Текст книги "Аптекарша"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Я не знала, чем и как мне его утешить.

– Она наверняка совсем не мучилась, – сказала я наконец, – она сразу потеряла сознание.

– Господи, она такая неудачница! – почти простонал Дитер. – Ей всю жизнь не везло. Только здесь, в этом доме, она зажила по-человечески, и вот на тебе. Она так наслаждалась, что благодаря вашей щедрости наконец-то живет, в настоящей квартире, с ванной, отоплением…

Это было уже слишком. Я разрыдалась и рыдала без удержу. Дитер только гладил меня по голове. О своих чувствах он ничего не говорил.

Наутро в понедельник мне надо было снова выходить на работу. Это оказалось для меня наилучшим лекарством. После обеда в аптеку позвонил Дитер, чего он прежде никогда не делал. Нет, Левин еще не приехал, сообщил он, зато в доме побывала полиция. Обычное расследование при несчастных случаях с тяжелыми ранениями или со смертельным исходом. И поскольку я единственная свидетельница, просили сразу после работы заехать к ним в отделение.

Я перепугалась.

– А что они хотели узнать? – спросила я.

– Первым делом мансарду осмотрели, особенно окна, и замерили высоту падения. Сфотографировали разбитую ставню и ее шлепанцы.

Ну конечно же, я совершила глупость, сказав, что находилась в той же комнате. Но когда я рассказывала о несчастье Дорит и Дитеру, мне еще следовало считаться с возможностью, что Марго останется в живых и изложит свою версию случившегося. На худой конец я и сейчас еще могу приплести паука. А так обнаружились бы расхождения в показаниях.

В фирнхаймской полиции меня заставили ждать, чем нагнали еще большего страха. Однако когда мои показания были наконец запротоколированы, все предстало уже не в таком мрачном свете.

– Госпожа Кросмански – ваша приятельница? – спросили меня.

Я отвечала сдержанно.

– Мы жили в одном доме.

Откуда и с каких пор я ее знаю, не было ли в доме еще кого-нибудь, кроме нас двоих. Эти вопросы мне не понравились.

Затем я выслушала от следователя мягкий упрек: известно ведь, что большинство несчастных случаев происходит как раз в домашней обстановке. Как же можно в такую пасмурную, влажную погоду лезть в шлепанцах на подоконник и пытаться самой снимать ставни?

– Все случилось так быстро, – бормотала я, – нам вздумалось навести порядок в мансардах, решили все сделать в эти выходные своими силами, без мужчин. Я мыла правое окно и даже не смотрела, что там госпожа Кросмански делает. И вдруг этот жуткий крик, гляжу, а она уже внизу лежит.

Я все продумала заранее: наши с Марго отпечатки пальцев наверняка можно найти повсюду, на обоих окнах, так что показания мои ни в одном пункте опровергнуть нельзя. Я подписала протокол и собралась уходить.

– Еще только один вопрос, – сказал полицейский, когда я была уже в дверях. – Как получилось, что супруги Кросмански въехали в дом Германа Грабера – я имею в виду, в ваш дом?

– Так они же знакомые моего мужа, – ответила я как можно непринужденнее.

Оба полицейских обменялись взглядами.

– Опять наш дружок Левин, – многозначительно изрек тот, что постарше.

Дитер ждал меня за накрытым столом, чайник уютно посвистывал, из духовки тянуло чем-то вкусным.

Выпить чаю – какое блаженство!

– Вероятно, они тебе сказали, что у нас обоих есть судимость? – осторожно начал Дитер.

– У вас обоих – это у кого? – поинтересовалась я. Оказалось, у него и у Марго. Нет, у полиции, по-видимому, свой кодекс неразглашения, о прошлом супругов Кросмански они ни словом не обмолвились.

– Они наверняка удивляются, как это ты живешь с нами в одном доме, – заметил Дитер.

Об этом я как-то еще не успела подумать.

Дитер тем временем уже извлекал из духовки ароматную овощную запеканку, предоставив мне приятную возможность побыть наедине с моими мыслями.

11

Краем глаза я поглядываю на госпожу Хирте. Интересно, этой ночью она слушала или спала? И как отнеслась к смерти Марго?

