Текст книги "Заговоренный меч"

Автор книги: Ильяс Есенберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Как волки из разных стай, ворвавшиеся со всех сторон в одно стадо, рычали, озирались, следили друг за другом ханы, эмиры, хакимы. Ташкентский правитель вдруг с ужасом понял, что наступила его очередь. Мухаммед-Шейбани недвусмысленно смотрел в сторону Ташкента. Правитель принялся лихорадочно искать себе союзников среди своих родственников – могольских эмиров. И, посоветовавшись между собой, могольские эмиры решили запросить помощи у казахского хана. Бурундук искренне обрадовался их посланию. Плюнув от удовольствия в ладони, он воскликнул:

– Ну, теперь повоюем!

Потом, подняв над головою Коран и соприкасаясь грудью, они дали клятвы о вечной дружбе и верности друг другу. А султан Касым был грустен. Ничего доброго не предвещала эта война казахам…

Вместе с могольскими ханами пришлось выступать на завоевания Туркестанского вилайета, который уже почти полностью принадлежал Мухаммеду-Шейбани. Первым делом хотели захватить Яссы, но там в это время находился сам Мухаммед-Шейбани с большим войском, и тогда повернули к Отрару. Бессмысленная была эта война и велась беспорядочно.

Отрар тоже не удалось захватить. Там уже сидел младший сын Абулхаира. Выросший в волчьем выводке без особых усилий постигнет тонкости волчьего дела. Он жестоко расправился с теми, кто лишь заговорил о сдаче города, отстоял его.

Пришлось разношерстному объединенному войску двинуться на Сайрам, чтобы хоть как-нибудь оправдать эту войну. По дороге начались грабежи, насилия и угон скота у мирного населения. В свою очередь, Мухаммед-Шейбани послал летучие отряды в степь Дешт-и-Кипчак, которые начали грабить и вырезать казахские аулы. Занятое осадой Сайрама, войско не могло защитить всю страну…

С обеих сторон кровь лилась рекой, смешиваясь со слезами. Сотни городов, селений и аулов были преданы огню, десятки тысяч юношей и девушек оказались проданными в рабство. На невольничьих рынках всего Востока можно было увидеть бритые казахские головы. И случилось так, что рядом продавались рабы, захваченные Бурундуком в Туркестане…

В кровавый ад превратилась казахская степь. И тогда клич прокатился по ней из конца в конец, и все от мала до велика сели на коней. Позабыты были родовые и племенные распри. Народ возглавили многочисленные безвестные батыры. Одним из них был знаменитый Одноглазый батыр, о котором слагали песни. Грозою для грабителей и захватчиков стали отряды народного ополчения. Подобно израненному тигру боролся народ за свое существование. Только теперь поняли люди то, что раньше понимали лишь отдельные дальновидные вожди и народные жырау-прорицатели. Без сильного единого государства не останется на земле казахов…

* * *

И вдруг по степи пошла недобрая весть о том, что хан Бурундук помирился с Мухаммедом-Шейбани. Мира ждали, но не теперь, когда народ встал на борьбу за свое существование. Не было человека в степи, который бы не понимал, что Мухаммед-Шейбани желает лишь получить передышку, перегруппировать свои силы и тогда уж навалиться на степь Дешт-и-Кипчак. Именно теперь, опираясь на разгневанный

народ, можно было раз и навсегда преградить дорогу в степь Абулхаировым «барсам». Но Бурундуку не было никакого дела до народа. Во многом сам вызвавший эту войну, он вдруг предпочел помириться с коварным врагом.

Величайшим ханом в истории стал считать себя недалекий Бурундук. И более сильные умы спотыкались на этом. Где уж тут было устоять простоватому степному султану, волею судьбы сделавшемуся вдруг ханом огромного степного государства! А Мухаммеда-Шейбани он посчитал равным себе. По его мнению, два таких властителя ближе друг другу, чем какой-то там народ. Импрам – масса – ничего не значит в сравнении с ханом!..

