Текст книги "Neлюбoff (СИ)"
Автор книги: Инна Максимовская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Но, ты же не знаешь меня, совсем.
– А мне и не надо. Для меня ты идеальна.
– Странный ты. Ладно, поехали пить шампанское – говорю я. Мне хочется убежать от этой щекотливой темы, которую я сама же и подняла.
– Ты научишься любить – шепчет он мне на ухо горячими губами, вновь захватывая меня в оковы сладострастия, которые я скинуть не в силах.
– Шампанское – осипшим от желания голосом, напоминаю я.После – отвечает он и, рыча, как дикий зверь входит в меня, заставляя забыть обо всем.
Он
– Что такое любовь – спрашивает у меня Софья? Как объяснить этой несчастной девочке – женщине, не познавшей в своей жизни этого светлого чувства, что любовь – это целая жизнь. Она безбрежно разная, бесконечно: материнская, сыновья, любовь мужчины к женщине. Невозможно объяснить того, чего и сам до конца не понимаешь. Никто не понимает и, наверное, никогда не поймет. Это, как со счастьем. Оно тоже у каждого свое, персональное. Самый плохой вариант счастья и любви – деньги. Самый бездушный и бестолковый. За них можно купить кусочки чувств и удовольствий. Можно купить любимую женщину, сделав ее несчастной, до конца жизни. Но это будет суррогатным счастьем, искуственным. Идеальный, непогрешимый вариант любви – материнская, которая сметет на своем пути все горести и несчастья, едва они нависнут над ее ненаглядным чадом. Но, самый прекрасный, самый чувственный – любовь между двумя, соединенными, неутомимым амуром, ошалевшими от счастья людьми – мужчиной и женщиной. Мое счастье спит, уткнувшись в подушку своим идеальным носом, совсем забыв о вожделенном шампанском, а я смотрю на нее, умирая от счастья обладания ею. Кажется, в холодильнике был пенный напиток.
– Куда ты – спрашивает Софья, почувствовав мои движения?За шампанским, ты же хотела. Спи, я быстро. – Хотела, соглашается она, потягиваясь словно кошка. – Только, мне совсем не хочется отпускать тебя о т себя, даже на минуту. – Ну, тогда мы умрем от голода и физического истощения – улыбаюсь я – и, это будет самая сладкая на свете смерть.
– Нет, я не хочу спать. Лучше ванную приму, пока ты ходишь.
Мне не хочется уходить. Расставание с ней, даже такое краткосрочное, доставляет мне, почти, физическую боль, которая затмевает мой разум, лишая возможности думать, о чем либо, кроме моей Софьи. Я понимаю, что заболел ею. Болен, с тех самых пор, как впервые увидел ее. Значит, любовь – это, все – таки, болезнь, лекарства от которой еще не придумали. Погруженный в свои мысли, я брожу между полками супермаркета, скользя глазами по батарее ярких, словно елочные игрушки, бутылок с пенным напитком. Она любит “Советское шампанское”, не имеющее ничего общего с благородным напитком, который, к счастью, не смог лишить волшебных пузырьков, упорный монах Дом Периньон, подаривший нам шампанское. По пути домой, покупаю огромную охапку белых, с розовой каемкой по краю лепестков, роз. Никогда бы не подумал, что эти хрупкие, оранжерейные созданья, могут быть настолько тяжелыми. От роз исходит тонкий, волнующий аромат соленой нежности, южного ветра и солнца. Продавщица завистливо смотрит на меня, по всей вероятности, гадая, какой же счастливице предназначены эти чудесные цветы.
– Я дома – кричу я с порога, но ответа не получаю. Софья сидит в кресле, абсолютно нагая. Тело ее, порозовевшее от горячей ванны, переливаясь, блестит каплями воды, словно подсвеченное изнутри. Ее нагота выглядит не пошло, скорее целомудренно, как на полотнах Модильяни. Она прекрасна. Розы падают, рассыпаясь, не удержанные маленькой, хрупкой рукой Софи.
– Тебе не нравятся цветы – удивляюсь я?
