Текст книги "Заговоренный меч"

Автор книги: Ильяс Есенберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Снова принялись за дело тонкий, жилистый Джадик и квадратный, длиннорукий Бурундук. Они знали это степное предание и старались изо всех сил, чтобы на их примере учились младшие братья. Потрудившись вдосталь, оба отбросили от себя прутья:

– Не получается!

Султан Джаныбек некоторое время сидел молча, потом обвел всех взглядом. И хоть даже дети знали это наставление, он повторил его слово в слово, как говорили его своим детям другие батыры и султаны, как из века в век пели об этом жырау:

– Вот так бывает и с народом. Одного в поле просто убить. А когда сплочены люди, никакой враг им не страшен. Сообща можно море завалить. Если сплотятся казахские роды, то грозной силой станут они. Десять родов – это десять пальцев на двух руках. Пусть же сожмутся они в кулаки!

Бурундук был старше всех сыновей Джаныбека и Керея, поэтому он заговорил от имени остальных:

– Да, это будут хорошие кулаки… Но что будет с теми родами, которые находятся далеко от нас?

– Если захотят присоединиться к нам, то что расстояние для казахских коней!..

– Мы поняли, – сказал Бурундук. – Но что сейчас нам делать?

– Пережеванная пища не пойдет впрок зубастому волку! – сурово произнес султан Джаныбек. – Сам подумай!

– Не знаю… – Бурундук посмотрел себе под ноги. – Напасть и разграбить тех, кто не хочет идти за нами, а остальных увести с собой!

Керею стало неловко за сына, который в такой ответственный момент не может найти правильное решение.

– Если делать, как ты говоришь, мой сын, то мы напугаем людей! – сказал он. – Силой нельзя заставлять народ…

– Пусть каждый скажет, что думает! – предложил Джаныбек.

У казахов издавна учили так сыновей. И хоть немудреная была эта школа, но знания оставались на всю жизнь, а потом с такой же настойчивостью и наглядностью передавались следующему поколению.

Младшим нельзя говорить раньше старших, и поэтому средний сын султана Джаныбека – Касым все ерзал на месте, не спуская глаз с отца.

– Ладно, скажи ты! – разрешил ему Джаныбек.

– Да, отец, с вашего разрешения мне хочется поделиться своим мнением с братьями!..

– Говори… говори!..

– Прав по-своему Бурундук, когда говорит, что силой надо приводить к правде неразумных. Так было и будет. Но мудрый дядя Кереке уже подметил, что невыполнимо такое предложение. Можем ли мы думать о применении силы сейчас к кому бы то ни было, когда сами все оглядываемся назад, не догонят ли нас враги? К тому же единым крепким народом должны прийти мы в Моголистан!..

– Говори, Касым! – одобрительно сказал теперь и султан Керей.

– Да, не разрозненными аулами, а страной казахов придем мы к границам Моголистана и Туркестана!.. – возбужденно сказал Касым. – Пусть увидят и поймут потомки Джагатая и Шейбани, что с нами придется считаться в будущем и что уход наш из родных мест временный. Куда более охотно дарят что-нибудь, когда знают, что ты можешь силой отнять это. Они должны не сомневаться, что если не дадут нам земли и пастбища, то мы в состоянии забрать их!..

А пока что я предлагаю наиболее смелым и красноречивым из нас взять каждому по пять-десять простых джигитов и разъехаться по всей степи. В каждом ауле должны побывать мы с призывом следовать за нами. Мы должны разъяснить всему народу свои намерения. Не все, очевидно, сразу двинутся за нами, но оставшиеся задумаются. Клич наш должен быть прост и понятен каждому казаху, какого бы ни был он рода и племени, богатый он или бедный, знатный или простой человек: «Да пребудет в веках единая Белая Орда!»

Джаныбек и Керей одновременно кивнули головами:

– Ты хорошо сказал, Касым!..

– Твоя мысль правильна, мой сын!..

Все братья и родственники, в том числе и дети, одобрительно махали руками.

