Текст книги "Орша (СИ)"

Автор книги: Инга Киркиж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Ну, нет! – заорали все. – Или он, или я!

– Не бойтесь, – сказала Ольга. – Я его не пущу. Сама больше не выдержу.

А Иван промолчал. Он по Вове скучает.

* * *

На исходе лета призрак бабушки посетил Рому. Рома вдруг осознал себя хозяйственным мужиком и решил строиться. За материалом далеко ходить не стал, обосновался в бывшей мастерской, заваленной дровами и прочим негорючим мусором. Первым делом Рома вынес дрова и приступил к раскопкам. С каждым днем он уходит все глубже в культурные слои сарая, от чего у ворот растет и пучится куча самого удивительного мусора, вплоть до странного железного инструмента, утыканного шипами.

Ромка предположил, что это капкан на слона, а я сделала ставку на средневековую инквизицию. Кажется, такая штука называлось нюрнбергской девой. Пыточный инструмент в виде шкафа с шипами внутрь. Туда помещали обреченного на смерть и закрывали такой же утыканной шипами дверью. Шипы были расположены с таким расчетом, чтобы не задевать жизненно-важные органы, а потому человек умирал долго, истекая кровью и мучаясь от страшной боли.

– Дура! – прервала мой экскурс в глубь веков Ольга. – Это борона!

– Она нам нужна? – хищно оживился Рома.

– А пахать ты чем будешь? – ответила вопросом на вопрос Ольга.

Вообще-то Рома уже пахал и справился без бороны. На тот момент мы вообще не знали, что она у нас есть, и Рома вполне успешно обошелся мотыгой. Но спорить с Ольгой он не стал, засунул борону в угол за электропилой и пошел копать дальше.

Ольга, придерживаясь принципа «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось», в Ромкины инициативы не вмешивалась, но заметно нервничала. Ведь в сарае столько полезного – как бы этот малохольный чего не выкинул. А выкинуть, конечно, было чего. Взять хоть ведро масляной краски. Краска давно ссохлась в камень, но сохранила жутковатый грязно-желтый колер.

– Не смейте ее выкидывать! – рявкнула Ольга. – Это хорошая краска, ею дом красили!

Я удивилась. Потому что была уверена, что дом последний раз красили в 1928 году, сразу после постройки. Но Ольга сказала, ты что? Не помнишь, что ли? Тебе лет пять было, когда бабуля стырила остатки от покраски пола станкостроительного завода «Красный борец». А теперь, раз эта краска восстала из завалов, можно заново покрасить дом. Я сомневалась, что это возможно, но Ольга смотрела на краску оптимистически. Сказала, что достаточно вылить в нее ведро растворителя, и она отойдет.

– Это полный бред, – шепнул мне Рома, когда Ольга ушла. – Даже если она отойдет, в чем я очень сомневаюсь, ты что, согласишься красить дом под какашку?

Вдвоем мы совершили преступление: подловили мусорную машину и вынесли краску вместе с ведром за околицу. Она пролежала у нас без малого сорок лет, а теперь будет вечно покоиться на городской свалке. Когда-нибудь археологи будущего раскопают ее, сделают спектральный анализ странной окаменелости и, кто знает, может, догадаются разбавить растворителем и выкрасить что-нибудь в цвет детской неожиданности. Возвращаясь, мы сталкиваемся с Ольгой. Она все поняла, и с тоской смотрела вслед мусоровозу. Но, соблюдая свой принцип, смолчала. Мы с Ромкой продали смородину и купли краски трех цветов: ярко-желтую, шоколадно-коричневую и голубую бирюзу. В новой цветовой гамме дом стал похож на попугая. Но соседи сказали, что очень красиво, и поинтересовались, где мы брали краску и почем.

– Да вы сдурели на рынке краску покупать?! Там же дорого! Вон, на Легмаше полы красят, пошли бы туда, договорились с мужиками…

Традиции оршанского домостроения вечны, как окаменевшая краска, но жизнь идет своим чередом. Каждое утро Ромка встает и бежит в свой сарай. Он расчистил пространство, провел свет, выложил пол кирпичом и обставил стульями. Мийка на старых обоях нарисовала ему потрет слона и жирафа в яблоках. Ромка вставил картины в рамки, развесил по стенам рядом с велосипедными колесами, топорами и дисками от электропилы. В оформлении сарая он проявил хорошее чувство композиции и цвета, а на полу там не найти ни соринки – Ромка целыми днями обмахивает кирпичи щеточкой. Теперь, когда кто-нибудь говорит, что наш дом похорошел, я веду его в сарай. Потому что по сравнению с сараем дом так и остался мусорной ямой, и, подозреваю, что это тоже навсегда.

