Текст книги "Хроника людоеда"

Автор книги: Илья Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

13 О ловкачествах и продажности в царствие папы Иоанна

Сегодня с верхних этажей в нашем доме порхнуло мертвечиной. Скорее всего, там умер кто-то из бедняков. Я ранее никогда не поднимался на верхние этажи, где волочат жалкое существование бедняки, да и подниматься туда весьма противно. Но на сей раз охваченный интересом, я поднялся. Липкие грязные ступени, к коим липли мои башмаки, грязные и облупленные стены, открылись взору моему. И тут прямо у дверей в одну из квартир лежал труп не понятно чей, ибо весь уже распух, черен и усыпан червями. Бедняк умер, не дойдя до своей квартиры? Плевать. Но его должны убрать! Не мне, секретарю кардинала, это делать! Для таких случаев есть в нашем доме администратор, коему мы платим налоги. Службы, коим вверена уборка и увозка покойников с квартир и с улиц ничего не делают, пока им лично не заплатишь, хотя об обязанности платить, нигде не сказано. Служащие в сей структуре, ежемесячно получают жалование, но ничего без взятки они делать не станут, даже если вокруг покойника соберутся стаи крыс, бродячих собак и ворон. Быстрее мертвецу надоест лежать на открытом месте, и он сам поплетется себя закапывать, нежели за ним явятся похоронщики.

Хотя на эту коррумпированность грех мне жаловаться, ибо за мзду похоронщики упрячут труп вами убитого так, что даже через сто лет не найдут. Я не поленюсь сообщить истину, с коей спорить станет только дурак: коррупция имеет свои весьма весомые плюсы. Благодаря ней все вне очереди, все тебе во благо, все так, как ты захочешь. С ней надо лишь подружиться. Коррупция творит чудеса даже там, где их устыдиться сотворить Всемогущий Господь.

Сегодня Рим облетела новость, о коей все ныне судачат: папа Иоанн поднял цены на все литургии и мессы, что ныне самым дорогим является крещение. Папа объявил о важности поднять налоги на содержание домов сирот. Каких? Папа разорил и уничтожил все два приюта, из коих ныне вместо детских голосов доносятся пьяные дебоши и хохот шлюх. Когда в Риме поднимаются цены на богослужения, тут же поднимаются цены на все. Жизнь в Риме становится все дороже, что уже цены на одежду тут выше, чем где-либо. А все от того, что папа поднял налоги на ввоз ткани и шерсти. Рубаха из грубого волокна тут стоит столько же, сколько дойная корова в Германии! При этом ложь и обман царят в Риме повсюду, а не только в кругах сановников, кои злоупотребляют своим положением, как только успевают. Всюду каждый норовит обмануть другого. Менялы нередко промышляют фальшивомонетничеством. И всюду у этих пройдох в Риме покровители в сутанах, что при продажном Иоанне не только не наказали ни одного фальшивомонетчика-менялу, но даже не привлекли к суду. На любые жалобы ответ дадут такой: «Господь даровал человеку очи, чтобы зрить вовремя, а не сыскивать потом виновных. Пошел прочь, глупец!» И до Иоанна были папы продажные, но те исходили из принципа «что позволено Нептуну – не позволено быку». При Иоанне всякий бык не уступит Нептуну в продажности, обмане и мошенничестве.

Мясники стараются продать мясо мертворожденного поросенка, выдав за мясо поросенка молочного. Я и сам был ни мало удивлен тому, что мясники имеют секреты надувания мяса, дабы оно разбухало и казалось покупателю-простофиле больше. Чего только стоят мошенничества молочников, кои разбавляют молоко до того, что от молока там только слово. Еще молочники имеют уловку макать сыры в жирный бульон, дабы те выглядели маслянистыми. Рыбники тоже имеют свои секреты ловкачества. Они красят жабры старой рыбы свиной кровью, дабы она выглядела свежей. Кому не приходилось после покупки рыбы, с виду свежей, выкидывать ее в окно? Пекари наловчились отбивать привкус заплесневелой муки, пересаливая хлебы. Еще эти пройдохи нередко продают вместо хлеба воздушные пузыри, экономя на дрожжах. Решишь купить зерна – тебе земледелец подсунет полный мешок гнилья, только сверху посыпанного хорошим зерном. Решишь у него купить тачку сена для застила полов, он продаст тебе гнилой травы, сверху покрытой хорошим сеном, а нагружая тебе дрова, подсунет корявые и узловатые поленья.

