Текст книги "Хан Кене"

Автор книги: Ильяс Есенберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

II

В огромной пустой белой юрте, словно тигр, попавший в клетку, ходил Кенесары. Он всегда так делал: хмурил жесткие брови, стискивал правой рукой рукоятку родового кинжала и много ходил, когда нужно было решиться на что-нибудь важное. Он и вправду был похож в такие минуты на хищного зверя: шея его напрягалась, шаги становились неслышными, глаза горели недобрым огнем. Боясь его гнева, никто в это время не нарушал его покой. Страшно было подвернуться ему под руку, когда он находился в таком состоянии…

Сегодня это продолжалось особенно долго. Шинель с полковничьими эполетами, которую по наследству носил Кенесары, была лишь наброшена на его плечи, и полы ее развевались на поворотах.

Вчера с берегов Сырдарьи прибыл лазутчик. Он привез известие, что куш-беги Бегдербека перевели в Аулие-Ату, а на его месте временно сидит Ляшкар. Положение казахов в связи с этим сильно ухудшилось, и можно рассчитывать на взрыв. И еще один интересный слух передал приехавший человек: якобы Мадели-хан, правитель Коканда, вступил в преступную связь со своей мачехой. Дело было не в соблюдении закона, а в том, что это получает огласку. Значит, кому-то выгодно свалить хана Коканда, а это следует иметь в виду…

Не судьба сырдарьинских казахов беспокоила султана Кенесары, а то, как можно использовать создавшееся положение для пополнения войска. Нужно подождать, пока окончательно созреет кокандский нарыв, и тогда уже действовать наверняка. К пятидесяти тысячам последовавших за ним дворов может прибавиться еще сто, а то и сто пятьдесят тысяч. Это уже серьезная сила!

А что, если созрел уже нарыв, и он напрасно медлит… Долго ли будут продолжать верить ему люди, которых он с таким трудом собирал весь этот год под свое знамя? Кто угадает, не начнут ли завтра они расходиться по всей степи. Ведь это же казахи. На многотысячный и плохо поддающийся управлению табун похожи они. Такой табун мчится по степи и все может снести на своем пути. Но если враг уловит тот единственный, знакомый опытным табунщикам момент и в нужном месте испугает его, то табун отхлынет назад. Тогда ничем уже не остановишь его: ни уговорами, ни плетью…

Нет, ни в коем случае нельзя допустить этого. Поэтому – больше шуму и крику сзади, чтобы обеспамятевший табун уже не видел ничего перед собой и мчался только вперед, без оглядки, заполняя теплыми телами рвы и овраги, сметая любые заслоны!

До сих пор его джигиты громили лишь аулы враждебных ему султанов, грабили караваны на пути между Ташкентом и Кара-Откелем, участвовали в стычках с небольшими отрядами царских войск. Только на днях был захвачен большой караван купца Строганова вместе с охраной, которая стреляла по его сарбазам. Теперь пришло время перейти к более серьезным действиям. Этого ждут от него все, ждет чернь. Ведь не для нападений на караваны пошла она за ним. Если не показать сейчас людям, что он решился на большое дело, они отшатнутся от него, пойдут своим путем…

Да, пришла пора действовать! На его послания даже не отвечают, и в степи знают об этом… Несколько таких посланий направил он за это время западносибирскому генерал-губернатору князю Горчакову с предложением переговоров. Силы его все возрастали, и он рассчитывал, что царское правительство начнет наконец считаться с ним.

Последнее послание было отправлено совсем недавно: в начале месяца мамыр в год собаки, или же в мае 1838 года, по русскому летоисчислению. Он написал его сразу по возвращения в Сары-Арку после зимовки на берегах Чу и Сарысу. Верные люди – Табылды Аоктыулы и Кошимбай Казангап-улы – повезли это важное письмо в Омск. Каждое слово из него помнил он и теперь, шагая из угла в угол, повторял…

"Его сиятельству господину генерал-губернатору от Кенесары Касым-оглы из дома хана Аблая… Послание…

Доводим до Вашего сведения, что я стремился установить мир и согласие между нашими двумя царствами. Однако ж, как нам стало известно, Ваше сиятельство подозревают, что мы переманиваем на свою сторону Ваших людей. Я хочу сообщить Вам: без нашего согласия Вы построили уездные города на землях, принадлежащих моему деду – хану Аблаю, ввели свои налоги, поставив моих подданных в невыносимые условия. Мы недовольны этим и не можем продолжать оставаться в вашем подчинении, пока не будут отменены эти налоги. Как бы Вы себя чувствовали, если бы то же самое случилось в Российском царстве? Вы должны понимать наше положение.

