Текст книги "Орша (СИ)"

Автор книги: Инга Киркиж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Стоит зазеваться, вскарабкивается на спину и смотрит, что я делаю. Всему удивляется, но вежливо молчит. Например, а чего это я рою ямки – много-много ямок! – но ни в одну еще не насерила? Поразительно! Репа смотрит внимательно, все мотает на ус. Когда человечество вымрет, она научит свое племя сажать цветную капусту в глубокие ямки и мариновать крыжовник. Это будет рывок прогресса. Кошки смогут бросить разбойничьи набеги и жить оседло натуральным хозяйством. Чужой монотонный труд действует на нее умиротворяюще. Она засыпает и тонко свистит носом. Я чувствую себя супергероем Бабой-Ягой. Только ходить приходится плавненько. Потому что при любой качке наблюдательной вышки из Репы, даже из спящей, выскакивают автоматические фиксаторы. Когда Репетицию приходится от себя отдирать, орем обе – я от боли, она от страха. Репа только что нас обрела и очень боится потерять – держится за каждого руками и ногами.

* * *

Только что, пролистывая сообщество мой день, сделала открытие. Оказывается, большинство людей на этой планете живет в пластиковом мире. Там все одинаковое – возлюбленные, дети, занавески на окнах и кошки. И все искусственное, даже еда. На планете ничего не происходит, но никому не скучно. Потому что люди сплошь приличные и уравновешенные психически – ни одного маргинала. Кстати, тут непонятка: или маргиналы настолько самодостаточны, что не публикуются в ЖЖ, или их режут модераторы. В любом раскладе, жалко, что их нет. Было бы интересно посмотреть в картинках день московского бомжа или рабочий понедельник участкового водопроводчика. Посмотреть, сравнить со своим, а потом сказать: «Оссподи, вот бывает же, а? Да мы тут как у Христа за пазухой!» А то создается впечатление, что мы по уровню бытового абсурда одни за весь мир отдуваемся. Взять к примеру нашу пятницу. О, это был редкий по насыщенности день! Было нервно и не до фотика. Так что картинки можете придумать сами, а подписи к ним – ниже по тексту.

Утро. Тетка вытирает кошкой-Репкой пол. Иначе кошку гадить на улице не приучишь!

Во дворе Ваня и Вася разбирают велосипед. Они – уже мастера! Вчера Рома научил их ставить спицы. Сегодня, пока Рома спит, они развинтили втулку и разобрали шарикоподшипник на шарики.

Рома проснулся! А мы идем в поликлинику.

В поликлинике длинная очередь, нужно запомнить свою. Мы за мальчиком с квадратной головой.

Наконец мы у врача! Жене и Ване нужны справка в лагерь. Ване дали такую справку, а Жене нет. Потому что Ваня лысый, а у Жени вши. Нам посоветовали пройти санобработку и приходить завтра.

По дороге Женя плакала – у нее были другие планы на этот день! А еще грустила, что заразила вшами всех своих девочек, но лучше им этого не говорить. У Жени по жизни нет своей расчески, она берет чужие. И мою, бл…, брала!

Санобработка. Женя кряхтит, что ей щиплется. А у меня чешется голова.

Ольга стирает. У нее тоже чешется голова, но она почти лысая, значит, вшей у нее нет. Это нервные вши – болезнь-спутник педикулеза.

Теперь проглаживаем утюгом с двух сторон подушки, одеяла и матрацы. Женя плачет, у нее были другие планы на вечер.

Собирается дождь. Ольга стирает еще быстрее.

У меня невыносимо чешется голова. Я думаю, что мои вши, пока я обрабатывала Женьку, успели сколотить партизанский отряд, накопали землянок и благополучно пережили химатаку. То и дело прошу Ольгу посмотреть разные участки моей головы – то тут, то там. Зрение у Ольги минус семь, она вшей не видит и делает вывод, что их у меня нет и не было, советует принять успокоительное.

Ольга собирает вещи Жени для лагеря и не может найти трусы. Ольга в шокэ. Она думает, что Женька их выкинула, чтобы не стирать.

Ольга в поисках Женькиных трусов находит в шкафу спрессованную кучу грязной одежды, которая копилась там с зимы. Ольга в шокэ. Она громко ругается.