Про суды следует сказать особо. При Иоанне XV там процветают крючкотворство и плутни, каковых не бывало ни при одном другом папе. Говорят, суды были честнее даже при царствовании Теодоры и Мароции из графского рода Теофилактов. Даже при Нероне можно было добиться справедливости в тяжбе. При Иоанне XV – никогда! И при Нероне и при Теофелактах то, что было позволено власть имущему, не позволялось даже власть предержащему. Ныне законники обзавелись целым арсеналом дьявольских изобретений, дабы всякое дело решить в свою пользу. Мне и таким как я богатым, хотя и не знатным, от этого тоже не всегда есть выгода. Один мой товарищ, человек весьма не бедный и влиятельный в кругах крупных купцов по имени Ульрих, германец по происхождению, когда-то приехал в Рим и тут, разбогатев, обзавелся хорошими связями. Но когда к власти пришел Иоанн XV все изменилось. Один из законников, облаченный Богом саном, но с Дьяволом дарованной вседозволенностью, позарился на квартиру Ульриха в богатом округе Рима и так все провернул, что Ульрих ее потерял. Законник тот был знаком с папой еще когда тот был епископом Джованни ди Галлиной Альбой. Ныне все бывшее окружение ди Галлины Альбы имеют в Риме самые высокие посты и вертят всем как хотят. Ульрих подал в суд, желая оспорить решение прежнего суда. Но тогда круговая порука и кумовство были уже сильны в высших кругах. Ульриха вызвали в суд в место с весьма туманным адресом, найти кое оказалось невозможно. Организовав таким образом неявку в суд, коий на деле проходил в другом месте, Ульриха снова лишили жилья, подтвердив права на него того законника. Однако я походатайствовал за Ульриха перед Его Высокопреосвященством кардиналом Сколари. Дело пересмотрели, квартиру вернули. Но законник обратился с жалобой к Иоанну XV и Ульрих не только вновь лишился жилья, но и угодил в тюрьму «за оскорбление суда». Пробыл он в тюрьме месяц, вместо положенных десяти лет, ибо я добился для друга свободы через Стефанию, жену самого Кресченция, в те годы римского консула. После этого Ульрих покинул Рим, уехав в родную Германию.

Если богачам нечего искать справедливости в судах, то что можно говорить о бедняках. Беднякам не следует даже мыслить о судах, ибо не по их карману будет. При Иоанне XV все, что было бесплатно, стало платно. Ранее бесплатные услуги ныне не только обзавелись ценами, но цены сии еще и умудряются повышаться! За подписи, коих будет не мало – плати, за составление текста – плати, разъездные – оплати, а потом плати хранителю печати за воск на вес золота. Причем изначально эти злоупотребления не были узаконены. Просто ни с того ни с сего, законники решили, что каждый взмах их руки должен быть оплачен. Когда Ульрих возмущенно потребовал объяснить, на каком основании он должен оплачивать подписи, ему так и не ответили ничего вразумительного, но платить все равно пришлось. Ныне папа, все эти начавшиеся при нем плутни, узаконил, ибо и сам никого не осенит крестным знамением без звона золотых.

Потом бедняк окончательно потонет в болоте бесконечной волокиты. Его будут водить занос, ставить в дурацкое положение, затягивать процесс и выжимать из него еще и еще деньги. Про плутников адвокатов, вовсе лучше умолчать. И оное чинится при Иоанне XV повсеместно, что нет и не может быть надежды на справедливость. Бедняк и крестьянин безмерно счастлив, если Бог дарует им возможность на скверный черный хлеб положить немного масла и запить молоком. О каких судах для голодранцев может идти речь, ведь все знают, что справедливость мирская отзывается лишь на звон золотых?