По принадлежащему мне праву я присоединил к себе казахов Баян-Аульского, Каркаралинского и Акмолинского округов. Уповаем на Бога при этом, что объединение наших земель будет продолжено. Было бы лучше всего, чтобы мы продолжали существовать самостоятельно, и тогда не было бы у вас более добрых соседей.

По дошедшим до меня слухам, Вы ставите перед собой задачу нарушить наши отношения с Кокандом и Бухарой. Но, как единоверцы, они обязаны помогать нам…

Как было бы хорошо, если бы мы жили в дружбе и согласии… Однако ж уездные начальники ездят по степи и под видом законных сборов на проведение выборов отбирают у казахов лучших лошадей, вещи и ценности. Несмотря на закон о неприкосновенности личной собственности кочевников, уездные чиновники не принимают никаких мер к вымогателям, допускают беззакония, грабеж и насилие. Ведь немало времени прошло, как Ваши люди угнали с собой жену, двух снох и дочь казаха из Жортуыльской волости Азанбая, а также одну вдову. О месте, где находятся они сейчас, ничего не известно…

Для того чтобы сохранить вечную дружбу и мир между нами, я требую от Вас следующих действий:

1) Прекратить строительство Актауской крепости.

2) Срыть уже построенный город-крепость Акмолинск.

3) Закрыть все правящие учреждения на принадлежащей нам земле.

4) Выпустить из тюрем всех арестованных наших подданных, а также двух наших людей, посланных к султану Конур-Кульдже.

Ставлю свою именную подпись под этим посланием и заверяю печатью.

Я, Кенесары Касым-оглы" [5]5
  Архив Истории Казахской ССР, фонд 82, опись 1, док. 164, стр. 15-16.


[Закрыть]

Что же, все правильно было написано. И даже то, что Коканд с Бухарой обязаны ему помогать. Пусть задумается губернатор о возможности такого союза и пойдет на уступки. Вряд ли он представляет, какая ненависть между нами…

Только вот уже три месяца, как отправлено это послание, а до сих пор и на него нет ответа. Табылды и Кошимбай, которые везли письмо, были по дороге задержаны сыновьями Кошека, известными прихвостнями Конур-Кульджи. Их пешком гнали до самого Омска. А на днях получено известие, что его гонцов будут судить и сошлют в Сибирь…

Можно ли дальше внуку Аблая терпеть такое пренебрежение? Да, он уже убедился, что без хорошей встряски никто с ним не захочет считаться. Сейчас перед ним два пути. Первый – покориться белому царю, склонить голову перед грязным Конур-Кульджой и сыновьями Вали, распустить людей по домам и нежиться на шелковых подушках с женами. Другой путь – тот, который он выбрал, поклявшись на дедовском булате…

Не будут с ним считаться, пока не покажет свою силу и решимость. А начинать надо с Акмолинской крепости, которая стоит на пересечении всех дорог. Там Конур-Кульджа, подлый шакал. И еще следует разгромить в отрогах Сарымбета аулы Айганым – жены Вали-хана, злейшего врага сыновей Касыма-тюре. Враги должны знать, что возмездие не минует их. Кто не с ним, тот пусть дрожит от одного его имени…

Батыры предлагали ему начать военные действия прямо с нападения на Кокчетавскую крепость, но он не согласился. Там все же мало простора для действий конницы, и Омск близко. В любую минуту к осажденным в крепости может прийти подкрепление. К тому же разве не там встретился с белым верблюдом и убил его Касым-тюре? Семь поколений должно пройти, пока снимется проклятие с его рода. Кенесары не мог сейчас рисковать…

В любом случае брать Акмолинскую крепость. Она – посредине степи, и весть о ее взятии сразу отразится на положении дел.

