Текст книги "1000000 евро, или Тысяча вторая ночь 2003 года"

Автор книги: Илья Стогов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Сочувствую.

– Чувствую себя как лох.

– А лох не всегда плох.

– Я давно боялся, что все именно так и случится.

– Что вы застрянете в лифте?

– Не в этом дело. Просто мы слишком доверяем технике. И при этом никто не знает, можно ли ей доверять.

Я сидел молча. Парень продолжал быстро произносить слова:

– Вот, например, говорят, будто памперсы безвредны для здоровья. Мол, на потенции они не отражаются. Слышали об этом?

– О памперсах? Или о потенции?

– Но как это можно выяснить, если памперсы были изобретены только восемь лет назад? А? То есть младенцы, выросшие в памперсах, еще не пользовались своей потенцией, понимаете?

Я подумал, что парня действительно здорово накрыло клаустрофобией.

– Мы вообще не знаем, как техника отражается на человеке. Газеты утверждают, что домашний компьютер почти безвреден. Но что, если вред от компьютерных излучений начнет проявляться только со временем? Накопится и тогда проявится по полной, а? Ох, не хотел бы я, чтобы этот день наступил завтра! Что, если уже сегодня с утра все началось... по всему миру одновременно... и хакеры начали просыпаться от того, что у них отвалился член и изо лба растет третья рука, а?

В его голосе слышалась дрожащая истерика. Я немного отодвинулся. Я сделал вид, будто должен срочно отыскать в карманах очень важную вещь.

Сунув руку в карман, я нащупал там крошки и всякий мусор. А еще – телефон. О! – подумал я. Действительно! Можно ведь просто позвонить жене и сказать, чтобы она выключила машину.

Отогнать ее с дороги она не сможет. Жена так и не научилась сдвигать с места всю эту груду металла. Но пусть хотя бы выключит двигатель – я по телефону объясню ей, что нужно делать.

Телефон осветил лица соседей зеленым светом. Я набрал номер и услышал в трубке пиликанье: нет зоны покрытия. Сигналу было не пробиться сквозь металлические стенки лифта, сквозь металлические стенки шахты лифта, сквозь стеклянные стены небоскребика.

Стоявшая надо мной девушка улыбнулась:

– Не работает?

– Нет. А у вас?

– Тоже.

Мы помолчали.

– Вот я влипла! Опаздываю... и телефон не работает.

– А у меня включенная машина... стоит посреди дороги.

– Да?

Девушке не было дела до моих сложностей. Она кусала губы и рассматривала свой телефонный аппарат. Он у нее был маленький, дамский.

Я снова набрал номер жены. В телефоне слышались помехи, что-то шипело. Я не отключался, надеялся, что сейчас меня все-таки соединят.

Вместо этого в трубке неожиданно зафонило, и телефон хорошо поставленным голосом сказал:

Его называли «Титаник», и он просто пропал.

Пропал не до конца, но вдовам тех, кто был внутри, от этого не легче...

– Дозвонились?

– Нет. Похоже, это какая-то радиопередача.

Этот лифт был самым большим в истории человечества. Это был поистине гигантский лифт, и сами строители еще до сдачи его в эксплуатацию называли дело своих рук «Титаник».

Лифт-Титаник...

– Что там? Дозвонились?

– Говорю же: нет!

– Если дозвонились, скажите, пусть поторопятся.

– Я НЕ дозвонился!

Он просто исчез. Приемная комиссия загрузилась в лифт, и двери закрылись. Куда делись все эти люди и тысячи тонн металла, сегодня не знает никто.

Лифт-Титаник просто пропал...

Пропал инженер, спроектировавший лифт и первым изготовивший его чертежи. Пропал директор завода, на котором лифт был собран. Пропала девушка – переводчица вместе со своим шефом-голландцем, приехавшая прокатиться на чудесной машине...

Все они без следа пропали.