– Ну, почему же? Просто, я не очень люблю розы. Они прекрасны, но не настоящие какие – то. Слишком, идеальны. Я люблю ирисы, ну знаешь, лохматые такие цветы, похожие на растрепанные женские головки. У них и цвет красивый – лиловый, с желтыми точками. Словно, какой – то, растяпа художник, обрызгал лепестки желтой краской. Однажды бабушка взяла меня с собой в гости к своей подруге. У нее в палисаднике росли ирисы, но бабушка называла их – касатики. Касатики – слово, какое славное, правда? Я сидела в этом палисаднике, на корточках возле цветов, и разговаривала с ними, а они отвечали мне, кивая, обдуваемые легким, майским ветерком. По крайней мере, я так представляла. Вот, такая я была фантазерка – улыбается Софья и, тут же, вскакивает в кресло, что бы собрать обиженные цветы.
– Да, славное слово – отвечаю я, любуясь Софьей. – Пошли уже, фантазерка.
– Куда – удивленно спрашивает она?
– В ресторан, конечно. А цветы я выкину, раз тебе они не по душе пришлись.
– Нет, что ты. Так нельзя – испуганно говорит Софья и спешно собирает розы, исколов при этом свои хрупкие пальцы, – это расточительство, выбрасывать такую изысканную красоту. Только, куда же их поставить, они не поместятся ни в одну вазу. Слишком большой букет – сетует она, наискось, обрезая длинные, шипастые стебли.
– Ведро тебя устроит? Я помню, моя учительница, первого сентября ставила собранные у нас букеты в ведра, и они прекрасно стояли неделю, радуя нас своим ароматом. С тех пор я терпеть не могу, запах лилий – смеюсь я.
– Да, ведро в самый раз – тоже смеется Софья.– Только, давай в ресторан вечером пойдем. Зря, что – ли ты за шампанским ходил? О, и ягоду с шоколадом купил. Я и не думала, что клубника уже поспела.
– Да, поспела, только не у нас, в Испании, или может быть Греции – отвечаю я, удивляясь ее наивности.
– Ааа. Мы клубнику покупали, только когда сезон был. Ходили с бабушкой на рынок, с огромной плетеной корзиной, и выбирали клубнику, покрупнее. Бабушка всегда брала спелые, до черноты ягоды, и я ела их, пока на языке не выскакивал типун. Из оставшихся, она варила варенье, пенки с которого, самое вкусное, что я пробовала в жизни.
Мы пьем холодное шампанское, заедая его ягодой. На мой взгляд, она больше похожа на пластмассу, но Софья жмурится от удовольствия. Так ничего и не надев на себя, она сидит по – турецки в кресле, пробуждая во мне невероятное, животное желание обладать ею.
– Что, почему ты, так смотришь – спрашивает она, заметив мой взгляд?
– Потому что, умираю от желания.
– И, что тебя сдерживает?меня не сдерживает ничего. Я хватаю ее в охапку, разбив при этом оба бокала для шампанского, и понимая, что, просто не смогу дойти до спальни, овладеваю ее телом, прямо на ковре гостиной. – Что ты делаешь со мной – шепчу я? – Я дарю тебе себя – отвечает она.
Она
– Ну, теперь можно и в ресторан – говорю я Анатолию, чувствуя, что еще чуть – чуть, и мы снова останемся в постели, рискуя умереть голодной смертью.
– Только, ты оденься. А то, я за себя не отвечаю – устало смеется он.– Одень платье, я ни разу не видел тебя в платье.
– Потому что, у меня их нет.
– Как это?
– Ну, нет и все. Я не умею их носить.
– Значит, сначала мы купим тебе платье, а потом – в ресторан.
– Ну, хорошо – соглашаюсь я, понимая, что тоже хочу платье. Ужасно хочу, просто до дрожи. Странно, у меня их в жизни не было. Все, какие – то брюки, шорты, футболки, которые я донашивала за выросшими детьми материнских подруг.
– Одень девочку нормально – говорила бабушка матери. – Как беспризорник, ведь, ходит.
– Вот еще. Выкидывание денег. Она растет, как на дрожжах, не накупишься – отвечала мать, наряжая меня, как мальчишку, потому что дочерей ее подругам бог не дал. Однажды бабушка купила мне платье – шелковое, с веселыми, нарисованными пчелками. Я налюбоваться не могла на него, мечтая, как выйду во двор, в этом чудесном наряде. Но мечтам не суждено было сбыться. Мать платье продала, и гуляла в нем по двору соседская девочка. Мне же достался кулек леденцов, и оплеуха, за слезы, которыми я оплакивала, убитые мамой, мечты.
