Текст книги "Аптекарша"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

15

Наконец-то удалось найти парня для работы в саду, сообщает Павел, пришедший навестить меня уже под вечер. Правда, с грамотой у него неважно, зато смышленый и работящий.

– Он не виноват, что безграмотный, имей он побольше времени…

– Как он выглядит? – интересуюсь я.

– Красивый парень, – отвечает Павел.

Со сладостным замиранием сердца я тут же начинаю соображать, в какой школе можно раздобыть для него учебники и подходящую программу.

– Опомнись! – предостерегает меня Розмари, когда мы остаемся с ней наедине. – Опять за старое!

Праздничными рождественскими голосами позвонили мои родители.

– Ты давно не звонила! – уверяли они.

Я не стала спорить и пожелала им веселого Рождества. «Знали б вы только…» – подумала я.

Позвонила шефиня, долго мялась, потом все-таки выложила: не смогу ли я на пару дней заменить заболевшую сотрудницу.

– А то я совсем одна за прилавком, а вы же сами знаете, Элла, что у нас после праздников начнется.

Как не знать. Народ обожрется, перепьет, накурится до одури, а потом, понятное дело, болеет. Другие сограждане, как вот Дорит, не выдержав непомерных праздничных запросов своих чад и домочадцев, бегут за валиумом. К величайшему изумлению шефини, я безропотно соглашаюсь. В надежном мирке родной аптеки мне будет куда уютнее, чем в четырех стенах собственного дома.

Но на второй день Рождества я была еще дома. Снова появился Дитер, почти не разговаривал, строго по рецепту, с красной капустой и клецками, приготовил гуся. Настроение было паршивое. Если уж Левин не думает спрашивать своего дружка, с чего это тот так разбушевался, с какой стати мне лезть с расспросами? С 27 по 30 декабря мне предстояло дежурить в аптеке, зато в новогоднюю ночь я снова оставалась дома – как на беду.

На аптеку и впрямь обрушилось форменное нашествие, будто у нас ликвидационная распродажа. В конце дня объявился и Павел Зиберт.

– Ну, что на сей раз подхватили ваши детки? – спросила я, подбирая по рецепту жаропонижающие свечи.

– У обоих корь, и как раз на Рождество!

Я посочувствовала. Это еще полбеды, пожаловался он, тронутый моим участием. Главная же беда – торт ко дню рождения его дочурки.

– Рецепт-то у меня есть, – кисло сказал он, – только вот печь я совсем не умею.

Тут-то и пробил мой час. Меня охватил порыв великодушия. Тем же вечером – то есть в канун дня рождения его веснушчатой дочурки – я стояла на чужой кухне и вдохновенно пекла шоколадный торт, коронным украшением которого должны были стать марципановые Микки-Маусы.

Обычно печальный и задумчивый Павел выказал себя замечательным и милым помощником, непременно пожелавшим по завершении трудов со мной чокнуться, что мы и сделали, он – бокалом красного вина, я – яблочным соком. Дети в ночных рубашонках и шлепанцах время от времени пытались взять кухню штурмом, но отец решительно вставал у них на пути.

– Это сюрприз, – пробасил он и как ни в чем не бывало схарчил мышонка с черными шоколадными ушами. Не загляну ли я завтра к ним на огонек отведать своего изумительного торта, спросил он.

– Вы же понимаете, корь, друзей они пригласить не могут. А у вас прививки…

– Посмотрим, – сказала я.

В доме стояла гробовая тишина. Меня встретил только Тамерлан. Правда, стекольщики тем временем успели все застеклить, а кто-то из моих мужчин уже перенес растения на прежние места, прибрал в комнатах и даже поставил на стол букет желтых роз. Поскольку отопление в зимнем саду работало в экономном режиме (Левин обычно врубает его на полную мощность), я решила, что это дело рук Дитера.

«Кому вообще я здесь нужна?» – в унынии спрашивала я себя. Потом позвонила Дорит.

– Испекла сегодня шоколадный торт на ребячий день рождения, – поведала я.

Дорит тут же навострила уши.