Кажется, положительно. Когда наши взгляды встречаются, она удивительно приветливо произносит «Доброе утро!», а потом, чуть смущаясь, к полному моему изумлению, предлагает перейти на ты.

– Меня зовут Розмари, – сообщает она, будто выдавая страшный секрет. Потом спрашивает: – А Левин как, еще жив?

Она, видимо, ждет, что теперь в моей истории трупы пойдут сыпаться один за другим, как десять негритят.

Левин не вернулся и на следующий день. Дитер был настолько любезен, что даже дозвонился в Гранаду – он немного говорит по-испански. Молодожены отправились в свадебное путешествие, гости разъехались – вот и все, что он сумел узнать.

Сама-то я, вопреки заботам Дитера, о Левине ничуть не беспокоилась. Если с моим драгоценным супругом что-то случится – что совсем неудивительно при его манере езды, – я узнаю об этом достаточно быстро. Покой, воцарившийся в доме в отсутствие Левина и Марго, был мне словно бальзам на душу. Хотелось насладиться этой передышкой, подаренной судьбой. Удивительная манера Дитера оставаться незаметным даже рядом со мной на кухне была мне приятна и почти не мешала.

На следующий день пришла телеграмма. Я МАРОККО ВСЕ ПОРЯДКЕ ЦЕЛУЮ ЛЕВИН. Дитер тоже прочел телеграмму и покачал головой.

– На уход по-английски это, пожалуй, не похоже.

Мне было все равно. Без этих баламутов мне жилось тут как в раю. Даже возникло желание себя побаловать. Я теперь каждый день привозила из Хайдельберга какое-нибудь украшение для дома – роскошный букет цветов, ароматизированные свечи, шелковые подушки и даже дорогой ковер.

Каждый вечер мы с Дитером ужинали вместе, по очереди мыли посуду и убирали на кухне. Я поймала себя на том, что теперь перед каждым ужином прихорашиваюсь и бываю слегка огорчена, когда Дитера не оказывается дома.

Временами мне очень хотелось купить новые обои для мансарды, но я не решалась – даже зайти в эти комнаты мне было трудно и страшно. Дитер теперь жил на верхнем этаже один, и, если честно, мысль о его отъезде была мне уже неприятна.

Потом меня навестила Дорит с детьми. День был по-осеннему ласковый, дети носились в саду, пытаясь ловить дроздов. А мы спокойно наблюдали за ними из зимнего сада.

– Ну как, оправилась от потрясения? – спросила меня подруга.

– С грехом пополам, – отвечала я. – Зато теперь Левин пропал.

– То есть как? Не успели свадьбу сыграть, а он уже смылся?

Похоже, Дорит не верила своим ушам.

– Да нет, не совсем так. Поехал навестить друзей в Андалусии, оттуда зачем-то в Марокко, и с тех пор не дает о себе знать. Думаешь, мне надо беспокоиться?

– Ну, если бы это был Геро, я бы страшно волновалась, – сказала Дорит. – А Левин, наверно, еще не отвык от своей привольной студенческой жизни. Но в любом случае это, конечно, свинство.

– Дорит, а как ты думаешь, из Левина выйдет хороший отец?

– Заранее этого никогда знать нельзя. Но кто сказал «а», тот должен сказать и «б» – ты же сама этого хотела.

– Дорит, у меня еще нет детей, и все можно раскрутить обратно.

– Да ты просто брачная аферистка! Прикарманила состояние и шикарную виллу, а мужа теперь на улицу? Как это прикажешь понимать?

Она, конечно, права. Если я подам на развод, то придется отказаться и от унаследованного имущества, иначе нельзя, это против моих моральных принципов. Или все-таки?

– Мне дорог этот дом, – сказала я.

– Очень тебя понимаю, – согласилась Дорит. – Я бы тоже ни за что такой дом не отдала. Вообще-то многие мужчины сильно меняются, когда у них появляются дети. Часто они только тогда и взрослеют.

Когда стало смеркаться, мы зазвали Франца и Сару к себе в зимний сад; я выставила им какао и печенье. «Как бы я мечтала угощать своих детей, – думала я, – вытирать их красные носики, вязать им шерстяные пуловеры, а теперь, в канун праздников, печь вместе с ними песочное рождественское печенье».

