Текст книги "Требуется Золушка средних лет"

Автор книги: Инна Туголукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

21

В субботу, ровно в девятнадцать, Буданов переступил порог ресторана «Прага», и метрдотель провел его к столику в зале, где уже сидели мужчина – лицом к нему и женщина – спиной.

Сашка Николаев был в ударе. Шикарный костюм с чужого плеча, роль английского журналиста, атмосфера дорогого ресторана и, главное, очаровательная девушка напротив возбуждали, вдохновляли и кружили голову.

Увидев приближающегося Буданова, он положил сигару, широко заулыбался и поднялся для приветствия.

Леля оглянулась и замерла. И Буданов остановился, будто налетев на невидимую стену.

Сашка в тонкости эксперимента посвящен не был, пребывая в счастливой уверенности, что пробуется на главную роль в новом грандиозном сериале, и столбняк Буданова отнес на счет неотразимости своей «переводчицы».

– Да, да, – лукаво произнес он. – Русские девушки так красивы, что можно и голову потерять!

Леля машинально перевела.

– Будем надеяться, что нам с вами это не грозит, – сдержанно ответил Буданов.

– Я бы не зарекался, – хохотнул Сашка.

– А я вот зарекусь… – И, прекращая ненужный разговор, Буданов повернулся к Леле: – В моем распоряжении полтора, максимум два часа. Надеюсь, за это время мистер Смолл успеет удовлетворить свое любопытство.

Выслушав Лелю, «корреспондент» посерьезнел.

– Вы не станете возражать, если я включу диктофон? – спросил он, жестом приглашая Буданова за стол.

И вечер покатился своим чередом. Сашка задавал заранее подготовленные вопросы, Буданов отвечал, а Леля старательно переводила.

Еда была вкусной, а вино отменным. Но быстро кончилось, и Буданов спросил, не возражает ли компания против хорошего коньячка. Компания не возражала, и он заказал бутылочку «Хенесси».

Пленка в диктофоне давно закончилась, но Сашка играл свою роль, и именно благодаря ему, талантливому и остроумному забулдыге, атмосфера за столом постепенно разрядилась и скованность исчезла.

Они весело смеялись и подшучивали над Лелей, что, мол, ей, бедняге, и поесть-то толком некогда – так много приходится переводить. И Буданов все чаще встречался с ней глазами.

Но Сашка пьянел с каждой рюмкой и незаметно пересек ту незримую грань бытия, за которой, как известно, море по колено.

Ему уже порядком надоела вся эта бодяга, он забыл и о сериале, и о сидящих где-то в зале «членах съемочной группы», но из образа не выходил, потому что теперь считал своей задачей уложить в постель красивую переводчицу и понимал, что если с корреспондентом «Таймс» она ляжет наверняка, то с ним, Сашкой Николаевым, может и не согласиться.

Он ослабил узел галстука, подался к Леле и проникновенно сказал:

– Послушай, детка! Давай пошлем подальше этого русского козла! Возьмем шампанское, поедем к тебе и ты узнаешь, что такое настоящий мужчина…

– Боюсь, что ты узнаешь это первым. А вот продемонстрировать не сможешь уже никогда, – на безукоризненном английском холодно произнес Буданов.

Леля нервно дернулась, и кусок мяса в густой жирной подливке, который она усердно пилила, высвистнул из-под ножа и смачно шлепнулся на лацкан элегантного костюма «мистера Смолла».

Сашка, не успев еще осознать выпад Петра Андреевича, ошеломленно скосил глаза на залепившие его грудь ошметки и, наливаясь пьяным гневом, заорал на отборном русском:

– Да ты что, шалава, мать твою за ногу, совсем охренела?! Как я теперь костюм чужой возвращать буду? Гони, сука, деньги на химчистку, пока я тебе…

Буданов поднялся, отшвырнув стул, но Сашку уже скрутили крепкие ребята, стукнув пару раз куда надо, чтоб угомонился, и выволокли из зала.