* * *

Моя дочь затеяла развод и ушла от мужа к его лучшему другу. Эта новость стала второй сенсацией текущего августа.

– Ты чего мне не сказала, что Дашка от Костика ушла? – возмущался Рома. – Я бы подсуетился…

Он все не оставляет намерения оставить себе Мийку.

Зять, который до того в пылу семейной педагогики не раз просил у дочери развода, на этот раз ужасно расстроился и напросился к нам в Теремок – лечить нервы и израненную душу. Страдает, бедолага. По ночам стонет, днем жалеет, что нет груши – уж он бы ее отмутузил. А лучше не грушу, а морду своего лучшего друга. Но пока груши нет, а друг далёко, воспитывает ребенка на пару с Ромой. Выхожу во двор, рисовать учат. Разложили перед Мийкой фломастеры, вырисовывают по ее заказу сердечки и букву А. Я умиляюсь.

– Ну что, Инга, – спрашивает Ромка. – Похожи мы на семью геев?

– Шли бы вы на дискотеку, мальчики. По пятницам на Льнокомбинате для тех, кому за двадцать.

Но они не идут – у одного сердечные раны, у другого работа в сарае. На такие глупости, как свиданки, у нас нынче разменивается только дядя Оля. Да-да, и это стало сенсацией № 1.

Пару недель назад гороскоп «Аршанской газете» предрек дяде Оле перемены в личной жизни и вспыхнувшую с новой силой старую любовь. Поржали. Кака така любовь, когда со двора носа высунуть некогда? Но гороскоп не наврал: любовь дяди Оли сама постучалась в двери и закачалась на пороге. Ольгин одноклассник Шишов, или просто Шиша, шел мимо нашего забора и увидал шикарный шоколадный зад в стрингах и сразу узнал в нем свою первую безответную любовь. Пришел в гости, звеня карманами. Уселся на кухне, напоил Ольгу и наклюкался сам. Но даже во хмелю дядя Оля не сдала целибата. Шиша выматывал ее сутки, на исходе которых я разозлилась и вытурила его за дверь. На пьяный глаз он дал мне лет семнадцать, ну восемнадцать – это край, и страшно растерялся оттого, что какая-то зассыха, угрожая тряпкой, гонит его от любимой женщины под дождь. Но спорить не стал – ушел и на следующий день появился трезвым. Меня с тех пор обходит бочком и ласково улыбается, стоит на него посмотреть. Подкупает Мийку конфетами.

– Видишь, – сказал как-то. – Девчонка твоя меня любит.

Я с удивлением поняла, что не только девчонка. В трезвости дела у Шиши пошли на лад. Ольга даже согласилась пойти с ним в ресторан. Она оделась, сбрызнулась духами и ушла под ручку с кавалером, а вернулась одна в полной растерянности. По дороге Шишу отбили у нее две какие-то бабы. Соперницы выскочили из ниоткуда, как ведьмы из ступы, оторвали Шишу от его первой любви и, затолкав в машину, увезли в неизвестном направлении. Потом Шиш сказал, что это так, заказчицы, он им работу пообещал какую-то сделать, да не стал, вот они его и преследуют. Ну-ну, знаем мы таких заказчиц. Сегодня заказчица, а завтра окна выбьют. У нас в провинции разговор короткий: закрутила роман с чужим мужем роман – получи камни в окошки и скандал на всю улицу. А мы только-только стеклопакеты вставили. На Ольгины сомнения Шиш принес паспорт с печатью «разведен». Но буквально тут же ему позвонил женский голос, и Шиш, не стесняясь нас, наврал в трубку, что все еще на работе.

А сейчас он повез Ольгу в детский лагерь «Дружба» за Ваней и Женей. На большой служебной машине для перевозки тяжелых грузов. Он-таки на работе, да.

