Текст книги "Аптекарша"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

7

– Неужто у вас и вправду хватило глупости выйти замуж за этого афериста? – спрашивает госпожа Хирте. – Если да, то избавьте меня от описания свадьбы, расскажите-ка лучше сразу о счастливом разводе.

Видно, вчера она слушала внимательно. Но свадьба – это важно, не могу я ее пропустить.

В дни перед свадьбой Дорит показала себя настоящей подругой. Она помогала мне во всем: заказывала номера в гостинице, ломала голову над убранством стола, консультировала наших общих друзей насчет подарков… Левин всеми этими вещами интересовался мало, но, навестив шеф-повара шветцингенского замкового ресторана, заказал там поистине царское меню свадебного обеда.

Накануне торжества, едва живая от усталости, я сидела у Дорит на кухне, окунув опухшие от беготни ноги в ведро с холодной водой и какими-то еще эссенциями, стимулирующими кровообращение. Я испытывала к Дорит такую любовь и признательность, что сама не знаю как проговорилась об условиях завещания. Дорит мгновенно сделала стойку. Я должна пообещать ей не давать Левину доверенности на распоряжение имуществом, этот и за год все промотает.

Я пыталась протестовать.

– Дорит, но он же наверняка этого потребует. А меня материальные ценности никогда особо не волновали…

– Знаю, знаю, ты у нас живешь внутренним миром, – съязвила Дорит. – Но старик-то хотел, чтобы за его ненаглядным внуком кто-то присматривал. И доверил это тебе, иначе не отказал бы именно тебе все свое добро.

Пришлось с ней согласиться и пообещать быть осмотрительной.

С юга приехал мой брат с женой и ребенком, с севера прикатили родители. Когда они прибыли, Левина дома не оказалось – он хотел дать мне возможность побыть с моей семьей. На лицах родителей, хоть они его еще не видели, заранее читалась стойкая неприязнь к будущему зятю.

Мать задала свой фирменный вопрос:

– А кем был его отец?

– Органистом.

– Но ты же что-то намекала насчет наследства, откуда у церковной мыши?..

– Наследство – от деда.

В глазах у предков аршинными буквами запечатлелся вопрос «сколько?», но задавать его вслух они считали ниже своего достоинства.

Отец прошелся по квартире с инспекцией. С той же бесцеремонностью он и комнату Левина подверг осмотру. Потом наконец соизволил раскрыть рот:

– И сколько ему лет?

– Двадцать семь.

Он вздохнул. Тридцать семь были бы ему куда больше по душе. Он без конца помешивал чай, хотя уже двадцать лет живет без сахара.

Брат, к счастью, несколько разрядил атмосферу. Его зануда-жена осталась с ребенком в гостинице, я всегда знала, что она меня не выносит. Обняв меня и родителей, Боб поздравил меня с предстоящей свадьбой.

Вскоре появился Левин, и в поисках общих тем разговор, к моему облегчению, в конечном счете сосредоточился на автомобилях.

Впрочем, мои предки продолжали угрюмо дырявить глазами своего будущего зятя, однако вопиющих недостатков в нем, похоже, с ходу не обнаружили. Вечер прошел мирно, мои родичи загодя ретировалась в свои гостиничные номера.

День свадьбы был ознаменован дивной солнечной погодой, и даже мои родители были в сносном настроении. Мать с заговорщической миной затащила меня на кухню и торжественно подарила дюжину белоснежных банных гостиничных полотенец – трофеи от дюжины отцовских командировок, в которых ей было дозволено сопровождать супруга.

После обильного завтрака, приготовленного моей тучной матерью и моей тощей невесткой, за нами явились наши свидетели. Дорит и Дитер были в меру торжественны и серьезны, уж за них-то мне перед предками стыдиться не пришлось. С Дорит они, кстати, были знакомы и раньше и считали, что та хорошо на меня влияет. После официальной церемонии в магистрате мы все отправились в ресторанчик при замке. Я решила, что выгляжу очень неплохо, кремовый костюмчик мне к лицу, а отец собственноручно повесил мне на шею тяжелое, в шесть ниток, гранатовое ожерелье своей бабушки, на которое я давно уже зарилась.