И лишь офицеры охраны здания, в котором был смонтирован гигантский лифт иногда... в сильном подпитии рассказывают собутыльникам о том, что лифт до сих пор продолжает свое вечное скитание между этажами... что иногда по ночам двери шахты открываются и охранники успевают заметить мелькнувший лифт-призрак…  начальник завода улыбается у девушки-переводчицы блестят стекла модных очков...

Это движение не прекратится никогда. Так считают офицеры охраны здания.

Не стоит спрашивать, почему все эти офицеры седы и так много пьют.

€€€

Когда он скрылся за дверью здания, я закрутила стекло в машине и откинулась в кресле. Затылком коснулась подголовника. Почувствовала, как он мелко вибрирует в такт работающему двигателю.

Сувенирную купюру в два доллара ему подарила я. У людей, которые долго живут вместе, всегда существуют проблемы с подарками. Вы ведь понимаете, о чем я?

То, что действительно ему нужно, давно подарено. Одеколонов и пенок для бритья скопилось столько, что некуда ставить.

А каждый год несет с собой не меньше четырех новых торжеств, на которые вручение подарков считается обязательным. И что в такой ситуации делать?

Мужчинам проще. Они могут отделаться охапками цветов. А я на восьмую годовщину свадьбы взяла и подарила ему оригинальную американскую денежку. Ведь двухдолларовых банкнот действительно почти не бывает в обращении.

В зеркальце я смотрела на вход в здание. Там было пусто. Он все не возвращался. Наверное, ругается с блондинкой-администраторшей. Сидеть было скучно. Я подумала, что... вернее, я не успела ничего подумать. Потому что машина вдруг дернулась и поехала вперед. Сама.

Машина медленно ползла под уклон. Я сидела на месте пассажира, справа от руля, и понятия не имела, как ее остановить.

Я протянула руку к рулю, к кнопкам на приборном щитке... потом поняла, что не знаю, что означают все эти кнопки, и отдернула руку... а спустя секунду протянула ее опять.

Машина гудела. Даже через закрытые окна я чувствовала, как пахнет бензином. До перекрестка оставалось всего несколько метров. Сбоку на светофоре горел зеленый, и по проезжей части проносились большие грузовики, а я ехала прямо на них.

Нажать тормоз. Или вывернуть руль въехать в столб. Он вернется из здания и свернет мне шею. Машина катилась неторопливо, как катятся к берегу волны остановить ее было невозможно, так же к невозможно приказать прибою: «Стоят I Смирно!»

Светофор в упор рассматривал мен красным от недосыпания зрачком. Я перегнулась, боком легла на сиденье водителя и попробовала нажать тормоз рукой.

Тормоз – это ведь крайняя правая педаль?.. Или крайняя левая? Высоко над головой гудели страшные сигналы. То, что я не видела пролетающих автомобилей, было хорошо.

Я отлично понимала, в чем дело. Машина пыталась сбежать. Там, внутри здания что-то происходило... автомобиль чувствовал это, трясся всем корпусом и пытался сбежать, а до меня ему дела не было.

Щекой я касалась сиденья. Мне не были видны педали, и я наугад в панике лупила по ним ладонями. Может быть, она остановится сама? Может быть, все еще будет нормально?

Потом левой дверцей машина коснулась бетонного столба. Коснулась, напряглась, вжалась в столб, продолжала двигаться, словно спинкой почесываясь о чужие ногти.

Скрежет был негромким... но слышала я его отлично. Все это происходило со мной, творилось на самом деле. Столб обдирал с водительской дверцы краску, сминал металл, корежил автомобиль, которым так дорожил мой муж... и который стоил куда дороже, чем сувенирная купюра в два американских доллара.

Вытянув пальцы, я попробовала все-таки вдавить педаль в пол. Указательный палец провалился в узкую прорезь. Я потянула руку назад, но с той стороны палец кто-то держал. Не отпускал. Не желал, чтобы я освободилась, подняла голову и рассмотрела, что теперь представляет собой левая дверца машины.