А Мухаммед-Шейбани принялся с новой силой восстанавливать Абулхаирову Орду. Все понимали, что как только увенчается успехом его мечта, казахам несдобровать. Руководимая напыщенным Бурундуком, Белая Орда не сможет устоять перед окрепшим Мухаммедом-Шейбани…

Но не только ослепление властью было причиной такого поведения хана Бурундука. В глубине души он понимал, что казахские вожди и батыры, не говоря уже о простых кочевниках, все больше склоняются к султану Касыму. Вещие слова Темир-бия продолжали звучать у него в ушах.

«Моя дружба с Мухаммедом-Шейбани быстро заткнет крикливые глотки всем этим недовольным! – думал он. – Теперь они побоятся переходить на сторону Касыма и будут беспрекословно выполнять мои веления. Чуть что, и конница Мухаммеда-Шейбани придет в степь мне на помощь. Да и моя конница всегда поможет ему справиться со своим импрамом! А чтобы скрепить нашу дружбу, я приложу свою грудь к груди Абулхаирова „барса“ и стану ему сватом!..»

Так и сделал Бурундук. Самую красивую из своих дочерей – Гулбаршын он отдал в жены «барсу» Султан-Махмуду, которого недавно взял в плен и хотел казнить и который бежал из плена ценою жизни Саян-батыра. Другую дочь – Жаухар отдал младшему сыну Абулхаира, правителю Саурана. Сорок дней продолжалось веселье в ханской ставке, после чего Бурундук отправил обеих дочерей – одну в Отрар, другую в Сауран.

За каждым шагом султана Касыма следили теперь соглядатаи Бурундука. Безоглядно раскрыв объятия лютым врагам, Бурундук продолжал негласно обвинять Касыма в измене. На разные лады обговаривали историю бегства Султан-Махмуда, речи Касыма о необходимости мира с соседями. На него же сваливали все понесенные поражения и неудачные осады туркестанских городов. Это было не ново в ханской политике того времени, да и последующих времен.

Султан Касым возмужал и научился еще лучше владеть собой. На висках у него появилась седина, и он стал как две капли воды похож на своего отца Джаныбека. Это еще больше привлекло к нему сердца людей, понявших на горьком опыте, кем был хан Джаныбек для казахов.

Однажды в юрту султана Касыма явились Каптагай-батыр и молодой Онар-батыр. Но пришли они не сами по себе, а от имени всех ведущих батыров Белой Орды. Общая сходка батыров у султана Касыма вызвала бы подозрение ханских приспешников, несмотря на то, что султан Касым по-прежнему числился главным военачальником Орды.

– Действия хана Бурундука переполнили чашу терпения казахских родов! – сказал Каптагай-батыр. – Теперь он докатился до того, что породнился с лютыми врагами, не успевшими смыть казахскую кровь со своих рук. Мы пришли к тебе, мой султан, чтобы сказать: или пусть хан вернет своих дочерей домой, или пусть уходит от нас!..

– Вы против свадьбы ханских дочерей или против мира с Мухаммедом-Шейбани? – спросил у них султан Касым.

– Не нужно нам ни то и ни другое! Хан – око народа. Стало быть, и дочери его не принадлежат ему одному. А если он хочет мира с Мухаммедом-Шейбани, то пусть тот сначала возвратит всех наших сыновей и дочерей, проданных в рабство, пусть оживит мертвых отцов и матерей!.. Если же хан Бурундук не в силах заставить своего нынешнего друга сделать это, то пусть развяжет наши руки!..

– Вы снова хотите воевать?

– Да!

– Не забыли ли вы еще, как держать пики?

– Разве не воюем мы со дня своего рождения?! Только выяснилось, что все наши жертвы были во имя того, чтобы абулхаировские последыши насладились дочерьми казахского хана!.. Кровь между нами и Абулхаировой Ордой. Мы хорошо помним самого Абулхаира и не желаем идти в услужение к его отпрыскам. На клыки Абулхаировых «барсов» хочет опереться Бурундук, чтобы переломить спину собственному народу!

– Хан не посчитается с вашим мнением.

– В таком случае и он нам не нужен. Пусть уезжает куда глаза глядят!

– Куда же ему ехать?

– Да хоть к своим родственникам!

