и поняла, что волос действительно нет. Вообще…

Она накинула линялый больничный халат, сунула ноги в растоптанные шлепанцы и отправилась на поиски врача выяснить, уж не трепанацию ли черепа ей сделали. В коридоре за стойкой сидела очень красивая медсестра.

– О! – шумно обрадовалась она. – Ну что, недострелённая, оклемалась?

– А в меня что, стреляли?! – ужаснулась Сима.

– Не знаю, может, и стреляли, но, слава Богу, промахнулись, – озарилась красавица голливудской улыбкой.

В ней всего было много: волос, зубов, грудей, децибелов и энергии. Сима невольно залюбовалась и, ответно улыбнувшись, спросила:

– А кто мне все-таки объяснит, что со мной происходит?

– А чего тут объяснять? – удивилась медсестра. – Считай, что тебе крупно повезло: удар пришелся по касательной – кожу содрало, а кости целы. Так что проверим тебя на сотрясение мозга и отпустим подобру-поздорову.

– Скажите, а кто меня остриг? – нахмурилась Сима.

– Я и остригла.

– Зачем же вы это сделали?! Как вы могли?.. – Она задохнулась от переполняющего ее возмущения.

– Да ты что? – удивилась медсестра. – У тебя настоящий колтун на голове образовался, все слиплось от крови, в грязи… Да что ты так возбудилась-то? Волосы не зубы – отрастут, еще краше будут.

– А зачем вы мне всю голову забинтовали, как будто мне полчерепа снесло?

– Ну ты даешь! А как бы я тебе повязку закрепила? Повязка-то на ране держаться должна!

– А зеркала у вас здесь нет? – сменила тему Сима. Что теперь говорить, когда дело сделано и ничего уже нельзя исправить?

– Ну, в зеркало тебе лучше сейчас не смотреться. Повремени маленько, – сочувственно посоветовала сестра.

– Я так ужасно выгляжу? – расстроилась Сима. – Но мне все-таки хотелось бы посмотреть…

– Ну посмотри, если хотелось… – вздохнула медсестра, распахнула сумку и, достав небольшое квадратное зеркальце, протянула его Симе.

Та глянула на свое отражение и прошептала:

– Господи! Кто это?..

На нее смотрело чужое одутловатое лицо, вся правая половина которого была фиолетово-синей и какой-то особенно зловещей на фоне белоснежных бинтов.

– Ладно, не кисни, – постаралась утешить медсестра. – Через недельку будешь как новенькая. Парик купишь или шляпку какую…

– Ну вот если только шляпку… – горько усмехнулась Сима, возвращая зеркало, и замерла с протянутой рукой.

Из распахнутого чрева сумки с цветной фотографии прямо на нее смотрел Вова номер три. На его могучих плечах сидела очаровательная малышка и тоже весело улыбалась.

– Господи! Что это?.. – пролепетала Сима.

– «Что это», «кто это», – передразнила медсестра. – Какая ты любопытная! Эй! Ты что закаменела-то? Ау-у!..

– Это ваш… муж? – наконец выдавила Сима.

– Да, – гордо подтвердила медсестра. – А что, хорош?

– Он жив? – вопросом на вопрос ответила Сима.

– Ты чего? – обалдела сестра. – Видать, тебя головкой приложили по полной программе. Конечно, жив! Мне прямо дурно сделалось!

– А где он работает?

– Механиком работает в автосервисе. Иномарки ремонтирует. Знаешь, какой специалист? Любую тачку по винтику разложит и снова соберет.

– И ни одного винтика не останется…

– К нему очередь на год вперед стоит.

– А своя машина у вас есть?

– А зачем нам своя. Вовка, когда нужно, любую возьмет, самую крутую. Скажет, обкатать надо, и все дела.

– Красивый он у вас. Наверное, с таким не просто…

– Это ты на баб, что ли, намекаешь? Да он не по этой части. Брезгливый очень и нас с дочкой сильно любит. А потом я же в сменах работаю: сутки здесь, трое дома. Так что Вовка у меня все время на глазах. Я его вот где держу! – И она сжала крепкий увесистый кулачок.

