Текст книги "Хан Кене"

Автор книги: Ильяс Есенберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Перовский почти кричал. Генс молча слушал, склонив голову. Потом так же молча подал военному губернатору какую-то бумагу.

– Что это? – спросил Перовский.

– Ответ Кенесары на мое письмо…

История эта длилась уже долгое время. Прекрасно зная о соглашении между графом Перовским и Кенесары, князь Горчаков продолжал считать примкнувшие к Кенесары аулы враждебными и поступал с ними соответственно. Князь, самолюбие которого было уязвлено благоволением Николая I к Перовскому и его восточной политике в предыдущий период, писал военному министру Чернышеву. «Разбойники – сыновья Касыма-тюре обманывают Россию, заверяя о своем подданстве, а на самом деле усиливают свои преступные действия, направленные против Его императорского величества» Перовскому он писал прямо:" Или же отодвинь своего Кенесары подальше от сибирских границ, или позволь уж мне покончить с ним в его берлоге!.."

Перовский в свою очередь отвечал Горчакову: «Я не могу прийти к заключению о виновности подведомственного мне султана Кенесары, ибо со времен подчинения его Оренбургскому военному губернаторству он не совершил каких-либо враждебных действий, вызывающих возмущение наших подданных. Версия же о его грабительстве основана на показаниях некоторых кайсаков из числа его недоброжелателей. Эти сомнительные свидетельства не в силах доказать виновность Кенесары».

И все же председатель Оренбургской пограничной комиссии генерал Генс, чтобы уточнить некоторые моменты из письма Горчакова, направил специальный запрос Кенесары. Принесенное им письмо было ответом беспокойного султана на этот запрос.

Перовский начал читать его вслух:

«С тех пор как Его императорское величество осчастливили нас амнистией, я не поднимал руку против России. В том, что я невиновен, свидетель – единый для всех Бог. Мои враги хотят опорочить меня перед Вами, но если Вы потребуете, я готов доказать на деле свою верность России. Враги мои зло ненавидят меня и не переносят Вашу благосклонность ко мне…»

Перовский вернул письмо Генсу:

– Безусловно, он говорит правду. Однако ж у него много недругов, которые без вины сделают виновным. Князь Горчаков, конечно, молодец в этом, но первые доносчики – сами казахские султаны…

– Восемь из них Кенесары считает своими самыми заклятыми врагами. Еще в одном из первых писем к нам он предупреждал о них…

– Кто же они?

– Из подчиненных Горчакова – Конур-Кульджа Кудаймендин, Кульжан Кучуров, Аккошкар Кишкентаев, а также Жаугашар. Из наших подчиненных – Ахмет Жантурин, бий рода жаппас хорунжий Жангабыл, бий рода жагалбайлы Кукир и, наконец, созакский датка Бабаджан…

– Значит, во всех жузах и государствах у него враги.

– Выходит, что так… Помимо понятных в их нынешнем состоянии межродовых распрей, он обиняет их еще в потере достоинства перед Россией и Кокандом, в притеснениях по отношению к другим родам. Хоть и он хорош гусь, но там немало правды в его письмах. Самое плохое, что все эти ага-султаны обирают единоверцев, прикрываясь нашим именем и солдатами. Вот и получается в конце концов, что во всем виновата только Россия!..

Снова оба замолчали…

Главных врагов у него двое – Конур-Кульджа и наш Ахмет Жантурин… – Генс развел руками. – Он не успокоится, пока не срубит им головы…

– Или они ему…

Только нашими руками. Или еще чьими-нибудь. Дело в том, что, хотим мы этого или нет, основная масса казахов считает сейчас поставленных царем ага-султанов предателями, а Кенесары для них вождь. Горчаков же и другие радетели твердого курса только способствуют такому пониманию. Так что без нас им не справиться с Кенесары. Ведь не случайно его джигиты жизнь отдают за него. Даже этот башкир Батырмурат недавно подставил себя под удар сабли, направленной на Кенесары!.. Наши султаны-правители недаром его как огня боятся!..

Вошел адъютант Перовского.

– Приехал султан-правитель Ахмет Жантурин, – доложил он. – Просит аудиенции…

Перовский с Генсом переглянулись.

– Впустите его!