Ощущение было именно таким. Не то чтобы палец застрял. Его именно держали. Мягко, совсем небольно. Но так, что освободиться я не могла.

Машина продолжала двигаться вперед. Я лежала на сиденье и понятия не имела, куда именно она движется.

€ € €

– Слышишь?

– Что?

– Снаружи... Это спасатели!

– Да?

Все замолчали. Сперва я слышал только сопение. Потом... действительно... там, снаружи, кто-то царапался.

Потом звук пропал. В лифте было по-прежнему темно. Пассажиры сидели вдоль стен и потели. Лифт был полон потных мужчин и женщин. Очень-очень потных людей.

Парень-клаустрофоб встал и начал обоими кулаками барабанить в стену:

– Эй! Вы! Эй! эй! эй! эйэйэй! Все молчали и слушали. Звуки снаружи прекратились.

– Ушли? Они ушли?

– Может, это не спасатели?

– А кто?

– Не знаю. Может, послышалось? Парень достал из кармана сигареты

Один из мужчин дернулся к нему:

– Прекрати!

– Почему? Я хочу курить. Имею я право выкурить сигарету?

– Ты имеешь право задохнуться на хер, понял?!

– Хватит орать. Там опять кто-то... слышите?..

Звук сместился к самому верху кабины. Все задрали головы.

Парень все еще держал в пальцах зажигалку. Он поднял руку и несколько раз пощелкал.

В продольные вентиляционные дырочки под потолком был засунут палец. Мясистый мужской палец.

Парень прекратил щелкать, опустил руку и посмотрел на меня.

– Ты видел?

– Что?

– Там палец.

– Ну да. Палец. Видел.

– Чей это палец?

– Чего ты на меня так смотришь?

– ЧЕЙ ЭТО ПАЛЕЦ?!

– Не мой. Не ори.

Девица с духами и дамским телефончиком тихонечко, стараясь не шуметь, плакала. Парень еще раз задрал руку с зажигалкой и пощелкал. Там, в щели под потолком, действительно торчал палец. Мужской. С узкой полоской грязного ногтя.

Парень выплюнул неприкуренную сигарету прямо себе под ноги, подошел поближе, подпрыгнул, уцепился за край вентиляционной щели и подтянулся на руках.

Все молча смотрели на него.

Аккуратно... очень медленно парень подтягивал лицо ближе... еще ближе к пальцу.

– Что там?

– Погоди... сейчас...

Мужчина, не выносящий запаха сигарет, поднялся и тоже подошел поближе. Оба говорили шепотом. Парень подтянулся и заглянул в щель.

– Это... это самое... О нет!

Ему было неудобно висеть и говорить одновременно. Он задыхался. Круглыми от ужаса глазами он заглядывал в щель, а потом палец, просто висевший в щели, вдруг выпрямился, напрягся, дернулся и вонзился парню в глазницу.

С громким криком тот рухнул на пол.

€ € €

Он наконец показался в дверях здания Он улыбался, а в руках у него была сувенирная двухдолларовая купюра.

– Что так долго?

– Извини. Все, поехали. Он плюхнулся за руль, и мы поехали домой.

Глава 13. ПОСЛЕДНИЙ ВАГОН МЕТРО

У диспетчера метрополитена были пальцы все в черной смазке, а ногти погрызенные.

Ровно в 7 часов 54 минуты диспетчер погрузил пальцы в глазницы и вырвал себе глаза. Он опустил глазные яблоки на пульт перед собой, и они скатились на пол. К ним, влажным, тут же прилипли пылинки и сор.

Диспетчер неподвижно сидел в кресле. Из пустых глазниц текла кровь. Казалось, он плачет черными, как повидло, слезами.

На мониторах происходило то, что не могло происходить.

А ведь еще с утра все было совсем неплохо.

€ € €

Черноголовый народ жил на Круге Станций всегда. Девушка Шкик могла гордиться своим происхождением.