– Вот что, батыры… Я ждал вашего прихода и отвечу с той же прямотой. Не нужно втаптывать в грязь имя Белой Орды. Пусть ошибается хан, но не ханство. Если изгнать сейчас Бурундука за то, что отдает своих дочерей в жены врагам, то над нами же будут смеяться. А в предстоящей войне опять-таки обвинят нас. А мы не настолько сильны, чтобы пренебрегать сейчас чьим-либо мнением о себе. Нужно сделать так, чтобы Абулхаировы «барсы» сами дали повод для войны. Этого ждать уже недолго. Мухаммед-Шейбани увидел, что мы слабы и разрозненны. Степь Дешт-и-Кипчак кажется ему созревшим яблоком. Остается лишь тряхнуть яблоню, что он и попытается сделать в самое ближайшее время.

– И мы все так думаем… Слишком большая пропасть пролегла между нами и Абулхаировой Ордой – куда шире она стала, чем при самом Абулхаире. Но почему не понимает этого хан? Может быть, он и не хочет понимать?

– Может быть, – спокойно подтвердил султан Касым. – Не так-то он прост, как кажется на первый взгляд. И ваши настроения ему хорошо известны. Все надежды хана на то, что если его одного не испугаетесь, то уж вместе с новыми родственниками он наверняка разделается с вами!..

– Что же делать нам?..

– Ждать и готовиться к предстоящей войне. Чем лучше подготовимся к ней, тем вернее избежим ее!..

– Но как быть с Бурундуком?!

– Рано или поздно он выйдет из игры, которую затеял. Сами события заставят его сделать это… Лучше всего будет, если он, не дожидаясь этих событий, сам уедет куда-нибудь.

– А если не захочет он уехать?

Султан Касым лишь улыбнулся в ответ, и батыры не стали больше ни о чем его спрашивать.

Прошло еще два дня, и группа главных казахских батыров во главе с султаном Касымом прибыла в ханский аул, куда поехал отдыхать от непрерывных празднеств Бурундук. Батыры не захотели больше ждать и категорически предложили султану Касыму ехать с ними.

Бурундук рассвирепел, когда услышал требование батыров. В первую минуту он хотел было крикнуть нукеров, собрать войско и разгромить аул Касыма и прочих мятежников. Но почти все казахские батыры стояли перед ним, и он смирился. Никто в степи не осмелился бы выступать против них…

Отряды султана Касыма все время маячили в виду ханского аула, пока Бурундук собирался с отъездом. Через две недели огромный ханский караван, в котором находились семь ханских жен в сопровождении семи своих аулов и пятисот нукеров, медленно двинулся в северо-западном направлении, к Сарайчику на Жаике…

Посередине каравана с почерневшим от ярости лицом ехал Бурундук. Лишь время от времени бросал он косые взгляды на огромный мешок, который везли на отдельном верблюде, и в глазах его вспыхивали торжествующие огоньки. Хоть в одном он добился успеха…

Дело в том, что в последний год Одноглазый батыр всю свою ненависть к властителям сосредоточил на одном хане Бурундуке. И когда пошли по степи слухи об изменчивых действиях хана, джигиты Орак-батыра в течение нескольких ночей отбили и угнали большую часть ханских табунов. Одних лишь чистопородных серых в яблоках аргамаков, которыми издавна славилась степь, было захвачено около пяти тысяч голов. Все кони были розданы жителям аулов, наиболее пострадавших от набегов нового ханского родича Мухаммеда-Шейбани. Вся степная беднота молилась о здоровье благородного батыра, а приехавших за лошадьми ханских туленгутов встречали насмешками.

Тогда везиры Бурундука подсказали ему старый испытанный прием, и однажды ночью два предателя из отряда Орак-батыра привезли хану Бурундуку захваченного и связанного во сне степного вождя. Сейчас Бурундук взял его с собой, чтобы надлежащим образом расправиться с ним подальше от людских глаз. Кругом рыскали джигиты из простонародья, разыскивали своего вождя и хан приказал положить закованного Орак-батыра в кожаный мешок.

* * *

Сыновья Джаныбека давно уже начали отмежевываться от Бурундука. С этой целью еще три года назад они остались на берегах Чу, а по осени откочевывали к старому отцовскому стойбищу на Каратале. Именно туда поехал султан Касым, и там была созвана всеказахская сходка вождей и батыров.