– Ну, тогда конечно, – согласилась Сима и, повернувшись, торопливо пошла, почти побежала по длинному коридору, глотая слезы и еле сдерживая рвущиеся наружу рыдания. И у самых дверей столкнулась с переступающим порог Протасовым.

Он придержал ее, выставив вперед руку с цветами – вторая была занята пакетом, – и, не узнав в первый момент, хотел уже обойти, но встретился с глазами, полными такого горя, и выронил пакет.

– Что с тобой? Что ты? Что случилось?!

И она, не в силах больше крепиться, упала к нему на грудь, сминая цветы, и заплакала так горько, так отчаянно, будто ребенок.

13

Цветы и фрукты предназначались Симе. Протасов так пока и не понял ее роль в сложившейся ситуации. И вчера она чуть не сорвала им все дело. Но тех двоих они взяли. И парни уже дают показания.

Одно он знал наверняка: Сима спасала его ценой собственной жизни. А это дорогого стоит.

Он сам вытащил ее из свары, защитил от новых ударов, вызвал «скорую». Но в больницу поехать не мог – надо было завершать операцию. И вот пришел навестить…

Не выпуская из рук рыдающую Симу, он вывел ее в больничный сад и усадил на лавочку в пустом тенистом уголке. Вопросов не задавал, просто сидел рядом и ждал, когда успокоится эта странная девушка, которая с первой их встречи повела себя, мягко говоря, неадекватно. Наконец она заговорила…

Конечно, если бы все эти несчастья не обрушились на нее так внезапно, Сима никогда, ни за что на свете не открылась бы перед посторонним. Да что там посторонним! Перед враждебным, отторгающим ее человеком! Но несчастья обрушились, и рядом оказался именно Протасов. Ему и рассказала она свою бесхитростную историю с того самого момента, когда Вова номер три впервые поцеловал ее, и до сегодняшнего горького прозрения.

Протасов молча слушал, смотрел на нервные пальцы, комкающие мокрый от слез платок, на склоненную забинтованную голову, трогательную тонкую шею, на кровоподтек в пол-лица, и странная, острая жалость горячей волной затопляла его, щемила сердце.

«Выходит, мы друзья по несчастью», – усмехнулся Володя. Что ж, он готов поделиться опытом, как пережить обман и вернуться к нормальной жизни. Только вряд ли она его сейчас услышит…

– Строгова! – По дорожке стремительно приближалась красивая медсестра. – Ее там с собаками ищут, а она с мужиками милуется. Иди быстро в палату – обход начался.

– Иди, Сима! – сжал он ее руку. – Я вечером зайду.

– Вот видишь, – потянула ее за собой медсестра, – еще и недели не прошло, а какие к тебе орлы слетелись. А ты боялась!..

Сотрясения мозга у Симы, слава Богу, не обнаружили, но в больнице пришлось задержаться на несколько дней. Впрочем, Сима «на свободу» особенно и не рвалась. Куда бы она пошла в таком виде? Ворон пугать?..

В шестиместной палате собрались неплохие тетки – настоящий женский клуб. Чего только Сима не наслушалась за это время! И всяческих кулинарных рецептов (узнала даже, как приготовить потрясающее домашнее вино из черной смородины!), и неведомых ей доселе секретов женской красоты, и удивительных историй о жизни и, конечно же, о любви…

Своей «лав стори» Сима удивлять никого не стала. Слишком больно было пока об этом говорить, да и медсестра могла узнать – языки-то без костей. Кстати, хорошая оказалась девка, и звали ее соответственно внешности – Анжелика.

Утром приходила Ирина Львовна, приносила фрукты в плетеной корзинке, йогурт, румяные булочки с кунжутом. Сима серый больничный геркулес не ела, ждала ее.

– Хоть позавтракаю с тобой за компанию, а то совсем отощаю на курорте, – смеялась Ирина Львовна.

– А как же вы Петра Алексеевича одного оставили? – удивлялась Сима.