Леля сидела ни жива ни мертва. Она ничего не понимала! Будто в дурном сне: все вроде знакомо, а складывается в какую-то чушь, бред, нелепость. Если Буданов знает английский, а этот чертов Смолл русский – для кого она тогда старалась? И кому должен вернуть костюм преуспевающий корреспондент «Таймс»? Что за фарс они сейчас разыграли?

Леля взглянула на забытый диктофон и перевела глаза на Буданова.

Он так и продолжал стоять и внимательно смотрел на нее.

– Я ничего не понимаю! – растерянно развела она руками.

– Неужели? – притворно удивился Буданов.

– Что здесь происходит?..

– А я рассчитывал, что вы мне объясните… – Он вдруг сменил тон и резко сказал: – Надеюсь, не слишком разочаровал вас, и вы узнали все, что хотели, устроив этот спектакль.

– Как?.. – задохнулась Леля. – Вы опять?..

Она была потрясена до глубины души! Это немыслимо, невероятно! Неужели этот осел опять ее в чем-то подозревает, обвиняет в несуществующих грехах?!

– Вы думаете, что это я?.. – Она просто не находила слов от возмущения, негодования, обиды!

– Послушайте, Пульхерия Егоровна… – Он наклонился над столом, приблизив к ней лицо. – До каких еще вершин вы дойдете, чтобы удовлетворить свое…

Она ухватила его за галстук, притянула к себе поближе и опрокинула тарелку с остатками изысканного блюда на его дурную голову и ослепительной белизны сорочку. Потом поднялась, взяла свою сумочку и ушла. В оглушительной тишине зачарованного всем происходящим зала заключительным аккордом простучали ее каблучки.

Вот теперь был действительно абзац. Полный, окончательный и бесповоротный.

22

Катерина выслушала отчет Матвея о злополучном ужине и пришла в отчаяние. Но еще больше она расстроилась, когда Леля, едва сдерживая слезы, поведала ей свою версию происшедшего.

– Что это было? – сокрушенно вопрошала она. – Чьи злые выдумки? Если Буданова, то зачем тогда он напал на меня с обвинениями? С какой целью? Люська Кузьминская? Но она никогда не расстанется с деньгами, тем более с такими – гонорар пятьсот долларов, ужин в дорогом ресторане… Может, этот мистер Смолл ее… спонсор? Тоже нет: костюм чужой, да и никакой он не мистер, а так… Вася Сидоров. Тогда что это, что? Ведь не случайное же стечение обстоятельств?

Катерина угрюмо молчала, мучаясь дилеммой: признаться Леле в своей медвежьей услуге или скрыть невольное предательство? А главное, не зная, как же теперь исправить сложившееся положение вещей, кажущееся непоправимым.

– А знаешь, Катюня, – прервала ее терзания Леля, – ведь это судьба нас разводит. Наверное, я полюбила не того человека. Не мне он предназначен. А может, просто не нужен или я ему не нужна. Браки ведь совершаются на небесах, а небеса категорически против…

Во всем случившемся Катерина винила только себя. Это ее благие намерения вымостили дорогу в тупик, из которого уже нет выхода. И единственное, что она еще могла и должна была сделать, это рассказать Буданову, что Леля не имеет никакого отношения к провалившемуся спектаклю.

Через несколько дней Катерина наконец решилась набрать номер прежней Лелиной работы.

– Приемная Буданова, – раздался в трубке хорошо поставленный голос Агнессы Аркадьевны.

– Здравствуйте, – сказала Катя. – С вами говорит сестра Лели, в смысле Пульхерии Егоровны. Вы меня не помните?

– Если не ошибаюсь, Катерина?