Султаны-правители восточного берега Жаика Ахмет Жантурин, Арыстан Жантурин и Баймагамбет Айшуаков были наиболее приближены к Перовскому. Именно через них пытался он проводить в степи свою политику. Но они не раз обращались к нему с просьбами об изгнании Кенесары с территории, относящейся к Оренбургской губернии. Перовский посмеивался, понимая всю подоплеку их просьб. В конце концов для Российской империи, которую он представляет, безразлично, какой султан правит казахами – Ахмет Жантурин или Кенесары Касымов. Главное – умиротворить степь, заставить при помощи гибкой политики служить российским интересам всех деятельных людей, включая Кенесары. В Петербурге возобладало сейчас другое мнение…

* * *

Вошел Ахмет Жантурин, рослый и очень смуглый даже для степняка человек с широкими ноздрями и большими мутными, как у быка, глазами. Он был в мундире подполковника русской армии, и не только потому, что являлся ага-султаном. В свое время он закончил Оренбургское военное училище, служил в гарнизоне. Войдя, Ахмет Жантурин четко взял под козырек.

– Ваше высокопревосходительство, подполковник Жантурин явился по вашему вызову!

Перовский подал ему руку, предложил сесть.

– Знаете ли вы, султан Ахмет, что Кенесары воюет сейчас с кокандцами?

– Так точно, знаю, ваше превосходительство!

– А почему он решился на это? Может быть, это подсказано хивинцами, чтобы ослабить Бухару и Кокандское ханство? Что вы слышали об этом?

– Слышал кое-что… – Ахмет Жантурин усмехнулся краем губ. – Конечно, Кенесары не такой уж дурак, как думают некоторые. После того, как Нурасулла-мясник убил Мадели-хана и унизил Коканд, Кенесары стал вести тайные переговоры с хивинским ханом, обещая отвоевать для него казахские земли по Сырдарье, находящиеся под властью кокандцев…

– Зачем же это понадобилось ему?

– Чтобы не дать усилиться эмиру бухарскому Нурасулле… Хивинский хан Аллакул прислал в дар Кенесары прекрасного аргамака с дорогим седлом и пятнадцать хивинских ружей с серебряной отделкой. Считая, что заручился полной поддержкой Кенесары, он объявил войну Бухаре. Вы знаете, что выиграл от этого только Коканд. Пока хивинский хан воевал с эмиром бухарским, жители Коканда восстали против эмира и объявили ханом тихого и набожного Шерали, родственника убитого Мадели-хана. Воспользовавшись слабостью Кокандского ханства, Кенесары и решил, что пришла пора присоединить к себе семь тысяч казахских семейств, подчиняющихся ташкентскому куш-беги… По полученным мной сведениям, он захватил уже Яна-Курган, Жолек и Ак-Мечеть. В настоящее время идет битва за Созак. А пока что освобожденные Кенесары казахские аулы начали откочевку в наши пределы…

* * *

– Чем же это плохо для нас? – Перовский недоуменно посмотрел на Генса. – Если в тысяча восемьсот тридцать четвертом году сын Касыма-тюре Саржан отторгнул от России сорок тысяч дворов казахского населения, то сегодня другой его сын возвращает часть их обратно. Разве не означает это успех российской политики?..

– Нет, это означает победу Кенесары! – сказал Ахмет Жантурин, сразу помрачнев. – Сейчас под властью Кенесары находится большинство из родов найман-баганалы, аргын, табын, тама шекты, шомекей, байбакты и многие люди других родов. Всего это пять тысяч аулов, или добрых двести пятьдесят тысяч дворов. Если он прибавит к ним еще семь тысяч дворов, обязанных ему освобождением от кокандского ига, то станет еще сильнее. А Кенесары, пока живой, никому не покорится, в том числе и России. Он сам хочет властвовать над всей степью!..

– Что за неумное стремление к власти!.. Зачем это нужно ему?

Тут же Ахмет Жантурин с удивлением посмотрел на графа Перовского. Во взгляде его было искренне недоверие – притворяется военный губернатор или действительно не понимает всей сладости неограниченной власти…

– Он мечтает о временах Аблая и желает стать полновластным ханом казахов…

– Что же, это закономерное желание для аблаида… – Генс потер лоб, встал и прошелся по кабинету. – Разве не того же хотел в период раздробленности любой из наших Рюриковичей? И разве мало народной крови было пролито для осуществления этих желаний?.. Вы только что сказали, что под властью Кенесары находятся в настоящее время двести пятьдесят тысяч казахских дворов. Если считать по четыре человека в каждой юрте, так и получается миллион человек. Вот я и задаю себе вопрос: неужели миллион людей воюет лишь за то, чтобы утвердить какого-то Кенесары на ханском престоле?.. Нет, так в истории не бывает. Дело здесь куда более серьезное. Тут целый народ недоволен вводимыми нами порядками. Любой народ всегда желает свободы, а люди вроде Кенесары подстраиваются к такому движению. И они выигрывают, если не теряют головы!.. Чаще всего происходит сделка за счет народа…

– Нет, на это он не пойдет!