* * *

Солнечная энергия бодрит и гонит на подвиги. Я собирала вишни – сперва с лестницы, потом залезла на дерево с ногами. Самые классные вишни на макушке, если поставить ногу вот на этот сучок, а вторую на развилку…

– Бабушка, а как ты слезать будешь?

Я посмотрела вниз, а верно, как? И вообще, сюда-то я как забралась? Кажется, левую ногу нужно ставить сюда… Нет, ветка слабая, трещит – мама дорогая! А тут еще ветер дунул, дерево закачалось, а с ним и бабушка, и ведро на ее шее. Я ойкнула. Мийка внизу распереживалась:

– Что, уже упадаешь?!

Вот где она раньше со своим умным советом была? Вспомнился недавний поход Ольги в детский сад за травой. Она набила тележку, притрамбовала и начала пихать поверху остатки, но детский голос за спиной ее остановил:

– Куда ты столько накладываешь? Не увезешь же.

Ольга оглянулась – за спиной девчонка из младшей группы, лет трех – не больше. Потом всю дорогу до дому тетка вспоминала рассудительную девочку добрым словом, потому что и то, что успела нагрузить, еле-еле до дому доперла. Два раза ходить пришлось.

– Погоди, бабушка, – успокоила меня Мийка. – Я за Ромой сбегаю, он тебя снимет.

Но пока она Рому разбудила и привела, я уже и сама слезла. Мой маленький подвиг прошел под звучания пионерского горна в заднице и обошелся без увечий. Ура бабушкам, которые слушаются своих и чужих внуков.

* * *

Это лето обогатило Мийку новым жизненным опытом. Опыт первый: некоторые девочки кусаются. Жизненный опыт (далее ЖО) был получен в поезде Москва-Рязань во время нашей эвакуации от Мультика. В том поезде Мийка познакомилась с двухгодовалой Валерией. Они быстро спелись и выступали дуэтом перед пассажирами вагона. Плату за представление брали конфетами и огурцами. А потом чего-то не поделили, и Валерия укусила Мийку за руку.

– Простите, – сказала мама Валерии. – Я забыла предупредить, она у нас кусается.

– Ее надо наругать! – потребовала Мийка.

– Я обязательно ее наругаю. Валерия, иди сюда. Разве можно кусаться?

Валерия смотрела на ревущую Мийку и недоумевала – а чего нельзя-то? Зубы есть, чужое тело есть – бери и кусай. А Мийка усвоила, что в мире водятся кусачие девочки. Теперь, прежде, чем познакомиться с новой девочкой, она обязательно уточняет, кусается та или нет.

Второй ЖО ей подарил велосипед. Вернее, пыточное детское кресло, прикрепленное к раме. Оно сварено из трофейного танкового железа еще во времена молодости Дядиоли и продумано таким образом, чтобы ноги ребенка никак не могли миновать спиц. Когда это случилось с Мийкой впервые, у нее был шок. Она сделала выводы и с того момента категорически отвергала велосипеды. Даже если они были снабжены специальным пластмассовым креслом с ремнями безопасности и защитой для ног. Но свобода передвижения требует смелости, а Мия любит и то, и другое – и свободу, и передвижение. А когда парни собрались купаться на карьер, Мийка попросилась с ними.

– Я буду аккуратно, – сказала она. – Ноги буду ставить вот сюда.

Рома ей поверил и взял с собой. Они благополучно выехали и свернули за угол. На половине пути Мийкина нога соскользнула с крыла и угодила в спицы. Далее она категорически отказалась садится на велосипед. Возвращаться назад было не спортивно – за Ромой и Мийей шла колонна из Вани и рюкзака с огурцами. Рома предложил Мийке сесть на его шею.

– Ура, мы выступаем в цирке! – вопила Мия и закрывала Роме глаза.

– Мия, я ничего не вижу! – сопротивлялся Рома.

– Ну, надо же мне за что-то держаться? – возмущалась Мия.

Своей тяжестью она пригибала Ромин нос к рулю. Под колеса велосипеда попадались кочки и сосновые корни. Деревенские жители выходили за околицу посмотреть на цирк и выглядывали из-за заборов. Все гадали, упадут циркачи или нет. Циркачи не подвели. Они благополучно доехали до карьера, искупались, позагорали и вернулись к обеду, после которого Мийку положили спать. Рома прилег рядом разогнуть усталую спину и вырубился до вечера. Быть цирковой лошадью не просто, да.