– Эй, Софья, что с тобой спрашивает Анатолий. Он уже одет, при полном параде. Даже галстук надел. Красивый, уверенный в себе мужчина. Господи, зачем я ему? Этот вопрос постоянно мучает меня.
– Я думаю, что ты достоин большего, лучшего – отвечаю я.– Любящей жены, детей, семейных прогулок. А, что могу дать тебе я, кроме своего тела.
– Софья, давай я буду решать, что мне лучше – мягко говорит он, но глаза его мечут молнии.
– Ты спросил, я ответила – пожимаю я плечами.
– А, может, мне нужна только ты, которая для меня и женщина и ребенок. Целый мир для меня. Ты не думала об этом?
– Рано или поздно, тебе надоест до чертиков, такое положение вещей, – смеюсь я – и, ты захочешь иметь дом, ребенка. Своего ребенка – свое продолжение.И, ты думаешь, что живя с женой, пусть даже самой любимой, я буду вечно счастлив? – вступает он в полемику.– Софья, быт съедает чувства. – Да, но ты не перестаешь любить. Просто, любовь становится более спокойной, размеренной и нежной. Мне так кажется. И, уж точно, никогда ты не разлюбишь своих детей. Твои чувства к ним с каждым годом будут становиться, только, острее. Потому что, ты нормальный, не такой, как моя мать.
– Почему ты думаешь, что с какой – то фантомной семьей, я буду более счастлив, чем с тобой?
– Потому что, я знаю, какие чувства испытываю к тебе. Это не любовь. А ты, не сможешь любить за двоих. Рано или поздно наши отношения изживут себя.
– И, что же ты чувствуешь ко мне, если это не любовь – удивленно интересуется Анатолий?
– Не знаю – честно отвечаю я.– По – этому и спрашивала у тебя, что такое любовь. Что я чувствую к тебе? Я бы сказала – чувство собственности, благодарность, нежность, ревность.
– Но, ведь, именно из этого складывается любовь.
– Вот только я не могу оформить это все, во что – то целое. Все по – отдельности, понимаешь?
Он
Да, понимаю. Откуда же ей знать, что такое любовь, если он не видела ее. Это, как вывести человека из кромешной темноты на яркое солнце. Сразу нельзя, а то ослепнет.
– Ты знаешь, у моей матери был Ангел, почти настоящий – любящий и нежный. Он наполнял нашу жизнь светом, пока был рядом – потеплевшим голосом рассказывает Софья. – Но, проблема в том, что я такая же, как моя мать. Мама не умеет любить, не знает, что это такое. Она не эталон, конечно, но, у меня ее, кривые гены. Странно, бабушка любила ее. Обожала, а любви не научила. Я запомнила, только Ангела, потому что он, очень выделялся из хоровода маминых мужчин. Он дал мне понять, что счастье возможно. Только с ним я поняла, что такое настоящая семья. К сожалению, хорошее долгим не бывает.
– Расскажи мне про Ангела и твою мать – прошу я, и Софья пускается в воспоминания. Она делится мечтами о стране, из которой родом ее Ангел, отнесшийся со вниманием, к чужому ребенку, дочери женщины, вероломно разрушившей его мечты.
– Ты знаешь фамилию Ангела, какие – то его координаты – спрашиваю я?
– Знаю только фамилию. Да, и зачем. Он уже думать забыл о нас, как о страшном сне. Ему повезло, что он не связал жизнь с моей матерью. Надеюсь, что все у него хорошо.
–Это ничего – думаю я, и мысли мои оформляются в план, найти этого удивительного человека, который сделал столько хорошего для моей девочки. Человека, не давшего ей, совсем зачерстветь душой.
– Анатолий, ты обиделся на меня?
– Нет. Совсем не обиделся. Я все понимаю. Пойдем в ресторан, а то скоро, протянем ноги от голода. Клубника с шампанским, умереть нам не дадут, но хочется, чего – ни будь, более существенного – торопливо говорю я, стараясь закончить этот разговор. Я лукавлю. Обида поднимается во мне, откуда то снизу, заполняя своим черным ядом, каждую клетку организма.– Только, сначала за платьем. Хочу увидеть тебя в платье, до дрожи.