Тот, кто научился жить в такой коррупции, живут вольготно. Мне не боязно быть застигнутым даже за поеданием детей, ибо суд свидетелям, даже будь их с десяток, постановит, что виденное ими – измышления их, и в силу сего поклепа, на меня возводимого, не иначе, как по сговору, надлежит мне выплатить столько-то и столько-то. А кто не научился жить в ладах с коррупцией – тому лучше надеть на шею жернов и прыгнуть в Тибр.

Все службы в Риме принадлежат папским друзьям. С этим сановником папа в детстве дружил, с тем вместе учились, с тем вместе служили в церкви, и у всех этих сановников сыновья епископы и кардиналы, а дочери – аббатисы или завидные невесты, что и я для себя присматриваю супругу именно из числа сановьичьих дочек.

При этом папе невероятно раздут страх пред 1000 годом. Граф Флоренции, большой враг папства, недавно обязал священников Флоренции проповедовать обратное и напоминать простакам о капитулярии Карла Пипинида от 811 года, в коем император обвинял священство, что его представители злонамеренно запугивают прихожан Дьяволом и Адом с целью выжимать этим обманом деньги и захватывать имущество простаков. Ныне уже по всей Европе множество нищих, кои уверовав проповедям о скором Конце Света, отдали церкви все имущество.

Могу лишь закончить словами, сказанными Кресченцием о правлении Иоанна XV, когда было против Его Святейшества им поднято восстание:

«Неблагочестие обрело такую безопасность, что уже не найти никого, кто любил бы справедливость. Страх перед Богом спит, и не создать звона, способного прервать сей сон. Многие сделались сотоварищами преступному. В нечестивых мы недостатка не имеем».

Только вот стоит упомянуть, что когда он остался единоличным правителем Рима, то даже не попытался ничего исправить.

14 Спор с кардиналом Сколари о философии. О вкусном ужине из младенца. О смерти паломника и отпущении моих грехов

Ныне опоздал я на работу во дворец кардинала, причиной чему был весьма глубокий сон. Господин мой не был этим разгневан, но напомнил мне об одном из святых:

«Во время сна бодростью обладают демоны. Но ночные бдения полезны душе и хороши для усмирения плоти. Святой Пахомий спал не иначе как сидя и молил Бога о ниспослании ему бессонницы. А о чем молишь Господа ты?»

«Ни о чем я столь жарко не молюсь, как о ниспослании Вашему Высокопреосвященству долгих лет жизни!»

«Не забывай молить Бога и о Кресченции, коий ныне единственная опора униженному этими опостылевшими саксонцами Риму. Мы получили неприятные вести о происках нечестивца Иоанна XV. Это чудовище, трехслойным срамом покрывшее имя святого Иоанна, расплодило по всему Риму клеветников, кои силясь унизить честь патриция и помножить врагов его, изрыгают на него хулу, будто он ведет тайные переговоры с Венецией о передачи ей власти над Римом. Не слыхивал ли ты таких кляуз?»

«Нет, не слыхивал!»

«Господь милостив к твоему слуху, ибо среди прочих постыдных подробностей распространялись и такие, что измыслить их устыдился бы даже последний бродяга. Рассказывается и ложно утверждается, что Кресченций сожительствует со своими псами, кои намеренно обучены мерзостям блуда. Люди патриция изловили троих клеветников, кои уже признались, что чинили напраслины по приказу папского аркария, а значит, самого папы. Публично казнить Кресченций их не сможет, но изловить остальных сообщников будет нетрудно, ибо нам известны имена всех, получивших такие приказы».

«И что с ними будет?»

«То не твоего ума дело».

