Текст книги "Заговоренный меч"

Автор книги: Ильяс Есенберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

По существу, хан Абулхаир покончил в степи в этой формой широкого для тех времен волеизъявления. Он самовластно менял свой совет, выживая оттуда неугодных, пока не оставались в нем лишь полностью безгласые люди. К концу его правления мало кто из уважаемых людей приглашался туда.

Джаныбек не только восстановил эту форму военно-феодальной демократии, но и видоизменил ее, приспособив к новым условиям. При нем было два вида совета: первый назывался «Большой совет», а второй

– «Малый совет». На первый приглашались все без исключения вожди родов и главные бии и батыры. На нем решались наиболее важные государственные дела, такие, как объявление войны или даже избрание нового хана. на Малом совете решались более мелкие дела: распределение пастбищ и прочих земельных угодий между родами, утверждение чиновников, отчеты сборщиков податей и налогов. Здесь присутствовало обычно меньше людей – в основном те, кто имел отношение к обсуждаемому делу.

Но то, что хотел обсудить на Большом совете хан Джаныбек, раньше всего доверял он Жахан-бике и сыну Касыму, который к тому времени становился уже, по существу, соправителем своего отца. Происходило это обычно в юрте Жахан-бике.

…Солнце только закатилось, и в ханском ауле наступила обычная вечерняя суматоха. Стоял шум от возвращающегося с пастбищ скота, громко переговаривались готовящие ужин женщины, с криком носились дети. День выдался знойным, лишь к вечеру подул прохладный ветерок. Хан Джаныбек сам открыл настежь дверь юрты, Приказал страже отойти подальше и не подпускать никого.

– Сними бешмет, путь ветер остудит твое тело! – сказал он вошедшему сыну и указал на место рядом с собой.

Они помолчали, глядя, как разливает кумыс Жахан-бике. В юрте уже стало совсем темно.

– Лампу, что ли зажечь?

Услышав слова мужа, Жахан-бике отставила кумыс, прошла к стене и принялась зажигать китайскую лампу, висящую на решетке-кереге. Джаныбек задумчиво проводил жену глазами. За последние три года она слегка отяжелела, но еще больше стала походить на гордого лебедя, плывущего по озерной глади.

Джаныбек не торопясь отхлебнул глоток кумыса из тяжелой серебряной пиалы и заговорил, словно продолжая только что прерванный разговор:

– Сегодня от хана Жунуса из Алмалыка приехал человек… – Он повернулся к Касыму. – Ты, наверно, слышал весть, поступившую от сауранского хакима… – начал Джаныбек и вдруг умолк.

В тот же миг Жахан-бике, подошедшая к переметной суме, чтобы достать оттуда кресало и огниво, вскрикнула и метнулась к сыну, загородив его собой. В воздухе сверкнул кем-то брошенный кинжал, и Жахан-бике упала плашмя на ковер. Чья-то тень мелькнула у входа…

Джаныбек подскочил к двери, но за ней никого не было. В синей тьме только промелькнула тень, словно от гигантской летучей мыши.

– Схватить!

Но и часовые не смогли догнать неизвестно как проникшего к ханской юрте человека.

– Как тень иблиса!

– Растаял, проклятый!..

Услышав их голоса, сидевший спиной к двери и ничего не понявший сначала Касым вскочил и бросился к матери. Руки ее были еще теплыми. Прямо напротив сердца торчала рукоять тяжелого кинжала. Касым с силой вырвал кинжал, и материнская кровь брызнула ему в лицо, омыла глаза. Вбежавшие люди с ужасом смотрели на него, а Касым молчал. Было это молчание вернее самой большой клятвы.