И нужно спешить. Вчера донесли ему, что готовится указ царя о сборе налогов по новому уставу со всей Сары-Арки. Он будет касаться в первую очередь уже испытавших немало притеснений со стороны чиновников Кокчетауского, Каркаралинского и других округов, а объявлен должен быть в этом же году собаки, в месяце караша – ноябре. Степная весть – «узун-кулак» – недаром получила это прозвище – «длинное ухо». И она всегда подтверждается, особенно когда это касается новых налогов и притеснений. Лучшей вести для себя он придумать не мог. Люди от одного известия об этом реками польются к нему!..

А что, если не сумеет он взять Акмолинскую крепость? Пятитысячное войско у него, но разве всех в нем назовешь воинами? Испытав горечь первого поражения, не попятятся ли они назад, как лошадь, которую стукнули обухом по голове? И кто пойдет дальше за полководцем, проигравшим сражение?..

Нет, потом могут быть и неудачи, и поражения, а в первом бою необходима победа. И тогда станут говорить, что крепостные стены рухнули от одного только его голоса. Там, в Акмолинской крепости, спрятана та белая кошма, на которой поднят он будет над всеми жузами, как его благородный дед!

Только разве Конур-Кульджа и Кара-Иван отдадут даром такую крепость? Пять саженей высоты ее стены, и глубокий ров вокруг. А за стенами – пушки, ружья, полутысячный гарнизон. Тут на одном мужестве и отваге не выедешь…

Да, нужно делать так, как советовал башкир Ашраф… Если бы он только знал, этот бедный башкир, как опасно давать хорошие советы султанам. Они не прощают этого, и ничего тут не поделаешь. Ни в коем случае никто не должен подумать, что чьи-то советы принесли вождю победу. Кенесары – это победа, и никто больше не будет иметь к ней отношения!..

От Жоламан-батыра прибыли к нему оба башкира. Но оказалось, что пушки умеет лить только Давлетчи. Кенесары выделил ему пятерых кузнецов-казахов, приказал собрать в аулах необходимые котлы и треноги, определили место для плавки в урочище Коргасынды. А другого, Ашрафа, отец которого когда-то участвовал в восстании русского Пугачева вместе с батыром Салаватом, он оставил при себе.

Так как же он советовал делать, этот Ашраф?.. Кенесары вдруг явственно вспомнил его улыбку и тот последний разговор три дня назад. Рассказав об Акмолинской крепости, султан как бы невзначай спросил у башкира, как брали такие укрепления джигиты Салавата.

– А у вас как это делается? – спросил его Ашраф.

Кенесары тогда согласно кивнул и все подробно рассказал ему. Как и тысячу лет назад, сплошной конной массой движутся на штурм казахи. От грозного боевого клича кровь леденеет в жилах врагов, руки у них дрожат, и они уже не могут натянуть как следует даже тетиву у лука. А конная лавина, завалив собою ров, подобно волне взметывается вверх и перехлестывает через стену прямо на плечи защитникам!..

– Нет, таким старым приемом никак не взять новую крепость, где есть пушки и ружья! – просто сказал Ашраф.

– Почему ты так думаешь? – спросил, помолчав, султан.

– Я помню, как рассказывал отец. Такая же лавина скатывалась в ров, но пока выбирались оттуда, солдаты неверной жены Пугача – царицы Екатерины – успевали дважды перезарядить ружья, а потом в самую гущу били картечью пушки. Пришлось действовать по-другому…

– Как же?

– Сейчас ружья еще быстрее перезаряжают, да и пушки тоже…

– Ну?

Кенесары застилало глаза от бешенства, но внешне он был спокоен и внимателен. Ашраф деловито, с подробностями рассказал ему, как поступали в таких случаях Пугач с Салаватом. Это была еще более древняя степная тактика, которую саки передали кипчакам и монголам, но против пушек и ружей она вдруг оказалась самой выгодной.