– Ах, это тот Зиберт, – протянула она, выслушав мой ответ. – Эта его Лена с нашей Сарой в детский сад ходит. Очень милая девочка и совершенно нормальная, несмотря на полоумную мать.

– А почему его Павлом зовут? – поинтересовалась я.

Выяснилось, что вся его семья родом из Праги. А дочку из детского сада он всегда забирает сам.

– И вообще он мне нравится, – сказала Дорит, – у меня слабость к ученым, особенно с окладистой бородой, как у Карла Маркса.

Я поневоле расхохоталась, мне борода Павла тоже очень нравилась.

– Жалко, что мы обе уже пристроены, да и Павел тоже. К тому же скоро у меня округлится животик, и никакой чужой бородач уже не захочет печь со мной шоколадные торты.

– Знаешь что, – загорелась вдруг Дорит, – давайте вместе Новый год встречать, мои родители наверняка не откажутся посидеть с детьми.

Я сидела на кухне и без всякого удовольствия хлебала только что сваренный диетический супчик, когда явился Дитер.

– Мне очень жаль, – заявил он с порога, – но дальше так продолжаться не может. Ты должна сказать Левину, что я – отец ребенка.

Я молчала.

– Нет никакого смысла дальше его щадить, – продолжал Дитер, – сейчас он так и так в трауре, пусть уж одно к одному.

Я пялилась на него тупо, он на меня – злобно.

Тогда он решил прибегнуть к испытанной тактике – устранить соперника, очернив его.

– Вообще-то не хотелось тебя огорчать, но у тебя в корне неверное представление о Левине. Я только что побывал у своего брата в Пфальце. Так я там такое услышал…

Я покраснела. Ничего хорошего это не предвещало.

– Не тяни, – сказала я.

– Левин путался с Марго, – сказал он бесцветным голосом и выжидательно на меня уставился.

Я чуть было не кивнула со знанием дела.

– И не только когда я сидел, – продолжал Дитер, – но, видимо, и здесь, в этом доме, пока я баранку крутил, а ты на работе была.

Откуда брату Дитера известны все эти интимные подробности?

– Так у нее и с Клаусом было…

Тут я стала слабо припоминать, что Левин давным-давно мне тоже что-то в этом роде рассказывал: дескать, Марго обманывала мужа с лучшим его другом и даже с его родным братом.

– Ребенок у Марго был от тебя? – спросила я.

– Ребенок? Откуда мне знать? Хорошо, что про шашни с Левином я только сейчас узнал, я бы эту тварь своими руками из окна выкинул.

Тут я во второй раз пунцово покраснела, и Дитер это заметил.

– Элла, что с тобой?.. – спросил он, заподозрив неладное.

Я тут же разревелась, демонстративно прижимая руки к животу: мол, беременных полагается щадить…

Дитер нервно забегал по кухне.

– Неужели ты?.. – спросил он, обняв меня за плечи.

Я неуверенно покачала головой.

Он взял мое лицо в ладони и посмотрел мне прямо в заплаканные глаза.

– Левин твоего сочувствия не заслуживает, – сказал он, – он о тебе не слишком-то беспокоится.

Сущая правда. Но я продолжала гнуть свое:

– Нехорошо за зло отплачивать злом. Я поговорю с ним, но тогда, когда сама посчитаю нужным.

– Если зуб надо рвать, тянуть незачем! – возражал Дитер.

– Не всегда! – решительно заявила я. – Если у пациента инфекция и высокая температура, приходится ждать.

На следующий день я навестила больную именинницу. Лена, все еще с сыпью на мордашке, вместо того чтобы лежать в постели, отчаянно сражалась с братом из-за новых качелей, подвешенных в дверном проеме. Павел был рад моему приходу, Лена – большой упаковке «Лего». Поскольку дети сразу же перешли со мной на «ты», мы с Павлом последовали их примеру.