Всю ночь не спали аулы – искали убийцу. Но поиски были напрасны. Лишь на рассвете с берега Сейхундарьи принесли черный шерстяной плащ, легкую шубу из лапок норки и сыромятные верблюжьи сапоги. Убийца, по-видимому, переплыл на тот берег. Люди не переставали удивляться этому. Река тут была бурной, а недавно еще больше вздулась, переполненная водой из быстро таявших ледников. «Наверно, это был не человек, а злой джинн, посланный с умыслом в нашу Орду!» – говорили люди. Однако многие безошибочно угадали по одежде, что преступник был их земляком – из степи Дешт-и-Кипчак…

С большой торжественностью была похоронена Жахан-бике, и тысячи людей искренне плакали, вспоминая ее ум, красоту и доброту. Никому в своей жизни не сделала она ничего плохого, а будучи женой хана, не чуждалась людей и вела обычный образ жизни казахской женщины. Когда прошли недельные поминки по ней, сразу постаревший хан Джаныбек снова позвал своего сына Касыма в ту же юрту, где свершилось подлое убийство. Он положил на ковер перед ним кинжал, которым была убита Жахан-бике, потом вытянул из-за пояса у сына его кинжал и положил их рядом. Касым ахнул: кинжалы были совершенно одинаковыми!

– Да, мой сын, ты не обратил внимания на это, – сказал Джаныбек. – Но что ты думаешь теперь?

– Они изготовлены одним мастером!

– Не просто одним мастером… Что еще вспомнишь ты, взглянув на свой кинжал?

– Мать как-то взяла его и сказала: «Пусть вместо твоего сердца вонзится он в мое, мой сын!» Это было тогда, когда я целовал его лезвие, давая клятвы не трогать первым Мухаммеда-Шейбани и Султан-Махмуда, своих двоюродных братьев. Вот мать и сделала то, чего желала!…

– Да, твоя мать была великой женщиной! – скорбно подтвердил Джаныбек. – Пусть же земля превратится для нее в ложе из белого пуха, ибо умерла она счастливой, заслонив сына от смерти. Какой матери еще выпало такое счастье на нашей памяти?

– Но в кого же метил этот шакал? – вскричал Касым.

– В тебя или меня. Больше никого не было в юрте. А теперь слушай. Вряд ли есть в нашей степи третий такой кинжал. Дело в том, что оба этих кинжала привез из Дамаска ездивший в Мекку ногайлинский бий. Один из них он подарил мне, а я пристегнул его к твоему поясу, когда тебе исполнилось семь лет. Другой кинжал остался в ногайлинской степи.

– Стало быть, и оттуда, с берегов Едиля не ждать нам покоя?

– Верно говоришь… Просторна, как верблюжья шкура, наша степь Дешт-и-Кипчак. Каждому хочется отрезать от нее хоть кусочек для подошвы к своим сапогам. А тем более сейчас, когда мы застряли в Туркестане и неизвестно когда еще выберемся отсюда… Нет, не сидели сложа руки все это время Темир-бий на Едиле и хозяин его Касым – султан астарханский. А на севере у нас Казань, на западе Крым. Все эти родственники недолюбливают нас за то, что степь наша широка и прекрасна. И когда в такой широкой степи растет новое молодое ханство, они начинают бояться за собственные шкуры. Алчность и страх движут ими. И этот кинжал, брошенный оттуда, говорит о многом.

– Неужто они готовятся напасть на нас?

– А как бы ты поступил на их месте? Разве не самый удобный момент сейчас для этого?.. Да, не сегодня-завтра следует ожидать их набега. Вот и подумай, что следует предпринять нам в таком положении!..

– Если с двух сторон враг, то ставку следует держать посредине, – сказал Касым. – Я читал, как поступали в таких случаях великие люди. Так сделал Искандер Двурогий, так поступили ромеи, перенеся в Константинополь свою столицу. И разве не так же сделал Батый, перенеся свою ставку в Улытау?

– Нет, Улытау далеко от тех мест, откуда прилетел кинжал, убивший твою мать. А мы здесь уже достаточно укрепились, и, если ко всему возьмем Сауран, нам какое-то время нечего опасаться за эту границу. Тем более что, уведя свою ставку из этих мест, мы сами перестанем довлеть над Абулхаировой Ордой и тимуридами. Всем им будет выгодно соблюдать с нами мир и заниматься друг другом. Да и туркестанские города увидят, что им не угрожает полное закабаление с нашей стороны. Мы могли бы раздавить их и смести с лица земли, но не сделали этого…

– Да, это правильно, отец!