– А Петр Алексеевич теперь не завтракает. На него, видишь ли, сошло вдохновение. Встает в шесть утра и до обеда пишет, не поднимая головы. Володя вообще только к ужину появляется, и то не всегда. А я, понимаешь, девушка компанейская, не могу есть одна. Знаешь, как Фаина Раневская говорила: «Есть одной – это все равно что срать вдвоем».

– Ой, – смеялась Сима, – как здорово сказано!

– Да уж, – соглашалась Ирина Львовна. – Прошу прощения за ненормативную лексику, но великих нужно цитировать без купюр.

Они садились на скамейку в тени рододендронов и, уничтожая содержимое корзинки, болтали обо всем на свете. В запасе у Ирины Львовны было великое множество историй, а отсутствие мужа давало редкую возможность солировать. И две женщины, молодая и зрелая, не ощущая разницы в возрасте, коротали время до обеда.

Накануне выписки Ирина Львовна вручила Симе маленькую подарочную сумку.

– Ой, – засмущалась та, – это мне?

– Нет, – подразнила ее Ирина Львовна, – это я только подержать тебе принесла, а потом обратно заберу. Ты примерь. Если не понравится, что-нибудь другое подберем.

Сима расстегнула кнопку и достала лохматый пшеничный паричок.

– Не может быть! – сказала она. – А здесь нет ни одного зеркала!

– Я принесу тебе завтра вместе с одеждой…

– Завтра будет поздно! – расстроилась Сима. – Мне обязательно нужно сегодня. Сегодня к вечеру…

– А… что будет сегодня вечером? – лукаво полюбопытствовала Ирина Львовна. – Уж не влюбилась ли ты в лечащего врача?..

– Влюбилась? – переспросила Сима, кривя рот в сардонической усмешке. – Вот уж нет! Больше я на эти грабли не наступлю!

Она лукавила, знала об этом, но делала вид, что управляет ситуацией, пытаясь саму себя обмануть. Ее смущали собственная ветреность, непостоянство, легкомыслие: не успела оплакать Вову номер три, как уже и думать о нем забыла. И совсем у нее другой теперь свет в окошке, а сердце бьется так же сильно, и голова кружится, и не спится ночами. Так и будет она порхать по жизни от одного к другому? И каждая новая любовь покажется сильнее предыдущей?

Или все это только фантазии от затянувшегося томительного больничного безделья? Или нынешнее ее убожество так обостряет чувства? Или она, как Наталья, не может без мужчины? Не умеет быть одна и кидается на первого встречного…

Но дело не только в этом. Неизвестно, как к ней относился Он. Не лечащий врач, естественно, Боже упаси! А Протасов… Потому что именно Володя занимал теперь все ее мысли.

Опять ложь! Все она прекрасно знала. Он невзлюбил ее с самого первого дня, что, впрочем, совсем неудивительно, если вспомнить, как они познакомились… И все же иногда ей казалось, что в последнее время что-то изменилось. Ведь женщина всегда чувствует, ее не обманешь! Или все-таки она ошибается, выдавая желаемое за действительность?

…Каждый вечер в восемь часов Володя ждал ее у входа в приемное отделение. Сима выходила и улыбалась радостно и смущенно – стеснялась своего нынешнего, как ей казалось, уродства.

Голову больше не бинтовали, два кусочка лейкопластыря удерживали на подсыхающей ссадине тонкую марлевую повязку, и Сима надевала маленькую красную косыночку, делавшую ее похожей на комсомолку двадцатых годов. И если бы не линялый халат и стоптанные шлепанцы!.. Но упрямый заведующий травматологическим отделением не разрешал больным носить домашнюю одежду.

– Как он не понимает, что удобные и красивые вещи ускоряют процесс выздоровления?! – горячилась Сима.

Но сегодня она наденет свой паричок, а завтра Ирина Львовна принесет ей нормальную, человеческую одежду, она покинет эти унылые стены, и тогда держись, Протасов!..