Платье мы выбираем долго. Ей все идет. Софье нравится черное, маленькое платье, но оно очень простое. В конце – концов, она находит, где – то на дальних полках магазина, шелковое, изумрудно – зеленое платье, оттеняющее ее прекрасные, кошачьи глаза. Платье обтягивает ее стройное тело, словно вторая кожа, делая ее похожей на лесную фею. Такую, как их рисуют в мультфильмах.
– Тебе нравится – спрашивает она? – Одобряешь?
– Одобряю. Идем скорее в ресторан, пока я не решил вернуться домой. Ты прекрасна, и вновь будишь во мне инстинкты – шепчу я, заставляя ее смеяться.
– Мы все успеем, Анатолий. У нас впереди еще много времени. Не буду снимать платье, пойду прямо в нем – решает Софья, и горячо целует меня, в знак благодарности, лишая возможности мыслить, обижаться и дышать. Я вжимаю ее стену примерочной кабинки, судорожно, задирая подол нового ее наряда.
– Платье порвешь – хрипло смеется она – услышат же.
– Пусть слышат, видят, думают, что хотят – сиплю я, резко входя в нее. – Ты сводишь меня с ума, пробуждая самые темные желания.
Она отвечает, двигается в такт со мною. Я вижу, как она закусывает губу, что – бы приглушить стон, полный удовольствия и страсти и чувствую, что больше не могу сдерживаться, извергаюсь в нее. По тому, как напряглось ее тело, я понимаю, что и она подошла к оргазму, почти одновременно со мной, и от этого мой экстаз становится еще ярче. Сердце танцует страстное танго, не в силах заглушить захлестывающую его чувственную музыку любви и желания.
– Не надевай трусики – прошу я Софью. Она согласно кивает, и засовывает маленькие, кружевные стринги в карман моих брюк.
– Ты сумасшедший, – тяжело дыша, говорит она – ненормальный, просто
– А, ты играешь с огнем, могла бы и в сумку убрать.
– Ты не считаешь, что так интереснее – говорит моя Софи, разглаживая руками безнадежно измятое платье?
– Я буду звать тебя Софи. Ты не против?
– Мне хорошо с тобой – говорит она задумчиво, игнорируя мой вопрос.– Ты заслуживаешь любви, Анатолий. Я постараюсь не разочаровать тебя.
ОнаПодожди меня здесь. Я быстро – просит меня Анатолий, оставляя меня на крыльце магазина. Спустя минуту я уже жалею, о своем опрометчивом согласии. Ветер, вздымающий тучи пыли, играет с легким шелком платья, образуя на нем, похожие на морские волны, складки. Странное лето, холодное и дождливое, больше похожее на плаксивую осень.Замерзла – спрашивает он, вернувшись, и накидывает на мои плечи пиджак, хранящий жар его тела? – Прости. – Пойдем. Ужасно хочется есть.
– Да, идем скорее. Я знаю неплохой ресторан, тут рядом.
– Ну, веди меня – говорю я, делая шаг на тротуар, и чувствую толчок, едва не сбивший меня с ног. Меня всегда удивляет, насколько тесен наш огромный мир. Анатолий подхватывает меня, не давая упасть, и с неприязнью смотрит на женщину, толкнувшую меня.
– Аккуратнее нужно – цедит он сквозь зубы, ощупывая меня взглядом, в поисках повреждений.
– Простите меня, пожалуйста – слышу я, до ужаса, знакомый голос, заставляющий меня передернуться от отвращения. Подняв глаза, я вижу свою мать. Она не узнает меня. Да, и не смотрит в мою сторону. Ее извинения формальны. Фальшивые, как вся ее жизнь. Мысли матери сейчас заняты очередным своим счастьем – плюгавым мужичком, мнущимся чуть в стороне от инцидента. Он перебирает в руках кепку, явно не зная, что предпринять.
– Софи, ты в порядке? Можешь идти? – берет меня за руку Анатолий, теряя интерес к моей матери, явно удовлетворенный ее извинениями. Я молча киваю, в надежде, остаться неузнанной, но мать уже смотрит на меня, вцепившись взглядом в мое лицо. И я чувствую, как меня захлестывает ее нелюбовь. Затягивает, словно в глубокий омут, ее презрения.