«Ваше Высокопреосвященство, возможно, следует молить Господа о ниспослании папе раскаяния?»

«Ну и смешон же ты в сих чаяниях! Быстрее папский посох прорастет зелеными побегами, чем обладатель его прольет хоть одну слезу раскаяния. Нет, дорогой сын, в таких вопросах Господь хранит верность молчанию и предан глухоте».

Договорив, Сколари задумался, но его размышления к своему стыду прервал я, ибо возмущен был увиденным на его столе трактатом Цицерона.

«Ваше Высокопреосвященство читает языческого оратора? Как можно!»

Кардинал ответил:

«Мне ведомо, что над твоей дерзостью должно властвовать пинками и палкой, но я не в том расположении духа, чтобы обрушить на главу твою полную глупых измышлений, что-нибудь тяжелее слова. Считаю более разумным объяснить твоей глупости, дабы обратилась она в мудрость, что не следует отвергать того, в чем хорошо наставляет языческий автор, ибо и Моисей не отверг совета тестя своего Иофора».

Я поспешил с раскаянием в дерзости, но кардинал прервал меня, дабы продолжить разъяснения:

«Об Овидии говорится как о проводнике нравственности. Он желал наставить людей на путь законной любви и брака, а не срамного сожительства, кое в наши дни множится еще и от того, что этот губитель благочестия Иоанн XV поднял такие цены за свершение таинства брака, что дешевле получить отпущение греха и сожительствовать дальше. Овидий учил целомудрию, праведной любви, за что и претерпел гонения. Он умер кротким, как истинный христианин. Достигнув глубоких лет, он поведал о тайнах Господних, о жизни и успении Марии Девы, об апостолах вел беседы. Об этих подробностях известно нам из трактата «De vitula», коий он оставил потомкам и коий был найден на его могиле. А Вергилий? Он есть прововестник Христова Пришествия. Дабы убедиться в этом надлежит лишь обратить взоры на его IV Эклоги. Гораций был учителем морали. Боэций учил радоваться Божественной милости и уповать на вечное воздаяние. Лукиан являл исключительно лишь примеры высокой добродетели. Конечно, мы веруем не в философию, но лишь в Святую Троицу. Мы согласны со словами святого Ансельма: «Бог не желал, чтобы спасение Его народа зависело от диалектики». Но мы не отвергаем мудрость философов, ибо и до Пришествия Бог являл миру примеры морали и чистоты духа и сему поучал, дабы хоть как-то подготовить сердца людей к нагорной проповеди Христа. Однако все в мире не терпит злоупотреблений. Надлежит помнить, как Христос, явившись в видении блаженному Иерониму, повелел ангелам жестоко высечь его за слишком усердную любовь к Цицерону, ибо вера человека зиждется на Святом Писании, а не изысканиях философов».

После беседы о философах, коя вдохнула в меня не малые смущения, мы приступили к работе. В первую очередь мне были переданы письма для отправки их с гонцом герцогу Фонди и Гаэты Кагетакусу из богатейшего дома Каэтани, чей род настолько древний, что восходит еще ко временам римских цезарей. Мне известно, что герцог Кагетакус врагом был Оттону II Рыжему и вряд ли будет другом его наследнику. Другое письмо было адресовано в Византию Льву Синадскому. Оба письма были написаны рукой кардинала и являлись секретными. Мне осталось лишь скрепить их печатью.

Далее кардинал зачитал мне с удовольствием полученное письмо от своего друга архиепископа Кельна, в коем давалось описание чудес Божьих:

«Как только у нас в Соборе начали служить мы мессу, поднялась такая сильная буря с градом, что все наши посевы погибли и урожай вместе с ними. Но и тут Господь сохранил место для чудес, ибо поля тех, кто поднес дары Небесной владычице, град даже не тронул. В Кельне всю ночь бушевала буря, сверкая молниями и земля тряслась так, что и колодцы переполнялись и некоторые дома разрушились».