– Не забудьте, что в крепости много деревянных домов, – напомнил башкир. – Салават всегда учитывал это…

А через три дня башкир Ашраф случайно погиб в тугаях от упавшего дерева. Вместе с мрачным длинноруким султанским палачом Кара-Улеком он послан был выкуривать деготь… Да, потяжелее кованой палицы кулак Кара-Улека, и шейный позвонок честного башкира был раскрошен, словно поленом. Ничего не говорил Кара-Улеку султан, а тот почему-то решил… Приходится смиряться с этим. Такова участь правителя. Башкир хотел только добра, когда учил брать крепость… Что же, Аблай своими руками лишил жизни верного раба Ораза, чтобы не оставаться кому-нибудь благодарным на этом свете. Прапрадед гордился кличкой «Кровавый Аблай». А отец Касым-тюре, родился с полными горстями крови. Кенесары ли жалеть о каком-то башкире, если поставил перед собой такую цель. Когда идешь к власти, кровь невинного бывает необходимей пролить, чем виновного. Только слабостью порождается жалость, не достойная подлинного вождя…

– Пусть земля наша будет тебе мягче пуха! – сказал он, первым бросив горсть песка на могилу Ашрафа. Почетно похоронили беглого башкира, одетым в белый саван, и лучшие люди присутствовали при этом…

Нет, вовсе не об Ашрафе думал сейчас Кенесары… Сначала следует собрать батыров и попросить у них совета. Когда каждый из их выскажется, тогда следует сказать свое веское слово, достойное полководца. А когда будет взята крепость, все убедятся в его наследственных способностях…

* * *

Вдруг он услышал какой-то шорох и резко обернулся.

– Кто там?

Конечно же это была Кунимжан, его старшая жена. Только она могла заходить к нему в такие минуты, когда он думал. Это стало правилом, и за нарушение его он бы покарал сильнее, чем за измену. Вождь должен находиться в особом положении, а ему предстоит стать еще ханом…

Кунимжан сразу заметила, в каком он состоянии, и поспешила развеять его тяжелые думы веселым смехом.

– Мой тюре, он ждет тебя! – сказала она звонко.

– Кто? – не понял султан.

– Да ты как-то назвал его… Совет, кажется!

Кенесары невольно улыбнулся.

– Они собрались, все эти огромные батыры, и ждут тебя уже столько времени, сколько нужно мне для дойки кобылы…

Кенесары кивнул:

– Идем!..

Вместе с Кунимжан они прошли в соседнюю сдвоенную юрту, называемую на русский манер штабом. Все батыры были уже здесь: Наурызбай, Агибай, Кудайменде, длинноусый смуглый Бухарбай, присоединившийся к ним недавно выходец из рода атыгай – известный борец Басыгара, алтайские батыры Жанайдар и Тулебай, присланный Жоламаном молодой батыр Байтабын и другие. Кроме них в юрте находилась сестра Кенесары – знаменитая Бопай, брат его – султан Абильгазы, а рядом с вещим певцом Нысанбаем, недалеко от двери, сидели за круглым и невысоким казахским столом советники: горбоносый Сайдак Оспан-оглы и синеглазый польский поэт Иосиф Гербрут, прозванный в степи Жусупом. Как старший, повыше их, сидел Алим Ягуда-оглы, белокурый татарин с широким лбом и умными серыми глазами. И уже в стороне, на большом сундуке для документов, расположились особо доверенные люди – начальник охраны башкир Батырмурат и друг Наурызбая беглый русский солдат Николай Губин.

Когда вошел Кенесеры, все встали, скрестив руки на груди, склонились в поклоне. Он поклонился в ответ и сел на большой, покрытый ворсистым бухарским ковром сундук, стоящий напротив двери под зеленым знаменем. Остальные тоже опустились на ковры, поджав ноги.

– Славные батыры и вожди всех трех казахских жузов! – сразу начал Кенесары. – Ни одного дня покоя не видели мы с тех пор, как начали наше благородное дело. Велики были трудности и лишения, но мы преодолели все. Народ казахский похож сейчас на бурную реку в половодье, переполнившую русло и рвущуюся на простор. Джигиты стремятся в бой, и нет уже смысла сдерживать их. Чтобы не потерять доверия людей, нам следует от мелких схваток перейти к настоящей войне. Поэтому мы решили начать штурм Акмолинской крепости!