Предвидения султана Касыма сбывались. В короткий срок Мухаммед-Шейбани привел к прежнему повиновению тимуридов, владевших Мавераннахром, завоевал Андижан и Хорезм, подчинил Ташкент. Наступил час Белой Орды. По имевшимся у Касыма сведениям, Абулхаиров «барс» собрал пятидесятитысячное войско и готовился к походу на Созак и Улытау, стремясь поначалу лишить Белую Орду всех связей с внешним миром, во всяком случае с этой стороны. Обитавший в Сарайчике Бурундук лишь формально числился ханом, и все решал теперь султан Касым. Очевидно было, что Мухаммед-Шейбани попытается сыграть именно на этих разногласиях между ханом и главным военачальником.

Вернувшись по весне на берега Чу, султан Касым дал знак собирать ополчение. Он разослал во все концы степи Дешт-и-Кипчак гонцов с призывом съезжаться под знамя Белой Орды. Лишь одну фразу говорили гонцы в каждом ауле: «Если мы не отстоим Созак и Улытау, казахи будут стерты с лица земли!» Все новые и новые отряды прибывали к султану Касыму, и вели эти отряды батыры. Забылись разногласия, взаимные обиды и неурядицы. Речь шла о жизни и смерти…

А Мухаммед-Шейбани настолько уверился в том, что Белая Орда окончательно развалилась, что решился воевать одновременно на юге и на севере. Причем сам с пятидесятитысячным войском двинулся на Хорасан и Иран, а против Белой Орды направил два отдельных войска. Новый правитель Ташкента – сын Абулхаира Суюнчик – с двадцатью тысячами лашкаров двинулся в глубь степи на Улытау, а его брат Кушкинчик, возглавивший Туркестанский вилайет, осадил с тридцатитысячным войском Созак…

Появление невиданной огромной армии Белой Орды во главе с султаном Касымом и братом его Камбар-батыром было полной неожиданностью для обоих сыновей Абулхаира. И хоть еще недостаточно обучена была эта армия, но от первого натиска ее побежали регулярные войска, состоящие из опытных, закаленных в боях лашкаров. В один и тот же день были наголову разбиты оба полководца Мухаммеда-Шейбани и больше половины их войска полегло у самых подступов к степи Дешт-и-Кипчак. Оставшиеся в живых обратились в бегство, и разрозненные отряды беглецов соединились на том самом месте, откуда выступили в поход.

А конница Белой Орды продолжала преследование через безводные пески и солончаки. Тысячи трупов гнили и разлагались под туркестанским солнцем. Мало кто из выступившего войска добрался до Ташкента. Султан Касым вынужден был удерживать батыров, желавших ворваться в Ташкент и Мавераннахр. Им по простоте душевной казалось, что эта победа решила все. А султан Касым хотел, чтобы Мухаммед-Шейбани как можно дольше оставался в Хорасане и Иране. Он понимал, что Белая Орда еще не готова к решительной схватке.

Вскоре после этих событий с негласного разрешения всеказахской сходки прикочевал с Жаика со всеми чадами и домочадцами хан Бурундук. И словно вместе с ним пришли бедствия. Неслыханный джут <Д ж у т – массовый падеж скота обрушился на степь, а особенно на казахские и киргизские кочевья Притяньшанья. Зима выдалась на редкость холодной, и многие аулы оказались в бедственном положении.

Часть аулов рода дулат не смогла, как в другие годы, выехать на джайляу к Чу и Жуан-арыку. Скот был истощен, а вдобавок все взрослые мужчины, способные сидеть в седле и носить оружие, стояли под знаменем Белой Орды на туркестанской границе. Неясно было еще, будет ли Мухаммед-Шейбани продолжать свои завоевания в юго-западном направлении или вернется и всей своей мощью обрушится на степь Дешт-и-Кипчак…