Далее шли в письме теплые слова приглашения Сколари в Кельн. Мой господин продиктовал мне слова ответа:

«Благочестивый порыв толкает меня к вам, но препятствует природная необходимость, связавшая все своим законом, и свойства германского климата находятся в противоречии со свойствами моего тела».

До вечера я работал с кардиналом, что рука моя немела, держа перо. Дома мне предстояло перенести черновики писем на дорогой пергамент и отправить адресатам с гонцами. В ответ на мои обещания все успеть в срок, Сколари ответил:

«Я бы предпочел, чтобы ты молчал, боясь не поспеть за делом».

На ужин у меня младенец, коего подобрал я прямо у подножья Колизея. Он был жив и дал мне знать о своем существовании криком. Я принес его домой и свернул шейку. После разделал и начинил его живот овощами. Потушив сие кушанье, я славно потрапезничал с отменным вином. Вкус сего яства до того был дивен, что запас слов оказался у меня не столь богат, дабы дать наслаждению, мной изведанному, достойное описание.

Человек – это очень вкусно! Люди вкусны от природы. Мы можем нравиться друг другу не только вызывая чувства похоти и сладострастия, но и позывами в желудках. При виде красивой девицы можно испытать чувство двоякое: какое же красивое у нее тело без одежды, но спустя время добавить – вкусное, ибо после одного насыщения, может следовать другое. Мужчины тоже вкусны, особенно молодые. Но дети еще вкуснее и их можно съедать целиком и очень быстро. Тела же взрослых жертв, все съесть трудно одному и потому приходится от частей избавляться. Надлежит признать, что очи наши алчут большего, чем способен вместить желудок.

Следует вспомнить о том человеке, коего я направил вместо себя в паломничество отмаливать мои грехи. Паломники вернулись чуть менее недели назад и сообщили мне, что нанятый мной богомолец умер по пути назад. Они передали мне грамоты с печатями как то и было оговорено. Грамоты доставили его спутники. Не имея более на себе никаких вовсе грехов, что есть чувство невероятной легкости, сравнить кою не с чем, я выплатил положенную сумму его вдове. Отмечу, что одна из дочерей покойного весьма приглянулась моему желудку, что и ныне истекаю я слюной при воспоминании ее телес.

15 Упоминание о съеденной мной девушки. Убийство папского аркария

Я начну самого приятного дальнейшее мое повествование, ибо зубам моим пришлось сегодня сладко и желудку радостно. Все от того, что я съел дочь того паломника, получившего отпущение моих грехов. Встретив ее на улице с корзиной яблок, я заманил ее домой, где растерзал и приготовил отменный ужин. Месяц после первой с ней встречи не имел я покоя, ибо всякое о ней воспоминание будоражило во мне аппетит и бурлило животом. Внешне я довольно красив и не только нравлюсь женщинам, но и вызываю доверие у девочек нежного возраста. Роста я не высокого, но плечист и от природы снабжен красивым лицом, кое украшает борода. Глаза у меня темные и, как и полагается римлянину, я имею курчавые волосы. Телом я весьма волосат, что также у женщин вызывает приятные ощущения при прикосновении ко мне. Одеваюсь я только в очень богатые наряды, украшая шею цепью из золота и пальцы перстнями. Но к тому меня еще и обязывает занимаемая мною должность, ибо обязан секретарь выглядеть достойно положения.

О произошедшем в Риме могу упомянуть лишь потрясшую всех новость: в своих покоях был изрезан и заколот папский аркарий. Нет сомнений, что убийство сие было организовано Кресченсцием. Попытки папы Иоанна очернить патриция успехов не имели. Враги Кресченция подсчитывают его славу и свой позор. Но весь Рим до того обрадован смертью одного из самых лютых взяточников, что по всюду чернь чинит торжества и трактирщики угощали постояльцев за свой счет. До того дошли радостные ликования, что толпа каких-то рабочих ходила и кричала: «Дайте нам убийцу аркария, мы пожмем ему руку!» Можно подумать, они после смерти его станут жить лучше? Другой придет на его место и как бы им хуже не стало. Глупые голодранцы!