Круг Станций был заселен множеством племен и народцев. Старые Женщины, Песьеглавцы, Люди-Одноногие-Как-Грибы, Люди-Вообще-Без-Ног, Люди-Со-Ртами-На-Груди, Люди-Способные-Петь-И-Танцевать. Черноголовый народ девушки Шкик был самым древним и могущественным из всех.

Старики рассказывали неправдоподобные истории о полях, пахнущих горько. О скрипучих арбах и топоте копыт, громком, как стук колес в туннелях Круга Станций.

Скорее всего, это были их, стариковские мутные сны. Черноголовый народ всегда жил под землей, потому что где еще ему было жить?

У девушки Шкик было красивое круглое лицо. В волосах она носила кусочек жеваного вара. Под юбкой на бедрах у нее висели Предметы. Когда девушка Шкик выйдет замуж и будет готова родить черноголового ребенка, мать своими руками снимет Предметы с ее бедер.

Пока что Шкик была девственницей. По вагонам она ходила с чужим ребенком. Он был тихий, не капризный. В основном он спал. Вечерами ребенка нужно было отдавать толстой женщине. Возможно, та была его матерью.

На левой лопатке у девушки Шкик была вытатуирована пузатая жаба. У всех женщин ее рода была такая наколка на лопатках, а мужчины носили татуировку с черепахой.

Древний род девушки Шкик происходил от самого барона Одноглазого Яшки. Как и положено в их роду, девушка Шкик с детства училась читать по руке и картам. Еще она любила слушать скрипучие речи стариков.

Часто старики рассказывали непонятное. Уверяли, что древние Строители задумывали Круг Станций как-то иначе. Изначально жить здесь не предполагалось, и где-то существует Выход.

Отец девушки Шкик иногда не выдерживал этих речей и начинал спорить со стариками. Он размахивал черными ладонями, плевался и говорил хриплые слова. Тогда девушка Шкик поднималась с корточек и уходила к матери.

Гораздо больше ей нравилось слушать истории о Прародителе черноголовых Вукуб-Какише – Попугае-Ара-Пестром-Словно-Женский-Платок.

Это Вукуб-Какиш привел ее народ на Крут Станций. Он любил принадлежащих ему мужчин, женщин и детей, он защищал их. Если Злыдни-В-Мундирах-С-Золотыми-Пуговицами пробовали обидеть народ Вукуб-Какиша, то скоро тела злыдней обнаруживались в темных метрополитеновских переходах. Сердце у них было выклевано острым попугаичьим клювом.

Он же, Пестрый, научил черноголовый народ Словам Заклинаний – священной русской речи.

Девушка Шкик никогда не задумывалась над тем, что означают звуки этих мудреных слов. Понимать их умели лишь мужчины и некоторые старухи, у которых не могло быть детей.

Она терпеливо дожидалась, пока вагон полностью остановится, и только потом делала шаг за Ограничительную-Линию-У-Края-Платформы.

Произносить Слова следовало с почтением. Девушка Шкик вошла в вагон и встала на колени. Ребенок, привязанный у нее к спине спал. Она прикрыла глаза и проговорила Формулу, начинающуюся с могучего заклинания «Гражданипасажырыизвинитештомыквамабращаимся...»

Поезд тронулся. Девушка Шкик поднялась с колен и пошла по проходу. Разумеется, Слова, данные черноголовому народу Попугаем, действовали. Светлолицые пассажиры покорно склоняли головы и лезли за кошельками.

Толстые женщины, ежась от ужаса перед Словами, прятали взгляд в книжки с яркими обложками. Светлолицые мужчины дрожащими руками подносили ко ртам бутылки с пивом.

Цвет их кожи напоминал кафель на станции «Сенная площадь». Еще у них были густые бороды.

У мужчин народа девушки Шкик бороды были не такие. Редкие толстые черные волосины с трудом лезли из подбородков, как горькая трава в землях, откуда некогда явился черноголовый народ. Кроме того, светлолицые странно пахли.