Девочки спихивают друг на друга вину. Ваня рад – он нашел свои любимые шорты! Их носила Лена вместо трусов.

Готовлю обед. На соседней конфорке в новом ведре кипятятся Женькины трусы.

Поели. Рома ведет мальчиков на выставку экзотических насекомых.

А мы с Женей садимся вычесывать гнид. А нужно еще протереть каждую ее волосину уксусом. Женя ноет, что у нее от волос будет кисло вонять, а у нее планы на вечер!

Гниды, даже мертвые, держатся за волос очень крепко!

Дождь закончился. На бельевых веревках качаются капли. Ольга развешивает белье, стряхивая капли на землю.

Рома приводит мальчиков с выставки. Они делятся впечатлениями. Выставка была так себе – насекомых было мало. Но они покатались на аттракционах в парке. Вася просился на гусеницу, но Рома сказал, что гусеница беспонтовая. Выбирай, Вася, или колобок – или ничего. Загнанный в угол Вася выбрал Колобка, и Рома купил им с Ваней по билету. На этом колобке можно при помощи рычага перевернуть свою кабинку вверх ногами. Ваня дергал рычал, а Вася орал громче всех девочек в парке. Роме претит изнеженное Васино воспитание. Из-за заграждения он подзуживал Ваню втопить солнышко. Но Ваня не велся. Он берег Васю. Потому что у Васи было красное и перекошенное лицо. Ваня боялся, что Вася на него наблюет. Все обошлось, они пришли домой почти чистые. Жирные пятна от чебуреков – не в счет.

Ольга стирает, а Женя наконец свободна и, воняя уксусом, идет осуществлять свои планы. До вечера, Женя!

Рома понимает, что велику амбец – второго подшипника у нас нет. Парни собирают из двух неработающих великов один. Переднее колесо родное, заднее детского размера. У пацанского велосипеда будет модная низкая посадка и пижонские фиолетовые педали.

Так появляется на свет первый в Орше растабайк! А я иду рассаживать цветную капусту. Ольга говорит, что каждый росток нужно сажать как можно глубже в ямку.

Асана собаки омолаживает тело и душу. Стою мордой вниз до заката. Мои грядки похожи на надувные матрасы.

У Ольги кончается мыло, она берет новый кусок и ругается, что не напасешься.

Сосед-Толик истопил баню и приглашает нас мыться.

Берем тазики и полотенца, выходим за околицу. Уже ночь. Горят фонари.

У Толика натыкаемся на его маму. Старушка Шупеня передвигается по двору при помощи лыжных палок. Она в маразме и ничего не помнит. Она видит такое количество незнакомых людей и впадает в ступор. Мы говорим ей, что мы соседи и пришли помыться. Она плачет, что Толик куда-то ушел и оставил ее одну. Ей страшно, что кто-нибудь придет. Ольга остается успокоить старушку, а мы идем мыться.

Возвращаемся домой. Пьем молоко и ложимся спать. Перед сном я молюсь: Господи, пошли мне ОБЫКНОВЕННЫЙ день! Как у всех нормальных людей. Без происшествий, исчезновений и насекомых. Такой, чтобы сразу о нем забыть и не чесаться. Аминь!

* * *

У Ольги на это лето наполеоновские планы. Водопровод, паровое отопление, баня, ремонт и новая веранда. При этом водопровод нужно копать самим, паровое стоит диких миллионов, а под новую веранду нет даже фундамента. Там вообще до сих пор стоит забитая барахлом старая. А еще у нас постоянно зарастающий огород и вечно голодные козы. Только с детьми проблем никаких – половина их уже в лагере и за ними теперь бегают вожатые. На мои сомнения Ольга всегда говорит:

– Нам надо, значит оно будет.

И больше вообще никак не чешется. Только мечтает: а вот тут у нас веранда, завитая виноградом, а там дорожка из желтого кирпича и изумрудный город. Вообще, ее метод моделирования будущего мне нравится. Он не напряжный и не плохо работает. Весной, когда кончилось сено и было не понятно, чем кормить коз, какая-то баба принесла нам четыре мешка. Мы никого ни о чем не просили. Так совпала реальность: у бабы было сено, а у нас козы. Денег она с нас не взяла, потому что все равно ей эта сушеная трава – лишний мусор.