– Совершенно верно. У меня к вам огромная просьба. Мне очень, очень нужно поговорить с Петром Андреевичем. Это касается Лели, в смысле Пульхерии Егоровны…

Агнесса Аркадьевна была дамой проницательной. Она не любила вмешиваться в чужие дела, но, имея острый слух и чуткое сердце, безошибочно просекала любую ситуацию. А Леля ей нравилась. Секретарша пробежала глазами распорядок дня шефа и спросила:

– Сегодня в семнадцать часов вас устроит?

– Да, – не раздумывая сказала Катя, хотя уйти в это время с новой работы было совсем не просто. – Я не опоздаю. Спасибо вам, Агнесса Аркадьевна.

Как только Катерина появилась в приемной, Агнесса Аркадьевна сообщила шефу:

– Петр Андреевич, к вам посетительница по личному вопросу. – И, не дожидаясь ответной реакции, запустила ее в кабинет.

Пока Буданов недоумевал, как это его безукоризненная секретарша могла допустить такую оплошность, Катерина устремилась к столу и впилась в него тревожным взглядом.

– Садитесь, – обреченно кивнул он на стул.

Девица явно нервничала и не произносила ни звука.

– Чем могу быть полезен? – раздраженно поторопил он ее.

– Я Лелина сестра… – начала Катерина.

– Вот как? Разве у Пульхерии Егоровны есть сестра? – удивился Буданов, сразу заподозрив подвох.

– Мы двоюродные сестры, но всегда были с Лелей очень близки…

– Так это Пульхерия Егоровна вас прислала? – снова перебил Буданов.

– Да нет же! Леля ничего не знает, и я надеюсь, наша встреча останется для нее тайной, иначе мне конец – она никогда не простит. И так уже наделала делов…

– И что же за страшные секреты привели вас сюда? – насмешливо спросил Буданов, понимая, что неистощимая на выдумки Пульхерия приготовила для него новую ловушку.

С того рокового вечера в ресторане его настроение менялось несколько раз. Сначала он был в бешенстве, охваченный сумасшедшей, ослепляющей яростью. Потом даже слегка позабавился, вновь и вновь прокручивая в памяти комическую ситуацию. Но последним явилось недоумение: зачем Леле понадобилось устраивать весь этот цирк? Если она действительно хотела увидеть его, неужели не могла просто позвонить, прийти, да, наконец, «случайно» встретиться! Где? Да мало ли где! Но придумать такое!..

А в том, что это Лелина затея, Буданов не сомневался ни минуты. И, не подкачай «английский журналист», все прошло бы как по маслу: из ресторана они бы ушли вместе. Если бы да кабы…

Он даже не мог понять, льстит ли ему эта Лелина изобретательность, ее попытки вернуть то, что он так нелепо испортил, а она отвергла, оборвала, не приняв его покаяние. Или раздражает, отвращает эта ее готовность пойти на уловку, на хитрость, вместо того чтобы просто и открыто…

– Петр Андреевич, вы меня слушаете? – вторгся в его мысли настойчивый голос посетительницы.

– Извините, – вернулся в реальность Буданов. – Ну, что там у вас? Только побыстрее – у меня мало времени.

– Петр Андреевич, я должна извиниться. Я так перед вами виновата… – Ее губы задрожали, и она стала похожа на обиженного ребенка, вот-вот готового горько заплакать.

– Чем же вы передо мной провинились? – удивился Буданов. – Я вас вижу первый раз в жизни!

– Эту вашу встречу в ресторане устроила я. Леля ничего не знала, – обреченно произнесла Катерина и подняла на него свои огромные честные глаза.

– Зачем же вы это сделали? – изумился он. – С какой целью?!

– Я хотела ей помочь…

– А Пульхерия Егоровна нуждается в помощи? – усмехнулся Буданов, вспоминая ее лицо в тот момент, когда на его голову обрушилась тарелка.

– Да! – горячо уверила его Катюня. – Она страдает! Я хотела свести вас вместе будто случайно, чтобы вы увидели, какая она… прекрасная. Чтобы вы поняли, что она вас любит, несмотря ни на что. Просто боится этого вашего недоверия… что вы так и будете всю жизнь подозревать ее во всех тяжких!