– Мы оставим Сыгнак и весь вилайет под управлением Бурундука, а сами неожиданно появимся на западных границах, где меньше всего ждут нас. Они ведь предполагают встретить в степи отдельные разрозненные и беззащитные аулы. Чем плохая добыча?

– Куда же тогда следует перенести ставку на это время, отец?

– Я думаю, в город Сарайчик на Жаике. Чтобы укрепить могущество нашей Орды, следует спаять воедино всех казахов, кочующих по Едилю, Жаику, Тургаю, Жему. Мы все время далеко, и они почти оторвались от нас. А без них невозможно существование ханства уже хотя бы потому, что сразу за ними расположены враждебные нам ханства… А если нам удастся закрепиться в Сарайчике, тогда можно подумать и о союзе с Русью… Все же мы станем ближе в русской земле… Знаешь, какое тогда создадим казахское ханство? Великое… Об этом и буду говорить я перед биями и аксакалами!..

На состоявшемся Большом совете это решение хана было поддержано всеми, но в первую очередь представителями тех родов, которые имели кочевья в западной части степи Дешт-и-Кипчак. Они на собственном горьком опыте знали, что такое набеги родственных по крови ногайлинских или астарханских биев и ханов.

С наступлением зимы хан Джаныбек взял Сауран. К весне следующего года он оставил Сыгнак на попечение султана Бурундука, управление Созаком доверил своему сыну Махмуду, а Саураном – своему старшему сыну Жиренче. Сам же вместе со ставкой перекочевал на берег Жаика, осев в древней степной столице Сарайчике.

Хан Джаныбек и сын его Касым предвосхитили события. Они почувствовали это сразу после переезда на Жаик. Еще бы несколько лет, и весь запад казахской степи попал бы под ярмо крымских, казанских и башкирских владык. Кочующие там казахские роды вряд ли могли бы долго сопротивляться сильным и лукавым противникам. К тому же часть этих же родов сама склонялась в их сторону, имея уже родственные и иные связи с соседними ханствами и торговые связи с русскими князьями.

Со свойственной ему энергией и решительностью хан Джаныбек принялся и здесь укреплять власть своей Орды. Огнем и мечом прошел десятитысячный отряд джигитов Джаныбека по кочевьям тех аулов, которые пожелали признать над собой власть астарханского хана или других владык. Часть мятежников бежала со своими аулами за Едиль, в чужие пределы.

Прошло совсем немного времени, и новые тучи появились на востоке молодого казахского ханства.

После смерти Шах-Хайдара прямым наследником престола Абулхаировой Орды становился сын покойного Шах-Будаха Мухаммед-Шейбани – первенец Аккозы. Он и младший брат его Султан-Махмуд были рослые, стройные юноши, владеющие всеми видами боя и умевшие к тому же руководить сражениями. Школа лучших батыров при ставке Абулхаира не прошла для них даром. Отважные, как львы, они к тому же получили неплохое по тому времени образование в лучших среднеазиатских медресе, славившихся своими учеными и поэтами.

Бывшие сподвижники хана Абулхаира возлагали большие надежды на то, что Муххамед-Шейбани, выделявшийся более острым умом, продолжит дело своего предка и станет в этом мире новым Чингисханом.

Вывезя обоих наследников с поля боя, в котором погиб Шах-Хайдар, Карачин-багатур не отправил их в Самарканд. Время было такое, что на каждом шагу они могли быть убиты врагами или соперниками. Тайными дорогами повез Карачин-багатур юношей сначала в Астархань, а потом обратно в Мавераннахр.

* * *

По пути в ним присоединились несколько султанов и батыров, преданных Абулхаировой Орде и видящих свое будущее в ее возрождении, а затем и правители туркестанских городов Яссы, Отрара, Бухары, пока еще не взятых Джаныбеком. Все вместе решили они написать на своих знаменах имена внуков Абулхаира, чтобы восстановить разрушенный купол Синей Орды.