Но тут-то и случился полный облом. Я увидела Марго и просто остолбенела. Неужели это та самая драная кошка, которая худо-бедно, впрочем, скорее худо, чем бедно, управлялась с хозяйством Германа Грабера? Передо мной игриво прохаживалась наглая девица в черном платье, сверху прозрачном, а сзади с глубоким, до самой ложбинки в заднице, вырезом, то есть в наряде, уместном скорее на панели, чем на чужой свадьбе, и купленном к тому же явно на мои деньги. Надо ли пояснять, что при виде столь похабно и напористо выставляемой напоказ низкопробной сексуальности многие мужчины буквально прирастали к полу, ошалело вопрошая: «А это кто такая?»

По счастью, во время обеда Марго сидела далеко от меня. Однако мой брат, не теряя времени даром, поспешил к ней подсесть и явно наслаждался ее обществом.

Рядом с моей шефиней (она пришла в платье сафари цвета киви) мы посадили доктора Шнайдера, домашнего врача Германа Грабера. Его пригласил сам Левин: дескать, надо налаживать добрые отношения с будущим коллегой. Я, собственно, и не возражала. Были среди гостей и другие столпы фирнхаймского общества. Да и как иначе, ежели мы хотим тут обосноваться, а Левин рано или поздно намерен открыть здесь свою зубоврачебную практику.

После кофе явились музыканты. До этого Левин никогда со мной не танцевал, говорил, что совсем не умеет. Оркестрик, как выяснилось, был свадебным подарком от Дитера, и я поначалу очень даже обрадовалась – танцевать я люблю, а свадьбу без вальса вообще не представляю.

Поскольку Левин и не думал отрываться от стула, меня на первый танец пригласил отец, благо обычаям свадебного торжества это не противоречит. Следом за нами вышли танцевать Дорит и Дитер, а потом и остальные. Отец оказался хорошим танцором, о чем я прежде не подозревала, и мне было приятно хотя бы таким нехитрым образом ощутить свою общность с ним.

– Ты даже не представляешь себе, какое это для меня облегчение – знать, что ты хорошо устроена в жизни, – сказал он мне. – Ведь мне через два года на пенсию, и тогда я уже не смогу тебе помочь.

– Папа, да я уже шесть лет сама себя обеспечиваю!

Он рассеянно кивнул. Мы уже танцевали танго, как вдруг я увидела рядом с собой Левина. Для никудышного танцора он управлялся со своими конечностями даже слишком хорошо, а повисшая на нем вульгарной девкой Марго и вовсе исполняла настоящий эротический перформанс. С этой минуты моя свадьба была больше мне не в радость.

Когда танго кончилось, я поспешила к шефине. Та давно уже красноречивым взглядом молила о помощи. Старикан Шнайдер явно перебрал. Невзирая на присутствие жены, сидевшей неподалеку, – она, похоже, была даже старше его, – он осаждал мою шефиню двусмысленными комплиментами. Разумеется, та и сама была в силах за себя постоять. Но я посчитала нужным прийти ей на выручку.

– Мои родители очень бы хотели с вами познакомиться, – позвала я ее, и она с готовностью встала.

Завидев меня, господин Шнайдер немедленно сменил направление главного удара.

– А у Левина, как я погляжу, губа не дура, – прошамкал он и принялся обстоятельно рассказывать о своей дружбе со старым Грабером и о том, как он верой и правдой вот уже сколько десятилетий пользует всю его семью. – Вот переберетесь к нам в Фирнхайм, а там, глядишь, я скоро и четвертое поколение Граберов лечить буду…

«Ну уж нет, – решила я про себя, – если у меня будет ребенок, я и не подумаю доверить его этому ископаемому». Но виду не подала и продолжала любезно улыбаться.

– Он был крепким малым, наш дружище Герман, – продолжал врач, – своего никогда не упускал. Иначе и не достиг бы ничего, ведь вышел-то из бедноты. Сын его – тот совсем другое дело, зато вот Левин, сразу видать, тоже не промах. М-да, был человек и умер, наш дружище Герман, а ведь мог бы еще пожить на старости лет. И скажу я вам, такой жуткой смерти и врагу не пожелаешь.