* * *

Лето кончилось, и впервые меня это радует. Дети пошли в школу. По утрам в Теремке тишина и благодать, только молодая коза с творческими наклонностями с грохотом отдирает жестяной отлив от окна. У нее единственной есть рога – необходимое преимущество в отсидке. Своими рогами она отбивается от сокамерниц и умеет открывать загон. Она добрая, для всех старается: откроет – и все заключенные совершают побег в огород. Загон обрастает дополнительными средствами защиты – наши творческие мальчики упражняют на нем инженерную мысль. Дядяоля прицепила поверху тряпочку, которая сцепляет вместе калитку и забор. Тряпочка крепкая, но коза поняла, что достаточно как следует отжать калитку снизу, и свобода встретит радостно у входа. Ванька прибил короткую толстую палку, которую Малая коза рогами легко отбросила в сторонку. Ромсель прибил длинную палку, которая пока еще держится. Благодаря этой палке малой козе есть чем заняться. Ольга собиралась ее продать и даже подала объявление в газету «Продам козу-первогодку». Не купили. Шиша предлагает козу зарезать. Но мне ее жалко. Ну, подумаешь, москитную сетку съела. Ну, подумаешь, загон ломает. Просто свободы хочет, как и все в этом мире.

* * *

Костик побыл у нас совсем не долго и уехал резко. Встал однажды, собрал рюкзак и сказал, что поедет бороться за свое счастье. Видимо, он много добился, потому что Его поборотое счастье приехало к нам приходить в себя. А пока дочь тут, я в Москву на сатсанги. Давно хотела пройти практикумы по смехо-йоге. Поржу. А то последнее время то ли от холода, то ли от общей разрухи хочется не то плакать, не то убиться об стену. Я-то думала, что медведем в нашем Теремке был Мультик, и ошиблась. Медведем в нашем Теремке стал Ольгин Шиш.

Ольгин Шиш очень услужливый. Что ни ковырни – все берется сделать. Месяц назад взялся сделать баню, и Ольга отменила печника. Каждые выходные она висела на калитке, ожидая своего чудо-помощника. Он приходил, да все в не рабочем настроении, а днях признался, что печки класть не умеет. Мы остались без бани. Но это мелочи по сравнению с остальными бытовыми мелочами. Неделю назад Рома решил подбить просевшие полы в кухне, и оказалось, что полы прогнили. Нужна половая доска. Мы думали, что это не проблема: деньги есть, где стройбаза – знаем, поедем и возьмем. Но Шиша сказал, что завтра нам все будет – погодите. И Ольга ждет. Дети проваливаются под пол, а из одной самой длинной доски сделали качели, второй конец которых висит над погребом. А вчера Шиша взялся поменять нам газовую плиту. Он тянул неделю и, ей-богу, лучше бы отдыхал дальше. Он приступил к работе утром и как раз управился к ужину, когда я усадила детей ужинать. Шиш чиркнул спичкой у газового баллона, чтобы проверить утечку, и баллон полыхнул. В экстремальной ситуации время растягивается, как змеиные челюсти. Казалось, я вечность пялилась на столб пламени и растерянные лица Шиша и Ольги, прежде чем заорала: «Дети, вон!!!» Дети с визгом бросились на улицу и почти затоптали стоящую в дверях дочь. Мийка застряла между стульями и вопила от ужаса, я вынесла ее на руках. Дальше всех убежала Женька – в огород, на дальние малинники. Она сидела в кустах и ждала столба пламени, но пламени не было. Потому что некрасовская женщина Ольга мужественно накрыла баллон своей курткой. Избежав смерти, они с Шишем романтично обнимались возле потушенного баллона, я пила корвалол, а дети хором твердили, что наелись и вообще больше не хотят идти домой – лучше на улице постоят. Сейчас ждем газовщиков. Слава богу, основная часть детей в школе, и там их покормят. А мы уж как-нибудь кофе похлебаем, если в подпол не провалимся.

* * *

Вчера Рома пошел помогать соседям разгружать дрова и пропал. Разведка донесла, что он бухает на соседской веранде вместе с хозяевами. Я пошла его забирать. Вломилась в дом и рыкнула:

– Рома, домой!

– Это еще кто? – удивилась пьяная соседка.