Вскоре после этого Дорит с детьми заторопилась домой. Она забыла у меня свой шелковый платок с морским узором. Сама не знаю зачем, я приложила его к лицу, вдыхая аромат дорогих духов.

Подойдя к окну, я еще увидела красные огоньки ее автомобиля и взглянула на часы. Куда это Дитер запропастился?

И тут вдруг осознала, сколько времени на моем веку потрачено зазря в ожидании мужчин. В этой изматывающей нервотрепке, когда ничем толковым и полезным заняться все равно нельзя. Не счесть, сколько раз за свою жизнь я подогревала еду, снова снимала с плиты и снова ставила, пока любовно приготовленное блюдо не разваривалось вконец. И моя мать точно так же.

Раз так, я решила покамест за готовку не браться, но ждать совсем без дела оказалось еще хуже. Тогда я принялась отчищать свой голубой свитер от кошачьих волос. Но при этом то и дело поглядывала в окно, не покажется ли там свет фар Дитерова «мерседеса». Он приехал, когда я была уже на грани истерики, и первым делом извинился.

– Как, ты разве опоздал? – спросила я с деланным удивлением. – А я и не заметила.

Но я плохо умею прикидываться, а у Дитера хватило такта и проницательности, чтобы сразу все понять. Он нежно обнял меня и поцеловал. Мы вместе приготовили себе сырную запеканку, а потом и ложе на диване. Супружеские постели наверху и внизу так и остались нетронутыми.

Если бы каждую ночь мне не являлась во сне Марго, эти дни были бы самыми счастливыми в моей жизни. О Левине я и думать забыла. К сожалению, у него наверняка скоро кончатся деньги…

Это чудесное парение в невесомости, когда не хочется ни о чем думать, разумеется, не могло продолжаться бесконечно. Уже через неделю стали сгущаться тучи. Однажды после работы, когда я на крыльях любви примчалась домой, по лицу Дитера я уже с порога поняла: что-то не так.

Левин звонил, из Марокко. Он арестован, сидит в предварительном заключении за наезд на старушку. По его словам, она сама чуть ли не бросилась ему под колеса. Выпустить его могут только под залог, а еще, конечно, ему нужны деньги на адвоката.

– Ради бога, – вскричала я, – скажи мне, что со старушкой?

– По счастью, все не так страшно, только перелом руки, заживет, – сказал Дитер. – Но Левин просил срочно доставить ему деньги. По правде сказать, это деньги на взятку, и вручить их кому надо я могу только лично.

Я кивнула: сколько?

Он назвал чудовищную сумму. Я, конечно, тут же согласилась и на следующий же день собралась идти в банк, но на душе у меня все равно кошки скребли. Почему нельзя перевести деньги хотя бы на адрес немецкого посольства?

Впрочем, по грустному лицу Дитера я видела, что он сам предпочел бы остаться со мной. Ехать черт знает в какую даль ему совсем не хотелось. Так что я безропотно сняла со счета деньги, обменяла их на доллары и проводила Дитера в дорогу.

Марго похоронили уже без него.

Поскольку я осталась совсем одна, Дорит и Геро пригласили меня на ужин. Дети спали, Геро курил сигару, распространяя вокруг себя табачное благоухание. На окне уже висело рождественское украшение, на десерт подали печеные яблоки. Пока мы с Дорит болтали, Геро краем уха слушал последние известия. Когда передали сообщение о розыске преступника, он вдруг что-то вспомнил.

– Элла, ты, конечно, можешь считать меня старым сплетником, – сказал он, – но, по-моему, тебе не худо будет узнать, что принесли мне на хвосте фирнхаймские сороки.

Меня всегда интересовало, что под большим секретом сообщают Геро его друзья-приятели и собутыльники по фирнхаймской пивнушке.

– Про семейку Граберов в Фирнхайме всю жизнь судачили, так что теперь вот и про внука не забывают. Но не думай, ничего плохого я про Левина не узнал, правда, вот дружки у него могли бы быть и получше.

Я навострила уши. Речь о Дитере.

– Я знаю, что у него судимость, – сказала я.

– А за что, знаешь?

– Наркотики?

– И это тоже, – сказал Геро, явно наслаждаясь производимым эффектом. – Но главное, за что твой постоялец сидел, это нанесение тяжких телесных повреждений.