У меня даже дыхание перехватило. Ведь Левин говорил, что все прошло мгновенно и «как нельзя лучше».

– То есть как? – спросила я почти неслышно. – Я думала, он тихо-мирно скончался за завтраком, без всяких болей.

– Меня, как вы понимаете, при этом не было. Но что у него ужасные, мучительные судороги были – это сразу видно по лицу, по рукам. Он пытался звать на помощь: телефон валялся на полу, скатерть со стола сдернута. Нет, смерть от сердечного приступа отнюдь не всегда скоротечна и безболезненна.

Доктор Шнайдер заметил, что мне не по себе. Но, видимо, списал это на обычное волнение невесты.

– Пойдите лучше подышите свежим воздухом, – посоветовал он.

С тех пор как я стала жить в двух шагах от шветцингенского замка, я полюбила замковый парк как свою вотчину. Я часто сиживала на скамейках тамошнего летнего театра и читала, устраивала себе пикники возле искусственных руин, наслаждалась одиночеством в «мечети» или, устроившись на скамейке у самого берега, кормила в пруду уток. В день свадьбы мне так хотелось рука об руку прогуляться с Левином по парку, и вот вместо этого я торчу тут одна перед знаменитым каменным сфинксом, который, подобно всем сфинксам на свете, с безмолвной улыбкой таращится на меня взглядом большой хищной кошки. Если кто и вернет мне присутствие духа, то только не он, а вот эти древние деревья, птицы и, возможно, даже дурацкие золотые рыбки в воде. Минут десять спустя я вполне овладела собой. Итак, отныне я официально, по документам, Элла Морман-Грабер, все будут звать меня, конечно же, по мужу «госпожой Грабер» и, значит, то и дело напоминать мне о покойном. Значит, придется к этому привыкнуть.

Хотелось вернуться к гостям по возможности незаметно, просто смешаться с беззаботной толпой танцующих и самой пуститься в пляс. Стараясь избегать широких, как по линейке разбитых аллей, я побрела обратно к замку глухими тропками в тени густых деревьев и шарообразных кустов самшита. Парк в этот час отнюдь не был безлюден – помимо запоздалых туристов бродили здесь и наши гости, пожелавшие размять ноги после возлияний, еды и танцев. Проходя мимо скамейки, на которой часто сиживала в одиночестве, я в который раз отметила, что укромное это место просто создано для влюбленных. Скамейка оказалась занята. Я заслышала голоса и замерла за кустами, не поверив собственным ушам. Да, на скамейке сидела Марго. И совсем не с Дитером; с ней был Левин.

Мне опять чуть дурно не сделалось. Эти двое сидели на скамейке, тесно прижавшись друг к другу, и что-то горячо обсуждали.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал Левин. – Будь по-твоему, она и впрямь похожа на жесткошерстного фокстерьера, но зато она исполняет все мои прихоти, этого не от всякого фокстерьера дождешься.

Эта шелудивая кошка смеет называть меня фокстерьером?! Да я чуть из-за кустов не выскочила, готовая облаять и покусать обоих!

– Ладно, Левин, пошли, а то мне зябко, – протянула Марго, и оба встали. Никем не замеченная, я последовала за ними.

В зале продолжались танцы. Не успела я смешаться с толпой, как меня подхватил под руку Дитер.

– Мне тебя очень недоставало, – проникновенно сказал он, – если позволишь, этот танец мой.

Какое счастье, что эти слова произнес не Левин, – я бы точно не сдержалась! К немалому изумлению Дитера, я прильнула к нему так, будто это он мой жених. Поначалу он не знал, как ему реагировать, и не отстранялся, по-моему, только из вежливости. Но после двух танцев (ибо я и не думала его отпускать) мы лучше почувствовали друг друга и уже оба начали находить удовольствие в этом бездумном и слитном подчинении единому ритму.