– Да, ты вник в суть дела! – заговорил Джаныбек, одобрявший и всячески поддерживавший в сыновьях стремление к самостоятельности. – Наш поход вызван не просто обидой на хана Абулхаира. Главная его цель – восстановление Казахской Орды, которой столетие назад положил начало наш великий предок Урус-хан…

Мы бы могли водрузить знамя Урус-хана в междуречье Жаика и Едиля, на развалинах Золотой Орды. Но это было бы на самом краю наших необъятных степей. За Едилем наши враги: Ногайская Орда, Казанское, Крымское и Астарханское ханства, а дальше уже кончается вольная степь, люди там оседают на землю, и не нужно держать рядом с ними ставку кочевого государства. Так же, как это случилось с Абулхаировой Ордой, столица ханства очень быстро потянется к могучим оседлым странам и невольно порвет свои связи с народом, который тысячелетиями кочует по степи и живет этим…

* * *

Но есть более удобное место, где наш предок водрузил когда-то свое знамя, – Сыгнак. От него куда ближе к главным кочевьям большинства казахских родов. Он пока в руках Абулхаира, наш Сыгнак, но мы не очень далеко углубимся от него в Моголистан!.. в Моголистане те же наши роды уйсунь, дулат, жалаир.

А пока что пусть будет выполнено то, что предложил мой сын Касым. Он первый возьмет пятерых джигитов и поскачет с ними от аула к аулу. Так сделают лучшие из вас. И чем больше аулов приведете вы с собой, тем быстрее возродится Белая Орда. На берегах Сейхундарьи место сбора, и не вас учить переправляться через реки!..

Наутро достигшие совершеннолетия сыновья Джаныбека и Керея, а с ними многие бии и батыры разъехались в разные стороны по необъятной казахской степи, призывая аулы к уходу из Абулхаировой Орды. С несколькими аулами, которые вел молодой султан Касым, и встретились на берегах Сейхундарьи ертоулы хана Абулхаира. Но хан проводил первую ночь с молодой женой, и погоня опоздала на сутки…

Сейчас вслед за главным караваном все шли и шли к Таласу аулы, Белая Орда становилась государством, но пока лишь государством на верблюдах – без земли и собственной столицы.

* * *

Распустив совет, с самыми доверенными людьми остался хан Моголистана Иса Буга. С Шейх-Мухаммедом, Сеитали и главным наибом Кастек-бием ему не нужно было притворяться. Радость наполняла ханскую душу. С приходом воинственных казахских родов сразу разрешались многочисленные проблемы…

Долго и подробно обсуждали они создавшееся положение. Решено было поселить казахов по всей горанице Моголистана с Синей Ордой и тимуридами вдоль рек Чу, Сарысу, Талас и Бадам, а также отдать им северные склоны гор Козыбас и Каратау. Боевым щитом станут служить они против Абулхаира и эмира Абдусаида, и не будет более преданных защитников, чем они.

Но это еще не все. В качестве платежа за полученные земли и пастбища казахские роды будут выделять полностью вооруженные отряды и на другую границу – с Китаем и Ойротским ханством, если вспыхнет там война. Так что выгода от них для Моголистана будет двойная.

Придя к такому решению, Иса Буга послал навстречу казахским султанам самых знатных людей, как делают это по отношению лишь к близким родственникам. С распростертыми объятиями встретил он их на пороге своего дворца. Целый месяц провели Джаныбек, Керей и приехавшие с ними бии и батыры в непрерывных пирах, ели и пили из одной чаши с ханом Моголистана. Условия его были приняты казахскими султанами без возражений, и вскоре первая тысяча отважных джигитов из прибывших была направлена на китайскую границу – на самый опасный участок ее, к Джунгарским воротам. Возглавил этот отряд старший сын Джаныбека, султан Джадик. Прибыв на место, он за счет джигитов из местных казахских родов увеличил свое войско до пяти тысяч всадников и быстро выгнал просочившиеся за эти «ворота» китайские отряды. После прибытия такого же войска во главе с другим сыном Джаныбека – Камбар-батыром ойротский правитель вынужден был заключить мир с Моголистаном.