16 О массовых драках в Риме. О мерзких крестьянах

Пишу строки сии под крики толпы, лязг ножей, мечей и непрерывные удары. С самого утра по неизвестным никому причинам на площади разгорелась массовая драка. Обычно кто-то учиняет ее с кем-то, иные, охваченные яростью, вступают в драку, что она ширится и множится участвующими. Впоследствии массовая драка разрастается до того, что уподобляется стихийному бедствию, сметающему все на пути. Городские стражи оказались бессильны предотвратить сей ураган людской ярости, как бессильны оказались и рыцари Кресченция. Ныне драками охвачен весь Рим, что нет переулка, где бы ни чинился мордобой. Лавочники увидев, к чему дело идет, спешат закрыть лавки, священники запирают церкви, ибо пред очами дерущихся нет ничего святого.

Дерутся все, ибо ярость охватывает всякого. Дерутся дети, старики, молодые и взрослые. Так что массовость драк очевидна. Последняя такая драка была в 989 год и после себя оставила множество покойников, забитых на смерть и на смерть затоптанных. Выжившие ходили хромые и побитые. Драка 989 года длилась два дня, пока Рим не охватил повальный сон, что крики и лязги сменились храпом.

Ныне уже вечер, а драка лишь разжигается. За окнами квартиры вижу своих соседей, кои охваченные дьявольской яростью, непрерывно дерутся. В такие массовые драки вступают даже паломники, коих в Риме всегда много. Забыв он причинах своего прихода в Рим, запамятовав о святых местах, сии богомольцы смешиваются с дерущимися, словно шайка бандитов. Но особо яростно дерутся неотесанные крестьяне, кои приходят каждое утро в город на рынки с ослами и мулами, навьюченными товарами.

О крестьянах вообще не принято упоминать в наши дни, словно этих голодранцев вовсе не существует. Но я расскажу о них. Ежели кому из потомков не захочется сквозь сии строки заглядывать в страшный мир крестьянства, то пусть просто перелистает затраченный на них пергамент и продолжит чтение дальше. Но каждому имеющему власть и деньги, родившемуся в знатной семье, надлежит знать, что такое мир крестьян, дабы ни с кем не случилось того, что было с кардиналом Гильдебранди-Альдобрандески.

Как-то кардинал Гильдебранди-Альдобрандески имел неосторожность заговорить с крестьянами. Будучи одетым в богатые светские одежды, он ехал на коне мимо деревни, не имея никакого с собой сопровождения. В Риме всем известно, сколь мастерски владеет мечом сия духовная особа, любящая охоту и женщин. У леса этот бесстрашный кардинал-рыцарь услыхал дивную мелодию деревенской свирели, что такой мелодии божественной ранее никогда не слыхивал. Ничего не зная о мрачном мире крестьян, сын графа и внук графа, кардинал Альдобрандески имел неосторожность слезть с коня, дабы увидеть, кто играет столько дивно. В лесу у костра сидели трое мужланов из ближней у лесу деревни. Увидев богача, они тут же высмеяли его, но все же имели интерес узнать, что такая особа делает в сих местах. Впоследствии кардинал удивленно рассказывал, сколько удивился бессвязности и вычурности крестьянской речи, коя на слух просто отвратительна, полна брани и пошлостей. Нищие, крестьяне, разбойники и иная голыдьба имеют свой язык, отличный от того, коим изъясняюсь ныне я. Их язык состоит из разного рода неведомых знатным и богатым, слов. Заслышав такие выражения, как «сморкачи», «кувыркала», «фраер», «фуфло», «суки» и иные словеса, кои кочуют еще от крестьян Древнего Рима, ибо иного наследия голодранцы иметь не могут, кроме брани, знай, перед тобой тот, кому можно не платить жалования, то есть – простолюдин.