Марго тем временем кружилась в объятиях моего брата (чья жена с кислой миной за ними наблюдала), а Левин танцевал с Дорит. С наигранной беззаботностью он помахал мне рукой. Снова обретя лицо, я ответила ему очаровательной улыбкой. Только тут до Левина, видимо, дошло, что потанцевать с молодой женой его прямая обязанность, и на следующем вальсе очередь наконец-то дошла и до меня.

Левин на две головы выше меня, на идеальную пару мы точно не тянем. Но я, со своей стороны, честно пыталась изображать таковую и сияла что есть мочи. Все, пуще всех мои папочка с мамочкой, глядя на нас, таяли от умиления. Передо мной же, пока мы кружились в этом шарманочном ритме на три четверти, проходили жуткие сцены из страшных сказок, особенно история Синей Бороды, чьей седьмой жене посчастливилось обнаружить расчлененные тела своих предшественниц. Мне казалось, я теряю рассудок, распадаюсь на два разных существа – белокурую невесту, что всем на зависть празднует счастливейший день своей жизни, и взъерошенного фокстерьера, для которого разодрать кошку самое милое дело, не говоря уж о преследовании иной блудливо-петляющей дичи.

Поцеловала меня в мой свадебный вечер только Дорит. Когда мы с Левином, не чуя ног от усталости, наконец-то рухнули в постель, то оба мгновенно погрузились в сон. Он явно перепил, а я стерла себе в кровь ноги.

– Новую обувь надо разнашивать постепенно, – изрекает госпожа Хирте.

На следующий день мои родители непременно хотели перед отъездом осмотреть наше будущее жилище. Хотя Марго и знала, что нас следует ждать к полудню, это ни в коей мере не подвигло ее к нашему приходу подняться с постели. За истекшее время она исхитрилась заполонить собою весь дом, так и не приучившись при этом проветривать помещения. Во всяком случае, сказать, что она занимает в доме только один этаж, было теперь очевидным преуменьшением. Строители по-настоящему за работу еще не взялись, но дом уже стоял в лесах, а весь двор был загроможден упаковками черепицы, кафельной плитки, сантехники. Словом, являл собой не самое привлекательное зрелище; когда же – в потертом розовом халате, снова похожая на облезлую плюшевую цацку, – перед нами явилась заспанная Марго, я, с одной стороны, даже немного успокоилась – ну не может она в таком виде Левину понравиться! – с другой же, чувствовала себя в глазах родственников чуть ли не опозоренной.

Однако тех потрясла отнюдь не Марго, а буржуазный размах и солидность виллы; они наперебой восторгались садом с разлапистыми елями, которые мне-то из-за их мрачной тевтонской аляповатости нравились меньше всего. Я уже подумывала их спилить и посадить вместо этого вишни и яблони. Мешала мне и кортадерия, разросшаяся у самого крыльца, но в ней души не чаял Левин, он еще в детстве любил играть с ее длинными и острыми, как копья, стеблями.

Когда наконец родители и Боб с семьей разъехались по домам, я при первой возможности заговорила с Левином о смерти Германа Грабера. Тот прикинулся дурачком.

– Старый хрыч пыль тебе в глаза пускает, – возмутился он. – Я же видел деда, говорю тебе, лицо у него было просто блаженное. Или ты этому болтуну веришь больше, чем мне?

Я чуть было не сказала «да». Но стоит ли семейную жизнь начинать со скандала? Конечно, мне не давала покоя и сцена с Марго, невольной свидетельницей которой я стала, но я ни в коем случае не хотела, чтобы он заметил мою ревность, быть может к тому же и беспричинную.

Словом, настроение было отвратное, и я уже жалела, что взяла отпуск на всю неделю. Тогда уж лучше было бы на несколько дней съездить в Венецию, но Левин при мысли об организованном пробеге от достопримечательности к достопримечательности в толпе янки и япошек приходил в ужас. Сам он хотел в Гонконг. Сошлись на том, что в следующий отпуск махнем недельки на три в Юго-Восточную Азию, а пока что никуда не поедем.