Казахские аулы были так расселены по всей северо-западной границе Моголистана, что в случае набега со стороны Абулхаировой Орды и Мавераннахра они могли в несколько дней выставить конное ополчение. Часть батыров и джигитов постоянно находилась в дозоре.

«Что же, на границе с Китаем живут те же казахи, хоть и из других племен, – думал султан Джаныбек. – Пусть убедятся они, что у них всегда найдутся защитники. Это только ускорит их присоединение к нам!.. Ну а что касается границы с Абулхаировой Ордой, то мы сами не хотели отделяться от нее…»

Султаны Джаныбек и Керей лично занимались нелегким делом расселения аулов и распределения между ними земли и пастбищ. И хотя при этом строго учитывалось количество переселенцев, львиная доля, как водится, доставалась биям и многочисленной султановой родне.

Тем временем к султану Жунусу приехал сын правителя восточной Кашгарии Абдрашид-султан, тоже джагатаевского рода. Сам Жунус обычно с охотой принимал таких знатных родичей, рассчитывая на их помощь в борьбе за престол Моголистана. В связи с неожиданным появлением казахов на границе он прекратил подготовку к походу на Алмалык и проводил время в пирах и веселье с приехавшим гостем. Но на свою беду Абдрашид увидел как-то дочь Жунуса, красавицу Султан, и влюбился в нее. Так как виды на нее уже имел сын эмира Абдусаид, да и любил ее Жунус больше других дочерей, то он предоставил все на усмотрение девушки.

Султан сама пришла посмотреть на влюбленного кашгарца и рассмеялась ему прямо в лицо. «Не то что лечь с ним в одну постель, но пройти мимо него мне противно!» – заявила она отцу и потом повторяла эти слова среди приближенных Жунуса. Ничего нет удивительного, что они дошли до Абдрашида.

Ругаясь на чем свет стоит, уехал обиженный гость в свою Кашгарию. А девушка продолжала потешаться над ним среди подруг, не зная, какие шутки иногда проделывает жизнь…

Как только уехал кашгарец, эмир Абдусаид позвал султана Жунуса к себе в Бухару, куда он переехал на время из Самарканда. А едва тот выехал, как направленный моголистанским владыкой сын Джаныбека султан Касым налетел на восточную окраину Ферганского оазиса и угнал три тысячи коней, принадлежащих Жунусу.

* * *

Ни одного настоящего джигита не нашлось, чтобы погнаться за похитителями. Лишь одна пятнадцатилетняя Султан вскочила на коня и бросилась в погоню с пикой в руке. На переправе через Талас появилась она перед джигитами Касыма, и те чуть не попадали с коней от удивления, увидев воинственную девушку. Опьяненные легкой добычей, они стали издеваться над мужчинами из Жунусова рода, которые забились от страха в норы, а в погоню за угнанными лошадьми отправили одну из своих дочерей. Сам султан Касым тут же сочинил и пропел ей куплет:

Скажи свое имя, тебя я прошу!

Не скажешь – ни с чем я тебя отпущу…

Как глуп тот вожак-жеребец, что позволил

тебе отбиться.

Скажи, о скажи, ты чьего косяка кобылица!..

Девушка сверкнула глазами в сторону рослого красивого султана и запела в ответ:

По речи красивой узнала, что ты султан

И привык на всякой кобыле скакать

по кустам!

Но я жеребенок Жунуса, и даже во сне

Не видела живой поклажи на своей спине!

Все наши мужчины вчера ускакали на той,

Не то б не удался в ночи столь гнусный

разбой!

Неужто способен, как тать, настоящий султан

Беспомощных грабить – ответь ты мне сам!

Сюда прискакала стать жертвою за отца.

Верни достояние наше во имя творца!

Не сделай султана Жунуса посмешищем

для врагов;

Посмейся над дочкой его, коль на это готов!

– О благоуханный цветок, никем до сих пор не сорванный со стебелька! – воскликнул султан Касым. – Я не в силах отказаться от твоего предложения и готов полюбоваться тобой даже ценой трех тысяч лошадей!

Что уж было между ними в белом шатре, который приказал Касым разбить на берегу Таласа, одному богу известно. Во всяком случае, девичьих слез не было слышно, зато не раз звонкой трелью в ночи раздавался счастливый женский смех.