– Вас бог послал! – пустила сентиментальную слезу Ольга.

– Нет, я сама пришла, – ответила баба.

Потом выяснилось, что это была дурочка с соседнего переулочка, юродивая Нинка. Наши дети ее знают, она время от времени отлавливает кого-нибудь их них, чтобы позаботиться – то молока дает, то сушек. В общем, Нинка с сеном была первым запомнившимся чудом. А потом мы к ним привыкли, потому что чудеса посыпались на нас, как яблоки, и все какие-то сугубо бытовые. Например, сломалась швейная машинка – тут же нашлась на помойке новая, такая же, как наша, только помоложе и работающая. Или решили мы, что нам на лето нужны мужские руки, и нарисовался Рома. А сейчас, пока я это пишу, к нам уже мчится брат Арсений и везет с собой какого-то Мультика, которому совершенно некуда деть это лето. Мультик согласен работать у нас за еду по своему прямому профилю – на стройке и ремонте. Потрясающе!

– А можно сюда еще приедет моя знакомая? – спросил сегодня Рома. – У нее отпуск, и она не знает, где его провести. Она хорошая девочка, художница.

Мы с Ольгой не против, только предупреждаем, что придется работать. На нашем ранчо иначе никак, тут все работают, даже кошки. А хорошая девочка в хозяйстве точно пригодится. Девочку мы приставим к кухне. Или дом красить, раз художница.

* * *

Вместе с братом Арсением, его женой и другом Мультиком в нашей географической точке совпала моя маман с внучкой Вероникой. Маман у меня женщина – атомная энергетика. Не бомба и не реактор, а вся энергетика в целом. А еще она обожает чистоту. Наш бардак ее убивает. Она так и вопит:

– Это меня убивает! Я сейчас умру!

Маман тайком выкидывает мусор. Тайком, потому что мусора у нас нет, а то, что есть активно используется в хозяйстве. Среди нашего мусора есть особенно милые сердцу соринки. Например, тряпочка для мытья посуды в виде манжеты от нейлоновой рубашки. Ольга эту тряпочку берегла за редкие свойства скатывать с себя жир и как ностальгическую деталь. Ее дочь Люба когда-то нашла эту тряпочку, стала мыть ею посуду и оказалось хорошо. Каждый Любин приезд – это эпохальное событие, и вот на тебе, тряпочка ушла в утиль в первый же день по приезду маман. Теперь Ольга пасется у мусорного мешка, старается избежать дальнейших потерь. Поэтому я поступаю мудро и прячу изъятый мусор на свое кроватью у подножья Фудзиямы из валечкиных платьишек. Мне на разборку достались детские игрушки. Все игрушки оказались мусором, который невозможно использовать в хозяйстве. Разбитые и не подлежащие ремонту тачки, солдатики, потерявшие на поле боя головы и ноги, перемешанные в единую картонную массу пазлы. Только Ванькины пупсики оказались в порядке – одеты, уложены и накормлены.

Пупсики развлекают племянницу Веронику, пока Маман прилагает свою энергию по хозяйству. Я пытаюсь вывести ее на безопасное расстояние от жилища – в огород, но маман не ведется. Она любит чистоту. Она ее наводит. Вековой порядок переживает смещение полюсов. Ничего невозможно найти. Сама маман тут же забывает, куда чего дела – выкинула или надо дальше искать. Вчера маман прошлась тралом по кухне. Сегодня на очереди летняя веранда.

О, эта летняя веранда! Комнатка синей бороды, забитая барахлом еще бабушкиными предшественниками. Я видала там сложенные пачкой сухие козьи шкуры и спиленные с кусками черепов рога. Увидала и сбежала, проваливаясь в полу. А Иван вообще убежден, что там живет призрак. Но моя маман – отважная финская домохозяйка, она ничего не боится. У нее есть резиновые перчатки и ядовитые порошки, которыми она убьет все бациллы на свете и запахом хлорки изгонит всех призраков. Она сделает это, потому что Рома с Мультиком будут ломать печь, и нужно эвакуировать кухню на веранду. Более того, мама сделает это сегодня, потому что вечером приезжает моя дочь с Мийкой. Терем-теремок, он не низок – не высок, но чертовски вместителен. Просто чертовски.