* * *

Всеобщий радостный вздох был ему ответом.

– Правильно!..

– Пора!..

– Бог нам поможет!..

Кенесары указал рукой на бумаги перед Иосифом Гербрутом:

– Жусуп, прочитай батырам все, что сделано карателями белого царя на наших землях!

Гербрут встал и начал читать по-казахски с легким акцентом заранее написанный доклад.

– «Генералы белого царя считают нас бунтовщиками и грабителями, – читал Гербрут. – В инструкции начальника Омской области генерала Талызина предлагается во всех пограничных крепостях сформировать специальные отряды для борьбы с нами. Там так и говорится: „Ваша задача состоит в том, чтобы ликвидировать разбойника Кенесары и вернуть сбежавшее население в свои волости“. Против нас во исполнение этого приказа уже послано несколько отрядов…»

– Перечисли все, что уже сделали они! – приказал Кенесары.

– Отряд из пятисот солдат под командованием атамана Лебедева в месяце маусым – июне нынешнего года совместно с ага-султанскими людьми учинил погром в аулах родов карпык и темеш, кочующих по берегам Тургая и Жандере-Керубе, а также в ауле султана Саржана, где убито четыреста и угнано карателями сто человек. В их числе находится Баянды-бий…

Кенесары нетерпеливо махнул рукой:

– Дальше!

– Отряд из пятисот человек во главе с ага-султаном Конур-Кульджой и войсковым старшиной Карбышевым в месяце шильде – июле нынешнего года учинил погром в аулах Кошек-султана и мирзы Сайдака, кочующих в Аиркумах. При этом было убито около пятидесяти человек, среди которых находились женщины. С собой угнали восемьдесят человек…

– Довольно! – Кенесары сделал широкий жест рукой. – Что мы предприняли, чтобы воспрепятствовать этому? Расскажите нам это, Сайдак-мирза!..

Мирза Сайдак-ходжа, человек средних лет, с красивыми усами и мягкими, учтивыми движениями, неторопливо поднялся с места.

– Мы, когда представляется возможность, не допускаем этого, – сказал он и обвел сидящих взглядом. – Несколько стычек произошло у нас с отрядами, высланными комендантом Актауской крепости Симоновым. Однажды и сам войсковой старшина Симонов бежал от нас, бросив на поле боя два десятка ружей и пистолетов, а также патронов к ним, которые нам пригодились. Всего за это время нами захвачено сто пятьдесят ружей, около ста пистолетов, двести заводских сабель и много другого оружия и припасов. Первым долгом, конечно, мы обрушиваемся на аулы правительственных ага-султанов и неправедных биев, участвующих в карательных походах против нас. В этом году мы отобрали у них целый миллион голов разного скота и много добра…

– Не только в аулах! – поправил Кенесары.

– Да, сюда входят захваченные караваны, а также то, что отобрали мы у царских чиновников: приставов, урядников, всяких толмачей. Хорошую добычу мы получили и вокруг Актауской крепости. Весь скот угнали у них…

– Поступали ли жалобы на нас от русских крестьян? – строго спросил Кенесары и поправил свой полковничий эполет со старыми царскими вензелями. – Я говорю о тех, которые сеют хлеб и не строят крепостей против нас.

– Почти не было. Всего за счет земледельцев поступило из Каркаралинского округа около ста рублей…

На самом деле поступило оттуда значительно больше, но Кенесары накануне попросил Сайдак-ходжу уменьшить эту цифру до символических ста рублей. Он знал настроения некоторых своих батыров из простонародья.

– Да, это правильно! – Агибай-батыр так разволновался вдруг, что даже вскочил с места. – Там и брать-то нечего. Не против них мы идем…

Несколько батыров закивали, Кенесары посмотрел на них долгим, с прищуром, взглядом. Сам смущенный своей неожиданной речью, Агибай-батыр растерянно сел. Султан сделал Сайдаку-мирзе знак продолжать.