А наутро щедрый молодой батыр приказал гнать обратно трехтысячный табун. Стоя на коне, плакала при расставании Султан. Печальны были и джигиты, лишившиеся такой богатой добычи. Не смея прямо укорять султана, они тем не менее сложили песню об этом событии, которая намного пережила их.

Без огня и кремень ни к чему,

Лукавая коза – обуза пастуху.

И щедрость Касеке воистину безмерна:

Три тысячи коней за поцелуй, наверно!

Обманчива судьба, как рыжая лиса,

Для нас, что только слышали той ночью

соловья.

Неужто у певицы лоно золотое,

Коль трели достались такой ценою!

Какой-то легкомысленный джигит на привале не удержался и спел султану Касыму эту песню. Тот лишь усмехнулся, но по дороге домой он во главе все тех же джигитов прихватил пасущиеся неподалеку табуны одного из многочисленных пограничных султанов, так что джигиты остались не внакладе. Касым умолял их никому не рассказывать о случае с Султан, ибо потерявшая девственность султанская дочь вместе с этим так же теряет свое достоинство, как и обычная смертная. Джигиты дали обещание молчать, но кто-то не удержался, и все песни об этом дошли до нашего времени…

* * *

Вскоре Жунус решил отдать свою дочь в жены андижанскому эмиру Шейх-Омару, сыну Абдусаида. В это время в Мавераннахре с разрешения хана Абулхаира гостила его жена Рабиа-султан-бегим. Как ей было удержаться, чтобы не вмешаться в сватовство! С пышной свитой поехала она за невестой в Яссы, забрала Султан и направилась с ней в Андижан.

Узнав об этом, султан Джаныбек призвал своего сына Касыма.

– Что делать с Жунусовой дочерью – твоя забота, – сказал он. – Боюсь только, что и твоих собственных коней уведет она в уплату за вторую ночь. Мне же во что бы то ни стало доставь здоровой и невредимой Рабиа-султан-бегим. Тогда мы по-другому заговорим с ханом Абулхаиром!

Султан Касым выехал с джигитами наперехват свадебного каравана и тут столкнулись с людьми кашгарца Абдрашида, которые устроили засаду с той же целью. Кашгарцы раньше его напали на караван. Султан Касым отбил обеих женщин.

И снова Касым не выполнил требования своего отца. Дело в том, что когда он жил при дворе хана Абулхаира, Рабиа-султан-бегим относилась к нему с присущей ей добротой. Испытывая к ней огромное уважение, Касым отпустил ее с почетом, избавив от шантажа со стороны своего отца – султана Джаныбека.

Вместе с ней отпустил султан Касым и юную красавицу Султан, но в старых песнях поется, что никак не хотела она уезжать от него. Намекается даже, что это она сама послала тайного гонца к Джаныбеку с точными сведениями о том, когда и по какой дороге отправится свадебный караван. Потом, будучи уже замужем, Султан еще десять лет ждала набега джигитов Касыма. И нужно сказать, что она дождалась своего…

Султан Касым не стал оправдываться перед отцом, докладывая о причинах неудачи.

* * *

– Мне не хотелось уподобиться псу, который, отогнав от чашки другого блудного кобеля, начинает лакать чужие помои! – сказал он. – Освободив чужую невесту от султана Абдрашида, не мог же я сам уподобиться ему…

– А почему отпустил ты Рабиа-султан-бегим?

– Из уважения к памяти великого Улугбека!

Хоть и нахмурил брови султан Джаныбек, но в душе одобрил сына.

– Наверно, чем больше стареет человек, тем сильнее опасается, что не успеет отомстить всем своим врагам! – сказал он со вздохом. – Ты правильно поступил, мой сын, а я уже, видимо, поддаюсь этой болезни. Старость не за горами! Ну а ты, пока я жив, можешь позволять себе и благородство. Дай бог сохранить тебе до конца жизни такие высокие чувства!