– Мать моя, – сказал Рома.

Так я вдруг стала матерью. Взяла новоиспеченного сына за руку и повела на выход.

Проходя в ворота, он шарахнулся головой о притолоку и лоб разбил. Как маленький, чесс слово!

* * *

Где как, а в нашей провинции самая ценная валюта – это мусор. Мы собираем мусор, строимся из мусора, охраняем мусор цепными собаками и входим в цепочку круговорота мусора в природе. Хочешь порадовать соседа? Отдай ему мусор. А он в ответ отдаст тебе свой, и наступит благоденствие и счастье. У нас даже есть специальные передаточные звенья. Наша соседка Валентина, например, прирожденная несушка.

Я долго не понимала, откуда она столько всего берет? Коробки, битые стекла, тряпки и шмотки, дырявые кастрюли, сковородки без ручек – ведь все это должно где-то умещаться? А живет Валентина в однокомнатной живопырке на за вокзалом. Я чуть не поверила в неэвклидово пространство, но все оказалось проще. Валюша носит мусор с места на место.

Скажем, идет к нашей дальней родне за кабачками. Ей самой кабачки не нужны, она их не ест. Ну, не выкидывать же? Несет нам. А заодно зацепит там дверцу от серванта и мужские кеды. А у нас возьмет груши и сношенные детские вещи. Не беда, что у нее нет ни детей, ни внуков – наш мусор отправится туда, где будет востребован. Потому что у Вали такой талант – она ничего не нужного не приносит. Например, в начале лета она принесла нам битую трехлитровую банку, полную поваренной соли, и ее как раз хватило засолить огурцы. Или притащила мешок растянутых мужских трусов на роту боевых слонов. Мы сперва возмутились, а потом настригли из них ленточек и коврик связали. Отличный вышел коврик! Просто суперский! Но ковриком хвастаться нечего, это мелочь. Самая большая наша ценность – железный мусор. За лето он сползся к воротам и манит завистливые взгляды мимо проходящих. Он нужен школьникам, чтобы выиграть соревнования, маргиналам, чтобы хватило на бутылку, Толику-алкоголику – для соседа. Бабушка собирала эту коллекцию всю жизнь. Одних крышек от кастрюль там штук тридцать. Три газовые плиты, и два (целых два!) холодильника. Родственница Татьяна сказала, что из всего мусора холодильник – самый ценный. Его можно закопать в погребе и запирать железной дверью картошку, чтобы не залезли мыши. Но пока мы собирались осуществить ее идею, холодильники утилизировали дети. Дети играли в тюрьму, запирали там друг друга и очень быстро оторвали дверцы. Холодильники стали просто ценным металлическим мусором.

– Что это они смотрят на наш мусор? – заволновалась как-то Ольга, глядя из окна на группку спитых мужиков за калиткой. – Как бы чего не стырили…

– Пусть тырят, Оль. Нам же лучше – вывозить не надо.

– Сдурела? Знаешь, сколько он стоит? Мы его сдадим и разбогатеем.

Мусор сделает нас богатыми, упитанными и счастливыми. Мусор заставит нас радоваться каждому дню. И ничего, что сейчас он составляет полосу препятствий, через которую фиг пройдешь, не поломав ноги. Мы-то сами уже все тропки в нем знаем, а чужой человек пусть и не лезет. Нечего потому что!