Пока что оставшиеся дулатовцы заняли пустующие угодья вдоль реки Талас. Но в один несчастливый день мирные беззащитные аулы были разбужены громовым кличем: «Керей!.. Бурундук!.. Бурундук!..» Неизвестно откуда взявшиеся всадники хлестали направо и налево плетями, сбивали людей с ног, топтали лошадьми. Загорелись юрты, дикие крики, вопли, стоны и плач смешались в страшную симфонию, которую так хорошо знала степь…

Это был возвратившийся Бурундук. Узнав, что на его джайляу поселились чужие аулы, он обрадовался, что сможет хоть чем-нибудь досадить казахским родам, не пожелавшим его правления. Джайляу испокон веков считались навеки закрепленными за определенными родами, аулами и семьями. Этот порядок не смел ломать никто, даже хан. Так что султан Касым не будет иметь никакой возможности защитить дулатовцев. И полный злорадства хан Бурундук во главе полутысячи туленгутов с дубинами и плетями в руках напал на беззащитные аулы.

– Я покажу, как врываться в чужое хозяйство!.. – вопил он, возвышаясь над плачущими женщинами и детьми на своем громадном коне. – Грязные собаки! Кто разрешил вам занимать мое урочище? Воры!.. Нахальная голытьба!..

– Ведь мы же казахи, ваши подданные! – умоляли его седобородые старики. – Подождите хоть до утра и не громите наши юрты! Как рассветет, мы сами уедем отсюда!..

– Немедленно вон, или всех привяжу к хвостам!.. – заорал Бурундук и принялся хлестать камчой стариков.

От него не отставали и туленгуты. Многие аксакалы были избиты до полусмерти. Давно не нюхавший крови на поле боя Бурундук получил истинное наслаждение. Всю ночь он носился по несчастным аулам, похожий на колдуна-упыря, порастерявшего своих джиннов. Еще до рассвета все жители были выгнаны в открытую степь, а юрты их разгромлены и сожжены.

* * *

Люди шли как после вражеского нашествия, неся на плечах погибших сородичей, которых не позволили даже похоронить…

Услышав о том бесчинстве, воины-дулатовцы в приступе гнева решили пустить по ветру ханские аулы. Им вызвались помочь джигиты из других родов, которые вместе с ними плечом к плечу сражались с войском Абулхаировой Орды. И только глава рода дулат отговорил их от этого:

– В ханстве живем мы, хоть и недостойный у нас хан. Не будем же повторять беззакония, потому что конца-краю им тогда не будет. Поставим в известность обо всем султана Касыма!..

Но султан Касым уже сам скакал в ханское урочище, чтобы узнать, что там произошло. Лишь несколько батыров сопровождали его. Словно заранее узнав о его приезде, встретил Бурундук султана на краю своего аула. Хан сидел, подобный гранитной глыбе, на гигантском вороном жеребце. А позади на конях – четверо ханских сыновей, похожих на балбалы вокруг каменного идола. Все они были с ног до головы закованы в броню, литые латы закрывали им грудь, руки и ноги обмотаны кольчугой. Палицы с чугунными наконечниками свисали с боков, двуострые пики торчали над головами…

В грозном молчаливом строю встретили они приближающихся батыров. Имевший даже в обычные дни устрашающий вид, Бурундук был сейчас по-настоящему страшен. Почерневшее лицо его было давно не брито, щетина торчала, как у старого камышового кабана, глаза налились кровью…

Батыры остановились на расстоянии.

– Ассалаумагалейкум, Бурундук-хан! – поздоровались они, не слезая с коней.

Только сыновья едва заметно пошевелили губами, а Бурундук даже не ответил на приветствие.

– Подъезжай-ка ко мне, мой султан Касым, – прорычал он, помахивая дубиной. – У меня есть о чем с тобой поговорить!

Вряд ли мог остаться в живых тот, кто познакомился бы с дубиной Бурундука. А от этого человека можно всего ожидать. Чтобы исполнить задуманное, он не отказался от самых гнусных преступлений. Теперь же он походил на тарантула, умирающего от собственного укуса. И казахские батыры невольно двинулись вперед, прикрывая своими телами султана Касыма.

– Прочь с дороги, подлая чернь! – заорал Бурундук, потрясая дубиной. – Не можете вы быть посредниками между ханами! Сам иди ко мне, Касым!..