Значит, какая-то доля правды в словах Левина была. Хотя со мной лично Дитер всегда был сама кротость и любезность.

– Это, наверно, давно было, – вступилась я за своего любовника. – Человек меняется, но дражайшие сограждане ничего не забывают и не желают прощать.

Геро этот упрек не принял.

– Элла, я только повторяю то, что слышал. Может, он и вправду стал вполне достойным членом общества, но немного осторожности тебе не помешает.

Дорит буквально буравила меня глазами. Своим женским чутьем она мгновенно уловила, что при одном упоминании имени Дитера я начинаю нервничать и краснеть. Меня же слова Геро больно задели.

– Как славно, что ты снова с нами, как в былые времена, – добавил Гера. А на прощание сказал: – Замужество тебе на пользу. Ты прекрасно выглядишь.

Да, подумала я, несколько дней я была счастлива, но не с мужем, а с другом дома. Теперь уже Дитера не прогонишь ко всем чертям; я влюбилась в него по уши, гораздо сильнее, чем это было с Левином.

Но какие у меня аргументы для развода с Левином? В сущности, только его связь с Марго. Но могу ли я публично объявить о своем унижении и о своей ненависти? Полиция в таком случае, чего доброго, снова заинтересуется обстоятельствами гибели Марго. Я ведь даже не знаю, закрыто это дело или нет. Да и Левину лучше не знать, что я воочию наблюдал за его с Марго шалостями. Надеюсь, кстати, и у Дитера хватит ума не рассказывать ему, что он стал моим любовником. Иначе само собой напрашивается предположение, что наша связь более продолжительна, и тогда у меня появляется еще один мотив сбросить Марго с подоконника. Да нет, не такой Дитер дурак, чтобы нас выдать.

И все же – недоверие закралось в мою душу. Дитер вот уже четыре дня в пути. И позвонил только раз, но слышно было отвратительно, я почти ничего не разобрала.

Однажды вечером я поднялась в квартиру на верхнем этаже, куда я – из-за Марго – почти не заглядывала. Вот тут, значит, они вместе жили. В комнатах еще частично сохранилась уродливая обстановка времен Германа Грабера, остальная мебель была явно подобрана на улице – из тех вещей, что выставляют у подъезда, перед тем как отнести на свалку.

Все, что связано с Марго, вызывало во мне только отвращение. В ванной все еще стоял ее замусоленный флакон шампуня, ее помада и краски, ее лак для ногтей. Дитер все оставил так, будто она просто уехала и скоро должна вернуться. А его вещи? Я нерешительно открыла громоздкий шкаф в спальне. Изрядно поношенные болотного цвета твидовые брюки Дитера и маленькое черное платье Марго висели рядышком, как два голубка.

В пыльной гостиной красовалось два старых кресла, допотопный торшер с рюшечками, дряхлый комод с раззявленными дверками, телевизором и радиоприемником на стойке, а также огромный дубовый письменный стол Германа Грабера. Я осторожно стала тянуть за ручки ящиков. Только один оказался заперт. В остальных – ничего особенного: сигареты, старые каталоги и квитанции, фотографии, ножницы, папки, конверты и бумага – все еще от Левинова деда – и коробка конфет, из тех, какие мне иногда приносил Левин.

Меня, конечно, интересовал запертый ящик. Как и на свадьбе, мне вспомнилась последняя жена Синей Бороды, которой тоже приспичило проникнуть в запретную комнату, хотя она, как и я сейчас, ничего хорошего там увидеть не ждала. Именно здесь, в этом ящике, кроется разгадка характера Дитера! А у меня всего лишь нет какого-то жалкого ключа!

Не взламывать же, в самом деле, замок ножом? Неужели Дитер забрал ключ с собой? Вообще-то логичнее было бы припрятать его где-нибудь в комнате. Я опустилась в одно из продавленных кресел и стала размышлять, куда можно спрятать ключ. Может, вот за этой отвратительной картиной?

Как же я возликовала, когда, отодвинув от стены уже почти почерневший степной пейзаж, обнаружила за ним ключ. Вот так, ничего не обыскивая и не переворачивая вверх дном, я, словно заправский детектив, раскрыла чужую тайну одной только силой своего воображения.