Таким образом, с одной стороны, тимуриды, с другой – некоторые могольские властители при поддержке и содействии бывших сподвижников Абулхаира сплотились в борьбе против ставшей для них серьезной угрозой Белой Орды. Они провозгласили Мухаммеда-Шейбани ханом Синей, или Узбекской, Орды и начали лихорадочно готовиться к войне. Пока султан Бурундук ездил гостить к хану Джаныбеку на берега Жаика, молодой хан Муххамед-Шейбани лихим налетом отобрал у него Сыгнак и начал недвусмысленно угрожать Жиренче-султану, который стоял под Яссами. Вскоре пал и Сауран, бии и аксакалы которого быстро переметнулись на сторону Мухаммеда-Шейбани. Этим были сведены почти на нет недавние успехи Джаныбека в Северном Туркестане. Мухаммед-Шейбани пока не смел двигаться в степь Дешт-и-Кипчак, но ждать этого было недолго.

Нетрудно представить себе, как восприняли все эти вести, одна за другой поступавшие из Туркестана, хан Джаныбек и его сыновья. Лишь только стала подниматься Белая Орда, как ее уже стремились уничтожить. И не случайно наступление на нее начиналось именно из Туркестана, где столкнулись интересы сразу нескольких ханств.

Да, Северный Туркестан по-прежнему оставался яблоком раздора между четырьмя государственными объединениями. Казахские ханы намеревались остаться в его городах, чтобы прикрывать свою степь и иметь выход к мировым торговым центрам. Иначе говоря, они боролись за сохранение своего молодого ханства. Одновременно оттуда, из Северного Туркестана, они могли бы держать занесенный меч над несколькими своими врагами сразу.

Могольские ханы желали владеть Северным Туркестаном, чтобы контролировать, а при случае и изгнать казахов из Семиречья, а также от своих северо-западных границ. Со смертью Абулхаира и восшествием на престол в Алмалыке прочно связанного с тимуридами Жунус-хана они уже не очень нуждались в казахском щите на своей границе, тем более что Джаныбек претендовал на руководство всеми казахами, включая и моголистанских.

Тимуриды хотели по-прежнему контролировать Северный Туркестан, чтобы главенствовать в среднеазиатской торговле со степью и восстановить великое государство Хромого Тимура.

А отпрыски Абулхаира попросту не хотели терять то, что еще недавно принадлежало им. Северный Туркестан был ключом к степи Дешт-и-Кипчак, откуда вышел сам хан Абулхаир.

* * *

Что мог предпринять в создавшихся условиях хан Джаныбек? Мог ли он продолжать оставаться на берегах Жаика, где было спокойно и просторно? Потеря Северного Туркестана низводила Белую Орду на положение второразрядного ханства без будущего, а с этим не мог согласиться никто из тех, кто хоть немного смотрел вперед!..

И хан Джаныбек, вопреки мнению многих из своего окружения, решил вернуться в Туркестан и продолжать борьбу. Не только войска, но и множество аулов повел он туда с собой. Он понимал, что лишь тогда станет Северный Туркестан полностью казахским, когда осядут на его землях целые племенные объединения…

Даже мудрый Асан-Кайгы укорял хана Джаныбека в том, что покидает такие привольные места:

Там, в степях, носятся дикие лани

И серебряная рыба играет на отмелях

великих рек,

От отъевшейся дичи шуршат прибрежные тугаи,

И люди не знают, что такое голод!..

Но у Жема-реки ты сходку не созывал,

А своей волей оттуда народ отозвал!..

Прекрасен был Уил, и вода его сладка:

Сравнить ее прозрачность можно только

со слезами радости!

Но и там, на Уиле, ты сходку не созвал,

А своей волей оттуда народ отозвал!..