Батыры невольно опешили от такого оскорбления.

– Подайтесь назад, я сам поговорю с ним! – спокойным голосом приказал султан Касым и, раздвинув батыров, подъехал к Бурундуку.

И вдруг Касым в растерянности опустил руки. Из глаз Бурундука катились слезы величиной с лесной орех. Они пробегали по почерневшему лицу и падали в пыль. Лишь однажды в детстве видел Касым плачущего от ярости черного верблюда и невольно вспомнил эту жуткую картину. Мурашки поползли у него по спине, и он невольно отшатнулся.

Но Бурундук не обратил внимания на это. Нисколько не стесняясь своих слез и даже не вытерев их, он грозно надвинулся на Касыма.

– Оказывается, ханский титул только жжет и мучает человека, если люди отвернутся от его! – заговорил он каким-то не своим, надтреснутым и охрипшим голосом. – Почему ты не сказал мне об этом раньше?

– Такие вещи словами не объяснишь! – тихо промолвил султан Касым.

– Гнев свой хотел я излить на кого-нибудь, потому и напал на мирные аулы, – продолжал Бурундук. – И не думай, я никогда не паду к ногам этой черни с повинной. Ты это лучше других знаешь, Касым. Нет лекарства от моего недуга, раз не нужен я стал родной земле!.. Смерти заслуживает мой поступок с этими людьми, но что для меня смерть?.. Никогда я не боялся ее и теперь не испугаюсь. Самое страшное наказание выбрал я для себя, и не оставлено мне другого пути. Завтра я навсегда покину родную степь…

Он помолчал, и все молчали, понимая, какое страшное возмездие постигло этого человека, который долгое время был их ханом.

– Да, так я сделаю!.. – Бурундук горько вздохнул. – Ты не победил, и я не побежден. В Самарканд поеду я к моему зятю Мухаммед-Темир-султану. Вместо того чтобы зятя заставить переехать к себе в качестве приемного «зятя-щенка», я сам еду к нему в виде принятой из милости бездомной «дворняги-тестя»… И это хан Бурундук!.. Таким едет он в Орду врага своего Абулхаира! Разве можно придумать большую пытку для человека!..

Давай на этом закончим наш разговор, Касым. Возвращайся назад со своими батырами и не вздумай только делиться сейчас со мной своим умом, иначе весь его потеряешь вместе с умной головой… Не поминай лихом, брат мой Касым!..

Круто повернув коня, Бурундук поскакал к своему аулу. Касым грустно смотрел ему вслед. Сам он был той же крови и понимал состояние Бурундука…

Только и разговоров было в степи, что о предстоящем отъезде Бурундука в Самарканд. Люди покачивали головами. Кто хвалил его за такое решение, кто упрекал, ни никого не огорчил его отъезд. Все понимали, что хан изжил сам себя.

Однако Бурундук перед отъездом все же сотворил еще одну подлость. В темную ночь его туленгуты сожгли дотла построенный некогда по его повелению город, который так и назывался – Бурундук. «Пусть не останется и памяти обо мне на этой земле!» – сказал он.

* * *

После этого Бурундук тронулся наконец в путь. Но съехавшаяся с разных сторон толпа народа не дала и шагу продвинуться его туленгутам. Степь до горизонта была заполнена людьми, и грозный рокот прокатился из конца в конец этой взволнованной толпы.

– Нашелся он… Нашелся Одноглазый батыр!

– В доме Бурундука он… На цепи его держит Бурундук и кормит из одной миски со своим волкодавом!..

– Эй, хан, освободи нашего Орак-батыра, или останутся тут лишь твои кости!..

Впервые увидел казахов в таком состоянии, султан Касым не поверил своим глазам. Не бии и аксакалы, как обычно, вели людей, а какие-то безвестные вожди из черни. Черная кость волновалась и грозно требовала возмездия самому хану. Такого еще не случалось в степи…

На взмыленном коне примчался Касым в аул Бурундука.

– Твой аул окружен людьми, Бурундук, – сказал он. – Не упорствуй!..

– Вижу стаю грязных, лохматых дворняжек, желающих попробовать волчьего мяса! – ответил Бурундук.