– Пойдем, скорее – говорю я, желая лишь одного – оказаться, как можно дальше от женщины, произведшей меня на свет.
–Да уж, дочь, я в тебе не ошиблась – смеется мать, закинув голову, и я вижу, все тридцать два, не знающих врача, идеально белых, зуба. – Нашла, таки, себе трахальщика богатого.
Я чувствую, как краска заливает мое лицо. Мне стыдно и гадко. Сейчас я вижу ее настоящую. Боже, как нелепо она одета. Постарела, обрюзгла. Под глазами залегли глубокие морщины. Анатолий глядит на мою мать и ее ухажера с некоторой долей брезгливости.
– Идем, Идем – торопит ее мужик, чувствуя себя неудобно, под ледяным взглядом моего мужчины, которому проигрывает по всем параметрам. И я, вдруг вижу Анатолия. Гляжу на него совсем другим взглядом: гордо вздернутый подбородок, широко раздувающиеся ноздри, идеально ровного, аристократического носа, красивые, мечущие молнии, аметистовые глаза. Красивый и мужественный, он похож на хищника, готовящегося защищать свою самку, даже ценой собственной жизни.
– Анатолий, не обращай внимания. Мы опоздаем – тяну я его за руку, в стремлении увести, оградить от разрушительного воздействия моей матери.
– Хоть бы спросила, как я живу – несется нам в спину, ее визгливый голос.– Тварь неблагодарная. Всю жизнь мне изломала, а теперь, гляди, нос воротит. Гадина. Дура я, мать свою послушала. Нужно было аборт делать. Вытравить в зародыше. – Ее слова хлещут меня в спину, словно терновые розги, оставляя глубокие, незаживающие раны. Анатолий идет, стиснув зубы, большими шагами. Я, едва, поспеваю за ним.
– Прости меня – прошу я. Мне стыдно за концерт, устроенный матерью. За то, что человек, с такой чистой душой, как у него, пусть на мгновение, окунулся в мир моего детства. Мой мир.
– Это ты прости меня Софи, за то, что не нашел тебя раньше.
Он
– Красиво как – говорит Софья, оглядываясь по сторонам. Ресторан и вправду поражает своим интерьером.
– Этот стиль называется Барокко – говорю я, разглядывая золоченые стены, и люстры имитирующие канделябры. Я не был в этом ресторане, но Пашке понравилось. Очень рекомендовал. Они с Леночкой отмечали здесь годовщину и остались довольны. Софья разглядывает белые, с золотом, стены, расписанные причудливыми фресками. На мой взгляд, очень вычурно, но видя ее восторженные глаза, я готов простить эту “жемчужину с пороком”, за кричащую вычурность.
– Я знаю. Бабушка рассказывала мне о нем. Оказывается, я и родилась то, благодаря бабуле.
– Не думай о ее словах, Софья. Твоя мать, просто не осознает, чего лишилась. Предлагаю, выкинуть из головы эту маленькую неприятность, и напиться, до поросячьего визга. В конце – концов, как я понимаю, нового ты ничего не услышала. Ты – штучный товар, единственная в своем роде – нарочито бодро говорю я, стараясь увести мою Софи от разговора о женщине, воспитавшей ее.
–Странно, моя мать мне всегда казалась небожительницей – жесткой, умной и прекрасной – Софья задумчиво вертит в руках золоченую ложку, украшенную расписной эмалью. В ее тонких пальцах, ложка выглядит кустарной поделкой, созданной на коленке, неумехой ложечником. – Она и была такой – сильной и несгибаемой. Сегодня, увидев ее пожухлую, обесцветившуюся красоту, опущенные плечи и злобный взгляд, ненавидящего всех и вся, человека, я перестала восторгаться ею. Словно, пелена спала с глаз. Слушай, я ужасно проголодалась, зверски просто – вдруг, перескакивает она на другую тему – давай уже сделаем заказ и забудем о моей родительнице, а то у меня портится аппетит, от одной мысли о ней.
– Нет уж, аппетит дело святое – говорю я и кивком головы подзываю к себе, стоящего на низком старте, фальшиво скучающего, шустрого официанта, Он появляется пред нашим столиком мгновенно, и меня посещает мысль о фантастическом телепорте, построенном гениальным ученым прямо в этом, блестящем золотом и белизной, ресторане.