* * *

Словно застывший черный омут, безмолвна и страшна была ночь. И хоть висели низко над степью черные тучи, не было ни молнии, ни грома. Казалось, все замерло в мире, даже конский храп и сопение всадников не разносились далеко, как обычно, когда воздух в ночной степи чист и легок…

Их было человек пятьдесят – безродных джигитов, тех бедняков из черной кости, которые хоть и имели свою юрту в каком-нибудь из окрестных аулов, но, когда появлялся Орак, седлали темной ночью лошадей и неслышно уходили на несколько дней в его отряд. Чтобы не быть узнанными во время очередного набега на байские и ханские табуны, они надевали на лицо черные повязки мстителей.

Орак-батыр давно уже начал появляться в этих местах – в поймах рек Таласа, Чу, Каратала. Совсем недавно здесь ограбили караван самого Джаныбека. Правда, никто не был убит или уведен в плен, но тридцать верблюдов, груженных посудой и тканями, разбойники отогнали куда-то в степь.

– Если вы казахи, то зачем грабите своего султана?! – спросил у одноглазого предводителя главный караванщик.

– За эту ткань и посуду твой султан по две шкуры сдерет с черной кости, – ответил тот. – А мы уж разделим все это по справедливости. Коль воистину справедлив твой султан, то пусть проверит и убедится!

И действительно, вскоре эти ткани и посуда появились в самых бедных юртах откочевавших аулов, в том числе и юртах рабов-туленгутов. Джаныбек так и не решился отбирать у людей свои товары, розданные разбойниками. Но с Орак-батыром он твердо решил покончить.

– Когда грабил он караваны Абулхаира, нам это было на руку, – сказал султан Джаныбек. – А мне в моем ханстве не нужны разбойники. Черная кость должна знать свое место!

* * *

В один из вечеров султан вызвал Бурундука и приказал ему уничтожить отряд Орак-батыра. По его расчетам, одноглазый батыр должен был сейчас находиться где-то в низовьях Чу.

– Давно уже пора покончить с этим голодранцем, – угрюмо сказал Бурундук.

– Но смотри сделай все тихо, а то люди взбунтуются! – предупредил Джаныбек.

Бурундук лишь молча кивнул головой.

Всего этого не знал Орак-батыр, который ехал впереди своих молчаливых джигитов, время от времени поглядывая на восток, где уже показалась узкая серая полоса, предвещавшая рассвет. Вдруг сзади послышался какой-то шум. Батыр обернулся:

– Что там случилось?

– Рябой Тенге исчез! – ответили ему из тьмы.

– Как это исчез?

– Вчера был, а сегодня нет. Он сказал, что пойдет в лощину за своим стреноженным конем, но так и не вернулся…

Орак придержал коня. Тенге не был бедным или безродным, как другие его джигиты. Но, кажется, этого Тенге чем-то обидел Бурундук, и он пришел в отряд мстителей. Орак-батыр с самого начала сомневался в его верности, помня пословицу: «Ворон ворону глаз не выклюет». Однако Тенге пригнал десятка полтора добрых коней, и сердце батыра дрогнуло.

Непонятное исчезновение Тенге перед самым набегом на султанские табуны насторожило Орака.

Батыр поднял руку:

– Джигиты, надо торопиться. Если Тенге предатель, то нам надо успеть до того, как усилят охрану султанских табунов!

И они вихрем понеслись вперед, не подозревая, что впереди их ждет гибель. Еще несколько дней назад был предупрежден Бурундук об этом нападении мстителей и поджидал. Теперь Тенге передал ему и точное место, куда направляется отряд Орак-батыра. Полторы сотни отборных воинов были с Бурундуком, а на всех степных тропах он приготовил засады.

Широкая лощина между двумя покатыми холмами плавала в молочном предутреннем тумане. В самой низине и на отрогах холмов лениво паслись или лежали группами со своими жеребятами породистые снежно-белые и гнедые кобылицы лучшего султанского табуна. Жеребцы, словно дозорные в войске, стояли каждый у своего косяка. Они всегда первыми чуют приближающуюся опасность, и сейчас кони тревожно прядали ушами, прислушиваясь к ночной степи.