Торт удался мне на славу, я хотела остаться только на четверть часика – посмотреть, как его распробуют. Потом Павел убирал со стола, а я читала детям книжку. Время летело стремглав. Когда, закончив читать, я подняла глаза и встретилась с открытым, таким близким взглядом Павла, мне захотелось оказаться в его объятиях и потереться щекой о его густую, с проседью бороду. «Мы проморгали друг друга, – подумала я, – но еще не поздно стать друзьями…»

Дети включили телевизор. Мы же с Павлом тихо беседовали. После рождения Лены, рассказывал он, жена заболела, стала слышать голоса и сама себе наносить увечья. Пришлось ее изолировать, отлучить от детей, он думал, у него у самого сердце не выдержит. Бывает, что она возвращается домой на побывку, но нужно давать ей очень много лекарств.

– Как жестоко это ни звучит, – сказал он, – но я почти рад, когда ее снова забирают в больницу. Слишком большое напряжение для меня, да и за детей боюсь.

Он взял меня за руку. Недолго думая я пригласила его к нам на новогодний вечер.

– Лучше не надо, – сказал Павел. – Когда кругом все взрывают петарды, я не рискую оставлять детей одних. Не говоря уж о том, что они еще не вполне здоровы.

Я не настаивала. Но, видимо, не смогла скрыть и своего огорчения. Ну, если дети к полуночи крепко уснут, уступил он, пожалуй, он заглянет. Если, конечно, не стрясется чего-то совсем невероятного. Только вот удобно ли будет, если он, так сказать, к шапочному разбору заявится?

– Приходи, когда получится, – сказала я. – Ничего особенного у меня не будет, только несколько друзей, музыка, вкусный ужин, посидим среди своих.

– Как раз то, что я люблю, – обрадовался Павел. На том мы и распрощались.

Утром 31 декабря позвонила Дорит и дала отбой. Теперь корью заболели ее дети.

– О господи, – огорчилась я, – а я уже пригласила Павла Зиберта! Хотя он, наверно, все равно не придет. Ты, кстати, его больную жену когда-нибудь видела?

– А как же. Настоящая красавица была, но теперь! Вялая, пришибленная какая-то, живет на транквилизаторах, опухла вся, бедняжка. Однажды она за Леной в детский сад пришла, картина была, скажу я тебе! Девчушка живая как ртуть, а ее за руку ведет этакая кулема!

Со студенческих времен мы с Дорит называли этим словцом людей медлительных, неповоротливых, сонных, а поскольку сами были совсем не из таких, то и посматривали на них чуть свысока. Наверное, в глазах Павла я выгляжу привлекательнее, чем его больная кулема, думала я, но красавицей я никогда не была.

Левин тем временем понемногу приходил в себя. С грустным видом он слонялся вокруг меня, как брошенный котенок, но по крайней мере плакал уже не так часто. Скоро придется сказать ему что-то не слишком утешительное. Только вот что? «Каждый из вас для меня совсем не идеальная пара, – думала я. – Но мой ребенок не будет расти безотцовщиной!»

Поскольку Дорит и Геро не придут, получалось, что я закупила слишком много продуктов. На Павла я тем более не рассчитывала – кому охота тащиться среди ночи из Хайдельберга в Фирнхайм?

На кухне появился Дитер.

– Что будет вкусненького? – спросил он.

– Ростбиф, совсем розовый.

– Значит, с кровью, – огорчился Дитер. – Пожалуйста, только не это, я сырого мяса не ем.

Жаль мяса – дорогой кусок, вырезка. Оно куда вкуснее, если не прожаривать его до конца.

– Но Левин больше любит, когда оно розовое, – сказала я наобум, хотя вовсе не была в этом уверена.

Дитер помрачнел.

– Ну конечно, как же обидеть бедного сиротку! Что ж, коли так, я могу и в городе поужинать.

Ну уж нет, тогда еще больше еды останется!

– Тоже мне проблема! – успокоила я его. – Просто твою порцию мы подержим в гриле на десять минут дольше.

Дитер был доволен. Тихий и кроткий, как ягненок, он чистил картошку на гарнир к мясу и резал ее на тонкие ломтики.

Потом на кухне появился Левин со свежими персиками.

– Из дальних стран. Всех угощаю десертом: фруктовый салат из дыни, персиков и черного винограда.

Левин хотя и признавал, что готовить совсем не умеет, но продукты для своих любимых блюд закупал азартно и всегда невпопад. Я потрогала персики. Они были как камень, о том, чтобы снять с них кожицу, нечего было и думать.