* * *

Рома с Мультиком скорешились и вместе ходят гулять по Орше. Теперь они банда и ни разу не получили в челюсть, хотя Мультик, как рассказывал Рома, очень на это напрашивается. А еще они вместе что-то тут работают. На днях сбросили в сад печную трубу. Сегодня мечтают поставить во дворе надувной бассейн. Шезлонг у них уже есть – один на двоих. Поэтому один всегда работает, а другой всегда перекуривает. Несмотря на замысловатость этой рабочей схемы, они много чего успевают за день сделать. Что конкретно в общем бардаке не видно, но судя по тому, что двор стремительно зарастает мусором, они очень стараются. А заодно воспитывают Василия в коллективно-трудовом духе.

Теткин сын Арсений познакомился с Мультиком, когда загремел на малолетку. Арсений всегда был шустрым малым, а самый пик его активности пришелся на подростковый возраст. В то время тетка стерла ноги по самую задницу, бегая за ним по округе. Возможно, что бегала бы до сих пор, если бы однажды ее сына не отловили милиционеры. Они ехали в патрульной машине и наткнулись на дивную картину: ночь, улица, фонарь и мальчики, волокущие за ручки гигантскую алюминиевую кастрюлю с надписью «Детсад № 24». Менты не смогли пройти мимо, и Арсений с друзьями получили по полгода за кражу госимущества. Из колонии Арсений вынес категорическое нежелание попадать туда снова и друга Мультика.

Сперва Ольга была от Мультика в шоке, а потом стала его приемной матерью. С обретением приемной семьи и кровати в теткиной квартире заходы Мультика по зонам резко сократились. Вообще-то его зовут Вова. Свою кличку он получил за любовь к мультфильмам и комедийную внешность. Вова – сын лишенных родительских прав алкоголиков. Рос в детдоме, воспитывался в колонии, не приемлет алкоголь. Если видит, что мы с теткой наливаем себе по стаканчику смородинового вина, страшно нервничает. Говорит, что алкашка – дело коварное, лучше ее вообще не нюхать. Вова не пьет сам и не дает пить Роме, это его неоспоримый плюс. А из минусов – полный набор школьных приколов: кнопки на стуле и лед за шиворотом.

Приехав к нам, сразу заявил, что умеет только воровать, но это он кокетничал. За 10 лет отсидок он научился стричь, столярничать, тачать сапоги и из чего угодно делать холодное оружие. Первым делом он сделал для Василия лук и стрелы, которыми можно легко убить козу. Я от этой игрушки в ужасе, но Мультик на мои опасения сказал, что я не того боюсь.

– Вася в тундру попадет, и все – его съедят! Отойдите, гражданочка, не портьте мне бойца.

До появления у нас Мультика и Ромы Василий был хроническим бабушкиным внучком и сам даже за тапочками под кровать не лазал – Ольга ныряла. На любую просьбу отвечал «я не могу» и изъяснялся короткими приказами: отнеси, молока, еще. Барские замашки у него в генетике. Василий – отпрыск недобитого революцией дворянского рода Фавстовых. Его предки не работали, они отдавали короткие приказания горничным: отнеси, подай, одеваться. Высшие силы, понимая, что мальчик-дворянин в современных условиях может оказаться нежизнеспособным, выдали ему сверхзаботливую бабушку. Ольга несет свой крест с самоотверженной радостью, ей важно быть кому-то нужной. Любые мои попытки напрячь Васю уборкой или мелкими поручениями вызывают у нее шумный протест. Она уверена, что самое главное – не заставлять ребенка делать что-то против его воли, чтобы не вызывать отвращения. Она добилась неплохих результатов: у Василия нет отвращения к труду, он просто не знает, что это такое. Вернее, не знал, пока за него не взялись Рома и Вова.

Они дали Василию кличку Василиса и лук со стрелами. Научили стрелять в мишень на заборе, ломать хворост и бегать по поручениям.

– Вася, собери мусор, – говорит спокойным голосом Рома, и Василиса тут же начинает шуршать.

Я стекаю под стул. Вообще-то, для того, чтобы Вася просто включился, на него надо рявкнуть.

– Рома, как тебе это удалось???