– А она что, собирается вместе со мной пройти по жизни? – лукаво прищурился Буданов.

23

Пришел май – та самая чудесная пора, когда появляются первые клейкие листочки, цветут яблони и исходят трелями соловьи. Когда на душе светло и радостно, сердце живет ожиданием любви, а горести кажутся не такими страшными – преходящими.

А у Лели опять все было не так. Именно в эту пору ликующего пробуждения жизни случилось непоправимое: умер дедушка. И она улетела в Германию проводить дорогого человека в последний путь.

Буданов звонил ей много раз и однажды даже приехал, поздно вечером, с цветами, долго стоял у двери, слушая, как заливается звонок в тишине пустой квартиры. Леля исчезла, растворилась в большом городе, в этом мире, в этой жизни…

Вот так вот кто-то отторгает тебя, ненужного, нелюбимого, а кого-то вольно или невольно гонишь ты сам, а потом вдруг с ужасом сознаешь тяжесть потери и хочешь вернуть, покаяться, исправить сделанное, ан не тут-то было…

Сестра пошла на поправку, Елена Ивановна вернулась в Москву И первым делом обзвонила друзей и знакомых, окунаясь в привычный круговорот жизни. Пыталась она связаться и с Лелей, но безуспешно и наконец решила поймать ее в офисе.

– Пульхерия Егоровна здесь больше не работает, – огорошила секретарша.

– Как? – удивилась Елена Ивановна. – А где же она теперь работает?

– Понятия не имею. Она не сообщила, а мне как-то неудобно было выяснять.

– А вы не знаете, – осторожно спросила Елена Ивановна, – что послужило причиной ее ухода?

– Догадываюсь. – Агнесса Аркадьевна понизила голос. – Они поссорились с Петром Андреевичем… Здесь была Катерина… Вы ее знаете?

– Да-да, конечно, – машинально ответила Елена Ивановна.

– Пыталась, видимо, что-то поправить, но ушла не солоно хлебавши.

Вечером Елена Ивановна позвонила Катерине домой.

– Ой! – вскричала та. – Не может быть! Наконец-то, наконец-то вы приехали! – И запричитала, заплакала: – А у нас беда-то какая! Это я во всем виновата…

– Господи! – испугалась Елена Ивановна. – Да что случилось-то?! Где Леля?

– Леля уехала в Германию дедушку хоронить. Она уже должна была вернуться, но бабушка очень тяжело переживает. Я боюсь, что она плюнет на все и вообще там останется. А это из-за меня… – опять заплакала Катя.

– Ну вот что, Катерина! Давай-ка мы с тобой встретимся и ты мне все спокойно расскажешь, – решительно пресекла ее завывания Елена Ивановна.

– Давайте! – обрадовалась Катюня. – Только вы ко мне сами приезжайте, а то я не хочу с Петром Аркадьевичем встречаться.

– А твой муж?..

– Да он на съемках. Нам никто не помешает.

На следующий день в условленное время Елена Ивановна позвонила в Катину дверь. Они прошли по квартире, обсуждая наконец-то завершившийся ремонт, поговорили о ее новой семейной жизни, будто оттягивая печальный разговор о Леле, но обе думали только об этом.

И вот на кухне, традиционном и излюбленном месте всех встреч и разговоров, за чашкой чая с нехитрым угощением Катерина подробно и обстоятельно изложила все, что случилось с Лелей и Петром в те несколько месяцев, пока Елена Ивановна ухаживала за больной сестрой.

– Вот Петька дурак! – покачала та головой.

– А что он должен был подумать? – вступилась объективная Катерина.

– Ну, хотя бы попытался разобраться!

– Да он только начал пытаться, как она ему тарелку на голову надела…

Женщины невесело посмеялись.