16

– Не понимаю, как можно все время нарываться на таких прохвостов? – удивляется Розмари Хирте. – Хотя если кому и бросать в тебя камень, то только не мне.

– Да ты не стесняйся, – подбадриваю я ее, – просто скажи свое мнение: кого бы ты выбрала – Левина или Дитера?

Она морщит нос. Потом бормочет:

– Я бы обоих сделала хорошими индейцами. – А поскольку смысл ее туманного изречения до меня не доходит, некоторое время спустя добавляет: – Хороший индеец – это мертвый индеец.

Из растолченного чеснока, горчицы, оливкового масла, соли, свежемолотого перца и томатной пасты я сделала густой соус. Говяжью вырезку разрезала на две части и обе нанизала на вертел гриля. Густо обмазала оба куска соусом, тонкими кольцами порезала лук и положила в соусное корытце, после чего включила гриль. Ростбиф вращался не вполне симметрично, но я по опыту знала, что в конце концов он пропечется как миленький. Дитер уложил тонко нарезанный картофель на противень. Он посыпал его солью и розмарином, а сверху смазал сметаной. Левин тем временем маялся с персиковым салатом.

Спорая совместная работа в уютном кухонном тепле понемногу восстановила между нами прежнюю доверительность. Левин поставил пластинку с популярными мелодиями тридцатых годов и даже стал изображать что-то похожее на степ. Но когда очередь дошла до песенки «Именно бананы», он поскользнулся на обрезке сала из тех, которыми Дитер натирал противень.

– Извини, – сказал Дитер с искренним сожалением в голосе, – случайно уронил.

Но Левин и не думал обижаться. А я дивилась его добродушию.

Спустя сорок пять минут я вынула половину ростбифа из печи, плотно завернула его в алюминиевую фольгу и поставила в теплое место. Порция Дитера пусть еще с четверть часа повертится.

Наконец мы уселись за красиво накрытый стол в зимнем саду и только тут заметили, что на часах уже одиннадцать.

– Вот и прекрасно, – сказал Левин, – встретим Новый год с набитым ртом, говорят, это лучший способ задобрить злых духов.

Главное блюдо смотрелось превосходно, Дитер и Левин были довольны каждый своим куском – у кого с кровью, у кого без. Даже у меня прорезался аппетит, хотя резкие запахи стряпни я все еще переносила неважно и после кухонного смрада с наслаждением вдыхала сейчас живительную прохладу зимнего сада.

Левин забрал у меня из рук нож и вилку.

– Священный долг хозяина, – пояснил он. – Даже мой дедушка, уж на что старенький был, а жаркое всегда резал собственноручно.

Едва взяв нож в руки, он неодобрительно покачал головой – слишком тупой. Даже неоконченное образование стоматолога приучило его к любым инструментам относиться с уважением. Он достал точильный брусок, и я убедилась, что орудует он им мастерски.

– Ростбиф следует нарезать тонкими ломтиками, – учил он.

Я была рада, что он нашел себе занятие.

Левин начал с нашей, розовой части, искусно отрезал первый ломтик и положил мне его на тарелку.

Дитер брезгливо отвернулся: красноватый мясной сок растекался по блюду, норовя подтопить и его прожаренную долю.

– Вот каннибалы, – буркнул он.

Потом мы приступили к еде, восхваляя кулинарное искусство друг друга, любезно чокаясь и стараясь не дать выход подступающему раздражению.

– Вы посмотрите! – воскликнула я, указывая за окно. – Снег!

Все, что недодало нам Рождество, теперь с лихвой восполнял Новый год. Из зеленых джунглей зимнего сада мы смотрели на деревья и кусты за окнами, где все застилала белая пелена мерно и неостановимо падающих на землю снежинок.

Левин, этот большой ребенок, ликовал.

– Это знак, – объявил он. – Новый год приходит в белизне невинности, как новорожденное дитя в белоснежных пеленах. Теперь вся грязь на земле исчезнет под белым покрывалом.

– Идиотская трепотня, – рявкнул Дитер.