Итак, кардинал Альдобрандески обратился к игравшему на свирели крестьянину: «Не слыхивал я столь дивной свирели, сколь живу на свете. Прошу сыграть для меня». Тот крестьянин, к коему обращался кардинал, имел возможность жить в замке Его Высокопреосвященства, но он предпочел сломать свирель об колено: «Клянусь Богом, я не стану играть для богача!» Лишив себя возможности жить, как человеку возможно, сей пес показал нам, что у людей его поганого сословия нет ума, но они полностью движимы ненавистью, завистью и живут простейшими порывами, кои не подвергают никакому обмыслению. Спугнул крестьян меч кардинала, ибо они готовы были уже напасть на чужака.

Крестьянин – всегда брюзга, грубиян, ненавидящий богачей. Его жизнь полна страданий, голода, насыщена несправедливостью, а дух полон ненависти до краев. Тяжелая работа от зори до сумерек опустошает в нем все человеческое. Если он не поднимает глаз, то лишь потому, что никому не доверяет и всех боится. Посему сколь много жалоб крестьян на жестокость господ, столь же много жалоб господ на грубость крестьян. Синьору иной раз столько приходится наслушаться от своих крестьян, что жить стыдно держа в памяти такие речи.

Крестьянин – это чудовище, взрощенное нищетой, вскормленное безграмотностью и всю жизнь сопровождаемое страхом перед завтрашним днем. Он не говорит, а лает. У него крепкие руки и ноги, хотя в них нет мускул. Он – черная как уголь скотина с грязной мордой, со звериными голодными глазами. В драках, кои всегда в деревнях в почете, у него не раз был сломан нос.

Крестьянам не ведомы понятия о красоте. В них не воспитано понимание того, без чего человек образованный и выросший в удобстве, не мыслит себе жизни. Даже красивая женщина возбудит желание в чреслах крестьянина такое же, какое и его соседка с гнилыми глазами и кожей цвета навоза. Они одеваются во что попало. Как и собакам, им не ведомо ничего о красоте. Их одежда ничего не стоит, ибо делают они ее сами из льна и шерсти. При том я никогда не видел, чтобы кто-то из них стремился сшить себе одежду хотя бы ровно, не говоря о том, чтобы как-то ее украсить. На ноги они наматывают бычьи шкуры, перевязывая их липовыми нитями. Торс мужика чаще всего гол, грязен и волосат. На их женщинах одежда всегда грязна, смердит, латана-перелатана и состоит из кусков каких-то тряпок. Господь определил им быть такими и умирать подобно скотам. Невозможно представить полную для них свободу, ибо им о свободе ничего не известно. Утратив одного хозяина, крестьянин, подобно бездомному псу, будет бегать в поисках нового. Даже те крестьяне, что являются свободными, ищут кому служить, ибо не имеют смелости принимать решения сами и думать, но все это ожидают от других. Граф Тускуло Григорий I Теофелакт так сказал о нуждах крестьян: «По воскресеньям пусть едят чертополох и колючки, а по остальным дням – сено. Хлеба для них быть не должно!»

У крестьян нет привязанности ни к кому. Даже ради родственников в их среде не принято жертвовать собой, будь то даже собственные дети. Все там вертится вокруг еды – сыты будем или снова придется голодать? В их поганых семьях не до любви. Как правило, крестьянин держит свою семью в ежовых рукавицах, дабы быть хоть в своей жалкой лачуге главным.

Угрюмые лица, одинаковые, что у мужчин, что у женщин цвета навоза из-за солнца и грязи. Потомки могут обвинить меня в ненависти к крестьянскому сословию, но я уверяю: ничего нет более дикого и жестокого, чем сервы и вилланы. Даже рыцарское сословие не такое дикое, как крестьянское.