– Что пожелаете – спрашивает он, подобострастно, уставившись на Софью цепкими глазками – маслинами? – Все равно – дергает она плечом, – и шампанского. Ты же хотел напиться? Спрашивает она меня, мгновенно теряя интерес к чистому, словно, только что умытому официанту.
Пока мы ждем заказ, она молчит, мерно раскачиваясь на своем стуле, словно маятник Фуко, доказывающий вращение земли. Оживляется, только когда перед ней появляется тарелка, истекающей томатным соусом, лазаньи.С лазаньей нужно пить красное вино – говорю я, глядя, как Софья подцепляет вилкой, прозрачно тягучий пармезан.
– Угу – мычит она, щурясь, словно кошка от солнца – Давай и вино, все хочу. Я такая голодная, словно год не ела. И вообще, я словно проснулась, сбросила с себя многолетний гнет маминого присутствия. Спасибо тебе. Наконец – то я свободна.
– Не думаю, что я приложил к этому руку. Да, кстати, я же не просто так оставил тебя возле магазина – говорю я, протягивая ей бархатную коробочку.
– Мне страшно. Это же не кольцо? – испуганно говорит Софья
– Нет не кольцо, открой – говорю я. В коробке лежит кулон в форме крыльев, на тонкой цепочке, необыкновенной вязи. Едва увидев воздушно – ажурные золотые крылья в витрине, я сразу понял, кому должно принадлежать это великолепие.
– Они прекрасны – восторженно говорит Софья, тут же надев на себя обновку. – Никогда их не сниму. Ты удивительный, Анатоль. Странный, но понятный.
– Как ты меня назвала?– смеюсь я.
– Ну, раз я Софи, то ты Анатоль. По – моему, справедливо – отвечает она. – Ты обиделся?
– Нет, разве можно на тебя обижаться? Просто, единственный мой друг, Пашка, только так меня и зовет. Я познакомлю вас. Он тебе понравится. Пашка еще более странный, чем я.
– Да уж, везет мне на чудиков.
Она
– Пойдем домой – говорю я, расправившись с лазаньей. В голове шумит от выпитого вина, а может, от пьянящей свободы, легкости крыльев, подаренных мне Анатолием.
– А десерт – спрашивает он?
– Обойдусь. Идем, я устала, как бурлак.
– Ну, идем, бурлак мой – со смехом говорит он. Судя по тому, как кланяется официант, чаевые Анатолий оставил катастрофически щедрые.такси я сразу проваливаюсь в сон, так и не дослушав, с кем же изменила жена брата таксиста, и чем кончился сей адюльтер, для нее и ее любовника. Бедный Анатолий, ему пришлось выслушать полную версию этой захватывающей дух истории от, не в меру, говорливого водителя. – Спи – говорит Анатоль, когда такси останавливается, и легко подхватив меня на руки, несет домой, баюкая словно младенца. Он напевает, какую – то смешную, песенку и тихо дует мне в ухо. Приятно и тепло. Так делала моя бабушка, в те счастливые дни, когда я ночевала в ее маленькой, уютной квартирке, наполненной запахами выпечки и духов “Красная Москва’, ее любимых. С того времени, я не помню такого спокойствия и защищенности, какие ощущаю сейчас, лежа в его теплых, мужских руках.
– Не уходи,– прошу я, когда он, стянув с меня платье и, заботливо, подоткнув одеяло, направляется к двери – не уходи, полежи со мной.