* * *

Жужа загуляла. Вернее, к ней загуляли женихи. В доме остро запахло кошачьими метками – Жужины мужики прописываются на нашей территории. Один особо настойчивый, прозванный нами за черно-белый окрас Пингвином, проник на запертую веранду и забыл, как влез. Не сидел там молча, готовый принять смерть от истощения. И принял бы ее обязательно, если бы тетка не принялась искать осенние ботинки. Жучка делает вид, что вся эта кутерьма совсем ее не волнует. Она кокетничает с мужикам напропалую. Валяется в пыли, принимая эротические позы, изящно ловит бабочек и изысканно хрустит жуками. Мышей ловить она бросила. Мыши – это для низкой касты. А она – принцесса. Ее мужики, хоть и толкнутся при нашем дворе круглые сутки, мышей тоже не ловят. Они в томлении бродят по саду и поют призывные песни. Особенно хорошо поет Держиморда – одышливый рыжий толстяк преклонного возраста. Он выводит такие трели, что соловьи стыдливо улетели на юг. Жужа делает вид, что ей плевать и спать она хотела на их свидания. Но это только вид. Услышав призывные крики, она бежит на тусовку и там отрабатывает навыки в боевых искусствах. Подпускает мужиков на максимально близкое расстояние и, делая бросок, дает когтями в морду. Мужикам ее неприступность нравится, они любят получать победу с боем. Слух о неприступной Жучке расходится по округе, как круги на воде, и с каждым днем в ее полку прибывает женихов. Женихи ведут себя прилично, не дерутся. Они предоставляют даме право выбора и, соблюдая очередь, терпеливо ждут, когда их конкурент сделает свой ход. Выпады эти, если рассматривать их по-человечески, больше похожи на попытки изнасилования. Стоит Жучке зазеваться и повернуться к ухажеру задом, он набрасывается на нее и пытается ухватить зубами за холку. Но пока Жучка остается безусловным чемпионом по кошачьему каратэ и сохраняет девственность. Природа любит синхронизацию. Кошачьи гормоны стимулируют человеческие. Вокруг нашего дома крутятся ухажеры.

Ну, крутятся – это, конечно, громко сказано. Шиша бдительно пасет поляну и отсекает конкурентов еще на подступах к калитке. Так он вытурил печника Петра. Теперь вместо одного профессионала нашу баню строят сразу два любителя – Святой и Дешевый. Это фамилии такие. Шиша терпит их присутствие, потому что Дешевый прочно женат, а Святой влюблен в меня. Это он сам Шише сказал и, как человека близкого к семье, просил посодействовать в сердечных делах. На его признания Шиша неприлично заржал и сказал:

– Звездец тебе, парень! Эта сука тебе яйца откусит.

Шиша перегибает. Откусывать яйца – это не по мне, это слишком интимно. Но, конечно, у самого Шиши есть все основания так говорить – я с ним веду себя, как настоящая стерва, сама удивляюсь. Мне вообще-то нагрубить человеку сложно. А столкнувшись с хамством, я всегда пасую. Пасовала – теперь можно использовать прошедшее время. Провинция научила меня прямолинейности. Тут иначе никак, или тебя просто не поймут. Если хочешь, чтобы не топтали твои свежекрашенные полы – нужно орать матом и лупить по лицу цветочками. Так поступают даже любящие женщины. Ольга сделала это, когда Шиша с букетом хризантем ввалился через заградительную ленту с криком: «Любимая моя! Встречай своего Вову!» Он был пьян и расслаблен. И страшно удивился, когда любимая вытолкала его вон и отхлестала букетом. Столкнувшись с женской неблагодарностью, Шиша оскорбился и ушел. Вернулся к полуночи в еще более глубокой релаксации и завальсировал по крашеным доскам, оставляя на них следы рифленых подошв. Ольга, матерясь, вальсировала вместе с ним, пытаясь вытанцевать его к выходу. Полы погибли. Перекрашивать их Рома отказался. Сказал: «Да ну нафиг. Поехали домой, Инга». Рома прав, нам пора оставить Ольгу в покое, пусть сама строит свое внезапное личное счастье. Потому что, несмотря на все выходки, Вова для нее счастье. Любовь – штука беспощадная.

* * *

Я не упускала случая показать Ивану, как безобразен пьяный человек. Как видела синекожего обоссанного мужика, говорила:

– Смотри, Ваня, зомби.

Но Иван на это только плечами пожимал:

– Да ладно, – говорил. – Нормальный дяденька.

А вчера его мировоззрение наконец-то повернулось. Вчера Вова хоронил друга. Такой повод выпить в нашей провинции не пропускают даже язвенники. Шиша ввалился в калитку по широкой синусоидной траектории. Босый, мгновенно оценив состояние гостя, бросился в будку и втянул за собой цепь. Мы кинулись к воротам и задвинули засов, но пьяный Шиш силен, как Илья Муромец – ворота со звоном отлетели в сторону.

– Любимаямаяхде? – спросил Шиша.

– Ушла, и ты уходи.

– Ща убью-зарежу, – ласково ответил Шиш и потребовал сигарету.