– Если не хочешь захрустеть у них на зубах, отпусти сейчас же Орак-батыра!

– А если не отпущу?

– Не только твой прах, но и прах близких тебе людей будет пущен по ветру. Верь мне, что бессилен я помочь тебе на этот раз!..

Бурундук заскрипел зубами и сделал знак рукой. Туленгуты откинули полог у черной закопченной юрты, стоящей на отшибе. Султан Касым невольно вздрогнул. Рядом с громадным ханским псом-волкодавом, с которым обычно ходят на тигров, свернувшись, лежал закованный в цепи громадный человек со страшно изуродованным лицом. Тут же стояла миска – одна на двоих, и валялись обгрызенные кости. Это был Одноглазый батыр – защитник народа, известный всей степи Дешт-и-Кипчак и далеко за ее пределами. Самый большой урон нанес именно он вторгшимся когда-то лашкарам Мухаммеда-Шейбани. Тысячи людей вызволил он из плена, многие аулы спас от голодной смерти…

– Уезжай! – глухо сказал султан Касым Бурундуку, и тот на этот раз не стал ничего больше говорить…

* * *

Не прошло и месяца, как вожди и старшины казахских родов подняли на белой кошме султана Касыма. Его, как и положено, омыли в молоке сорока белоснежных кобылиц и провозгласили ханом…

К весне следующего года, когда хан Касым готовил свои аулы к перекочевке на джайляу в Улытау, к нему прибыла группа жителей Сайрама во главе с посланником хакима. Они просили о принятии в подданство, потому что не могли самостоятельно оборонять город от всех желающих разграбить его в это смутное время. Так как город издавна принадлежал Белой Орде и подавляющее большинство его жителей были кровно связаны со степью, горожане решили возвратиться именно под булаву Касым-хана. Они сказали, что раньше не сделали этого только из-за боязни перед Бурундуком.

Вскоре Касым-хан с огромным войском вошел в Сайрам, город стал подчиняться ему. Касым продолжал продвижение в Северный Туркестан по направлению к Ташкенту. Завет отца своего Джаныбека, помнил он: не может существовать казахское государство без своих южных городов. Долгая и жестокая предстояла борьба, но другого выхода не было…

Прежде всего новый хан наладил отношения с соседним Моголистаном. Еще при Джаныбеке породнилась его семья с ханом Моголистана Жунусом. Один из сыновей Джаныбека был женат на дочери Жунуса, той самой отчаянной Султан, что спасла когда-то три тысячи чистокровных коней отца ценою ночи, проведенной в юрте султана Касыма. Когда муж Султан умер, по древнему казахскому закону, она перешла в дом его брата – султана Касыма. Наконец-то исполнилась ее мечта – она стала женой Касыма!

Одного не знала прекрасная Султан, что через пятнадцать лет не станет хана Касыма, она уедет в Моголистан к своим родным и вскоре будет в четвертый раз выдана замуж за ненавистного ей с детства кашгарского правителя, над которым когда-то она жестоко посмеялась за его уродство.

* * *

Роды, кочующие вдоль Чу и Таласа, признали пока хана Касыма. И по примеру своего отца он настойчиво принялся восстанавливать единую Белую Орду. Снова ко всем казахским родам и племенам поскакали гонцы с призывом к объединению.

Тем временем события развивались своим чередом. Происходило все так, как предсказал еще Джаныбек. Покорив всю Среднюю Азию и по-прежнему не видя чересчур агрессивных действий со стороны Белой Орды, Мухаммед-Шейбани отложил дальнейшее завоевание степи Дешт-и-Кипчак и все свои помыслы устремил на Иран и прилегающие к нему страны. «Когда везет человеку, брошенный им камень катится в гору». То же происходило и с Мухаммедом-Шейбани. Одно сражение за другим выигрывал он, пока окончательно не отнял у Ирана Хорасан и Герат. Но ему все было мало, и он продолжал испытывать свое счастье. Мухаммед-Шейбани повернул свое войско к Памиру, рассчитывая легко справиться с горными, недостаточно хорошо вооруженными племенами. Но горные жители, знавшие как свои пять пальцев все тропы, оказались неуловимыми для регулярного войска. Не привыкшие к головокружительной высоте

и турьим тропам, лашкары срывались вниз и погибали на чудовищных камнях. Все пропасти были усеяны костями.