Мы испуганно замерли.

– Но уж коли Новому году суждено стать новым началом, – процедил он, – то сейчас, без четверти двенадцать, самое время обеспечить табула раза, то бишь чистый стол.

О чем это он? Неужели обо мне?

Левин предпочел обратить все в шутку.

– Ладно, со стола я уберу, но не раньше, чем мы отведаем моего фруктового салата. А уж потом будет и табула раза.

Никто не улыбнулся.

Я попыталась под столом схватить Дитера за руку, но он резким движением ее отдернул.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я, – сказал он.

– Не знаю я, – неуверенно ответил Левин.

Тут я перетрусила и начала убирать тарелки.

– Погоди, – сказал мне Левин, – я хотел съесть еще кусочек ростбифа.

Он взял в руки нож.

Дитера, однако, это не остановило.

– Ты спал с Марго.

Ответа не последовало. Левин с сосредоточенным видом отрезал себе почти прозрачный ломтик мяса, но его тонкие руки дрожали.

– Будь любезен ответить! – гаркнул Дитер.

Левин отрезал наконец кусочек мяса и большой вилкой направил его себе прямо в рот. Я поневоле вспомнила Марго и того повара, который с этой же вилки скармливал ей кусок поросячьей кожи.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он.

– Ты должен сознаться, – наседал Дитер.

– В чем? – все еще увиливал Левин.

– Брат все мне сказал.

Левин передернул плечами.

– Мы же все знаем Марго, – сказал он, – это она захотела, не я.

Возможно, это даже была правда, но Дитера это нисколько не успокоило.

– Пункт два. Ты должен развестись.

Вот теперь я ударилась в панику; прежде-то я еще могла делать вид, что мое дело сторона.

Тут уже Левин начал возмущаться: в конце концов, его жена ждет ребенка, Дитер должен спасибо сказать, что все эти его идиотские обвинения я пока что выслушала без истерики.

– Это мой ребенок, – отрезал Дитер. – Вот тот, выкидыш, тот наверняка был твой. Уступи мне Эллу, и мы будем квиты.

Нож выпал у Левина из рук. Он ждал от меня немедленного опровержения. Но я только заикалась от страха. Меньше всего мне улыбалось доставаться этому необузданному Дитеру, так сказать, в замену Марго. Чтобы избежать допроса, я взвыла что было мочи.

– Ты совсем спятил, – мужественно заявил Левин, – ребенок мой на все сто процентов. Элла, скажи ему!

– Если Элла скажет тебе правду, тебе останется только поджать хвост и заткнуться! – орал Дитер. – Она пожалела тебя, и если бы не смерть твоей матери, она бы давно тебе все выложила.

Левин схватил меня за плечи и начал трясти, как куль.

– Ты будешь говорить или нет! Скажи же ему, что он спятил!

Но он не вытряс из меня ни единого путного слова.

– Пошел вон, гнида! – крикнул Левин с ненавистью. – От тебя одни несчастья! Вылез из дерьма, туда и катись, тебе там самое место!

Дитер размахнулся. Он уложил моего высокого, но хлипкого супруга одним ударом. Кровь хлынула у Левина изо рта, отчего Дитеру тут же стало дурно.

Я кинулась к телефону вызывать полицию, но после того как Левин, выплевывая вместе с кровью зубы, успел прошамкать «только врача», я вызвала «скорую помощь».

Дитера тем временем вырвало прямо в мою сияющую чистотой мойку из нержавеющей стали. Больше из кухни он не выходил.

Я принесла из ванной теплую воду и полотенца. Левин громко стонал. В этот момент колокола возвестили приход Нового года.

Сидя на полу, я держала голову Левина на коленях, чтобы он не захлебнулся кровью, и мокрыми полотенцами пыталась остановить кровотечение. К счастью, вскоре вдалеке уже завыла сирена «скорой помощи».

Весь зеленый, к нам вошел Дитер.

– Они уже едут, – сказал он. – Я исчезаю. Не вздумай рассказывать, что тут произошло.

Я попыталась протестовать.

– Я должна сказать правду…

– Раньше надо было правду говорить, – отрезал Дитер. – Скажешь им, что он поскользнулся на куске сала и ударился о плиту.