– Отдохни Софи, тебе это нужно. А у меня полно неоконченных дел. Я немного поработаю и приду, обещаю – увещевает он меня словно маленькую девочку, боящуюся чудовищ живущих в темноте. Я лежу в темной пустоте комнаты, оставшись совершенно одна, и прислушиваюсь к звукам, доносящимся из – за закрытой двери: глухому голосу Анатолия, обсуждающего сроки сдачи проекта, звуку льющейся в туалете воды, и шорохам, которые живут в каждом доме. Они хранят воспоминания о каждом, кто хоть как – то соприкасался с жилищем. О строителях, заложивших первый кирпич в его фундамент, о каждом, жившем в его стенах, человеке. И конечно о чудовищах, которые живут не в темноте. Нет. Они живут в душах каждого из нас, будя воспоминания и разрушая изнутри. Мифические монстры, ничто, по сравнению с болью потери, расставанием и пережитым насилием. Они не сделают больно, не унизят, не оставят умирать на улице. Главное не бояться, и они исчезнут, унесенные легкой дымкой детских воспоминаний. У Анатолия тоже есть персональные чудовища, о которых он не рассказывает, но это не означает, что их нет. Они живут в фотографиях, на которых его обнимает белозубая красавица, в кухне, явно обустроенной ее холеной рукой. В его сломанной, все той же рукой, душе, которая жаждет пробуждения. И он ждет помощи, выбрав для этой цели самого бесполезного человека – меня. Меня, у которой целая армия своих демонов, дерущихся за право обладания моей никчемной жизнью. Сон совсем не идет, больно, с мясом, выдергивая из памяти воспоминания бродяжничества, постоянно меняющихся мужчин, ставших моим источником пропитания. Нельзя сказать, что ко мне плохо относились. Не плохо – равнодушно, как к автоматической игрушке, раздвигающей ноги за тарелку плова в забегаловке при авто – салоне, и бутылку кислого вина. Особенно запомнился один старый еврей, в силу возраста, не имеющий возможности полноценно заняться сексом. Он тыкался в мою шею слюнявыми губами, и терся об меня, словно дворовый кобель в период гона, вызывая у меня горькое отвращение к себе и жалость к его неполноценности, смешанную с состраданием. Потом, он плакал на моей оголенной груди, слизывая с сосков свои благодарные слезы, а я смотрела, как поднимается кудрявый сигаретный дым к желтому, потрескавшемуся потолку его квартиры. Мне повезло, я не нарвалась на извращенца, которых пруд – пруди, не была найдена растерзанной, где – ни будь в лесопосадке, и не подцепила гнусной болезни, которая медленно убивает физическое тело. И не знаешь, что страшнее, мгновенная смерть от рук подонка, или медленная, от съедающей изнутри, срамной болячки. Вместо этого я лежу сейчас в теплой постели, сытая и чистая, заранее зная, что разрушу жизнь моего благодетеля, поселив в его душу, еще одно мерзкое чудовище.
– Ты, почему не спишь – спрашивает Анатолий, тихо войдя в комнату?
– Думаю.И, о чем, интересно? Обо всем. О том, что живу, чью то, чужую жизнь, сейчас. И ты это понимаешь, просто тебе застилает глаза, выдуманная тобой, любовь ко мне.
– Ты считаешь, что тебя нельзя любить? Почему? – удивляется он.
– Потому что, даже, я сама себя не люблю. Скорее, презираю. Поверь, есть за что. Начни я рассказывать сейчас, что было, после того, как мать выгнала меня, ты тоже пересмотришь свое отношение ко мне.
– Так не рассказывай, в чем проблема. Видишь ли, мне, совсем не интересно, что было. Многие знания, никогда не приносят в человеческую жизнь ничего кроме проблем. Не нужно жить воспоминаньями, Софья. Это путь тупиковый. Живи сейчас.
– Хорошо. Сейчас, так сейчас – соглашаюсь я и откидываю одеяло – иди ко мне. Я хочу тебя.
Он
Софья впивается в мои губы, жадным поцелуем. Ее язык рисует замысловатые узоры в моем рту.
– Ты сводишь меня с ума – шепчу я, лаская маленькую округлую грудь, затвердевшие от желания, вишневые соски. Мои губы блуждают по ее теплому, алебастровому телу, покрывая поцелуями его каждый сантиметр.
– Не могу больше, меня сейчас разорвет – говорит она и садится на меня верхом, перехватывая инициативу. Она обхватывает мои бедра своими, молочно – белыми ногами, от чего мое сердце, тут же начинает выбивать дьявольскую чечетку. С каждым ее движением, с каждым моим толчком внутри нее, я чувствую, как растворяюсь в ней. Потому и сжимаю ее округлые ягодицы своими руками, оставляя на них отпечатки винного цвета. Мне страшно, что если я разожму их, то ничто больше не удержит меня на этом свете. Я просто исчезну. Растворюсь в рваном угаре, наполняющего мое тело, экстаза.