И вдруг они все сразу захрапели, заходили вокруг своих косяков широкими кругами. Кобылицы вскочили, тревожно заржали, стали сбиваться в группы. Туман приподнялся над долиной, и в предрассветной мгле стали видны приближающиеся всадники. Они скакали растянутой линией, охватывая полукругом крайний косяк. На лицах у них были черные повязки-башлыки, и только одного из них можно было сразу узнать – великана Орак-батыра. Вместо башлыка у него через все лицо шла кожаная повязка, закрывающая мертвый глаз.

Но не успели мстители доскакать до султанских коней, как от холмов одновременно с двух сторон вынеслись наперерез им другие всадники.

– Бурундук!.. Бурундук!..

Но и без этого неистового крика, который прокатился из конца в конец лощины, мстители увидели, кто перед ними. Квадратный Бурундук, словно дубовый пень, сидел на своем гнедом коне и размахивал над головой саблей.

– Засада!

– Назад!..

Но было уже поздно. У входа в лощину показался большой отряд, а на холмах появились стрелки с натянутыми луками. Орак-батыр круто осадил коня, минуту помедлил, словно раздумывая, что делать дальше, и показал обнаженной саблей на выход из лощины. Теперь мстители неслись в обратном направлении, и Орак-батыр скакал последним. Не менее сотни джигитов ждали их там, а сзади наседали всадники во главе с самим Бурундуком.

– Вперед, мстители! – страшно закричал Орак-батыр.

Пустив коня в галоп, он обогнал своих воинов и первым врезался в строй султанских джигитов.

Ничего нет страшнее боя в степи, когда две конных лавины сшибаются друг с другом. Ржут ошалевшие от ударов кони, дико кричат люди, в густой пыли вздымаются тяжкие дубины, сверкают сабли, колют куда попало острые пики. Минута-две – и уже валятся под копыта озверевших коней обезглавленные тела, втаптываются в землю раненые, волочатся за уносящимися в степь конями задушенные арканом.

И все же неизвестно чем закончился бы этот неравный бой. Хоть втрое меньше было мстителей, но это были самые закаленные воины. Один лишь Орак-батыр уложил в этом бою не менее десятка султанских джигитов. Возможно, оставшимся в живых мстителям удалось бы уйти в степь, но тут новый мощный клич потряс долину:

– Касым!.. Касым!..

Это на подмогу Бурундуку прибыл молодой султан Касым. Сотня его джигитов решила дело, растоптав конями оставшихся мстителей.

Но сам султан не бросился вперед, а остался ждать исхода битвы на холме. Он решил, что не к лицу будущему хану казахов принимать участие в таком незначительном сражении. К тому же это были не просто разбойники, и Касым это хорошо понимал. Нельзя начинать с того, чтобы ссориться с импрамом – толпой простых людей, от которых так или иначе зависит его слава. Они его будущие подданные, а кровь поданных можно проливать, лишь утвердившись на престоле.

Касым одиноко стоял на холме и даже не смотрел в сторону битвы. А когда посмотрел, то увидел, что лишь один великан с черной повязкой на глазу остался на коне. Как жнец косой работал он огромной саблей, и султанские джигиты боялись приблизиться к нему. Совсем немного оставалось вражеских джигитов между ним и открытой степью. Но в это время Бурундук на своем тяжелом коне отрезал единственный путь спасения. Сейчас они медленно приближались друг к другу – одноглазый батыр и султан Бурундук.

Касым даже не успел разобраться, что произошло. Скрестились сабли и отлетели в разные стороны. Но в тот же миг завертелась в воздухе тяжелая дубина, и оглушенный Бурундук вылетел из седла. А Орак-батыр уже скакал в сторону степи, и ни одного джигита не было видно на его пути. Касым непроизвольно натянул свой лук. Одноглазый батыр находился внизу, в сотне шагов от него, и стрела с каленым наконечником могла навылет пробить батырское сердце. Касым с детства не знал себе равных в стрельбе из крутого казахского лука.

– Да стреляй же… Стреляй, щенок!