– Почему же!

– Из гордости! – ни на минуту не задумавшись, ответил Ахмет Жантурин.

– Хорошо, мы будем вынуждены сломить Кенесары. Но в чем провинились многие простые казахи, увидевшие в нем своего вождя и устремившиеся за ним? Сколько невинной крови должно будет пролиться в этой несчастной степи!…

– Пусть не лезут, куда их не просят!

Столько неприкрытой злобы было в словах султана-правителя Жантурина, что Генс осекся на полуслове… Он, не имеющий отношения к этому народу, печется о простых казахах, не желая бессмысленного пролития крови. А тут сам казах готов пролить море невинной крови, только бы сокрушен был его личный враг!.. Теперь понятно, почему ненавидит народ своих ага-султанов, прячущихся за нашими штыками. Недаром его отца – старого Жантуру – на глазах у всех зарезал простой казах. Как бы и с сыном не случилось такого!..

Перовский опустил на стол ладонь правой руки:

– Мы долго пытались усмирить Кенесары без пролития крови. Поскольку такая возможность исключается, то мы полны решимости применить военную силу. Однако же только в качестве вспомогательного отряда к войскам верноподданных султанов… Найдутся ли у вас возможности для разгрома и полной ликвидации мятежа Кенесары Касымова?..

Глаза султана-правителя Ахмета Жантурина сверкнули от радости.

– Хватит у нас сил!.. Ежели у Кенесары сейчас имеется на конях восемь тысяч джигитов, то мы наберем поболее. – Он принялся загибать пальцы на левой руке. – Мы, двое сыновей благородного Жантуры – я и Арыстан, выставим три тысячи сарбазов. Наш дядя, султан-правитель Баймагамбет, – две тысячи всадников. Бии родов торткара и жагалбайлы, проживающих по Ори и не примкнувших к мятежу, благородные Жангабыл Жаппас-оглы, Кукур и Бигажан дадут каждый по тысяче крепких людей. А если еще ненавидящий Кенесары кипчакский бий Балгожа даст тысячу, то сколько это будет?.. Надеемся, конечно, что и ваше высокопревосходительство выделит батальон-другой ваших доблестных войск!…

Ахмет Жантурин перегнулся через стул, заглядывая в лицо военного губернатора. Сквозь муть его глаз светилась победоносная примитивная хитрость. Перовский невольно поморщился и еще раз опустил ладонь на стол:

– Та-ак!..

– Да, ваше высокопревосходительство, тогда мы к осени придушим их и без помощи сибирских линейных войск! – Он все знал и не скрывал этого. – Одними нашими силами сокрушим супостата, и ваше высокопревосходительство смогут лично доложить государю о столь знаменательной победе!

Ахмет Жантурин говорил с тем «патриотическим» пафосом, который вошел в моду при николаевском дворе вместе с девизом «православие, самодержавие и народность». И как быстро унюхал кайсацкий султан-правитель этот дух! В Оренбурге русские офицеры еще стеснялись столь верноподданнически проявлять себя…

– Хорошо! – быстро сказал Перовский. – Пусть вечером придут другие султаны, тогда и решим…

Ахмет Жантурин козырнул, четко повернулся и вышел.

– Каков мерзавец! – с легким оттенком восхищения воскликнул военный губернатор, едва за ним закрылась дверь. – Этот тебе мать родную продаст, а мы на нем благополучие Российской империи пытаемся строить! Нет, по мне уж лучше с Кенесары иметь дело!.. Но с какой легкостью распоряжается этот Жантурин своими людьми. Словно баранами на ярмарке!..

– А мы чем лучше, Василий Алексеевич? – возразил Генс. – Что же касается казахов, то это достойный, но очень несчастный народ.

Генс уже собирался уходить, но вошел раскрасневшийся ясноглазый адъютант и таинственным тоном доложил Перовскому:

– Там, ваше высокопревосходительство, две такие красавицы киргизки, что весь гарнизон сбежался…

– А зачем они здесь? – спросил генерал Перовский, невольно приосаниваясь и подкручивая ус.