– Не знаю. Да он долго не работает.

Действительно, Василий делает один круг по двору и возвращается к созерцанию работающего Мультика.

– Вася, а дальше?

Вася делает еще круг. Для третьего нужно подать отдельную команду. За десять-пятнадцать команд мусор убирается почти полностью. Это колоссальные результаты. Я наконец-то могу расслабиться и заняться любимым бабушкиным занятием – баловать чужого внучка, называть его милым, совать в рот пирожки и гладить по головке. А если что, просто иду и жалуюсь парням. А уж они его в два счета строят. Удивительно, но ябедник и нытик Вася ни разу не пожаловался на парней. Даже наоборот, воспринимает их поручения с радостью. Вася тоже устал от женского воспитания, и тут его сложно не понять.

* * *

Дети обедают, на стекле бьется жирная муха. Не выдерживаю, шлепаю муху полотенцем. Муха отключает жужжалку и отлетает куда-то выживать. И вдруг Василий поднимает от тарелки сияющее лицо, вопит:

– Смотрите, что у меня в тарелке!!!

В его тарелке между салатом и котлетой выживает муха. Она контужена и тяжело крутит головой. Вокруг вкусно пахнет, тепло и веселый зеленый на желтеньком. Муха решает, что все обошлось. А я понимаю, что аут – сейчас Василий сблюет и вывернет тарелку на пол. Или сперва вывернет тарелку, а потом сблюет – не суть. Потому что дворянин Фавстов очень брезглив. Если кто-то трогал хлеб – есть не станет. Если отпить из его чашки, выльет остаток в ведро. Вчера Мийка померила его тапки, так Василий отказался их надевать. А тут муха! В тарелке! Его прабабушка мещанка Мешкова, если находила муху в сахаре, вытряхивала сахарницу в мусорное ведро и стерилизовала кипятком. Однажды ее сын и теперь уже покойный дед нашего Василия купил в магазине «Спорт и отдых» десяток пластмассовых мух и довел свою мать до изнеможения – она десять раз за один вечер простерилизовала сахарницу и дважды сбегала в магазин за новым сахаром.

А брезгливый Василий восторженно вынул контуженную муху из тарелки, раздавил ее пальцами, выбросил в ведро и спокойно продолжил обед.

* * *

Традиции нашего дома это не только мусор и тряпки, это еще и летние каникулы. Все разбросанные по Питеру бабушкины внуки съезжались сюда. Старый дом после зимней спячки наполнялся детским визгом и бабулиными матюгами. Последние годы традиция прервалась – внуки выросли, а правнуки имеют своих бабушек и в Оршу как-то не попадают. А тут в середине лета мне привезли Мию. Мия мне внучка. Мы с дочерью каждая в свое время поспешили с материнством. Я родила Дашу в девятнадцать, а она – в семнадцать. В тридцать шесть я стала бабушкой, и у всех по цепочке соответственно повысился статус. Моя маман в своем вполне бабушкином возрасте скакнула в прабабки, а бабушка в наше долгожительском роду шагнула дальше всех, до двойного пра-. Правда, Мийку она так и не увидела, не успела. Нам все казалось, что приедем еще, повидаемся – не сейчас, так потом. За бытовыми делами как-то забывается, что потом может и не быть.

Даша перешагнула порог старого дома и наморщила нос.

– Фи, – сказала. – Старухами пахнет.

И добавила:

– Ты, мама, не обижайся, я тут надолго не останусь.

А Мийка напротив, тут же выпросила разрешения не уезжать. Она за всю свою трехлетнюю жизнь ни разу не покидала пределы больших городов – Москвы и Питера. Бабушкин дом показался ей, как и мне когда-то, раем, где яблоки и груши падают прямо с неба, а коза – не только сказочный персонаж. Как и положено в раю, Мийка первым делом отказалась от обуви и одежды. От рассвета до заката она носится голышом и ищет себе занятий.

– Инга, мне очень-очень нужно работать!!! Я очень-очень-очень хочу тебе помогать! Можно?

– Можно.

– Дай мне скорее ножницы!

– Зачем они тебе?

– Там отрезать надо.

– Что отрезать-то?

– Не знаю пока.

* * *

Рома по-прежнему говорит во сне. Но теперь к нему не ходят друзья, всех вытеснила Мийка. Рома, накувыркавшись с детьми за день, продолжает воспитывать их во сне. Сегодня вдруг выдал:

– Мия! Мия! Мийка, чего ты хочешь?

Громко так, я даже испугалась, что разбудит Мийку. Мийка, не просыпаясь, проклянчила:

– Ну, один кусочек только!

И хрюкнула, засыпая.

Мы с маман и кузиной Эллой повели детей в городской парк на аттракционы. Получился цыганский табор – трое взрослых, семеро детей. Дети в парке рассыпались, как бисер: один хочет на машинки, другой на качельки. Пока всех собирали, потеряли Мийку. Каждый утверждал, что она только что тут была, но куда делась – неизвестно. Бегаем, ищем, кричим – без толку. Меня чуть родимчик не хватил. Потом смотрю, на одной карусельке сидят растерянные дети, вокруг бегает растерянная билетерша, а сама карусель стоит на месте. Присмотрелась и точно – Мийка там. Сидит на пластиковой лошади, вцепившись в поручни, и никто на целом свете не может ее оторвать. На все попытки персонала снять безбилетника с карусели, Мийка канючит:

– Кататься хочу! Ну, пожалуйста! Я вас умоляю!!!

Я сказала билетерше, что все нормально, девочка моя, и я сейчас метнусь за билетом. Карусель тут же пришла в движение, а Земля завертелась вокруг солнца в обычном режиме.

После парка зашли в магазин. Дети просили пить. Маман купила квасу и единственный, потому что последний пластиковый стаканчик. Дети долго пили из него по очереди. Потом маман решила покормить детей колбасой, встала в очередь. Потом он придумала взять хлеба в другом отделе. Дети делили стакан, ныли, ссорились, играли в войнушку и скрипели дверной пружиной. Продавщица отпустила маман колбасу и хлеба и спросила:

– Вы все купили?

– Да, – поняла намек маман и скомандовала: – Дети, проваливайте!

* * *

В середине лета, когда большие города превратились в адское пекло, ко мне потянулись друзья. Вообще-то, одним из незыблемых бабушкиных принципов было категорическая изоляция дома от чужаков. Чужими считались все, кроме кровной родни. Поэтому, получая письма с просьбами погостить, я шла с ними к тетке, а она отвечала всегда одни и то же:

– А давай это будет самый гостеприимный дом на планете?

Удивительно, как влияет на пространство одно-единственное «а давай». Дом у нас не большой, в три комнаты. При бабушке здесь не помещалось больше шести человек, а мы легко складировали для сна пятнадцать. И все же, иногда в нем случалось перенаселение. В такие дни мы утрамбовывались, как могли. Однажды Рому положили спать с Мийкой. Она всю ночь складывала на него руки, ноги, голову и норовила свалиться с кровати. Рома ее обнимал, чтоб не падала, и подставлял мягкие части тела в качестве подушек. По утру в нем проснулась нежность. Теперь Рома мечтает завести себе свою Мийку или стать моим зятем, чтобы не расставаться с той, что уже есть. Кажется, бывший алкоголик и придурок вернется домой тем человеком, которого из него тщетно пытался вырастить папа. А мы с теткой все ломаем голову, как бы его вообще не возвращать, себе оставить.

А возвращать уже скоро – пол-лета пролетело, как скорый поезд: с громким визгом и криками, стуча молотками, обдирая колени и вытаптывая грядки. За поездом не угонишься, как ни старайся. Я поняла это только вчера, когда оказалось, что ничего не успеваю. Вчера мы строили печку. И позавчера – тоже. И сегодня продолжим. Печник Петр приходит в восемь утра и пашет, как конь, оставляя после себя кучи глины и песка на полу. Это у него называется смена. Когда заканчивается его смена, начинается наша – все убрать, вымыть, застелить стол, приготовить ужин, вымыть детей, постирать изгвазданное за день, разобрать по местам сползшее в кучи. А в огороде прут ягоды, с неба падают яблоки, на грядках пучатся огурцы. Нужно снимать, собирать, варить, закатывать, продавать, наконец. Потому что столько добра, сколько родит бабушкино хозяйство, не съест за год и рота голодных солдат.

Вчера мы с теткой размечтались вырубить все нахрен и засадить газонной травкой. На травку поставить качельки и бассейн, по деревьям развесить гамаки. Тогда всей заботы у нас будет косить да бассейн чистить. Но это не сейчас, конечно же. Потом когда-нибудь, когда вырастут детишки и дом опустеет. Да только опустеет ли он? Да и зачем? Может, лучше взять из приюта еще одну маленькую девочку? Такую же, как Мийка. Чтобы, когда дочь заберет свое сокровище в Москву, у нас было кому капризно ныть, шкодить и заливать водой кровати, как только мы на секунду отвернемся. Тогда, глядишь, и Рома нами останется – новую девочку нянчить.

* * *

Ольга с невесткой Татьяной собирали смородину и шумно обсуждали, когда и как нужно копать чеснок. Каждая спорила до хрипоты. Конец пререканиям положила Мийка. Она сказала: «Внимание, я сейчас спою вам оперу».

Первые строки оперы были: «Да, конечно, вы все это знаете. И это главное открытие года».

Тетки притихли, заслушались. Опера развивалась. В нее вплетались мотивы классических арий и попсовые шлягеры. Сюжет терялся в сложных ассоциативно-логических цепочках. А закончилось все энергичным припевом: «Барабаны и глисты, и бумажные листы. У-у-у, у! Глисты из жопы!»

– Давай эту девочку себе оставим? – предложила Ольга. – Отдадим ее в музыкальную школу и вырастим рок-звезду. Спорим, ее возьмут? Там вообще-то с семи, но нашу и в три года примут.

Отдать детей в музыкальную школу – не просто мечта, а обязательная программа моей тетки. В этом году в музшколу пойдет Евгения и Василий. Ивана не взяли, потому что у него напрочь отсутствует слух и чувство ритма. На него посмотрели с сожалением и сказали, чтобы он приходил на следующий год, когда зубы отрастут – тогда его определят на трубу. А Василий сам попросился на трубу. У Василия обнаружилось идеальное чувство ритма и абсолютный слух. Ему показали несколько инструментов, он выбрал самую большую трубу. Эта труба надевается на трубача и делает пук-пук. Когда Вася ткнул в нее пальцем, тетка побледнела и сползла по стене, а суки-педагоги радостно заулыбались. На эту трубу у них никогда нет желающих даже двоечников. А тут Вася с идеальными параметрами. Вася будет играть своё пук-пук в похоронно-свадебном оркестре. Это так соответствует его чувству юмора! К тому же это очень просто, там всего три клавиши. То, что надо для мальчика-аристократа.

* * *

Тощая девчонка с кривыми зубами и легкой косинкой в глазах смотрела на нас с Мийкой в упор и ковыряла в носу. За ее руку держался кривоногий пацан, явно брат – такой же бледный, кривозубый и по-мультяшному косой – один глаз на девять часов, другой на пятнадцать. Недалеко в кустах культурно отдыхали их родители – молодая, но уже спитая мать с беременным чревом и дружелюбный отец, не вяжущий лыка.

– Как тебя зовут? – спросила я девчонку.

– Дарьяоливиясергеевна.

– Как-как?

– Дарья Оливия Сергеевна.

Заковыристо. Не понимаю. Захожу с другого бока.

– Мама как тебя зовет?

– Даша.

– А кто зовет тебя Оливия?

– Я сама.

Ого, думаю, прикольная девочка.

– А это, – Оливия слегка подтолкнула вперед своего брата. – Серега-брат. Он еще маленький.

Познакомившись, Дарья-Оливия и Серега-брат подхватили Мийку и повели ее показывать тайные тропы и самые сладкие ягоды. А когда мы уходили, Сергеевичи долго висели на заборе и махали нам вслед руками. Кричали:

– Увидимся! Приходите!

Конечно, увидимся. Они живут на соседнем переулке. И долго со своими родителями явно не задержатся, ювеналы не дадут. Взять бы их себе – изобретательную девочку и странного брата. А то лето кончится, Мийка поедет домой, нам будет ее не хватать. Вечером озвучила эту мысль за ужином. Иван завопил:

– Ни за что!!!

А Ромка сказал:

– Прокормить такую ораву как-то надо…

* * *

В сказке про Теремок все живут долго и счастливо, но только до тех пор, пока туда не заселяется медведь. Как выяснилось, это неизбежная развязка любой коммуны. Мы поняли это, когда Мультик впал в истерическую депрессию и принялся тиранить окружающих. Его усилиями Ольга то рыдала, то орала на всю округу. Я металась по дому и не знала, куда спрятаться от шума, грязи и страха за Мийку, которая, хоть убей ее, бегала по двору босиком по осколкам стекла и железным стружкам, производимым Мультиком в безумном количестве. Сам Мультик что ни день собирался домой с истериками и обещаниями больше сюда ни ногой, но не уезжал, а продолжал мотать нам нервы. Только Иван был рад и ходил за ним хвостом. Мультик дорожил этой дружбой, брал Ивана с собой в город и на карьер купаться, где учил пацана общению с женщинами.

– А Вова, знаешь, Ынга, шлепнул девушку по жопе. Мы мимо шли, он ей поддал. А она сказала: «Ты дебил?» – делился со мной Иван впечатлениями.

Меня все это, мягко говоря, не радовало. А когда Вова начал рассказывать Ивану о том, как зарезал человека и лихо отмотал за это семь лет, я закатила истерику. Все, что мы вкладывали в Ваню, трещало по швам у меня на глазах. А Ольмихалыч твердила одно:

– Мультик мне почти сын, я не могу так вот его просто выкинуть.

Так что пришлось выкинуться всем остальным. Первым потянулся Рома. Он молча собрал рюкзак и попросил денег на билет. А когда я, пытаясь его удержать, не дала, собрался ехать электричками. Путь он выбрал не близкий – в глухой угол Рязанской губернии, в деревню Лашму к бабушке и папе. Собаками пилить пару суток, не меньше.

– Поехали вместе? – предложил Рома. – Возьмем Мийку и сбежим.

А поскольку Рома мне совсем как родной, а его папа, хоть и бывший, но все-таки муж, я долго не раздумывала.

Организацию побега Рома взял на себя. Купил билеты, рассчитал маршрут и погрузил нас со спящей Мийкой в поезд. Путь выдался не близкий – двумя поездами с пересадкой в Москве и тремя автобусами. Удивительно, как бывают ответственны бывшие придурки. Рома контролировал время, сверялся по навигатору и вел нас к цели. Мне оставалось только присматривать за Мией да тупить в окно на пролетающие мимо пейзажи.

Вскоре мы уже были в Лашме – в тихом месте на берегу Оки с домами-кексами, коровами, лениво бредущими по улице, и звенящей тишиной, от которой закладывало уши. Всех забот у меня было отсыпаться, готовить и штудировать библиотеку. Вечерами мы ходили на родник за водой. Мия с Ромкой барахтались в розовой от заката воде. Солнце протыкалось об еловые пики и сдувалось, заваливаясь за черную кромку леса. На реке качались лодки, в которых неподвижно сидели лашминские рыбачки – обязательно женщины, обязательно с удочками и с обязательным в каждой лодке мужичком, запрокинувшим в небо лицом. Глядя на закат и идиллические картинки чужого семейного счастья, мы с Олегом помирились.

– Знаешь, – сказал он. – Недавно ты мне приснилась. Ты была старушкой, а я укутывал тебя пледом.

– Хватит нам воевать, – согласилась я. – К тому же, у нас дети.

Рома вынес из воды Мию и, пошатываясь то на одной, то на другой ноге, надевал шлепанцы.

– Эй, не урони меня! – крикнула Мия.

– Да ни за что, моя дорогая! – рассмеялся в ответ Рома.

* * *

За время нашего отсутствия Лапезо уехали в лагерь в третью смену, Вася сбежал на ПМЖ ко второй тетке, кошка Репа вышла из дома и не вернулась. Оставшись один, кукушонок-Мультик притих, стал внимателен и послушен. Починил крышу, сломал два велосипеда и водил тетку на карьер купаться. Как только он уехал, в теремок начали возвращаться обитатели: сперва мы с Ромкой, затем Вася из добровольной ссылки, и последними подтянулись дети Лапезо. Жизнь наладилась. Мультик прислал сообщение, что приедет в октябре картошку копать.