Словом, выйдя снова на работу, я была почти счастлива. Левин, правда, был со мной мил, подарил мне кучу дорогих на вид и совершенно ненужных мне вещей, но в глубине души я понимала, что все это не что иное, как попытка подкупа. Ведь женился он на мне отнюдь не ради моих прекрасных глаз.

8

Ничуть не удивлюсь, если госпожа Хирте точно так же роется в моей тумбочке, как и я – в ее; правда, мне будет неприятно, если она уже обнаружила там открытку Левина и письмо Павла. Мне-то недавно все же достался кое-какой улов: в одном из ее детективов я нашла фотографию. На ней госпожа Хирте, облаченная в спортивную куртку, прогуливает какого-то мужчину в инвалидной коляске, – должно быть, отводит душу на ниве благотворительности. А паралитик, судя по всему, выглядел когда-то очень недурственно, интеллигент образца шестьдесят восьмого, жаль, сейчас от его личности мало что осталось.

Левин прямо об этом не говорил, но явно ждал, что полученное наследство я перепишу на него; когда намеками, когда изъявлениями любви он давал мне это понять. Используя преимущества своего положения, я в один из дней все-таки решила докопаться, почему Дитер женился на Марго.

– Она в свое время обеспечила ему алиби, – неохотно выдавил Левин.

– То есть ложное алиби?

– Ну ясное дело.

В результате моих долгих и назойливых расспросов выяснилось только, что Марго была тогда беременна.

– От Дитера?

– Наверно.

– А где же ее ребенок?

– Марго принимала наркотики, и во время беременности тоже. Роды оказались преждевременными, и ребенок умер.

Тут я настолько разбушевалась от возмущения, что Левин долго не мог меня успокоить.

– Нет худа без добра, – сказал он наконец. – Ее это до того потрясло, что она даже бросила колоться.

Мне, конечно, было Марго немного жаль, но, с другой стороны, одобрить такую непростительную безответственность я никак не могла. Так что это за история с ложным алиби? Этого мне Левин так и не сказал.

На выходные мы теперь ездили в Фирнхайм инспектировать ход работ. Я уже успела полюбить свой будущий дом. Зимний сад всегда был моей тайной мечтой. Его пристраивали с задней стены здания, откуда открывался дивный вид на весь наш участок. В мыслях я уже видела цветы и растения, пышно произрастающие там в любое время года, манящие к отдыху плетеные кресла, мирно покачивающегося в лианах попугая. У меня тут будет сущий рай.

Однако мне совсем не нравилось, что Дитер и Марго, судя по всему, даже и не собирались съезжать. Левина это ничуть не огорчало: пока мы сюда не въезжаем, можно спокойно оставить им их две комнаты, раз уж они ничего себе не подыскали.

– Но они и не ищут! – кипятилась я.

– Разумеется, они ищут, – возражал Левин, – но ты же знаешь ситуацию на рынке жилья, за один день это не делается.

Видимо, Дитер все же получил от Левина какие-то отступные, иначе на что он живет? Похоже, и Марго по-прежнему получает жалованье, но в этом хоть какой-то резон есть: все-таки она по утрам встречает строителей, убирает за ними мусор, обеспечивает их питьем.

На две ванные комнаты в доме (прежде-то была только одна) я легко согласилась – пусть наши дети поплещутся в собственной ванне, но две кухни нам зачем?

– Если вдруг окажемся на бобах, – объяснял Левин, – один этаж можно будет сдать, вместе с кухней это полноценная квартира.

– Вот когда до этого дойдет, тогда и перестроим, – отрезала я и все дальнейшие переговоры посчитала излишними.

Но когда наконец – после трех месяцев стройки – мы въехали в дом, Дитер и Марго все еще жили там, и оказалось, что мы должны пользоваться общей кухней. Драма была неизбежна.

Я человек аккуратный, почти педантичный, и чистюля – иначе, наверно, не стала бы аптекаршей. Еще в детстве я обожала печь пирожные и песочное печенье, развешивая все с точностью до грамма на домашних почтовых весах. На кухне у меня все сверкает и такой порядок, что я любую вещь с закрытыми глазами нахожу. Конечно, неряшливость Левина меня раздражала, но ему я, как ребенку, все спускала с рук.