Они так и эдак старались повернуть ситуацию, но неизбежно попадали в тупик, выход из которого могли указать только главные персонажи.

– Знаешь, – наконец сдалась Елена Ивановна, – мы с тобой все равно ничего толкового не придумаем, пока я не поговорю с сыном… и с Лелей, когда она вернется.

– Да я вам сейчас могу рассказать все, что скажет Леля: само Небо против их отношений, Петр Андреевич никогда не избавится от своих комплексов, а она…

– Но она ведь любит его!

– Любит, в том-то и дело, что любит!

– Значит, все будет зависеть от Петра! – подытожила Елена Ивановна.

Она боялась, что сын вообще не захочет говорить с ней о Леле. Но тот с удивительной готовностью пошел на разговор, как будто давно уже ждал его, жаждал высказаться, не в силах больше носить в душе эту тяжесть.

И на первый же вопрос матери: «А что там с Лелей? Почему она сменила работу?» – рассказал все без утайки.

Это была оборотная сторона той же медали. Картинки дополнили друг друга и слились в единое целое.

– Что же нам теперь делать, Петруша? – расстроенно спросила Елена Ивановна.

И эта ее готовность разделить с ним его боль тронула Буданова до самого сердца.

– Не знаю, – обнял он мать. – Ее нет. Исчезла…

– Леля в Германии…

– Откуда такая информация? – удивился Петр Андреевич.

– Я говорила с Катериной. Она сказала, что Леля может вообще там остаться…

Буданов молчал.

– Ты должен поговорить с ней, сынок. Ты виноват, ну так повинись. Нет ничего стыдного в том, чтобы попросить прощения и сказать женщине о своей любви.

– Боюсь, не нужны ей больше ни мое раскаяние, ни моя любовь. Она и говорить-то со мной не захочет, – печально усмехнулся Буданов.

– Но со мной-то захочет!

– Ты думаешь, еще не все потеряно, ма?

Она давно не видела его таким… беспомощным? Даже в тот черный день, когда обнаружилась дикая правда об отце и горячо любимой жене. Тогда он еще не понял, какую страшную рану нанесла ему жизнь. А теперь вот платит по счетам…

– Даже не сомневайся, Петушок! – горячо уверила Елена Ивановна. – Главное, что она тебя любит!

– С чего ты взяла?

Она видела, как ему важно поверить.

– Это абсолютно очевидно! Это видно невооруженным глазом, – твердо сказала мать. – У меня лично нет никаких сомнений.

– Тогда мы что-нибудь придумаем, правда, ма?

И это «мы» значило для нее так много!

24

С этого дня Елена Ивановна звонила Леле каждый вечер. Через неделю та сняла трубку, и обе чрезвычайно обрадовались, услышав друг друга.

План был уже разработан, и Елена Ивановна активно приступила к его реализации.

– Приезжай ко мне на выходные, – предложила она. – У нас здесь такая красота! Сирень цветет. Воздухом нормальным подышишь.

– Ой, – растерялась Леля. – Наверное, у меня ничего не получится…

– А ты постарайся, – не отступала Елена Ивановна и как бы невзначай добавила: – Петруша в пятницу уезжает по делам денька на три… в Питер…

– Это точно? – усомнилась Леля.

– Точно, точно, – развеяла ее опасения Елена Ивановна. – А уж мы с тобой на просторе отведем душу: в баньке попаримся, поболтаем, Клаша нам пирогов напечет с капустой!

– Ну, тогда я приеду!

Больше всего ее привлекала возможность «поболтать». Конечно, она никак не связывала это с Будановым. Ее решение вычеркнуть его из своей жизни оставалось непоколебимым. Просто она дружит с его матерью. А говорить можно о чем угодно. Мало что ли тем для беседы?

В заговор были посвящены трое: Петр Андреевич, Елена Ивановна и верная домработница Клава. Роли распределили и тщательно выписали.

Все волновались, как артисты перед долгожданной премьерой, особенно Клава, гордая оказанным доверием.