– Так что основные наши доходы – от ага-султанского добра, купцов и царских чиновников. Только из аулов сыновей Кудайменде угнали мы двадцать тысяч лошадей. Сейчас не осталось у нас джигита, который не имел бы породистого скакуна и к нему по паре сменных лошадей.

– Конур-Кульджа в своем письме в Омск жалуется… – Кенесары скривил губы. – Он пишет, что мы отобрали у него лично двенадцать тысяч лошадей.

Сайдак-ходжа тоже ухмыльнулся:

– А что же ему еще писать? Не только степь обманывает он, но и самого царя с губернатором. Ведь по указу, данному в год кояна – зайца, имеющие больше пяти тысяч голов скота ага-султаны облагаются налогом на лишний скот наравне со всеми. Вот сыновья почтенного Кудайменде и заверили начальство, что у них ровно двенадцать тысяч голов скота. И те лишние восемь тысяч, что попали к нам, наверно, от Бога. Во всяком случае, в жалобе о них ничего не сказано. Для самого Конур-Кульджи хуже будет, если мы дадим поправку…

– Да, не нужно подводить перед начальством хорошего человека, – серьезно сказал Кенесары.

Все засмеялись.

* * *

– Мы уже думали, что угнали у бедняги все до последнего жеребенка, а тут вдруг говорят, что на одном только дальнем острове на Есиле пасется еще три тысячи белых, как русский сахар, аргамаков. Жаловаться он сейчас не может, поскольку, по данным налогового управления, мы уже обчистили его до нитки. А вот Агибай-батыр каждый день пристает: когда же Кенеке разрешит ему пригнать этих беспризорных лошадей…

– Этот остров далековато отсюда. – Кенесары говорил теперь деловито, отметая всякие шутки. – Сейчас у нас более высокие заботы. Бог даст, не ускачут от нас белые кони.

– О Аллах! – воскликнул с удивлением Бухарбай, у которого в лучшие времена не было больше пары лошадей. – Неужели бывают на земле такие богатые люди!

– Оттого и прячутся за спину белого царя! – зло заговорила Бопай. – Это им нужны крепости на нашей земле. Сколько ни отрезали на переселенцев, все равно самые плодородные земли и пастбища у потомков Самеке и Вали-хана. Не то что землю – душу готовы продать они, лишь бы сохранить свои табуны…

Посмотрите, что делается: один царит на Есиле и в пойме Нуры, другой – на склонах Сарымбета и аж до самого Шубара и Кушмуруна! С трех полных волостей можно уместить скот в одних только владениях этой хитрой валихановской Айганым! Доколе будем терпеть ее выходки и проказы? Не пора ли разгромить ее вместе с Конур-Кульджой?..

Глаза ее сверкали, она требовательно протягивала руку к брату. Кенесары пристально смотрел на нее. Наконец он кивнул:

– Ни один уважающий себя батыр не станет нападать на аул, принадлежащий женщине. Если не жалко сородичей своего мужа, сделай это сама!

Батырам понравилась его находчивость.

– Верно!..

– Мудрое решение!

– Не нам становиться между женщинами…

Кенесары задумался о чем-то на миг, потом снова повернулся к сестре:

– Да, так и сделаем. По пути домой заедешь в аул Вали-хана. Перегонишь скот Аманкарагайского приказа на нашу сторону.

Бопай радостно всплеснула руками:

– А чего ждать? Мои сарбазы сейчас и выступят!

– Правильно! – Кенесары повернул голову к Сайдак-ходже: – Напишите указание ей в пять дней добраться до Аманкарагайского приказа. Потом день отдыха в тугаях, а на седьмое утро произвести нападение… В этот же день мы поведем наши главные силы на приступ Акмолинской крепости!..

– И пусть сарбазы Бопай не очень-то прячутся на пути к Аманкарагаю, – заговорил понявший замысел султана Жанайдар-батыр. – Если и выступили из Омска какие-нибудь силы в поддержку Акмолинской крепости, то, получив известие о движении отряда Бопай, они повернут на Аманкарагай. Конур-Кульджа не дождется помощи, о которой просил!..

Кенесары молча кивнул. Батыры оживились.

– Наконец-то в бой!

– Пусть не спится собаке Конур-Кульдже!