Это крикнул вставший на ноги Бурундук. Но Касым опустил лук. Нет, не дрогнула бы его рука, и не пожалел бы он безродного батыра. Но на его глазах этот батыр свалил одним ударом дубины непобедимого Бурундука. А ведь именно Бурундук будет соперником Касыма в борьбе за ханство. И тогда пригодятся еще султану Касыму такие люди, как этот мстительный батыр…

А батыр Орак между тем был уже далеко. Бурундук, ругаясь и проклиная все на свете, устремился было следом с полусотней джигитов, но все было напрасно. Возвратившись, он ничего не сказал своему брату Касыму – только посмотрел на него мутными красными глазами.

Утром убрали трупы и с удивлением обнаружили под черными повязками мстителей знакомые лица. Все это была голытьба, черная кость, безродные туленгуты. Бурундук приказал поджечь жилища виновных и вырезать их семьи. В разные стороны поскакали отряды выполнять его распоряжение. Но кто-то предупреждал заранее родственников погибших, и те поспешно собирали свой скарб и уходили в степь. Целые аулы таких вот безродных людей кочевали уже по всей казахской степи, и беглецам было к кому присоединиться…

К вечеру султан Бурундук кивком подозвал к себе рябого Тенге:

– Эй ты, выродок… Ложись рядом со мной. Авось приспичит одноглазому волку как раз сегодня ночью прирезать тебя в отместку. Вот тут-то и напорется он на мой нож!..

* * *

Изменник лежал с открытыми глазами и дрожал. И когда в светлеющем проеме султанской юрты появилась громадная черная тень, он от ужаса не издал ни одного звука. Как смог проникнуть Орак-батыр в самую середину султанского лагеря – осталось вечной тайной для рябого Тенге. Длинный нож, который всегда носит с собой казахский табунщик, приколол его к кошме. Султан Бурундук только хмыкнул утром, увидя возле себя мертвого Тенге. Видно, подлинным батыром был этот безродный Орак, если не приколол заодно и самого Бурундука. По степным законам только предателя можно убить как собаку…

А сторожившие ночью лагерь джигиты помалкивали и лишь переглядывались.

* * *

Так, в охране границ Моголистана, набегах и стычках, прошло еще три года. Беженцы освоились в долине Чу и Сарысу. В четвертую весну, когда аулы готовились к откочевке на джайляу, султан Джаныбек сказал сыну:

– Не хочешь ли ты вместе с Бурундуком поехать на той в город Джангы к достойному и ученому человеку?

– В такое тревожное время?! – удивился Касым.

– Ты же знаешь, что по древнему закону во время праздничных состязаний прекращаются вражда и войны!

Той, на который приглашены были самые знатные люди из нескольких ханств и эмиратов, устраивал один из самых богатых людей Средней Азии и степи Дешт-и-Кипчак – купец Мухаммед-Хаким аль-Тарази. Ежегодно отправлял он по нескольку громадных торговых караванов в Китай, Монголию, Индию, Тибет, а также в Византию, Москву и даже в Великий Новгород. Со всем светом торговал и имел связи этот человек. И на той не жалел денег – празднества укрепляли его положение и содействовали безопасности караванов.

На этот раз у купца была немаловажная причина для тоя. Все у него было: сундуки, полные золота и драгоценностей, многочисленные отары овец, табуны породистых коней и стада верблюдов. За золото присвоил ему хан Абулхаир титул ишикаты, главы купцов. Одного ему не дал Бог – детей.

И вот наконец полногрудая и пышнотелая токал – младшая жена – родила ему наследника. Правда, как всегда, нашлись злые языки, которые утверждали, что мальчик действительно пошел в род тарази, но похож он, как две капли воды на брата купца – здоровенного Махмуда.

Что бы там ни говорили, а той предстоял настоящий. Было учреждено три великолепных приза для победителей в виде отлитых из чистого золота птиц, каждую из которых нелегко было поднять среднему джигиту. Желающие могли по выбору участвовать в трех видах состязаний: пешем пробеге на шесть фарсахов <В одном фарсахе около шести километров., в верблюжьем – на десять фарсахов и в конном – на двадцать фарсахов. Первый вид был заимствован у румийцев, второй – у арабов, а третий – местный, степной. Кроме того, разыгрывалось много более мелких призов в разного вида скачках и борьбе.