Леля собралась было появиться в субботу, но Елена Ивановна убедила ее приехать в пятницу вечером. Мол, темнеет поздно, я тебя на станции встречу, да и зачем же терять лишнюю ночь на природе?!

Долгожданная пятница наступила, но к загородным прогулкам никак не располагала. С утра небо затянули тяжелые черные тучи, готовые пролиться дождем, парило и где-то далеко многообещающе погромыхивало.

Но Леля в Удельную приехала: обещала и вообще…

Елена Ивановна с Дэном ждали ее на платформе. Пес рвался с поводка, изнемогая от желания немедленно продемонстрировать Леле свою любовь. Но на сей раз номер не прошел!

Тучи нависали все ниже, сгущая напоенный ароматом сирени воздух так, что становилось трудно дышать. Гром рокотал где-то рядом, предвещая скорую грозу. Они уже подходили к калитке, когда на землю упали первые тяжелые капли.

Огромный бревенчатый дом встретил их тишиной и сумрачной прохладой.

Буданов стоял у окна своего кабинета на втором этаже, видел, как Леля шла от калитки к дому, и кожей чувствовал ее напряжение и волнение.

«Что же ты, такой чуткий, – думал он, – так тонко прочитываешь любое движение ее души, и раз за разом мучаешь все сильнее? Допустим, все еще можно поправить. Но где гарантия, что новое нелепое стечение обстоятельств опять не застит тебе глаза и тогда уже точно наступит конец? Как же избавиться от этого проклятья?..»

Буданов взглянул на часы. Через сорок пять минут он спустится вниз.

План был прост до чрезвычайности. Клава под благовидным предлогом уводит Елену Ивановну из дома, а он, Буданов, остается, и, если провидение не выкинет очередной фортель, уже сегодня они с Лелей будут вместе…

А пока следовало отвлечься, занять себя чем-то важным, потому что каждая минута казалась длиннее предыдущей, растягиваясь до бесконечности.

Буданов сел к столу, придвинул бумаги, но в голову ничего не лезло.

Дождь усиливался, гремело уже совсем близко, и молнии освещали комнату мертвенным светом, на мгновения разгоняя сгустившуюся по углам тьму.

«Спецэффекты, как в плохом кино», – усмехнулся Буданов, стараясь подавить нетерпение и тревогу – как бы разгулявшаяся непогода не нарушила их планы.

Снизу слышались тихие голоса женщин, звяканье посуды и завывания Дэнчика после каждого громового раската – пес боялся грозы.

Колокольчик от калитки прогремел как барабаны судьбы, взорвав напряженное ожидание, и благостная тишина внизу тут же сменилась какофонией звуков.

– Лена, голубушка, – причитала промокшая насквозь Клава, решившая для пущего эффекта не брать зонта. – Пойдем со мной, Христа ради. Вальке моей совсем худо…

– А что такое? Что случилось? – всполошилась Елена Ивановна.

– Почечная колика у нее опять. На стенку лезет.

– Надо немедленно вызвать «Скорую помощь»! – Леля кинулась к телефону, но Клава с криками: «Нет, нет! Ни в коем случае!» – коршуном бросилась ей наперерез.

– Но почему? – удивилась Леля – Приедет врач, сделает обезболивающий укол…

– Еще, не дай Бог, в больницу заберут, – замахала руками находчивая Клава, – а Валька моя ни за что не поедет. Не велела она «Скорую» вызывать.

– Но ведь может быть что-то серьезное! – пыталась вразумить ее Леля. – Разве можно так рисковать?! А если потом будет поздно? Это просто средневековье какое-то…

Но темная женщина Клава позиций не сдавала.

– Нет, нет, – упрямо твердила она. – Валька знает, что делает. Мы ее сейчас с Леной в воду горячую посадим…

– Елена Ивановна! – обернулась за поддержкой потрясенная Леля.