– С вашим превосходительством желают увидеться. Одна по-русски совсем чисто говорит, как мы с вами…

Перовский с Генсом переглянулись.

– Ладно, приглашай!..

Вошли две женщины, молодые и действительно настолько красивые, что оба генерала невольно встали. На голове одной из них было саукеле, что означало недавнее замужество. Одеты они были не слишком богато, но со вкусом, который угадывается по любой, самой непривычной для глаза одежде. На них хорошо сидели бордового цвета вельветовые камзолы, под которыми виднелись платья с двойными оборками из того самого азиатского шелка, который стал предметом разговора с самим царем. Ноги были обуты в ярко-оранжевые юфтевые сапожки на высоких каблуках. Вторая девушка, судя по лисьей шапке с перьями и серебряному поясу, тоже относилась к сарыаркинским казашкам…

– Здравствуйте, господа!

Это сказала первая звучным голосом на чистом русском языке и так непринужденно, что оба генерала не знали, как вести себя дальше. Другая, по-видимому, не говорившая по-русски, поклонилась, прижав по сарыаркинскому обычаю обе руки к сердцу.

– Здоровы ли, голубушки? – заговорил по-казахски Генс, обращаясь к той, которая не знала русского языка. – Откуда вы приехали и как ваши имена? Из какого рода вы?

Теперь удивились женщины. Русский генерал говорит не хуже их по-казахски. Старшая посмотрела на военного губернатора, поняла, что он не понимает по-казахски, и снова заговорила по-русски:

– Меня зовут Алтыншаш, а эту девушку – Кумис. Мы из аула Кенесары…

У Перовского мелькнула мысль, что он, по-видимому, не ошибся в происхождении шелка, из которого были сшиты их платья. Дорого же будет стоить этот шелк Кенесары… Впрочем, он подходит им не хуже, чем фрейлине Макеевской. Говорят, у царя за эти дни появилась новая фаворитка. Интересно, какие у нее вкусы…

* * *

– Где же вы так хорошо научились разговаривать по-русски? – с интересом спросил Генс.

Алтыншаш подробно и обстоятельно рассказала историю своей жизни, не скрыв даже историю предательства Ожара. Услышав, чья она дочь, и еще раз подивившись ее чистому произношению, Перовский в свою очередь осведомился:

– О чем же вы хотите просить меня, дитя мое?

– Ваше сиятельство, я приехала к вам, будучи наслышана о вашей справедливости. – Она вытерла невольно выступившие слезы. – В прошлом году вы добились у его императорского величества амнистии по отношению ко всем близким и родственникам султана Кенесары. Я не осмеливаюсь просить о столь высокой милости к моим братьям и сестрам, сосланным в Туринск. Умоляю вас хотя бы помочь мне узнать об их здоровье!..

Генс отвернулся, не в силах сдержать острой жалости по отношению к этой благородной плачущей женщине. Горький комок подступил у него к горлу.

– А эта девушка с вами? – спросил Перовский.

– Она тоже взывает к вашей справедливости! – сказала Алтыншаш. – Я выросла среди русских и знаю, что подлинный русский человек никогда не пройдет равнодушно мимо чужого горя. С жалобой на изверга и насильника Конур-Кульджу приехала она к вам. Ага-султан Конур-Кульджа Кудаймендин, носящий мундир русского офицера, кроме всего прочего убийца ее отца!

* * *

Она разволновалась, но тем не менее рассказала всю историю Кумис, начиная с грязного насилия над ней в отцовской юрте, совершенного Конур-Кульджой.

– Какое варварство! – воскликнул Генс по-французски.

– Закон степи… – развел руками Перовский, тоже перейдя на французский язык.

– Но мы надели на это чудовище мундир русского офицера. Эта женщина права!…

– Ох, мой милый Генс вы не бывали при дворе!..

Это само вырвалось у Перовского, и он с опаской посмотрел на Алтыншаш. Она, кажется, поняла, что он сказал…

– Вы что, и по-французски понимаете? – спросил он у нее.