Как был, без пальто, он выскользнул в дверь зимнего сада и исчез в снежной круговерти. Мне пришлось бросить Левина, чтобы открыть врачам. Но я успела схватить со стола прибор Дитера и, забежав по пути на кухню, сунуть его в кладовку.

Дюжие санитары недолго думая сделали Левину временную повязку и уложили его на носилки. Невзирая на спешку, они все же поинтересовались, что произошло.

– Несчастный случай, – покорно повторила я. – Поскользнулся на кухне и ударился головой о плиту.

Один из санитаров глянул на меня пристально.

– Почему в таком случае он лежит здесь, а не на кухне?

– Да он вскочил, зачем-то сюда добежал, а уж тут опять на колени рухнул, – объяснила я. – А кровь я всю подтерла.

– Ох уж эти мне домохозяйки, – пробурчал санитар. – Муж кровью будет истекать, а ей лишь бы пол блестел!

Бледное как мел, перепачканное кровью лицо Левина все еще стояло у меня перед глазами. Какое оно было маленькое, и какой огромный у Дитера кулачище! Чтобы как-то отвлечься, я и вправду принялась мыть пол, убирать со стола, приводить кухню в порядок. Поставила в холодильник фруктовый салат, убрала и другие остатки нашей трапезы.

Когда кухня и зимний сад кое-как были прибраны, я набрала полную ванну, брызнула туда несколько капель успокоительного экстракта и с наслаждением опустилась в теплую воду.

Наконец-то можно собраться с мыслями. «Главное, с ребенком все в порядке», – думала я, стараясь ободрить себя вопреки всему.

В конце концов, надев ночную сорочку и купальный халат, я снова отправилась в зимний сад. Тамерлан исчез; ясное дело, животные пугаются, когда хозяева так дерутся.

Я высунулась из окошка.

– Тамерлан! Тамерлан! – ласково позвала я.

И смотри-ка – из мельтешения снежинок и вправду возник кот и нерешительно ко мне приблизился. «До-ре-ми-фа-соль-ля-си – кошка едет на такси» – вспомнила я детскую считалочку, и мне вдруг показалось, что все это происходит не со мной, а в каком-то несуразном фильме.

Потом с котом на руках я лежала в гамаке и мерзла, несмотря на принятую горячую ванну. Мысли в голове путались, спать я тоже не могла, а до утра было еще не скоро.

В половине второго зазвонил телефон. Конечно, это Дорит, хочет пожелать мне счастливого Нового года, подумала я, мне сейчас только этого недоставало. Но звонки не умолкали, пришлось плестись. А вдруг это из больницы и мне сейчас скажут, что Левин умер?

Звонили действительно из клиники, но Левину было уже лучше. Кровотечение из носа остановлено, верхнюю губу зашили. Правда, четыре верхних зуба выбиты. Но если привезти их сейчас, их еще не поздно законсервировать, и тогда в университетской стоматологической клинике в Хайдельберге можно будет произвести имплантацию.

Один зуб я уже подобрала и успела выбросить в мусорное ведро. Остальные, как я подозревала, валяются где-то в снегу, Левин, уже на носилках в саду, что-то сплевывал.

– Они, должно быть, под снегом, – промямлила я, – завтра, когда будет светло, попробую поискать.

Это может быть слишком поздно, сказали мне. Пошатываясь от усталости, я побрела обратно к гамаку, и тут моему взору предстало нечто вроде огромной живой сосульки. Из темноты сада, совсем как недавно Тамерлан, возник Дитер и проскользнул ко мне в зимний сад.

– Это все твоя вина, Элла! – накинулся он на меня с порога.

От такой наглости я пришла в ярость.

– Это я, что ли, избила Левина до полусмерти?

– Ничего бы этого не случилось, если бы ты прямо и честно сказала ему, кто отец ребенка. А ты струсила.

Тамерлан, эта мохнатая грелка, спрыгнул с моих колен. И принялся азартно гонять по гладким плиткам пола какой-то мелкий предмет: лучшего времени для игры и забавы придумать, конечно, нельзя.