Но та уже стояла в плаще, резиновых сапожках и стягивала узкий чехол с большого черного зонта. Поселковой медицине Елена Ивановна, видимо, тоже особенно не доверяла.

– Ты уж не скучай тут, детка. Будь как дома. Телевизор посмотри, – говорила она на ходу, решительно увлекая к дверям вошедшую в образ рыдающую Клаву.

Оглушительный раскат грома потряс стены, взвыл Дэнчик, помигала несколько раз люстра, и свет погас.

– Видимо, мы в самом эпицентре грозы! – Елена Ивановна метнулась к буфету, достала свечи, спички. – Подсвечник на камине, – кивнула она в сторону внушительного очага. – Можешь, кстати, разжечь огонь, если захочешь. Только заслонку не забудь открыть.

– Нет, я пойду с вами, – решительно сказала вдруг Леля. – Я здесь одна не останусь.

– Нет, нет, нет! – закричали заговорщицы в один голос.

– Дэнчик безумно боится грозы! Его ни в коем случае нельзя оставлять одного! – волновалась Елена Ивановна, устремляясь к двери и утягивая за собой Клаву.

– Валька моя ни за что к себе чужого не подпустит, – вторила ей та. – Она, ежели что не по ней, может и с лестницы спустить…

Дверь захлопнулась, торопливые шаги стихли, и Леля осталась одна, вернее, с Дэнчиком, который, опустив хвост, жался к ее ногам.

Молнии сверкали, мощные раскаты грома сливались в почти беспрерывную оглушительную какофонию, и дождь – настоящий тропический ливень! – сплошной стеной обрушивался из разверзшихся небесных хлябей.

Вообще-то она всегда любила грозу, восхищалась безудержным разгулом стихии, чувствуя себя защищенной. Но сейчас ей было так одиноко и страшно в этом огромном, пустом, отторгающем ее доме!

Из розетки посыпались искры. Леля ахнула. Не хватало еще, чтобы все здесь сгорело синим пламенем!

Дэнчик жалобно заскулил. Она села на пол и прижала его к себе. Пес дрожал мелкой дрожью.

Новая вспышка осветила комнату, дверь тихо распахнулась, и под оглушительный раскат грома на пороге возник Буданов, в черной рубашке, с бледным вдохновенным лицом, прекрасный, как Ангел Тьмы…

Леля вскочила и даже, кажется, вскрикнула. Дэнчик дико взвыл и мгновенно исчез. Люстра мигнула и ярко осветила пространство.

Леля зажмурилась, абсолютно уверенная, что сейчас вот откроет глаза и видение исчезнет! Но Буданов стоял на месте и пристально смотрел куда-то ей в ноги.

Леля опустила глаза – на полу рядом с ней, там, где только что изнемогал от ужаса Дэнчик, темнела довольно внушительная лужица.

Буданов перевел на нее взгляд и вопросительно приподнял бровь.

– Это не я! – почему-то сказала Леля и вспыхнула: настолько нелепо прозвучали эти слова.

– Не знаю, – усомнился Буданов. – Наша собака достаточно хорошо воспитана, чтобы не делать этого дома.

– Я, конечно, не могу похвастаться таким блестящим воспитанием, как у вашей собаки, – возмутилась Леля, – но пользоваться туалетом меня все же приучили.

– Пес беззащитен. Он не может оправдаться, поэтому на него легко свалить все, что угодно, – строго сказал Буданов, подходя к ней почти вплотную.

– Да что вы себе позволяете?! – закричала Леля.

Она сжала кулаки и хотела уже было обрушить их на обидчика, но Буданов ловко перехватил ее руки и спросил:

– А как вы вообще сюда проникли? Вы ищете со мной новых встреч?

– Я?.. Проникла?! – задохнулась Леля. – Да вы…

Грянул гром. Леля непроизвольно качнулась к Буданову и тот незамедлительно воспользовался этим обстоятельством.