По наследству от бабушки мне достался старинный кукольный магазинчик – игрушечный прилавок с тридцатью деревянными ящичками, а на каждом ящичке своя фарфоровая табличка, в них-то я и храню свои пряности. Тут и ждал меня первый удар: пакетики ванили, корицы, гвоздики и кардамона, извлеченные из своих ящичков, без всякого разбора были свалены в омерзительно розовую пластмассовую банку из-под дешевого кофе. В ящички же Марго чего только не напихала: пластыри, резиновые прокладки из набора для консервирования, этикетки для морозильника, канцелярские скрепки, ластики и всякую прочую несъедобную ерунду. Я сперва чуть в обморок не грохнулась, потом собрала весь этот омерзительный хлам, отнесла его в неприбранную спальню Марго и шваркнула ей на кровать. Та поняла меня совершенно правильно: это было объявление войны.

А жизнь моя с переездом в фирнхаймский дом и без того заметно осложнилась. Это от моей старой квартиры до аптеки было рукой подать, из Шветцингена я добиралась уже существенно дольше, а теперь и на машине не всегда за полчаса успевала. Но ни от работы, ни от своей самостоятельности я пока что отказываться не собиралась. Так что вставала я утром раньше всех.

Вскоре после меня, по идее, должен был уходить из дома и Левин, но, по-моему, он теперь не слишком-то рвался в университет, предпочитая всласть отоспаться. Так что я уже успевала отработать несколько часов за прилавком, когда на моей вилле, должно быть, только-только садились завтракать. От одной мысли об этих их совместных трапезах у меня мгновенно портилось настроение.

Дитер, надо отдать ему должное, не сидел сложа руки; он сразу же начал искать работу, но по его специальности страхового менеджера мест нигде не было. В транспортном агентстве ему предложили нерегулярные заработки – подменять других водителей. И хотя работа водителя грузовика – он освоил ее в армии – была явно ниже уровня его квалификации, он все же согласился.

С тех пор Дитер часто бывал в разъездах; работа, конечно, непостоянная и нерегулярная, но мне очень импонировало, что он ею не побрезговал. К тому же в свободные дни он много работал в саду, а в комнатах, которые они занимали с Марго, поклеил обои, покрасил окна и двери и вообще делал много полезной работы по дому. Левин предоставил в его распоряжение «мерседес» Германа Грабера.

Когда Дитер и Марго бывали вместе, я, не скрою, не спускала с них глаз. В каких они отношениях? Трудно сказать – какая-то общность, скорее товарищеская или просто по жизни, безусловно, есть, но ни намека на сексуальность, никаких нежностей и ласк я, во всяком случае, заметить не смогла. Да спят ли они вообще друг с другом? Поскольку оба молоды и ложатся в одну просторную постель Германа Грабера, надо полагать, что да.

Левин и я разместились в четырех комнатах на первом этаже. В так называемом «рабочем кабинете» Левина не умолкал второй телевизор. В будущем я планировала перенести наверх нашу спальню и, разумеется, оборудовать там же детские комнаты. В полуподвале находилась бывшая комната Марго, а под крышей – две мансардных комнаты, изначально задуманные как помещение для прислуги. Там была свалена сейчас та часть мебели старого Грабера, которой ни мы, ни Марго с Дитером не нашли применения. Левин, конечно, прав: для двоих этот дом слишком велик.

Именно поэтому мне особенно трудно было объявить Дитеру и Марго, что они должны освободить помещение. Они, кстати, даже не сразу меня поняли.

– Разве мы тебе мешаем? – ошарашенно спросил Дитер.

С наибольшим удовольствием я бы ответила начистоту, что лично он не мешает мне нисколько в отличие от его беспутной лахудры-жены. Мне и самой было до смерти неловко – какие тут могут быть доводы? Видимо, Левин, вопреки уверениям, так и не сказал им, что они должны подыскать себе новое пристанище.