Так пел Асан-Кайгы, но, вопреки ему, хан Джаныбек поступил на этот раз по-своему. Снова к берегам Чу и Сарысу решил вернуть он покинувшие их казахские аулы. Про Чу сложил Асан-Кайгы шуточные куплеты:

По обе стороны Чу – солончак,

И заболеть желудком можно, глотнув одного

лишь воздуха.

Из ножен там не выходит нож,

И мужчины, как мерины, бессильны,

Само собой разумеется, что тамошние

женщины

Двуличные и дикие злюки!..

И Каратау, где рассеял хан Джаныбек часть аулов, тоже вовсю хулил народный жырау:

Никаких там не слышно птиц, кроме зловещей

кукушки,

И зеленой травинки не увидит глаз.

На испорченный плод нам похожа земля,

Женщины – в три обхвата,

А мужчины гремят на ходу костями.

По земле и народ!..

Даже добрый конь за пять лет превращается в одра,

А у двадцатипятилетних джигитов слезятся

по-стариковски глаза.

О, Богом наказанная земля!..

Нет, Джаныбек был непреклонен. Волоча за собой хвост растянувшихся на всю степь караванов, шел он на восток. Люди ехали грустные и подавленные. Но не только о сегодняшнем дне следует думать человеку, строящему государство…

По приезде хан Джаныбек немедленно начал готовиться к сватке с воскресшей Абулхаировой Ордой. На город Сыгнак вновь двинулось войско. В окружении джигитов Саян-батыра ехал посредине его хан Белой Орды, не зная, что глаза его в последний раз видят встающее солнце.

На широкой равнине между Саураном и Яссами встретились войска Джаныбека и Мухаммеда-Шейбани. На этот раз не было никаких поединков. Прямо с марша бросил вперед свою конницу хан Джаныбек. Страшным тараном прошла она сквозь три линии лашкаров. И здесь Джаныбек не выдержал. Забыв, что ему уже шестьдесят лет, он вскинул на дыбы своего коня и помчался в бой. Не было в степи лучшего коня, чем у самого хана: джигиты Саян-батыра едва поспевали за ним, и вскоре на добрых двести шагов вырвался вперед Джаныбек. В тот же миг с обоих боков наперерез ему устремились на своих текинских лошадях лашкары-сельджуки из личных телохранителей Мухаммеда-Шейбани, которыми командовал могучий Аксофы-ходжа. Три раза вплотную приближались они к продолжавшему нестись вперед хану Джаныбеку, и трижды валились в сторону от него перерубленные чуть ли не пополам туловища и катились головы в высоких косматых папахах. Но на четвертый раз сам батыр Аксофы-ходжа оказался рядом, и, пока хан Джаныбек замахивался налево, он справа нанес ему страшный удар палицей. Вместе с конем рухнул на жесткую, потрескавшуюся землю хан Белой Орды…

В этот момент словно смерч налетел и закружил все вокруг. Это догнавшие своего хана джигиты Саян-батыра обрушились на кружившихся вокруг тела хана Джаныбека лашкаров. В короткое мгновение лашкары были изрублены в куски, а сам Мухаммед-Шейбани, прискакавший, чтобы увидеть мертвого врага, едва избежал плена. Его спас Аксофы-ходжа, промчавшийся мимо и увлекший за собой ханского коня.

А поникшие в глубоком горе казахские батыры уже и не преследовали отступивших врагов.

Они подняли с земли тело своего хана и ускакали с ним далеко в степь…

Сама с собой прекратилась эта битва. Мухаммед-Шейбани отвел свое поредевшее войско за крепостные стены в Яссы, а казахи остались в степи. Завернув тело своего хана в белую кошму, они погрузили его на белого верблюда и двинулись в город Созак, которым правил второй сын Джаныбека – Махмуд. Рядом с мавзолеем Абулхаира с голубым куполом был воздвигнут точно такой же мавзолей, в который лег Джаныбек. Два волка, которым при жизни было тесно вместе в бескрайней степи Дешт-и-Кипчак, теперь молча переносили свое соседство. А люди, приходившие помолиться сюда, вскоре воздавали уже одинаковые почести обоим…