Не без страха отпирала я этот ящик. Вообще-то мне уже почти не хотелось его открывать, весь азарт разоблачения вражеского агента давно прошел. Но я открыла.

Первым, на что упал мой взгляд, оказалась открытая коробка из-под сигар. А в ней деньги. Доллары. Ровно половина той суммы, которую я обменяла в банке.

12

Бывают в больнице дни, когда вся изведешься от одиночества, ни посетителей тебе, ни почты. Но бывают и такие, когда от посетителей отбоя нет и к вечеру ты уже не человек.

Госпожа Рёмер, Павел, Коля, Дорит и Геро в тот день набились в нашу палату просто битком. Плюс к тому мою соседку впервые за все время навестил мужчина. Оказалось, тоже аптекарь, по фамилии Шредер.

Кончилось тем, что весь этот табор безжалостно выпроводил доктор Кайзер. А я так устала, что даже не знаю, смогу ли рассказывать.

Эти деньги в ящике письменного стола напрочь выбили меня из колеи. Снова и снова я подыскивала объяснения своему открытию. Самым невероятным казалось предположение, что это его, Дитера, личные деньги. Куда больше похоже на то, что он меня попросту облапошил. С Левином говорил только он, жуткая криминальная история, которую он мне поведал, может оказаться просто туфтой. С другой стороны, если мой дражайший возлюбленный надумал смыться с денежками, то почему не прикарманил всю сумму? И какой тогда смысл мне врать, если Левин вернется и ложь откроется?

Отгадка тут возможна, пожалуй, только одна: видимо, оба действуют заодно. История со старушкой, кстати, вполне похожа на правду, вернее, на то, как Левин ездит, и тогда даже в то, что Дитер повез ему в Марокко залог, тоже еще как-то можно поверить. Но доллары-то в письменном столе уж никуда не вписываются, это чистой воды обман!

Ну что за судьба! Я кляла себя на чем свет стоит. Почему мне так везет на распоследних мошенников? Хорошо еще, что я не дала Левину доверенность на распоряжение моим банковским счетом, – легальным путем ему до моих денежек не добраться.

«Ну нет! Так просто вам меня не взять! – думала я. – Мы тоже не лыком шиты!» Однако мысль, что кто-то, возможно, уже замышляет лишить меня жизни, была, не скрою, не слишком приятна. Бороться с ними в открытую мне слабо, это ясно, так что лучше прикинуться миленькой наивной дурочкой. Или уж сделать благородный жест и отдать Левину дом и состояние?

Деньги меняют человека, размышляла я. Прежде материальная сторона жизни мало меня волновала и я была очень скромна в своих запросах. Но стоило мне почувствовать вкус больших денег, и я сразу поняла, как сильно я заблуждалась на свой счет.

На следующий день позвонил Дитер. Все прошло замечательно, они уже в Сеуте, это самый север Африки, и завтра на пароме переправляются в Испанию, в городок Альхесирас.

Трубку перехватил Левин и голосом беззаветно любящего мужа засюсюкал:

– Послушай, радость моя, я понимаю, ты сердишься. Но если б ты знала, что мне пришлось пережить… Дорогая, ты не очень обидишься, если мы с Дитером отдохнем здесь на юге еще пару деньков?

Я сделала вид, что ужасно взволнована, что, конечно, обижусь, но не очень, и буквально услышала, с каким облегчением Левин вздохнул и закурил сигарету.

Итак, у меня есть еще несколько дней, чтобы выработать план действий. Я снова поднялась наверх. Может, есть еще какие-нибудь улики, а я их проглядела? Тамерлан помчался за мной и немедленно по-царски расположился в одном из кресел, зеленая обивка которого давно уже превратилась под его когтями в этакий мшистый лужок.

Я еще раз внимательно просмотрела бумаги в столе. Ни метрик, ни аттестатов, ни страхового полиса. Не иначе у Дитера еще где-то есть тайник. Да и прочий его скарб столь скромен, что легко уместится в двух чемоданах. Правда, нашлась тут и фотография, на которой он запечатлен с родителями, братьями и сестрами, короче, со всем своим большим семейством, принаряженным и напряженно уставившимся в объектив. Не похоже, что у его родителей имелся свой фотоаппарат, чтобы щелкать детей когда ни попадя, как это было у меня дома. Люди бедные, сразу видно.