Она работает не покладая рук, твердила Марго с видом заносчивым и униженным одновременно. Она и вправду что-то делает, но все, к чему бы она ни прикоснулась, вызывает у меня одно отвращение. Деревянные лестницы в доме она не столько моет, сколько грязную воду по ступенькам размазывает, о мастике для натирки полов слыхом не слыхивала. В комнатах наверху все провоняло, эта неистребимая вонь расползается по дому во все углы. Похоже, она ни разу не проветривала даже у себя в спальне, не говоря уж о кухне. К войлочным губкам, которыми она стирает пыль, невозможно прикоснуться – я завела себе свои и старательно их прятала. Однако она очень скоро их обнаруживала и еще скорей испоганивала, так что я теперь почти ежедневно возвращалась домой с целым набором новых, свежекупленных. И потом, я просто не могу слышать, как она игриво называет Левина «хитрюгой Хрюшей».

Короче, она внушала мне какую-то почти физически ощутимую ненависть – даже ее стряпню я в рот взять не могла. По вечерам я сама становилась к плите, отнюдь не безупречно чистой, и готовила для нас с Левином что-нибудь вкусненькое, но мне стоило все большего труда заглядывать в холодильник, где с приветом от Марго меня встречали дешевый маргарин, вонючий плавленый сыр, конечно же без обертки, и отнюдь не первой свежести колбаса.

Левин однажды даже спросил:

– Ты часом не беременна? Что-то уж больно в еде привередлива?

К сожалению, забеременеть мне пока не удавалось, но я знала, что зацикливаться на этом не стоит. Не означает ли вопрос Левина, что и он мечтает о том же? Я для себя истолковала это именно так.

Когда зимний сад был готов, во мне снова пробудился вкус к жизни. Я накупила растений, сколько и каких душе угодно, – их доставили в огромном, битком набитом фургоне. Теперь можно было круглый год среди зелени обедать, качаться в гамаке и читать, просто мечтать, напрочь позабыв о мерзких затхлых запахах внутри дома, ибо здесь-то всегда царил густой освежающий аромат влажной травы. Мне доставляло радость, придя домой, поливать свои цветы, а потом улечься в гамаке, ласковым шлепком согнав с него Тамерлана, и устроить себе ужин именно здесь, а не в моей испоганенной кухне.

– Когда окончательно разделаемся с ремонтом, – предложила я как-то раз в минуту хорошего настроения, – надо устроить новоселье. Дорит и Геро тут вообще еще не были, да и шефине моей не терпится посмотреть…

Левин не возражал. Я, правда, не знала, как быть с Марго. По дому она почти всегда бегает распустехой (в тигровой мини-юбке и зеленых плюшевых тапках), но в предвкушении гостей наверняка вырядится этакой шлюхастой королевой бала, и видеть это мне будет во сто крат тяжелей, чем выносить вонь по всему дому.

Но, видно, от нее и впрямь никак не избавиться. Вон и Левин уже заявил, что с уборкой и мытьем посуды лишние руки не помешают. Я-то лично с превеликой радостью управилась бы с этим сама.

Настала осень, темнело рано. За две недели до новоселья у меня было ночное дежурство. Я по привычке слегка задремала, как вдруг услышала звон разбитого стекла – не иначе очередной торчок ломился в аптеку за кайфом. Полусонная, я кинулась в заднюю комнату, услышала, как сработала сигнализация, и в тот же миг ощутила удар по голове и рухнула на пол. Полиция прибыла через считанные минуты, схватила взломщика на соседней улице и принялась устанавливать масштабы ущерба.

Позвонили шефине, она тут же примчалась и первым делом отправила меня домой. Рваная рана на голове, которую она собственноручно обработала, особых опасений не внушала, так что я отделалась легким испугом. Полицейские вызвались было доставить меня домой, но, узнав, что я живу в Фирнхайме, со вздохом облегчения встретили мой вежливый отказ.