– Только, не останавливайся – умоляю я, чувствуя, как дрожат ее бедра, предвосхищая скорый оргазм, как участилось ее дыхание. Оно вырывается, разбавленное стоном наслаждения, из распухших от поцелуев, губ моей Софи. Она облизывает их языком и замедляет свой чувственный танец, содрогаясь в сладко – пряных судорогах.Время словно сжалось до размеров микрона, фантастически распяв мое тело, разделив его на, не сообщающиеся между собой, части, сделав, выгнувшуюся в экстазе, Софью центром моей вселенной. Оргазм, похожий на разряды тока, пронзает и мое тело, лишая воли и разума, раздирая горло экстатическим криком. Софья, в изнеможении откидывается спиной ко мне на колени, так и не выпустив меня из своего, влажного плена. Мы, так и лежим, молча, думая каждый о своем, соприкасаясь горячей кожей, на острых плечах Софи блестят бисеринки пота.
– Ты, ужасно колючий – говорит она улыбаясь.
– Я побреюсь – обещаю я.
– Не нужно, мне нравится “ Что такое любовь?” – однажды спросила меня Софья. Сейчас, я бы ей ответил. Любовь – это пахнущая амброй и мускусом комната, скомканные страстью простыни. Влажное, оседающее солью на губах, чувство, отдающее горечью миндаля и сладкое, словно тягучая патока.
– Я млею от тебя – мурлычет мне на ухо Софи. Слово то, какое подобрала “Млею”. Как много зависит от одного маленького слова, способного перевернуть в тебе все, наполнить непередаваемой негой каждую клеточку существа.
– Я люблю тебя, Софья – говорю я, но она уже не слышит меня, погрузившись в беспокойный сон.
ГЛАВА 4
Она
Нет, я не сплю. Просто, мне нечего ответить Анатолию, на его признание. Мне хорошо с ним – тепло и спокойно. Он удобный и родной, прекрасный человек и любовник, но не мой, не может быть моим. Анатоль сказал, что его не интересует мое прошлое, но я то помню. Не могу забыть липких прикосновений чужих ладоней к моему телу, душного чувства опустошенности, ощущения ненужности. Это моя жизнь, а не красивый заботливый мужчина, раскинувшийся на чистой, измятой в любовных утехах, постели. Горько осознавать, но ему не повезло, в очередной раз. И в том баре, где он нашел меня, я оказалась только потому, что отдалась пошлому бармену, в грязной подсобке, за чашку мерзкого кофе и возможность согреться в его занюханной забегаловке. Гораздо интереснее, как Анатолий оказался в заведении, ласково называемом местными алкоголиками " Реанимацией". Может, действительно, это психически – ненормальное провидение привело его туда, предварительно вылакав пол литра, какого – ни будь своего сверхъестественного алкоголя. Другого объяснения у меня, просто нет. Он лежит рядом и смотрит на меня. Ласкает, трогает взглядом, и эти прикосновения более интимны, чем физическое осязание. Они горячие, жгучие, словно халапеньо, и от того еще более вкусные и страстные. Я чувствую его взгляд. Обнаженной кожей, каждым ее оголенным рецептором. Всем своим существом, борясь с разливающимся внизу живота, опаляющим желанием, которое подает изможденное страстью тело. Уже засыпая, слышу далекий телефонный звонок, заставляющий Анатолия выпустить мое тело из аметистового плена его глаз.
Он спит, крепко, безмятежно. Теперь моя очередь рассматривать Анатолия. Разбудившее меня утро, дарит мне такую возможность. Он спит, раскинувшись на кровати, во всей своей животной, мужской красоте. Широкая грудь, мерно вздымается в такт дыханию. Мне очень хочется прижаться к нему, почувствовать на своем теле прикосновения сильных рук, длинных, аристократичных пальцев. Хочется содрать простыню, прикрывающую его узкие бедра, и просто, восторженно смотреть на великолепно слепленное, мужское тело.
– Что – то случилось? – спрашивает Анатолий, видя мой пристальный взгляд. Увлекшись, я не заметила, когда он проснулся.Нет, ничего. Просто, ты прекрасен – откровенно говорю я.– Не могу насытиться тобою. Это странно, волнующе и страшно. Страшно, что не переживу и дня, разлучившись с тобой. Но это не любовь, не обольщайся. Дикое желание, сравнимое с голодом. Все это очень трудно объяснить. И еще труднее понять. Софья, пойми ты уже. Я ничего от тебя не требую. Просто будь рядом, а там разберемся – говорит мне Анатолий.