– Середина степи должна быть чистой… Сровняем с землей Акмолинскую крепость!

– Кенесары поднял руку:

– А теперь подумаем, как нам лучше это сделать. – Он медленно обвел глазами сидящих. – Стены крепости высоки. К тому же она окружена рвом шириной в десять, а глубиной в пять мер вытянутыми руками. Только у двух ворот прерывается этот ров, да и то там лишь четверка всадников в ряд может пройти…

– Для нас этого достаточно, – беззаботно махнул рукой Наурызбай. – Был бы путь хотя бы для одного!..

– Ох, Науанжан!.. – Султан с затаенной любовью смотрел на брата. – Неужели Конур-Кульджа и Кара-Иван настолько добры, что не пустят в ход ружья и пушки, пока ты будешь пролетать эти ворота? А если перепрыгнешь ров, то как пройдешь потом сквозь стены? Хоть нас и намного больше, но идти напролом – зря губить джигитов. Поэтому я жду ваших предложений, батыры…

Глубокое молчание воцарилось в штабной юрте. Большие, сильные люди сидели опустив головы, почесывая за ухом или поглаживая ковер у ног… Да, собрали крепкий кулак, а как дошло дело до удара, он бессильно повис в воздухе. Что же делать дальше? Акмолинская крепость лишь первый орешек. Каких-нибудь две-три сотни солдат и четыре пушки в ней. А у белого царя сотни таких крепостей, неисчислимое множество солдат и тысячи пушек. Есть ли смысл в этом восстании?..

Кенесары видел все это, и брови его хмурились… Если у самых прославленных батыров так меняется настроение еще до штурма крепости, то что будет, если постигнет неудача? Народу нужна победа!..

– Может быть, откажемся от мысли захватить Акмолинскую крепость и разойдемся по домам? – спросил он.

– Нет, не то говоришь, тюре! – Агибай-батыр второй раз заговорил в этот день. – Когда в печени заноза, каждая минута, пока она там, причиняет боль. Акмолинская крепость должна быть уничтожена!

– Как ты думаешь это сделать?

– Я не вождь, а лишь батыр. Требуй от меня мужества в бою и накажи, если покажу трусость. И все же скажу, что нет такой вершины, которую не осилил бы орел. Так и перед нами нет непреодолимых преград. По моему разумению, следует плотно оцепить Акмолинскую крепость, чтобы ни одна живая душа не могла выбраться оттуда. А тех, кто покажется на стене, приветствовать меткой стрелой…

– Как вы думаете, батыры? – И поскольку все молчали, Кенесары сам продолжил разговор: – Наш безбородый Агибай дал неплохой совет, и когда-нибудь мы воспользуемся им. Но сможем ли мы таким путем быстро занять Акмолинскую крепость? А для нас самое главное – быстрота. Если они за своими стенами протянут до прихода подкреплений из Омска, значит, мы проиграли войну.

– Ночью нужно перелезть через эти стены, – бросил батыр Бухарбай. – Говорят, что Тентек-тюре ночью напал на Сайрам и Созак, а иначе бы не взял их.

– Ночь как слепой конь, – пожал плечами султан. – И к друзьям, и к врагам может вынести. К тому же в Сайраме и Созаке у тюре были свои люди, открывшие ему ночью ворота. У нас в Акмолинской крепости нет таких друзей. Самые верные солдаты и туленгуты оставлены там. Да еще несколько семей переселенцев и рыбаков с озера Карасу, которых мы сами пропустили туда, женщины и дети.

– Тюре! – огромный Басыгара-батыр тяжело поднялся в места. – Мы, как и все правоверные, прежде всего уповаем на Бога. Но после него – только на тебя, мой султан. Поэтому сам скажи, что нам дальше делать, а то у нас перед боем может разболеться голова… Не сумеешь придумать выход – вина на тебе. Сумеешь, но мы не сможем выполнить твой приказ – наша вина. Только я думаю, что даже шепот слышен Богу, и ты найдешь способ, как прорваться нам за стены Акмолы!