Рома вынул изо рта только что прикуренную сигарету и, злорадно улыбаясь, протянул на расстоянии вытянутой руки. Вова сфокусировался и сделал несколько плавательных движений, пытаясь ухватить подгон. Ванька захихикал.

– Всех убью, – ласково хлюпнул Вова.

– Инга, вы собирались к врачу, – напомнил Рома. – Вот и идите.

Повторять не пришлось, мы с Ванькой живенько потрусили в дом одеваться. Мне было страшно оставлять Рому один на один с зомби.

– Да ладно, – успокоил меня Иван. – Что, Рома не мужчина? Справится.

В глубине дома хлопнула входная дверь и тяжело заскрипел пол – Вова ввалился в хату. Мы с Иваном ушли огородами через заднюю дверь, застегивая на ходу штаны. Вернувшись из поликлиники, мы застали вполне мирную картину: Вова сидел на лавочке и под ласковым присмотром Ромы пускал слюни. А в прихожей нас ждал погром. Оказалось, что мы с Ванькой пропустили самое интересное. Пока нас не было, приходила Валентина-несушка. Рома пытался остановить ее на пороге, предупредил, что в доме пьяный Шиша.

– Ничего, – сказала Валентина. – Он меня не знает и не тронет.

И вошла.

– Кто такая? – спросил Вова. – Щас убью-зарежу.

– Да я сама тебя убью! – гордо ответила смелая несушка и стукнула Вову по голове туфлею.

Вова рассвирепел и бросился мстить. Пьяный Вова силен, но медлителен. Он махал руками, пытаясь ухватить Валентину и одновременно удержать равновесие. Свернул стол и запутался в ботинках. Валентина сбежала, и Вова отомстил выложенным на столе овощам.

– Вот тебе, вот! Всю башку твою вот так! – говорил он, кромсая кочан капусты.

– И кишки твои вот так, так вот, – ревел он, потроша пакет перловки.

– А потом я тебя выкину нахуй! – орал он, вышвырнув во двор тыкву.

Упав, тыква получила несовместимые с жизнью увечья, и Вова удовлетворился. Пошел на лавочку передохнуть. Там мы его и застали, вернувшись от врача.

– Инга, – обрадовался мне Вова. – Иди сюда, я тебя зарежу.

Я поняла, что пришло время платить по счетам за собственную стервозность, и убежала в дом. Вова поволокся следом, но свалился по дороге богатырским сном.

– А я пьяных не боюсь, – похвастался мне Иван. – Они злые, но медленные. У нас есть право убежать.

А я воспользовалась правом телефонного звонка и вызвала Ольгу, чтобы она сама дрессировала свое домашнее животное. Ольга притрусила домой, побив все рекорды скорости. Ее рекорд был напрасен: Вова мирно проспал до утра.

* * *

Умирает наша красавица белоснежная невеста Жучка. Сожрала что-то не то. Уже отнялись задние ноги. Реву – не могу. Вова удивляется, чего так из-за кошки переживать. Вот он друга похоронил, это повод для печали, да. А тут – всего лишь животное.

– По людям убиваться надо, – говорит. – А кошки новые народятся.

Или народятся, или придут. Во дворе уже вторые сутки терпеливо мокнет драный рыжий кот, просится к нам жить. Из всех Жучкиных ухажеров этот самый мерзкий. Плоскомордый полуперс, шерсть с проплешинами. Он все лето срал на нашей веранде и выкапывал лук из грядок. Мы его гоняли свистом и топотом, кидались яблоками.

– Хоть бы под автобус попал, падла, – сказала как-то в сердцах Ольга.

А Толик-алкоголик за него вступился:

– Не обижайте его, – попросил. – Он несчастный, его никто не любит.

Мы поняли, Толик говорил о себе. Но отношение к коту изменили, перестали гонять. Недавно Ромка кинул ему кусок колбасы и в ответ получил дружбу. Назвал бомжа Джоником, Джонни. Кот быстро привык к имени, перестал от нас шарахаться, стал захаживать к Ромке в сарай. Вчера залез к Женьке на колени, замурчал. Женька гладила его по проплешинам, пока не увидела, что шерсть Джоника кишит белыми полупрозрачными жучками. Вскрикнула, скинула, отряхнулась. Джонни отнесся к женской истерике с пониманием. Сделал круг и снова влез на колени.