Вечером, возвращаясь домой, я всегда ставлю машину в гараж. Но этой ночью у меня даже на это не было сил. Оставив машину на улице, я прямиком по темной садовой дорожке поспешила к дому. Похоже, все спали, что и неудивительно – было уже три часа утра. Как вдруг я заметила за домом, как раз там, где у меня зимний сад, полоску света на газоне. Почуяв неладное и умирая от страха, я крадучись двинулась туда. Неужто и к нам пожаловали воры?

Ни взлома, ни взломщиков я в зимнем саду не обнаружила. Зато обнаружила, что в гамаке с каким-то странным выражением лица возлежит Левин. К немалому моему изумлению, он лежал в чем мать родила, только на причинном месте подобием фигового листка распластался кот. Интересно, на что это он так пялится?

Чтобы проследить за направлением его взгляда, мне пришлось переместиться к другому углу зимнего сада. Только оттуда я смогла увидеть Марго: кроме черных подвязок и высоких красных сапог на ней ничего не было – если не считать, конечно, фиолетовых трусиков, зачем-то кокетливо наброшенных на голову. Так вот оно что: пока я корячусь на работе, в моем зимнем саду разыгрывается стриптиз-шоу! Но Дитер-то где?

Я смотрела во все глаза. Теперь ясно, о каких талантах Марго говорил Левин. На мой взгляд, она подавала, она предлагала себя самым порочным и даже извращенным образом, выделывая вещи, до которых я бы ни в жизнь не смогла опуститься. Лишь после того как Левин, протянув ей небольшой конверт, в полном изнеможении упал в мой гамак, я неслышно удалилась – мерзкое спаривание кончилось.

Через сад я вернулась к входной двери, отперла ее и проскользнула к себе в спальню. Автоматически разделась, почистила зубы, намазалась ночным кремом и легла. Зубы у меня лязгали, все тело сотрясал озноб. Кровать рядом с моей пустовала.

Спать я не могла, плакать тоже. Ярость и горечь не находили себе выхода, и даже бороться с бессонницей, подсчитывая воображаемых овечек, не было сил. Снова и снова вставала перед глазами только что виденная сцена. По правде сказать, я никогда не страдала комплексом сексуальной неполноценности, плотская любовь всегда доставляла мне радость, да и моим партнерам тоже. С Левином все обстояло не совсем так: для молодого здорового мужчины он был, мягко говоря, не слишком пылок. Похоже, моих нежностей и ласк ему явно недостаточно, он нуждается в куда более сильных стимуляторах.

В том, что вытворяла с ним Марго, совсем не было чувства, только сноровка, правда недюжинная. Во всех ее ухватках сквозило что-то профессиональное, приобретенное то ли натужным трудом на панели, то ли приработками в стриптиз-барах и на пип-шоу. С другой стороны, она казалась при этом почти роботом, существом безвольным и как бы запрограммированным. Может, колоться она и перестала, но услуги ее Левин, похоже, все-таки оплачивал какими-то наркотиками.

Как ни странно, размышления эти меня даже немного успокоили; поведение Левина можно было расценить примерно так же, как привычку его деда Германа Грабера посещать бордель. Но мой зимний сад не бордель! Я только-только вышла замуж за Левина, Марго – жена его друга! Этим грехопадением она испохабила мой зеленый рай точно так же, как прежде изгадила мою кухню. Придется дезинфицировать весь дом, в ярости думала я, а Левин пусть убирается и при разводе не получит ни гроша!

Ближе к утру мне понадобилось в туалет. Я не удержалась, чтобы не зайти в гостиную, а оттуда заглянула в зимний сад. Левин спал в гамаке как убитый под моим же ирландским шерстяным пледом. Мне вспомнилась старая пословица: кто не грешит – спит хорошо, кто согрешил – еще лучше.

Госпожа Хирте исторгла злобный смешок.

Левин ждал меня лишь к вечеру следующего дня, после ночного дежурства я обычно отрабатывала еще и полный день за прилавком. Неужели Марго после всего этого как ни в чем не бывало залезла к Дитеру в постель? И вообще – здесь ли Дитер? Может, в мое отсутствие здесь всегда устраиваются подобные оргии? И не объясняется ли недавний синяк под глазом у Марго тем, что Дитер кое-что об этих развлечениях проведал?