– Если поедешь, то учти, что пеший бег не к лицу султанам! – напутствовал сына Джаныбек. – Зато конные состязания обещают быть интересными. Из Крыма, Ирана, Хорасана приедут наездники, а в тех краях аргамаки быстрее ветра!..

И Джаныбек оказался прав. К началу тоя собрались гости чуть ли не со всего света. В ста громадных белых юртах разместили их на зеленом берегу Таласа. Тысячи людей приходили смотреть, как объезжают слуги невиданной красоты коней перед состязаниями. А пока что враждебно настроенные друг к другу батыры и султаны из разных ханств и эмиратов состязались в великодушии. Их ждали скачки и игры, на которых предстояло помериться удалью без обычного пролития крови…

Воспоминания об этом тое остались потом в песнях и преданиях.

Рассказывают, что первый приз в пешем беге завоевал сухопарый и длинный как жердь египтянин аль-Мульк ибн-Зархум. Ему было уже тридцать пять лет, и всю жизнь он строил мосты. Как и всякий ученый человек, чем-то не понравился он эмирам своей страны, и пришлось ему бежать с торговым караваном в Туркестан. Здесь он тоже прославился своей ученостью, и многие уже косились на него.

– О благородный Мухаммед-Хаким! – обратился он к хозяину праздника. – Вы предупредили, что победитель может просить вместо золотой птицы любую равную по цене вещь. И я, ничтожный, прошу вас дать мне средства на строительство чудесного моста через Сейхундарью. Я не успел построить такой мост через Нил, и теперь моя мечта осуществится. Люди смогут ходить друг к другу, и прекратится тогда вражда между ними. Чем больше мостов построят на земле, тем меньше будет войн!..

Глаза этого человека горели, когда произносил он такие удивительные слова. Но сразу почему-то нахмурились все ханы, эмиры, шейхи и хакимы, приглашенные на той. Купец скользнул взглядом по их лицам и кивнул головой:

– Хорошо, ученый бегун, я держу свое слово. Необходимо только подсчитать расходы на такое строительство!

Счастливый строитель побежал к тому месту, где хотел построить мост, и сел за расчеты на берегу мутной Сейхундарьи. Утром строителя нашли мертвым с переломленным позвоночником.

Второй приз завоевал султан Бурундук на черном высоком верблюде, но и он отказался от золотой птицы.

* * *

– Отдай мне лучше свою последнюю жену, которая родила тебе воистину золотое дитя! – сказал он, верный соленой степной шутке и намекая на порочащие купца слухи.

Каково же было его удивление, когда купец согласился и в тот же вечер отправил в шатер Бурундука свою молодую жену.

Третий приз завоевал пятнадцатилетний Мухаммед-Шейбани на сказочном коне Ахтангере – потомке прославленного абулхаировского Тарланкока.

– Лишь ханам приличествует золотая птица! – сказал он купцу. – А я всего только воин в войске моего здравствующего деда Абулхаира, дай ему Бог множество лет жизни. Тебя же прошу вооружить для меня в счет приза пятьсот нукеров…

Умный купец-сердцевед пристально посмотрел в глаза юноши и согласно кивнул головой:

– Если вы пожелаете, то я готов вооружить для вас тысячу воинов! – сказал он и, словно перед ханом, низко склонил голову.

Все враги Абулхаира поняли в этот момент, что рано еще хоронить Орду – у Абулхаира растет сильный наследник.

К вечеру сговорившиеся между собой беки и султаны решили подослать к Мухаммеду-Шейбани убийцу. Бурундук сразу согласился с этим, но султан Касым вдруг воспротивился.

– Мы все султаны, а не ночные убийцы, – сказал он. – Наследника ханского престола следует убивать в честном бою!

В тот вечер султан Касым предупредил юного Мухаммеда-Шейбани, чтобы тот был осторожен. Курыбай, наемный убийца, которому обещаны были золотые горы, с обнаженным кинжалом ночью незаметно подкрался к самому изголовью Мухаммеда-Шейбани и рухнул, разрубленный им пополам…