Лишь к осени выбралось войско из тысяч ущелий. Больше половины осталось в горах, и ни одной лошади не было у лашкаров. На беду пошли дожди, и великое множество людей утонуло в разлившихся реках. Сам чуть живой от тропической лихорадки, Мухаммед-Шебани с остатками своей армии еле добрался до Хорасана…

Нет, это не было уже грозное войско, перед которым трепетала недавно вся Средняя Азия. Жалкие скелеты, качающиеся от ветра, пришли наконец в Мерв. Лашкары, при одном имени которых переставали плакать дети, превратились в беспомощное сборище оборванцев. Даже оружие побросали они по дороге, и теперь несколько женщин с кочерыжками могли бы разогнать эту армию. Понимая, что пользы от такого войска мало, Мухаммед-Шейбани распустил всех по домам, чтобы дать подкормиться. Лашкары разбились на множество мелких шаек и разбрелись по всей Средней Азии, грабя, убивая и сея смуту…

В этот момент, не без подсказки со стороны хана Касыма, и появился под стенами Мерва шах Исмаил, владетель Ирана. Ничего не оставалось делать Мухаммеду-Шейбани, как принять сражение. Вот как говорили об этом историки: «Кто заставляет пить до дна чашу шербета предсмертной агонии, тот напьется сам этой отравы… Его предсмертная чаша переливалась уже через край, птица счастья улетела с его макушки, острый кинжал его притупился, потеряв былую остроту. Сколько заставлял он пить из чаши смерти других, столько же и сам отведал!..»

В этом сражении, намного не дожив до возраста своего деда Абулхаира, погиб в поединке с молодым шахом Исмаилом хан Мухаммед-Шейбани. Что ни год вторгался он в пределы Ирана, принося неслыханные страдания его народу. Теперь шах Исмаил приказал изготовить из черепа завоевателя чашу для пиров, и, как говорят в народе, вино из этой чаши становилось слаще…

* * *

А в это время хан Касым продолжал сплачивать казахские роды в единое государство и создавать регулярное войско. И хоть немало приходилось ему воевать, усиления своего ханства и его влияния в Средней Азии добился хан Касым не войнами, а умелой, сдержанной и выжидательной политикой. Продолжая дело отца, он медленно, но верно отвоевывал северотуркестанские города. Только накануне своей гибели Мухаммед-Шейбани распорядился о недопущении кочевников в степи Дешт-и-Кипчак на базары Туркестана. Тех, кто продавал им что-нибудь, ждало наказание, вплоть до лишения жизни. Так дальше продолжаться не могло.

И вот время пришло!..

* * *

День выдался ясный, солнечный. Осенний легкий ветерок шуршал пожелтевшей травой. В окружении ведущих казахских батыров всех родов и жузов стоял Касым-хан на крыльце своего дворца в Созаке.

Трехсоттысячное конное войско, на треть уже регулярное, ждало сегодня ханского знака, чтобы двинуться на врагов, которые снова появились на границах казахского ханства: с востока и юга – войска китайского богдыхана, ойротского контайчи, тимуридов, с запада – отряды крымских, ногайлинских и прочих султанов…

Касым-хан медленно обвел взглядом выстроившиеся войска. Казалось, от одного конца степи до другого неподвижно застыли железные квадраты готовой пройти перед ханом конницы, сверкали на солнце ровные ряды стальных пик, литые щиты были заброшены за спины воинов.

И вдруг, нарушая все правила, вынесся откуда-то из синей степи небольшой отряд. Во главе его скакал огромный батыр в черном панцире. Капюшон покрывал его лицо, и только узкая щель у глаз оставалась открытой. Хан сразу узнал всадника, и лицо его озарила улыбка.

– Орак-батыр!..

– Одноглазый батыр!..

Знакомое имя прошелестело по всему войску из конца в конец. «Да, если Орак-батыр захотел принять участие в походе, то это хорошее предзнаменование, – подумал Касым-хан. – Стало быть, мое дело по душе народу!»