– С чем это он? – спросила я, чтобы как-то отвлечь Дитера.

Дитер посмотрел – это был зуб.

– Что с Левином? – спросил он.

– Ты выбил ему четыре верхних зуба.

Не похоже, чтобы Дитер сильно раскаивался.

– Так ему и надо. Слишком все с ним носятся.

– Ах, Дитер, – вздохнула я, от усталости потеряв на миг всякую бдительность. – А вдруг отец все-таки он? Откуда мне знать?

Дитер окаменел.

– А ну-ка повтори еще раз!

– Да оставьте вы меня наконец в покое! – взревела я, точно раненая львица. – Не знаю я! Может, это вообще ни один из вас, придурков несчастных!

Все дальнейшее произошло столь молниеносно, что я просто не помню, каким образом я из гамака переместилась на пол, а Дитер оказался на мне – он меня душил.

– Шлюха! – снова и снова кричал он мне в лицо.

Я отбивалась, брыкалась – все бесполезно, силища у него как у медведя. Никогда мне не забыть этот смертный страх. Но потом в голове у меня помутилось, и страх прошел. Я вдруг совершенно успокоилась. Сквозь мглу облаков передо мной, как лик Господень, вдруг проступило лицо Павла с широкой окладистой бородой. И – о чудо! – я снова смогла дышать. Железная хватка на моем горле вдруг ослабла, тело Дитера больше не давило на меня своей медвежьей тушей. Плохо соображая, я с трудом села. Подле меня, сцепившись в неистовой схватке, катались по полу Павел и Дитер.

Да где же полиция! Я попыталась подняться на ноги. Павел уже весь посинел и тщетно хватал ртом воздух. Дитер орал:

– Значит, этот козел шастает к тебе по ночам, это он тебя обрюхатил!

Надо срочно что-то делать. Недолго думая я расколошматила о голову Дитера свой любимый цветочный горшок с петушиными гребешками, – никакого эффекта! Но что это там блеснуло под кадкой с филодендроном? Разделочный нож. Левин, наверно, уронил.

Я неплохая аптекарша, и домохозяйка ничего, да и сил у меня побольше, чем кажется, но в метании ножей я полный ноль. Нож полетел без всякого свиста и не вонзился Дитеру в спину, а скорее скользнул по плечу. Однако даже этого оказалось достаточно: Дитер что-то почувствовал, он оглянулся и на секунду отпустил Павла. Тут он увидел кровавую царапину у себя на плече, и ему снова стало дурно.

Освободившейся рукой Павел схватился за нож. Он не успел ничего больше сделать – теряя сознание, Дитер всей своей тяжестью сам навалился на выставленное лезвие.

С трудом поднявшись на ноги, Павел тут же пропыхтел:

– Полицию!

Я помчалась к телефону.

Потом, вся дрожа, вернулась в зимний сад, и Павел обнял меня. Так мы и стояли, словно Гензель и Гретель, обнявшись и стараясь успокоить друг друга. И оба боялись взглянуть на тяжело раненного Дитера.

Когда прибыла полиция и «скорая помощь», мы все еще не в состоянии были давать показания. Мне сделали успокаивающий укол, Павел отказался.

Санитары, совсем недавно забиравшие Левина, оказались важными свидетелями – они-то знали, что в доме в этот вечер уже имело место какое-то скандальное выяснение отношений; к сожалению, это обстоятельство скорее работало против нас, ведь о происшедшем я рассказала неправду.

После того как в зимнем саду был произведен осмотр места происшествия, сделаны фотографии, собраны вещественные доказательства, нас с Павлом доставили в отделение и дали подписать протокол. Следы удушения на наших шеях были освидетельствованы и задокументированы врачом.

Наконец мы могли идти. Я просила Павла побыть со мной до утра, ибо ни за что на свете не хотела оставаться одна. Но Павел не смог – у него и так уже было неспокойно на душе из-за детей.

– Завтра утром я тебе позвоню, – пообещал он, – тогда и посмотрим, как нам быть дальше.

Чтобы хоть чем-то занять голову и руки, я провела остаток ночи, поливая цветы в зимнем саду.