Посмотрев ему в глаза она отрицательно покачала головой. Алтыншаш не смогла бы объяснить, почему она это сделала. Может быть, ей жалко стало этого так испугавшегося своих слов человека. И еще она поняла, что не все зависит от него. Что-то страшное, тяжелое давило здесь всех – даже этих генералов с блестящими эполетами. Оно раздавило и ее отца с дядей, приставило к ней мужа-предателя… Она понимала по-французски, потому что выросла в доме сибирского генерала Фондерсона. А там говорили только по-французски, даже с прислугой…

Перовский все еще недоверчиво смотрел на нее, но Алтыншаш уже взяла себя в руки.

* * *

– Что же мы сможем сделать для них? – спросил по-французски Генс, словно бы не сомневаясь в сочувствии Перовского к горю этих женщин.

– О судьбе родственников этой милой женщины мы справимся, послав запросы в соответствующие инстанции. А что можем сделать мы Конур-Кульдже? Это же человек князя Горчакова. Одному Богу ведомо, что творится у него в Сибири и с русскими-то. Знаете, наверно, какие слухи об этом ходят. А уж об инородцах и говорить не приходится… Следует видимо успокоить как-то ее, обещать разобраться…

– Разве представится им еще когда-нибудь возможность приехать в Оренбург?.. Не будут ли они всю жизнь думать, что мы попросту обманули их?

– Обман в утешение не есть обман. Пока что это облегчит им душу, а потом сами поймут, что не в наших силах было помочь им. – Перовский невесело усмехнулся. – Им еще и не то предстоит подумать о нас. Пусть уж привыкают!

– Нет, я не могу пойти на это, Василий Алексеевич! – твердо сказал Генс. – Пока я русский генерал. Они с надеждой пришли к нам. Чем еще послужим России, если более великое не в наших силах. Пусть же знают в степи, что не все русские генералы таковы, как Горчаков. Льщу себя надеждой, что этот небольшой, но благородный народ не забудет хоть того малого, что сделаю!

– Что же вы намерены предпринять?

– Попытаюсь через департамент по азиатским делам выяснить поначалу, где находятся родственники этой женщины. А мерзавца Конур-Кульджу потребую отдать под суд!

Перовский грустно покачал головой:

– Неужели вы до сих пор не убедились в великом рвении и расторопности российской канцелярии? Да пока придет ответ, они трижды успеют состариться и почить в могиле со своими надеждами!

– Не вернутся они боле, если уедут назад в степь. А что начнется там сейчас, вы не хуже моего представляете. Пусть поработают в моем приюте на благо своего народа. Я же, со своей стороны, постараюсь поторопить инстанции…

– Пусть будет по-вашему!

Перовский невольно улыбнулся, поняв замысел Генса. На свои небольшие средства открыв приют для казахских детей-сирот, тот давно уже искал для него воспитательниц, владеющих казахским и русским языками…

Генс повернулся к женщинам, заговорил по-казахски:

– По вашим просьбам придется сделать запросы в другие города. На это уйдет время. Но вам в ожидании ответа надо будет где-то жить, что-нибудь делать. У меня живет много оставшихся без родителей детей, за которыми нужно смотреть, учить их. Согласны ли вы взяться за это трудное дело?

* * *

Вся степь знала о добром русском начальнике, собиравшем и дававшим приют оставшимся в это тяжелое время без родителей казахским детям. Даже живя в Омске, Алтыншаш слышала об этом человеке. Она подумала немного и кивнула:

– Хорошо!

Она тоже не хотела обманывать этого благородного человека. Но она была дочерью казненного батыра Тайжана, там, далеко в степи, сражался ее муж Байтабын, и были те, кто стал ей близок. Алтыншаш должна была сообщить, что здесь готовится против них… Даже спутница ее, Кумис, не знала об этом…

В тот же день генерал Генс привез их в свой приют, познакомил с детьми. Много их было там, и разных возрастов. Сама выросшая без материнской ласки, Алтыншаш расплакалась, увидев этих детей, и до ночи не могла отойти от них.

Вечером того же дня Генс отправил все необходимые письма по делу обеих женщин. По личному поручению военного губернатора Перовского он написал также послание к Кенесары с категорическим приказом немедленно прекратить любые военные действия против Кокандского ханства и возвратиться со всеми подданными в границы Российской империи.

Кенесары получил это послание в день взятия Созака. Несмотря на восемнадцатый штурм, он готовился уже через день выступить на Ташкент. С Россией шутки были плохи. Ему теперь ничего не оставалось делать, как заключить мир с Кокандским ханством и вернуться в российские пределы. Лютая злоба на оренбургских генералов, одним росчерком пера разрушивших его планы, бушевала в сердце Кенесары.