Трудное детство, трудная юность… Да какое у меня право осуждать Дитера? Я вдруг почувствовала, что мне плевать на мои доллары. Я люблю этого человека, и он, что бы он там ни замышлял, тоже меня любит. Не может мое чутье настолько меня обманывать!

Снова и снова я раздумывала над тем, не сходить ли к адвокату. Если Левину ничего не обломится, он, конечно же, ни за что не согласится на развод, но сможет ли он мне в этом воспрепятствовать?

Еще как сможет, тем паче что я его сообщница. Значит, надо применить тактику Германа Грабера: составить завещание, по которому в случае моей смерти все мое состояние отходит в пользу Красного Креста. Я решила завтра же оформить этот документ и, заплатив пошлину, оставить его на хранении в магистрате. А копию вручить Левину.

Когда, покончив с этой тягостной формальностью, я вечером следующего дня подъехала к дому, за воротами бок о бок стояли «порше» и «мерседес». Стало быть, они оба вернулись. Чувствуя легкую дрожь в коленках, я некоторое время оставалась в машине. Кого мне теперь обнимать – Дитера, Левина, вообще никого?

Впрочем, какой прок рассиживаться – рано или поздно войти в дом все равно придется. Дверь отворилась прежде, чем я достала ключ, и Левин с неожиданной пылкостью заключил меня в объятия.

Стол был накрыт празднично, горели свечи, пахло чем-то вкусным. Он должен многое загладить, сказал Левин, наливая мне рюмку шерри.

После трудного рабочего дня и утомительной езды сквозь серую пелену ноябрьского тумана так приятно очутиться в жилом тепле, за накрытым столом. Часто принимая гостей, я так редко удостаиваюсь приема сама. На голодный желудок шерри подействовал мгновенно, теплой волной он разливался по всему телу, и я уже смотрела на Левина совсем иными глазами. Его бронзовый загар возбуждал во мне не меньший голод, чем головокружительные ароматы из духовки.

– Дитер еще в ванной, впрочем, вообще-то он не собирался ужинать с нами, но я пригласил, думаю, ты не будешь возражать? – осведомился Левин.

Пряча глаза, я покачала головой и позволила налить себе вторую рюмку шерри. На моем стуле горкой лежали красиво упакованные подарки. «Сейчас я окажусь за одним столом с любовником и мужем, – подумала я. – Левин, похоже, ни о чем не догадывается».

Не успела я толком вообразить себе эту сцену, как вошел Дитер, почти столь же загорелый и соблазнительный, как и Левин. Оба были в отличном настроении. Дитер поцеловал меня в щечку и помчался к духовке, смотреть, как там запекается свинина.

– Скоро будет готова, – объявил он, – надеюсь, ты хоть немного проголодалась.

Интересно, что они замышляют?

Мы ели и пили, шутили и смеялись, – короче, вечер получился просто упоительный. Было огромное удовольствие сидеть между двумя мужчинами, которые наперебой делают тебе комплименты и вдобавок рассказывают всякие жуткие истории. Я распаковала подарки. Восточные сладости, розовое масло, испанские сапожки, которые, к сожалению, мне явно узковаты, и даже старинный серебряный подсвечник. Левин любит сорить деньгами.

От Дитера я получила марокканскую ковровую подушку, как нельзя лучше подошедшую к кожаному креслу моего деда. Ну просто как на Рождество! У меня чуть не начались угрызения совести.

Столько замечательных подарков, и все на мои деньги! Уже слегка под хмельком, я готова была растрогаться. Пожалуй, самое время идти спать, пока никто не успел испортить прекрасный вечер.

Ух, как все кружится! Уж не подмешали ли галантные кавалеры какого-нибудь зелья мне в шампанское? Да вроде бы нет, ибо уже очень скоро в спальне появился Левин и поистине с небывалой страстью привлек меня к своей загорелой груди. Признаюсь: мое твердое намерение спать отныне только с Дитером в ту же секунду было забыто.