– Не бойся, он не заразный, – успокоил Женю Ромка. – Я его уже давно глажу. Главное, руки после него мыть не забывай.

Жучка умирает, а жизнь идет дальше. Неистребимая. И если когда-нибудь Землю накроет глобальная катастрофа, и она превратится в ледяной шарик, на ней выживут бактерии, из которых снова народятся кошки. Это будут совсем другие кошки – может, с жабрами или шестилапые. Так, может, Вова прав – стоит ли так рыдать по одной-единственной Жучке?

* * *

Говорят, в умирании есть три стадии: отрицание, смирение и ожидание. На стадии отрицания я поила Жучку вазелиновым маслом и водкой, а Ольга вынесла в огород – пощипать травки. На стадии смирения я отревелась и уложила кошку под кровать в темное местечко. Думала, до утра она не дотянет. Но утром на нее чуть не наступили, она возмущенно мявкнула. Я аккуратно переложила на другой бок, сказала:

– Умирай спокойно, милая.

Хлюпнула носом, погладила по холодному боку. Хорошо, что кроме меня-идиотки в нашем теремке есть Женька. Днем Женька догадалась кошку покормить. Кошка была смертельно голодная, сожрала пакет сметаны. На следующее утро она окончательно восстала из мертвых и залезла ко мне на одеяло. Сегодня ест и спит. Даже немного прошлась. Задние ноги при ходьбе валятся набок. Если тронуть за бочину – орет. Скорее всего, ее погрызли собаки. Жучке повезло, позвоночник цел, а синяки фигня – пройдут. Домашние обозвали меня паникершей. Какое счастье, что они правы!

Кошка жива, Вова в завязке, картошку выкопали, пора домой. Собираюсь понемногу, пакую вещи. Одних трав у меня здоровенная сумка. Вова заглянул и присвистнул.

– Я знал, что ты ведьма! Выглядишь на пятнадцать лет. И меня чем-то опоила, уйти не могу.

– Больно ты нам надо!

– Я хороший, увидишь.

Ну-ну… Но, видимо, Вова и правда не так плох, потому что вчера его очень настойчиво пытались вернуть в семью. Так тянули, что сломали два ребра. Вова проявил твердость и поймал на грудь кипящий чайник. В дверях увернулся от сковородки. Бежал из семьи, теряя тапки. На лестнице жена пыталась снять с него штаны, потому что сама их покупала. Вова штаны отстоял, в них одних и ушел.

– У меня все было, а теперь ничего нету, – сам того не зная, процитировал он Шнура.

– Ничего, Вова, нового добра наживешь.

– Да ну… Дай своего вина стаканчик, душа у меня болит.

А вот этого фига! Раз Вова теперь наш, будем воспитывать, как детей Лапезо – трудотерапией и обнимашками.

– Ведьма ты!

– Тогда иди свяжи мне метлу – полетаю.

– Я не могу, у меня ребра болят.

Ленивый, черт. И запойный. Вова – самый трудный их всех наших подростков. И закостенелый уже, шестой десяток давно разменял. Работать над ним и работать. Я в его перевоспитание не верю. Так что пусть Ольга сама, а мы посмотрим.

* * *

Мы с Ромкой уехали из Орши на исходе октября. Через неделю к нам переехала дочь с зятем. Они помирились и решили кардинально изменить жизнь. А может, тот, кто исполняет желания всех живых существ, прислушался к Ромке, который так не хотел расставаться с Мией, или к самой Мие, давно мечтавшей жить в Питере. Хотя, есть еще кто-то, кто очень нас всех ждал. Олег, верный своим принципам, ругается на всех за не закрытые тюбики зубной пасты и по ночам обнимает меня так, то я даже сквозь сон понимаю, как он боится меня потерять. А я… Я одной ногой осталась в Орше. По ночам делаю уроки с Ванькой, ругаю Ваську за кошку, пеку небоскреб блинов и бесконечно подметаю провалившиеся полы, потому что слепая дура Ольга совсем не видит грязи. Так за ночь умотаюсь, что, проснувшись, не сразу понимаю, где я и почему в ногах вместо белой кошки спит черный кот. Мое недоумение длится не дольше секунды. Кот, увидев, что я открыла глаза, тут же начинает требовать кормежку. А на его голодные вопли приоткрывается дверь, и в комнату заглядывает Мийка: