Текст книги "Орша (СИ)"

Автор книги: Инга Киркиж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Annotation

Стоит в городке Орша дом в окружении 24 соток земли – терем-теремок, и живут в нем две тётки среднего возраста, четверо детей, призрак бабушки, кошка, мышка и ещё…

За эту повесть автор стала лауреатом премии журнала «Октябрь» 2012 года.

Инга Киркиж

Герои и характеры

Домострой

ЭТАП ПЕРВЫЙ: поиск контакта

ЭТАП ВТОРОЙ: влюбленность

Инга Киркиж

Орша

Моя бабушка была во всем разумной женщиной. И, как у всякой разумной женщины, у нее были свои причуды. В частности, она была уверена, что является зажиточным фермером. У нее это называлось «держать хозяйство». Хозяйство умещалось на 24 сотках вместе с домом. И пока была жива бабушка, этот клок земли кишел домашней и не очень домашней живностью. Бабушка обожала кого-нибудь разводить – свиней, кроликов, коз, овец, нутрий, кур, хорьков на воротники и т. д., и т. п. Мы, приезжая к ней на лето, стонали, что нам все это ох как тяжело – пасти, косить, рвать траву, чистить клетки и т. п., и т. д. Просто мы были молоды и слаще морковки ничего не едали. Теперь-то мы уже въехали, что нутрии и куры – очень и очень безобидные хобби. Потому что однажды бабушка подсчитала, что самая выгодная скотинка – это сирота. За сирот платят зарплату и начисляют стаж. А сверх того дают продуктовые и мыльно-рыльные пособия. А сирота ж еще и работать может. Вот бабушка работать уже не может, ей перевалило за 80, а сирота – она молодая и здоровая. И лучше взять сразу две – на расплод. А тут как раз пришла местная агитка со статьей о двух девочках-ромашках. Анжела (14 лет) и Эвелина (12-ти) никому не нужны, потому что подростки. А с подростками, даже со своими, все нормальные люди связываются весьма не охотно. Но наша бабушка решила, что это самое то. Она была такой умной, наша бабушка, что с ней никто никогда не спорил. Попробовал бы! Она была не только умной, но и громкой. А еще хлесткой на язык. В общем, я это все к тому, что тетка тоже не стала спорить с бабушкой, и пошла оформлять документы. В приюте оказалось, что Анджелу и Эвелину зовут Лена и Женя. И что в комплекте с ними предлагается восьмилетний мальчик Иван, носящий с девочками ту же фамилию – Лапезо. Тетка вернулась из разведки обескураженной – ну ладно б двое детишек, так три! Но бабушка стукнула ладонью по столу и сказал:

– Берем всех! Где три дятёнка – там и четыре.

Четвертым в этом ряду уже год как стоял Ольгин внук Василий.

В своих словах бабушка раскаялась сразу же, как только дети Лапезо перешли в нашу собственность. Они начали орать, драться и крушить мебель. Бабушка, привыкшая к тишине и порядку, схватилась за голову и стала пилить тетку, чтобы та отдала «этих чертей» обратно в приют. Тетка уперлась рогом: дети – не босоножки, которые купил, поносил и вернул из-за оторванной подошвы.

– На хрен ты взяла этих детей?! – вопила бабушка.

– Но, мама, это же была твоя идея!

– А чего ты меня слушалась? Я ж в маразме!

Это был первый и последний случай, когда бабушка признала за собой право на ошибки. Через неделю после оккупации дома детьми Лапезо ее хватил инсульт. Еще через три дня она умерла в больнице, не приходя в сознание. Сегодня тетка нет-нет, да и скажет:

– Хорошо, что мама до этого не дожила. Ее бы сразу хватил удар!

Как будто удар не хватил бабулю еще год назад. Зато теперь она мирно покоится на Зайцевском кладбище, а потому не видела, как дети Лапезо сломали парник и смеха ради перебили в нем все стекла в мелкие дребезги. Или как они играли в гостиной, поджигая спичками выпущенный из баллончика лак для волос. И как разодрали в клочья кресло. И… и… и… Этих «И» за полгода накопилось – до звезды. Но самое главное: дети Лапезо оказались совершенно не годными к эксплуатации. Это такой хитрый производственный брак, который сразу, как ни крути вещь, не заметишь. Но если попросить их прополоть клубнику, они выдерут всю, оставив на грядке сорняки. Если попросить подмести полы – заметут мусор под коврики. Единственное, что они хорошо делают – это кушают. Поэтому мы с теткой вламываемся за пятерых. И – о чудо! – нам это не в тягость. Потому что, как оказалось, дети чужими не бывают, и мы к «этим чертям» здорово привязались.

* * *

Но это теперь. А тогда…

Тогда я получила от тетки душераздирающее письмо с обещаниями обязательно повеситься, если никто не придет на помощь. Ольга, родная сестра моей матери, – натура эмоциональная, а потому склонная к преувеличениям. И в принципе, было понятно, что вешаться она будет в самом крайнем случае. Да и с чего бы? Ну да, ситуация была не из легких, но не критичная. Помимо привычных хлопот по хозяйству, а бабушка держала хозяйство вплоть до самой смерти, на Ольгу обрушились похороны и приемные дети. Дети дрались, куры в прохудившемся курятнике несли мороженые яйца, козы некстати расплодились, а у бабушки три дня на захоронение. Ольга села к компьютеру и разослала позывные SOS по всей родне. Родня отреагировала по-разному. Кто-то отмолчался, кто-то сослался на работу, кто-то посоветовал Ольге искоренить хозяйство и сдать детей обратно в приют. А я… Я в очередной раз крушила свою жизнь, а потому была свободна.

В каждой песочнице бывают такие девочки, которые строят и строят бесконечные ряды куличиков, и мальчики, которые обожают давить куличики ногами. Страшно подумать, что было бы с трудолюбивыми девочками, если бы не мальчики. Девочки перелопатили весь песок в ровные кучки и посходили бы с ума от тотального сбоя программы. Если рассматривать жизнь с этого ракурса, то мне определенно повезло. Потому что во мне сидит и девочка с совочком и мальчик в крепком ботинке. Женское начало отстраивает личную жизнь, быт и карьеру, а мужское давит все на хрен при первом же удобном случае. Я выходила замуж и разводилась, уезжала в эмиграцию и возвращалась, строила хорошую карьеру и бросала ее ради э… да просто так бросала, потому что надоело. Теткино письмо застало меня посреди очередных руин: я только что закончила большой проект и отправила к черту мужа. Олег проявил себя стойким мужиком и далеко не ушел – снял комнату неподалеку. Коммунальный быт действовал на него угнетающе, а потому он заходил ко мне то помыться, то облегчиться, то в тишине потрудиться. И почти всегда засиживался допоздна. А потом, ну не переться же в ночи – страшно подумать! – на соседний переулок! Мы – люди взрослые и цивилизованные, не умеем вместе жить, но умеем расставаться. Олег тихо-мирно оставался ночевать в соседней комнате. А утром мы с упоением предавались скандалу из-за не завинченного колпачка и высохшей за ночь зубной пасты. Если кто-то думает, что колпачок от тюбика зубной пасты – не повод для скандала, он просто не был женат. Если кто-то решит, что я преувеличиваю, пусть просто поставит правильное масштабирование. Конечно, кому-то для взрыва страстей нужны причины повесомей – разбитая машина, например, или спущенная на косметику зарплата. А мы в нашей провинции и колпачку рады. За колпачок цепляются крошки на столе, за крошки – немытая посуда, и пошло-поехало. Страстей и бурных объяснений на день. А вечером, глядишь, уж снова поздно и дождь, и холодные кровати по разные стороны жилой площади.

Существуют разные способы борьбы с нежелательной реальностью, но я предпочитаю бегство. Поэтому теткино письмо оказалось как нельзя кстати. Я бросила дом, кота и цветочки в нем на милость победившего экса, села в поезд и через одиннадцать часов уже катила чемодан по промерзшей земле моей маленькой родины.

Орша. Когда-то это слово нравилось мне, как ложка сладкой рисовой каши. Если долго катать его во рту, оно теряло смысл и тогда оставалось только его раскатистая округлость – Оррр-шшша. Я проводила тут лучшие дни в своей жизни – каникулярные. И теперь, пробираясь в жидком рассвете через подтаявшие сугробы, я вдруг почувствовала, что приехала на каникулы. Где-то далеко в туманном прошлом остались тюбики зубной пасты, московская работа и питерская депрессия. А в будущем светился густой туман. Для Орши не существует прошлого и будущего, в Орше царствует вечность.

* * *

Я не была на бабушкиных похоронах. Мой приезд выпал на пятый день после ее смерти. Впервые в жизни бабушка не вышла навстречу на собачий лай и не заобнимала до ломоты в костях, а чинно встретила фотографией на буфете, перед которой на блюдечке лежала пара карамелек и стопка с молоком. Но в то же время бабушка никуда не исчезла. Она растворилась в своем старом доме – в его запахе, в шкафу, набитому истлевшим добром, и в быту, заведенному по ее правилам полвека тому назад. Ее посмертное присутствие было настолько явным, что я встала на пороге, не решаясь пройти дальше. А Ольга сказала: «Проходи, чего встала? Жить будешь за шкафом», и мои каникулы начались.

Наш совместный быт напоминал ситком, в котором что ни день – то новая серия. И даже если бы я этот ситком не проживала, а придумывала, я не смогла бы подобрать персонажей лучше, чем это сделала жизнь. Итак, по порядку.

Герои и характеры

ДЯДЯ ОЛЯ, моя родная тетка – 53 года. Красивая, моложавая, длинноногая и близорукая. Генерал нашего Теремка и наследник бабушкиных традиций. Отдает приказания и шумно возмущается, если что не так. Криклива, но жалостлива. Наорет, потом раскаивается. Прощения не просит – у бабушки так не заведено. А если кто-то обижается на ее ругань, искренне недоумевает – она ж не от злости, а так, для порядка…

Щедрая и бескорыстная, может в буквальном смысле снять с себя все и отдать, если кому-то надо. Называет себя матерью всех обездоленных, и это чистая правда. Готова приютить, накормить и пригреть каждого нуждающегося. Пока она жила в Питере на Гончарной, в ее квартире то и дело ночевали привокзальные бомжи и отбившиеся от своих гастарбайтеры. Здесь, в Орше она нашла себя в воспитании детей Лапезо.

Одевается летом в шорты, зимой в брюки. Стрижется под ноль или максимально к тому близко. За что и получила от соседей погоняло Дядяоля.

По религиозной принадлежности дядя Оля – йог с креном в языческий буддизм. Я не могу определить точнее тот сложный микс заблуждений и истин, который осел в ее голове в результате увлечения йогой, бабушкиных мудростей и набором суеверий. В частности, тетушка искренне верит, что, если долгое время простоять на полукорточках, отмывается карма ада, а если хорошенько продержать поднятые руки – карма речи. А большего ей, безгрешной душе, и не надо. Тетушка любит поговорить и посвящает этому занятию все часы своего бодрствования. При этом, ей не важно, повторяется она или нет. важен сам процесс колебания воздуха. Не знаю кому как, а лично на меня ее бесконечная говорильня действует успокаивающе. Если тетушка трендит, значит, в нашем микромире все спокойно. А вот если она замолчала да еще поджала губы скобкой вниз – жди серьезных потрясений.

ПРИЗРАК БАБУШКИ – растворен везде, аккумулирован в посмертной фотографии на буфете. По ночам ходит по дому, скрипит половицами и воет в печной трубе. Если что-то идет не так, как заведено, является во снах. Периодически вселяется в дядю Олю. Подселение призрака бабушки проявляется у тетки в поджатых скобкой губах и странностями в поведении. Например, дядя Оля становится молчаливой и поджимает губы скобкой вниз. Наяву призрак видит только Ванька. Ванька говорит, что призрак живет на летней веранде, а по ночам выходит, из-за чего Ванька в ужасе вскакивает и лезет прятаться ко мне в кровать.

ВАСИЛИЙ – 7 лет. Классический бабушкин внучок, родной внук Ольги. Последний отпрыск аристократического рода Фавстовых. Вывезен из рахитичного Питера на свежий белорусский воздух и качественное школьное образование. Красивый, хорошо сложенный и очень одаренный ребенок. У него способности к математике, музыке, рисованию и лепке. Быть бы ему вундеркиндом, если бы не болезненное самолюбие. На любые попытки объяснить ему что-то или чему-то научить, орет: «Я сам знаю!» и делает по своему разумению как попало, но чаще не делает вовсе, потому что также болезненно ленив. Разговаривает короткими командами: дай, принеси, молока и т. д. Обожает шутить. Но если к музыке и рисованию у него есть талант, то к комедийному жанру – увы, никакого. Ограничивается американским вариантом юмора – пердильно-какашечным. Ляпнет глупость и сам же громко смеется. Патологически брезглив, если кто-то прикоснулся к его чашке – пить из нее не станет. Замкнут, диковат и не доверчив. Обладает таким непроницаемым взглядом, за которым фиг поймешь, какая мысль прячется. Втихаря мучает кошку, отыгрываясь на ней за все свои детские неурядицы. Плохо контачит с ровесниками, предпочитая для игр детей помладше.

ИВАН – 8 лет, младший приемный сын Ольги. Последний отпрыск мамаши Лапезо, которую, сразу после рождения Ивана, подвергли добровольно-принудительной стерилизации. Не красавец, но обладает такими огромными и чистыми глазами, за которые ему прощаются все косяки во внешности и половина в поведении. Ласковый и привязчивый ребенок, уж если кого-то полюбит, то навсегда. Шумный и открытый, все мысли и эмоции – на лице. Оболтус и двоечник – способности к обучению ниже среднего, зато умеет и любит работать руками. Надежный, если что пообещал – разобьется в лепешку, но сделает. Мечтает стать асфальтоукладчиком, как отец. Скучает по дому. Любит мать-кукушку и всегда бросается на защиту ее чести. Играет в основном в войнушку, для чего мастерит себе автоматы из досок и танки из картонных коробок. Легко возбудим, чуть что – бросается в драку. В драке меры не знает, мгновенно звереет и лупит поверженное тело врага ногами. В друзья выбирает покладистых перекормленных домашних мальчиков. Стеснителен – стесняется своих кривых зубов, убогой одежонки и бабушки-алкоголички. Считает себя защитником сестер и перенимает у них привычки. В частности, подолгу одевается перед зеркалом, тщательно подбирая одежду по цвету. Кошку не мучает – жалеет, зато сестер и тетку доводит до белого каления – так, шутки ради.

ЛЕНА – 14 лет, старшая приемная дочь Ольги. Жизнерадостная оторва со склонностью к клептомании. Внешности не примечательной, она интересна характером, в котором органично совмещается доброта и мстительность, сентиментальность и цинизм, лень и безудержное трудолюбие, щедрость и жадность до чужого добра. Увлекается всем, что встречается ей в жизни: оригами, фортепьянной игрой, аэробикой, но главное, конечно же, романами и романчиками. Лена всегда в кого-то влюблена и всегда с кем-то расстается. Но во всех стадиях своей бурной личной жизни хранит верность Джастину Биберу. Жить не может без того, чтобы что-то не стырить. К этому у нее ярко-выраженный и безусловный талант. Спрятать что-либо от Лены невозможно, она или чует, где что лежит, или видит во сне. При этом ее ни разу никому не удалось поймать за руку. При попытках вывести на чистую воду, распахивает чистые синие глаза на пол-лица и верещит тонким речитативом о своей невиновности. Ее вороватость компенсируется безотказностью – Лена всегда готова примчаться по любому требованию и помочь. Но если Лена за что-то берется, расслабляться рано, нужно контролировать. В противном случае, она, несмотря на все инструкции, сделает все таким образом, чтобы больше не просили. В школе держится в середняках, табель штурмует зубрежкой.

ЖЕНЯ – 12 лет, средняя приемная дочь Ольги. Симпатичная хохотушка со стальным характером. При этом же обожает жаловаться на жизнь, стонать и охать. Любую болячку или проблему склонна рассматривать гипертрофированно. Тяжело и долго переживает неприятности. Упряма до отключки инстинкта самосохранения. Сама от этого страдает, но совладать с собой не может. Умна и гордится этим. Быстро схватывает любую информацию и единственная из детей Лапезо хорошо учится. Была бы отличницей, но ленится. Любит читать, но исключительно переводные романы о любви. Аккуратна и бережлива. В ее ящике всегда все разложено по красивым коробочкам и кошелечкам. Увлекается бисером и поразительно хорошо готовит. Очень зависима от чужого мнения. Прежде, чем что-то надеть, сто раз подумает, что по этому поводу кто скажет. Одеваться предпочитает, как все, – чтобы не хуже других, но и не выделяться лишний раз.

Я – просто я, тетка с шилом в заднице, голос за кадром и массовик-затейник. О себе я уже все в принципе рассказала. А о жизни в Теремке записала в ЖЖ. Хорошо, что ни дети Лапезо, ни дядя Оля мой ЖЖ не читают, а то устроили бы мне темную. Но все же, Ольга мне тетка, а истина дороже. Поэтому я ничего не стала править в старых записях, оставив их такими, как они родились – то смешными, то истеричными, а то и вовсе с настроениями, перемешанными в густой коктейль. Словом, такими, как и сама жизнь.

Домострой

Чтобы наш дом всегда был полной чашей, бабушкой и ее предками был введен ряд религиозных культов, которые соблюдаются по сей день. Их не так много, но без них наш быт описать невозможно.

Культ первый: вещи. Культ одежды в нашем роду передается от матери к дочери чем раньше – тем лучше и поддерживается одним-единственным правилом: шмотки должны быть. И все, больше шмотки ничего никому не должны. Их целостность, актуальность, размер и половая принадлежность значения не имеют. В бабушкиных запасниках хранятся кримпленовые костюмы, школьные платья с передниками, туфли на расклешенном каблуке и легендарные войлочные ботинки «Прощай, молодость!». Эти музейные экспонаты никому на свете не подходят по размеру и специфике колодки. Но даже если бы подходили, вы понимаете… Но вещь есть вещь. Или даже так ВЕЩЬ! Вещи выбрасывать нельзя. Так заведено еще бабушкой. А до нее – ее бабушкой и т. д. в глубь веков. Мотивация бессмысленного хранения уходит корнями в такое далекое прошлое, что сегодня уже и не разглядеть. Поэтому у Ольги на этот счет есть свои соображения. Она уверена, что именно благодаря запасливости наш род пережил царя, революцию, войну и перестройку. А значит, и нам, того и гляди, все, что есть, пригодится. Взятые под охрану вещи ведут себя в доме по-хозяйски. Они давно выползли из шкафов, заполонили углы и окружили плотными кольцами кровати. Из-за вещей дядя Оля постоянно вступает в конфликт с детьми Лапезо, которые рождены только для того, чтобы рвать, ломать, резать и крушить вещи.

Помимо тотального вещизма, в нашем роду принят культ еды. Он посложнее вещевого, правил несколько. Первое: еда должна быть. Второе: еды должно быть много. Третье: еду нельзя выбрасывать, даже если банки с ней превращаются в осколочные гранаты. Питательные и вкусовые качества еды значения не имеют. Самым популярным блюдом нашего рода является борщ. Летом борщ варят из крапивы, яблок, подорожника и свекольной ботвы, зимой – из того, что прокисло. Рецепт нашего гениального всеперерабатывающего борща также уходит корнями к центру земли, а в основе его лежит принцип «свекла сладкая – все сгладит, а если все равно кисло – сыпани сахару». Так что, если вы вдруг окажетесь у нас в гостях и вам подадут борщ, задумайтесь о вечном, а уж потом кушайте.

Культ третий: мусор. Единственное правило культа сводится одному незыблемому постулату: мусора у нас нет. Есть полезные вещи разной степени целостности. Железки нужны всегда, мало ли чего подпереть или надставить. Деревяшки не мусор, а дрова. Тряпки – это ВЕЩИ! Ну или ветошь, – тоже очень и очень полезная вещь. Осколки стекла – всегда пригодятся. Битые кирпичи – дорогу строить и двор мостить и т. д. и т. п. В иерархии мусора есть верх и низ. Чем крупнее мусор, тем он ценнее. Большой кусок рубероида важней маленького. Длинная труба пригодится на большее дело, чем короткая. Огромную тряпку всегда можно порезать, а маленькую уже не растянешь. Маленький мусор тщательно сортируется по коробочкам и мешкам. После смерти бабушки мы в ее запасниках обнаружили коробочку с веревочками, которые настолько коротки, что их невозможно связать вместе. Ольга бы выкинула ее, да только ВЕРЕВОЧКИ. А веревочки, как и, прости господи, ЦЕПОЧКИ – самая ценная вещь в хозяйстве. Впрочем, остальной мусор тоже взят под хозяйскую охрану и занимает сарай, оба чердака, кладовую, двор, палисадник и часть огорода. Попробуйте тронуть в нашем доме мусор, и вы узнаете о себе и своей маме много нового. Потому что нам в этом году строиться. А не в этом, так стопроцентно в следующем. Из мусора мы сотворим свою великую белорусскую мечту – паровое отопление. А к нему водопровод, веранду, террасу и беседку для детишек. Если вы думаете, что нам пора подарить механизм для подворачивания нижней губы, то вы просто не видали наш дом. Он именно что весь построен из мусора. И стоит, межу прочим, с 1928 года. Так что не спорьте: мусорный культ не просто обеспечил нашему роду выживание, он является краеугольным камнем всей мировой цивилизации. Отдельной строкой в мусорном культе стоят пластиковые бутылки.

О, пластиковая бутылка! Когда-нибудь благодарные потомки установят ей памятники из бронзы. Потому что из пластиковой бутылки можно сделать что угодно. Спасательный плот, ветряную мельницу, грелку, водонагреватель, воронку, горшок для рассады, ловушку для духов и, наконец, плодово-ягодную гранату. И это далеко не полный список. А потому экспансия нашего дома пластиковыми бутылками неизбежна и стремительна.

Раз уж речь зашла о плодово-ягодных гранатах, остановлюсь на них подробнее. Эти самодельные разрывные устройства ближнего поражения бабушка рассылала детям в Питер, чтобы те не забывали делать ремонт. Их механика гениально проста. Берется пластиковая бутылка, наполняется доверху протертой смородиной и туго завинчивается пробкой. Все, можно отправлять. Остальную работу сделают летняя жара и бурно размножающиеся бактерии. К месту назначения граната прибывает плотной, туго раздувшейся, и еще никому в целом свете не удалось ее обезвредить без вреда для окружающей обстановки. Производство плодово-ягодных гранат не имеет практического смысла, но, увы, является надежной традицией бабушкиного дома. В этом году я лично привезла такую дочери. После чего они с зятем почти совсем собрались делать ремонт, но вместо этого взяли да съехали. Но не буду забегать вперед.

ЭТАП ПЕРВЫЙ: поиск контакта

Я брожу по бабушкиному дому, как неприкаянный призрак. Наш дом, знакомый мне до последней щербинки на полу, уже нам не принадлежит. В нем властвуют дети Лапезо. Они тут спят, едят, разбрасывают вещи и скандалят, не обращая на нас ни малейшего внимания. Дерутся так, что стены трясутся от ужаса. Тетка настроена оптимистично, говорит: «Ничего – обвыкнутся». Если друг друга не поубивают, дополняю я про себя. Вслух пока ничего не говорю, присматриваюсь. Из другого угла за ними, не отрываясь, наблюдает Василий. Дети при нас не скрываются, воспринимая нас с Василием как неодушевленные объекты обстановки. Они не стесняются при нас ругаться, лупить кулаками лица и тягать друг дружку за волосы. В конфликтах всегда участвуют всем составом, на ходу меняя роли и союзнические предпочтения. Я смотрю на них и с ужасом понимаю, что ругань и драки – единственные доступные им проявления внимания. Мне страшно. Их много – трое плюс истосковавшийся без общения сверстников Василий. Они агрессивны и напористы. Они захватили дом, оставив нам с теткой крохотные клочки пространства – две кровати да кухню для эффективного обслуживания их потребностей. Тетка с безмятежной сентиментальной улыбкой принимает новый порядок вещей, а я… Я уже хочу домой. На фоне детей Лапезо наши с милым скандалы из-за тюбиков зубной пасты кажутся мне интеллигентскими заигрываниями. Я обдумываю план отступления весь день и к вечеру открываю рот, чтобы озвучить его тетке. Тетка в этот момент сидит, ссутулившись, перед печкой и разгребает мусор для растопки.

– Глянь, – говорит она мне, протягивая мятую бумажку формата А-4. – Письмо Ванькино. Это он в больнице с кишечным гриппом лежал.

Беру бумажку. Рассматриваю. Улыбаюсь. И вдруг понимаю – по крайней мере один из детей Лапезо только что перестал быть для меня чудовищем, и стал просто потерянным мальчиком восьми лет от роду – одиноким, напуганным и хорошенько продрыставшимся.

Вот он, этот документ. Вид спереди:

И с изнанки:

Расшифровка:

Кажный день плачу домой хочу. Очэнь пожалуйста о пожалуйста очэнь хочу домой зйбири мэня пажалуйста. Очэнь скучайу падому. Всем пиридай правет.

Прописка

Приемные дети прямолинейны – в два счета сбили с меня педагогическую спесь и лишили розовых иллюзий. С ним сложно – они выросли в аду и получили там железную закалку против всяких воспитательных приемчиков. Они не слышат, когда им это не выгодно, не видят, если им этого не хочется, и не реагируют на просьбы, если их желания не совпадают с нашими требованиями. Стоит от них отвернуться, девицы дерутся из-за шмоток, а пацаны просто так, искусства ради. Когда не дерутся – веселятся, и неизвестно, что хуже, но веселье явно убыточнее. Вчера тетка ушла на родительское собрание, а детишки устроили мне «прописку». Расползались от меня, как пролитая ртуть. Пока я загоняла за уроки одного, остальные успевали подраться, а уже усаженный за письменный стол залезал под кровать. Пришлось показать детишкам козу рогатую. Я сгребла Ваньку за шкирку и ремень и отволокла в его закуток подумать над своим поведением. Ваську вынула из-под кровати, тряхнула за шиворот и усадила на стул. Гордый первоклассник Васька мстил за насилие молча: делал уроки, не реагируя на мои зудения. Только один раз огрызнулся: «Если ты такая умная, сама и пиши!» Ванька в это время лежал на своей кровати и изображал губами автоматную очередь. Нести его за уроки пришлось тем же способом – за шкирку и ремень. Он показал мне удивительный фокус: как делать уроки, не включая мозг. Ванька делает уроки глазами, вращая ими во все стороны, жопой, которая не отрывается от стула ровно столько, сколько есть терпения у надсмотрщика, локтями, которые неустанно подпирают голову, и ушами, которые, благодаря своей форме и размеру, не дают голове окончательно упасть на стол. Это была война нервов, которая на тот раз окончилась в мою пользу. Но ничего, у Ваньки еще будет много-много шансов отыграться – впереди целое полугодие, страшнее которого только каникулы.

* * *

Вчера я решила задешево поднять авторитет перед подростками, понтанулась, что знакома с Димой Биланом и Жанной Фриске. Сказала небрежно: «Мы их в Польше снимали». Помимо Билана и Фриске там, кстати, был Жириновский и легендарный Леня Голубков, который в девяностые вложил ваучеры в МММ и купил жене сапоги. Подростки, до того момента уже успевшие посмотреть пару-тройку моих самодельных роликов, сопоставили информацию и решили, что я такая звезда, ну просто не бодаться. Должно быть, – подумали подростки, – это обычное рождественское чудо: звезда шлепнулась с московских небес прямо в наш огород и, подцепив кишечную инфекцию, не слезает с толчка. Неужели Дима Билан тоже какает, – мучились они сомнениями, но спрашивать не решились, поняли, как страшно и бить о пол незамутненный хрусталь глянцевой мечты. Но теперь стоит запустить им какой-нибудь ролик из контакта, подростки восхищенно вздыхают: «А это ваш клип?» или «А этого человека вы тоже знаете???»

Чертово число четыре

Тетка по телефону умоляла какую-то бабу купить у нее козу. Баба упиралась, что дорого.

– Да какое дорого?! – вопрошала тетушка. – Я 400 хотела, но мне нужно место в сарае освободить, так отдам за 200. Дорого?! Да это хорошая коза! Чистая, молодая – себе растили. Козная, в запуске, а дает литр в день. Летом по три литра давала. И молоко вы б видели! Сладкое, жирное, не пахнет ничем. Ну, возьмите за двести! Дешевле отдавать не буду, себе оставлю.

Я заслушалась и забыла, что тетка – профессиональный адвокат. Блин-компот, думаю, зачем такую козу продавать? За две тысячи деревянных российских рублей? Да это бред! Я подошла к телефону, вырвала у тетушки из рук трубку и рявкнула:

– Коза стоит 300 и не меньше!

– Ну и до свиданья вам, – обиделась на том конце провода баба.

– И вам не хворать!

Скажи на милость, какие умники! Такую козу отдают, а оне еще выгребываются. Тетка расстроилась, а я поняла, что ее достало число четыре. Четыре козы, четыре петуха, четверо детей и четыре гигантские тыквы, которые решили устроить коллективное самоубийство и дружно превратиться в удобрение. Несчастливое число требовало смены знаменателя. Лишнюю козу продать, лишнего петуха съесть. Только кто будет убивать? Можно соседа попросить. А как потом есть? Такой грех на душу брать – Будда, упаси.

– В прошлый раз баба забила, я ощипала, сварила, а есть не смогла…

Со смертью бабушки мы с нашими промытыми йогой мозгами остались беззащитными в мире прямолинейных мясоедов. Отдать козу дешево – купят к новогоднему столу, на студень. А она еще молодая, еще жизни не нюхала.

– Продадим подороже – сразу не съедят. Пусть поживет хорошая коза, – предложила я.

Тетка – святая душа, вздохнула, согласилась и пошла доить. А мне стало стыдно – замоталась тетка, и это видно. А я, спасая козу, учла что угодно, кроме ее усталости.

Утром я надела резиновые перчатки и пошла косить четверки. Зарезала и расчленила тыквы, а одного из петухов продала симпатичному крестьянину в ватнике и золотых зубах. Крестьянин запихнул петуха в клетчатую сумку и сказал:

– Ну, хай живе. А то мой помер. Вчера захожу в курятник – лежит. Ногами пару раз сяпатнул и усе. Хотел у соседа брать, был у него лишний. Но не успел – он его того…

Мужик неожиданно для его профессии смутился, а я порадовалась за петуха. Не за его покойника – хотя, конечно, для курицы умереть своей смертью – показатель очень чистой кармы. За своего порадовалась. В хорошие руки попал, слава Будде!

Я завалила резаной тыквой полкухни, и весь день мы с теткой изобретали способы ее употребления. Ольга придумала резать пластинками и сушить на печке – получилась вяленая беспонтовка. Я придумала сделать пюре – много-много тыквенного пюре, которое потом пустить в оладьи, пироги и суп. Мой грандиозный план был изящен, но заведомо провален – дети не едят тыкву. Дети любят мясо. Но они тоже готовы ради него на убийство – кстати, о козе. Мне звонили про петухов, а я переводила тему на козу.

– Петухи не знаю, будут ли завтра, а коза свободна – забирайте. Хотим триста, но готовы торговаться.

В ответ мне свистели, ахали и смеялись. Вечером тетку осенило, что что-то не так. Она взяла газету с объявлениями и сделала звонок конкурентам. Она начала исследование рынка приемами промышленного шпионажа: прикинулась покупательницей и выяснила цену и условия продаж.

– За сто пятьдесят? Да вы с ума сошли!