Кенесары еще некоторое время посидел молча, потом кивнул и сделал знак. Принесли большую белую скатерть, и он начал раскладывать на ней черные и белые зерна четок. Долго объяснял он, как должна быть взята крепость, определяя задачу каждого во время приступа. Приунывшие было батыры теперь поверили в возможность успеха, и лица их снова стали решительными.

– Если вы считаете мои расчеты правильными, остановимся на этом! – закончил свою речь Кенесары.

Батыры одобрительно закивали.

– Бог поможет!

– Иншалла, нам сопутствует удача!..

Кенесары сделал знак Сайдак-ходже:

– Пиши!.. Это будет наш второй приказ. Завтра с утра соберем всех и разыграем, как будем брать крепость. Большой холм к северу от аула расположен, будто Акмола…

– Сделаем так, тюре!

Жусуп – Иосиф Гурбрут с удивлением смотрел на Кенесары… Откуда у никогда не читавшего военных или исторических сочинений степного султана такие знания? Неужели это природное у него? Тогда народ правильно выбрал себе вождя, хоть и султан он по крови. И все же рано или поздно пути их разойдутся. Султаны не приносят народу счастья…

Уже когда собирались расходиться, за стеной юрты послышалась возня, чей-то крик. Батырмурат с Губиным поспешно вышли, чтобы узнать, в чем дело. Начальник охраны тут же вернулся и сообщил, что Кара-Улек и недавно перебежавший к ним джигит ведут поэта Арыстана. Женщины сами хотели расправиться с ним, оттого и произошел шум.

– Ведите его сюда! – приказал Кенесары.

Бедным поэтом из рода атыгай был Арыстан и попал когда-то в отряд Саржана. В степи особенно ценится острословие, красноречие, а он обладает этим в полной мере. Кроме того, он знал древние казахские предания и мог с вечера до утра петь о славных подвигах предков. Но характер у него был непостоянный и строптивый. Однажды, обидевшись на невнимание со стороны Кенесары, он переметнулся к Конур-Кульдже и стал постоянным проводником воинских отрядов, снимавших карту степи. Его песни записывал молодой русский офицер-топограф и платил за это деньги. В степи его ненавидели, считая ответственным за уничтоженные аулы, кровь и слезы близких. Таких вещей не прощают особенно тем людям, которые совсем недавно воспевали свободу и народные подвиги. Джигиты Кенесары давно уже охотились за ним.

На самом деле поэт Арыстан был виновен лишь в том, что показывал дорогу топографам. Он никогда никого не убивал и считал, что поступает правильно. В конце концов, не он, так другой покажет дорогу, а деньги платят хорошие и кормят при этом. Одни живут от скота своего, другие от земли, а от стихов слишком сытым не будешь. Куда деваться бедняку, у которого одна лошадь, да и то хромая? Есть поговорка: хоть мытьем ишачьего хвоста, да заработай богатство. Так и он…

А Кенесары, который почему-то особенно не любил Арыстана, хотел по-своему расправиться с ним в назидание другим. И вот сейчас два человека ввели к нему в юрту похожего на кобчика маленького старичка с бородкой клинышком…

Те, что втащили его под руки, были хорошо известные в степи люди. Один был главный палач султана Кенесары – знаменитый Кара-Улек, каждый палец которого равен по величине руке новорожденного ребенка. Густо, как степная полынь, кучерявились на груди у него жесткие волосы, тяжело отвисли губы, а раскосые кошачьи глаза никогда не мигали. Он не знал в жизни, что такое жалость: это был жестокий, как рысь, огромный, как слон, черный, как сажа человек. Этот Кара-Улек случайно оказался у Кенесары – он попался на воровстве, и какой-то созакский купец хотел его повесить. Кенесары откупил глухонемого великана, отдав за него черного верблюда. И кличку дал ему «Черный верблюд»… Не случайно купил его Кенесары. Кара-Улек был беззаветно предан султану и отличался одним удобным свойством. Не слыша слов, он внимательно смотрел в глаза хозяина и выполнял то, что было там написано. Разве говорил ему когда-нибудь султан об этом бедном башкире, который помнил, как брали крепости русский Пугач с Салаватом? И нет теперь в живых Ашрафа…