…Сима легко сбежала с крылечка, насколько дурацкие шлепанцы позволили ей это сделать, и Володя, не узнав ее в первое мгновение, удивленно приподнял брови. Легкая улыбка, чуть тронувшая его губы, и этот взгляд, которым он смотрел на нее, сказали ей столь много, что сердце рванулось к горлу и забилось так неровно и часто, что Сима невольно прижала руку, пытаясь усмирить его бешеные удары.

И в этот последний больничный вечер все было немного иначе. Чуть изменились интонации, недосказанности таили в себе особый скрытый смысл, а случайные прикосновения сбивали дыхание. И это волшебное, сумасшедшее, пьянящее ожидание, предощущение чего-то большого, настоящего!..

– Спокойной ночи! – сказала Сима, прощаясь, и голос ее дрогнул. Она знала, что сейчас он ее поцелует. И совсем уже шепотом добавила: – До завтра.

– Завтра я уезжаю, – сказал Протасов и тоже зачем-то добавил: – В Москву.

Как будто ей было так уж важно, в какой именно точке земного шара он исчезнет для нее навсегда…

14

Странно, но плакать совсем не хотелось. Хотелось спать: закрыть глаза и провалиться в темную безмолвную пустоту.

Но заснуть так и не удалось, и утром, после бесконечной ночи, полной горестных раздумий, Сима ненавидела весь мир. Она улыбалась, а глаза туманились слезами. Симе казалось, что это были слезы ярости.

В обычное время появилась Ирина Львовна с Си-миной одеждой и традиционной уже корзинкой для завтрака. А в двенадцать, сразу после обхода, получив выписку и врачебные наставления, Сима облачилась в шелковое, небесной голубизны, платье, показавшееся ей верхом элегантности, сменила ненавистные шлепанцы на изящные черные босоножки, натянула паричок и вырвалась на свободу.

Ирина Львовна чувствовала ее возбуждение, взвинченность, скрытую агрессию и тревожно поглядывала на свою юную подругу, пытаясь понять причину такого странного состояния.

Они уже отошли от больничных ворот, когда Сима решила вернуться к расположенному у выхода киоску и купить мороженое.

– Мне не покупай! – крикнула вслед Ирина Львовна.

– Ладно!

Сима сняла обертку, бросила в урну и шагнула на проезжую часть, чуть не налетев на капот мягко притормозившей у обочины машины.

– Какие красавицы бросаются мне под колеса! С вами все в порядке? А то я быстро на ноги поставлю. Давайте знакомиться. Я врач. Работаю как раз…

Уже зная, кто этот велеречивый водитель, Сима плавно повернулась и сняла солнцезащитные очки.

Вова еще что-то говорил, но улыбка уже медленно сползала с его лица, и он так и застыл с приоткрытым ртом.

– Здравствуй, милый. Жену приехал навестить? Ну, что же ты стоишь как обкаканный?

Сима подошла к нему почти вплотную. Глаза ее сузились, как у кошки, готовящейся к прыжку, а голос зазвенел веселой злостью.

– Да ты весь взмок! Жарко тебе? На-ка вот, охолони маленько! – И она ловко воткнула эскимо в его открытый рот так глубоко, что наружу осталась торчать только деревянная палочка.

Она шла к Ирине Львовне, тоже открывшей рот от изумления, и слышала, как давится и кашляет за спиной Вова номер три.

– Бежим отсюда, – подхватила ее под руку Ирина Львовна, потрясенная разыгранной только что батальной сценкой, – пока он не опомнился.

– Он уже никогда не опомнится, – беспечно отмахнулась Сима. В душе ее пели струны. Вот так она теперь будет расправляться со своими обидчиками!

Хотя какими, собственно, обидчиками? Да она их ликвидирует как класс! Пора уже и повзрослеть, и поумнеть. Она больше никому не позволит посмеяться над собой!

А может, это ей расплата за Супонькина? Но она и не думала над ним смеяться! Просто разлюбила и ушла. А Протасов? Разве он хотел ее обидеть? Нет. Он всего лишь не захотел ее полюбить…

Настроение опять безнадежно испортилось.

– Ты меня слышишь? Ау-у! – пробился сквозь мрачные мысли голос Ирины Львовны.