Наутро у меня было похмелье, но это, к сожалению, еще не основание для того, чтобы не ходить на работу. Мужчины спали. С чугунной головой я сидела на кухне и отпаивала себя крепким кофе. Опять я совсем запуталась. Передо мной призраком в похмельном дурмане сидела Марго, объясняя мне, что вот раньше-то дружки ее промежду собой делили, а теперь и мой черед настал.

В полном душевном раздрызге я села в машину. Сейчас, зимой, в семь утра еще темно, и повсюду в палисадниках переливаются разноцветными огоньками елки. В детстве радостным напоминанием о скором Рождестве они так скрашивали мне унылую дорогу в школу. С тех пор много воды утекло, я теперь на праздники домой почти не езжу, передоверив исполнение этой повинности брату, – тот хоть может предъявить родителям внука. Вот и в этом году мне не суждено было создать семью, и Рождество я буду праздновать в обществе двух уголовников. Опять мне в личной жизни не удалось продвинуться ни на шаг.

И на следующий вечер Левин был со мною мил и предупредителен; на сей раз мы были одни. Я невзначай поинтересовалась, хватило ли ему денег.

Он глянул на меня почти испытующе.

– К счастью, нам не все пришлось отдать на выкуп, иначе не хватило бы ни на обратную дорогу, ни на пару дней отдыха.

Как ни в чем не бывало я поинтересовалась, каково ему было в следственной тюрьме, ибо мне все меньше верилось, что из-за дорожно-транспортного происшествия он попал в предварительное заключение.

Левин на это стал мне рассказывать, что родственники пострадавшей чуть его не линчевали, полиция едва-едва успела вырвать его из лап разъяренной толпы.

– Сколько же ей лет? – поинтересовалась я.

– Лет тридцать, наверно.

Дитер рассказывал мне о старушке, вот и первая неувязочка. А вторая у них на коже: загар у Левина гораздо темнее, чем у Дитера. Но вслух я ничего не сказала. И вообще, быть может, все это только пустые страхи. Ведь ведут себя оба просто очаровательно. А с тех пор как с нами нет Марго, о которой мы, кстати, почему-то никогда не заговаривали, и сексуальные запросы Левина существенно возросли. Значит, прежде он весь свой пыл на Марго расходовал. Дитер всячески избегал оставаться со мной наедине. Так что не было больше между нами ни объяснений, ни нежностей.

Раз уж я работаю в аптеке, у меня еще задолго до замужества вошло в привычку скорее на всякий случай делать себе тест на беременность. Незадолго до Рождества настало время для очередного. Впервые в жизни он оказался положительным.

Конечно, я знаю, что на ранней стадии вероятность ошибки достаточно велика, так что полную определенность может дать только ультразвуковое исследование. Но и по самочувствию я понимала, что на сей раз и вправду беременна. По утрам меня тошнило, я даже смотреть не могла на еду; зато к полудню меня одолевало столь непреодолимое желание немедленно съесть свежую булочку с заварным кремом и тремя вишенками сверху, что я прямо без пальто, в одном белом халате, мчалась в булочную напротив и покупала аж четыре штуки.

Если прежде я была всего лишь растеряна, то теперь просто сходила с ума. От кого ребенок? Однако даже эта абсолютно аморальная беременность, достойная какой-нибудь потаскушки вроде Марго, но никак не благопристойной госпожи Эллы Морман-Грабер, наполняла ликованием все мое существо. Я то хихикала без причины, то ревела за рулем, хотела кричать об этом всему свету и в то же время никому ничего не хотела рассказывать.

Первым делом надо было решить вопрос, намерена ли я сохранить этого ребенка от двух во всех смыслах столь сомнительных отцов. У меня и раньше была возможность забеременеть без всякого брака, но я старалась до этого не доводить (впрочем, не столь уж педантично, иначе и тесты делать не пришлось бы) из чувства ответственности перед ребенком, чтобы тот не рос без отца. А теперь вот у него на одного отца больше, чем следует, опять не слава богу.

Как бы мне хотелось рассказать о своей беременности хотя бы Дорит, но я решила, что пока еще рано. Один только Тамерлан исправно предлагал себя в качестве психиатра, и я часто прибегала к его услугам. Разумеется, я теперь не брала в рот ни капли спиртного, давила себе сок из апельсинов (меня, случалось, тут же рвало), подолгу гуляла на свежем воздухе.