Прикованные к земле, кою они роют и перелопачивают с неутолимым упорством, крестьяне не имеют представления о мире и иных королевствах. Их мир – это их деревня и ближайший город. Их вина в том, что они и не задаются никакими вопросами. Им не приходит в голову, что жить можно по-другому. Их речь, как уже я освящал, совершенно нечленораздельна, полна гадкостей и ругательств. Когда они выпрямляются, то походят на людей, но поведением они не люди. Ночью они ворачиваются с полей в свои логова, в кои лучше не заходить чужаку. Проезжая мимо деревень лучше не останавливаться, ибо это очень опасно.

В детстве я бегал в деревню с городскими мальчишками. Но мы никогда не заходили в саму деревню, а забирались на дальнее дерево и свысока наблюдали за жизнью крестьян. Если крестьянка задумала испражняться, она не смущается никем вблизи себя и делает это при всех, не стыдясь задирать свои лохмотья. Если ей пришло время рожать, то рожает тут же у дороги или прямо в поле. Дети и муж, не обращая на нее внимания, продолжают работать. Сии постыдные порядки заведены были до них и им в голову не приходит сменить их, ибо срослись с ними. Ежели праздник, то вся деревня упивается вусмерть. Пьянствуют прямо на улице, и не редко дело доходит до блуда прямо при детях. Когда мой отец узнал, какой опасности я подвергал себя, наблюдая за крестьянской жизнью, то побил меня.

Драки крестьян – ужас для всякого взора. Забив кого-то насмерть, они продолжают пьянствовать, не убирая все дни кутежей покойника, даже когда он чернеет, распухает и обзаводится червями. Отрезвев, они начинают убитого оплакивать, но виновных не ищут, ибо чаще всего все принимали участие в преступлении. Пьют они свое пойло без меры, настаивая его на чем попало, что смрад от него ощущали мы даже сидя высоко на деревьях.

Крестьянские дети, кои походят на маленьких стариков, во время общего кутежа в пьянстве не отстают от взрослых, ибо во всем имеют им постыдное подражание. Драки среди крестьянских детей столь же жестоки и разврат среди них пылает столь же горячий.

Деревня – это место, полное ненависти и злобы. Все в ней друг друга ненавидят и единственное, что иногда связывает ее обитателей – это общие повальные вспышки ярости, когда вся эта толпа ходячих лохмотьев сходится для мучительства и убийства одного из соседей и его семьи. Особого повода для этого не требуется. Хватит и слуха о ком угодно. Иной раз забив камнями и поленьями своего же соседа, они доходят в безумствах до того, что, к примеру, садят детей своих на телегу, кою катают по трупу взад-вперед, горланя бранные песни, пока труп окончательно не будет раздавлен и разметан по дорогое. Эти сутулые и уродливые фигуры завидев драку двоих, впадают в тоже безумие, кое ныне царит на улицах Рима, и бросая мотыги и плуги бегут не разнимать, но участвовать, забивая или обоих дерущихся или того из них, кто из двоих слабее.

Деревни крестьян полны шума. Циничные песни, громкая базарная брань, плачь детей, хохот взрослых ни на минуту не умолкают в этом царстве нищеты и ненависти. Дома у них все деревянные, вымазанные глиной, крытые соломой. Печных труб почти ни у кого не видно, но топят печи они все, ибо по ночам холодно. Дым из печей идет прямо из открытых дверей. Как только проезжаешь мимо деревень, из затянутых бычьими шкурами окон на тебя взирают грязные обезображенные болезнями лица, что хочется поскорее покинуть это место пока цел.

Едят они густые каши и тюря – хлеб или сухари, покрошенные в воду. Горячие блюда крестьяне не готовят из-за дороговизны дров, а рубить дрова можно лишь с согласия синьора, ибо все угодья имеют владельцев. Дрова идут лишь на обогрев лачуг. Луковый суп – основное крестьянское кушанье. Это вода, в кою крестьяне крошат луковицу и еще некоторые овощи и так холодным едят.

Уже глубокая ночь, что и свечи, освещавшие моему перу путь на пергаменте, почти уже догорели. Но при таком шуме, коий не прекращаясь, царит на улице, не смогу я сомкнуть глаз.