– Ой! – спохватилась Сима. – Извините! Задумалась…

– Давай зайдем в бар, выпьем сока. Или, если хочешь, можно на улице посидеть, под зонтиком.

– Лучше в баре. Там кондиционер.

Они заказали сок, мороженое, и Ирина Львовна вновь первая нарушила молчание:

– Знаешь, есть такое выражение «разделить неприятности». Это очень правильно! Я, может быть, не смогу помочь, но выслушаю. Отпусти свои печали, детка, и тебе станет легче, поверь. Давай подумаем вместе, может, все не так уж страшно, как тебе сейчас кажется…

Сима удивленно подняла брови: мол, с чего это вы взяли, что у меня неприятности – и… заплакала.

В пустом маленьком баре было сумрачно и тихо. Барменша деликатно скрылась в подсобке. Ирина Львовна молчала, ждала, когда Сима успокоится, но не удержалась, спросила:

– Этот человек возле больницы… Это из-за него?

– Да он не человек, а самый настоящий козел, – вспыхнула Сима. – Жаль только, что я это слишком поздно поняла. А теперь, если бы и заплакала, то лишь от радости, что больше никогда его не увижу. Он тут абсолютно ни при чем! Он даже не воспоминание, а так, обрывок сна, от которого утром неловко: вроде ты нормальная, а вот привиделось же такое… – Она вздохнула и покачала головой, будто удивляясь самой себе. – А ведь совсем недавно он был для меня самым главным! А сейчас даже думать противно…

Вот что это? – подалась она к Ирине Львовне. – Разве не странно? Такие чувства, такие муки, и вдруг все проходит или вообще обращается в свою противоположность! Значит, и с Протасовым так будет? Помучаюсь немного и забуду? И появится кто-то третий, десятый! И с ними тоже закипят страсти и утихнут? Или я любить не умею? Или что-то во мне не так, если все от меня уходят?..

– Ты сказала: Протасов?

– Я сказала? – удивилась Сима. – А кто это? Я и думать о нем забыла…

Она нервно хлебнула сока, закашлялась и рассердилась, тщетно пытаясь продолжить гневную тираду.

Ирина Львовна взглянула на ее покрасневшее несчастное лицо, похлопала по спине. «Неужели Володя? Не может быть!»

– А мы с Петром Алексеевичем думали, что вы подружились… Сима! – Она тронула ее за руку. – Что случилось? Расскажи мне. Вы поссорились?

– Как можно поссориться с человеком, с которым не имеешь ничего общего?! Мы… – она шмыгнула носом и неожиданно для самой себя перешла на другую тональность, – мы так много обо всем говорили, и мне казалось, понимали друг друга. И я все ему о себе рассказала. Наверное, не надо было этого делать. Потому что он-то мне о себе не сказал ничего! И что я за дура такая! Устроила душевный стриптиз абсолютно ему ненужный, неинтересный. А он для меня так и остался загадкой. У него мама, случайно, не во Владивостоке живет?

– Нет, он москвич. Из хорошей семьи. Петр Алексеевич работал с Володиным дедом и отца его знает. Что он сделал, Сима? Чем он тебя обидел?

– Да вот тем, наверное, и обидел, что ничего не сделал, – невесело усмехнулась Сима. – Нет-нет, вы не подумайте, ничего такого. Никаких к нему претензий. Просто мне показалось… – Она посмотрела в глаза своей визави и решилась озвучить то, в чем не хотела признаться даже себе: – Просто я в него влюбилась. А он уехал. Сразу, как только понял, что это произошло.

– Ну ты ведь не знаешь причину его отъезда…

– Но ведь и этот вариант исключать нельзя!

– Нельзя, – согласилась Ирина Львовна. – Но он же не единственный. Мало ли какие обстоятельства вынудили его уехать именно в этот момент. И тогда, если твои ощущения верные, он вернется! Не надо терять надежду!

– О нет! – саркастически засмеялась Сима. – На надежду я больше не уповаю! Финита ля комедиа! Ну а если где-то сдохнет медведь и он действительно вернется… Так это будет моя партия!..