* * *

Когда прошло положенных сорок дней траура, бии и вожди Белой Орды подняли на белой кошме в знак провозглашения ханом отважного и сурового батыра Бурундука. Пришла по старшинству его очередь занять ханский престол…

Не успели отпраздновать это событие, как Султан-Махмуд, младший брат Мухаммеда-Шейбани, двинулся на город Созак во главе огромного войска, собранного с разных концов Мавераннахра, а также предоставленного могольскими ханами и тимуридами. К нему присоединились большие отряды из Ташкента, Яссы и Отрара. Снова кровь лилась рекой, но вынужден был отступить от Созака воинственный внук Абулхаира.

Результатом этих сражений было все большее разделение родственных народов на две орды.

* * *

Помрачнел и возмужал в эти месяцы султан Касым, который рано или поздно должен был стать ханом. Смерть матери, заслонившей его своим телом, а потом смерть отца в бою потрясли его.

Далеко в степь уезжал султан Касым, когда одолевали его думы. Бескрайние просторы успокаивали разгоряченную голову, ветерок уносил ненависть и злобу. Нет, никогда не нарушит он данную матери клятву, ибо ничего нет страшнее для имеющего душу человека!..

«Но это нетрудно делать, пока я лишь простой исполнитель приказов Бурундука, – подумал он. – В один прекрасный день поднимут меня на белой кошме, и кого из людей станут интересовать мои клятвы? Действий потребуют они от меня. А кто сейчас основной враг нашей Орды, как не мой двоюродный брат Мухаммед-Шейбани?»

Этот год выдался особенно тяжелым для султана Касыма. Дважды приходилось ему уступать в бою с военачальниками Мухаммеда-Шейбани. Не слишком-то умный Бурундук в самый невыгодный момент заставлял его вступать в бой. Хан Бурундук был из тех безрассудных степных полководцев, которые вступают в битву, лишь увидят врага. Их не интересуют последствия, а бегут они от врага с такой же легкостью, как и нападают на него. Именно эта кочевая безрассудность приводила их в конечном итоге к поражению. Нет, не так должны вести себя настоящие ханы!..

Тревожило султана Касыма и другое. Все больше и больше стекалось к отряду Одноглазого Орака бедных людей и беглых батыров со всей земли Дешт-и-Кипчак, и все чаще стал он угонять табуны богатых и знатных, не разбирая, какой орде принадлежат они. Эти его действия выражали озлобление народа против имущих. Султан Касым увидел в набегах Орака действия, разлагающие единство нового ханства, и намеревался напасть на его отряд и уничтожить раз и навсегда. Касым искал случая встретиться с Ораком, но такой случай не представлялся. Орак был слишком недоверчив к ханам и султанам и умел от них скрываться.

Мало того, неуловимый Одноглазый батыр, объявивший войну всем ханам, стал особенно лютовать после смерти своей суженой Аккозы. В эту зиму он угнал два главных табуна, принадлежавших самому Касыму и выпасавшихся на берегах Каратала. Говорили, что Орак-батыр роздал этих лошадей жителям бедных аулов вокруг Аральского моря. Предлагали поехать туда с большим отрядом и возвратить их, но султан Касым отказался от этого. Он знал, что станет ханом, и не с карательного набега на подвластные аулы следовало начинать ему свою деятельность…

Пришла в эту зиму и радость в юрту султана Касыма. Никогда степные султаны не жаловались на недостаток детей, но Касым почему-то особенно обрадовался рождению сына Хакназара. Может быть, угадал он, что именно этому сыну завещает он потом дело всей своей жизни…

А пока что, несмотря на постигшие его убытки, султан Касым по случаю рождения сына закатил пир на полстепи с борьбой, конными играми и раздачей богатых подарков.

– Батыр Орак знал, что родится у меня такой замечательный сын! – заявил, смеясь, султан Касым на этом пиру. – Пусть разданные им лошади будут моим подарком людям во славу Хакназара…