Бумажные купюры девушка Шкик складывала в карман юбки. Та была пестрая, как крылья Ара. Монетки она оставляла лежать в коробочке из-под маргарина «Voimix».

Она знала, что если двигаться вслед за ходом светил, то за один оборот Круга Станций денег набирается приблизительно с палец толщиной. Если ехать в противоположную сторону – чуть меньше.

Скорее всего, отец был прав, а деды что-то напутали. Метро – это круг... а Выход...  какой Выход?., где он?

Всегда, доколе идут поезда, пока гудят лампы под потолком, ее народ будет скитаться по Кругу Станций. Спешить не стоит. Все метро не обойдешь никогда, а Выход лишь привиделся старикам сквозь их стариковские слезы.

Матери всегда будут привязывать черноголовых детей к своим спинам. Покачиваясь в такт стуку колес, младенцы станут сосать серые пальцы. Потом дети вырастут и сами пойдут по вагонам.

Потом они состарятся. Когда они умрут, их в последний раз перепеленают платком и отнесут на самые дальние перегоны. Мужчины споют песню Пестрому Попугаю и опустят скрюченное тело в вентиляционную шахту, из которой нет возвращения.

Думать о том, правильно это или нет, бессмысленно. Потому что иначе просто не бывает.

Поезд ехал все медленнее. Что-то мешало ему ехать. Девушка Шкик дошла до конца вагона и остановилась напротив двери. Светлолицые нервничали, а она была спокойна.

По вагону полз запах их страха. Он был кислым. Двигатель поезда напрягался изо всех сил, но вагон больше не двигался. Светлолицые вскакивали с сидений, прижимали лица к окнам, расплющивали носы.

– Свяжитесь с машинистом! Развяжите то, что связано! Алло! Это машинист?

– Что это? Почему в туннеле вода?!

– Маргарита Федоровна, голубушка! Вы видите, что такое творится? Вы плавать-то умеете, Маргарита Федоровна?

– Алло! Машинист? Это действительно машинист? Что значит «пошла на хуй»?

– Ты слышишь меня, дитя мое?

– Я слышу тебя, Цветастый и Пестрый.

– Ты знаешь, что сегодня за день, девушка?

– Нет, Владыка. Я молода и не знаю счета.

– Сегодня день Хун-Ахпу-Вуч. День «Семь-Сумчатая-Крыса». Ты знаешь, что делают люди моего народа в этот день?

– Нет, Сердце Небес.

Девушка Шкик говорила, зажмурив глаза. Ребенок сопел ей в левое ухо. Теплый живот прижимался к татуировке на левой лопатке.

– Ты знаешь, что нужно делать, Шкик?

– Я знаю, Владыка Зеленой Чаши, Владыка Нефритовой Чаши.

– Ты готова?

– Я готова, Сердце Вод.

Она открыла глаза. Грязная вода просачивалась сквозь щели в дверях вагона. Пыльный мусор поднимался над полом. Скомканные бумажки поплыли.

Светлолицые с ногами забирались на сиденья. Динамики, прикрученные под потолком, фонили. Но даже этот звук перекрывался ревом бурных вод.

Воды прибывали, напирали на двери. Вскипали волны, вода прибывала. Мусор крутился в проходе. Так много стало вод в вагоне, что скрылись все сиденья, и на локоть поверх них стояли воды.

– Где твой нож, девушка?

– Он в прическе, Царь Черноголовых.

– В твоей прическе, юница? Достань его! Сделан ли он из камня, как должно?

– Из лучшего зеленого нефрита, Свирепый.

– Хорошо, девушка Шкик!

Она стояла по пояс в воде. Левой рукой она покрепче сжала тонкую ногу младенца, а правой начала не спеша развязывать узел на груди.

Младенец проснулся и заворочался. Девушка Шкик обеими руками держала его перед собой. Он перебирал лапками, словно большое коричневое насекомое.

Вокруг плескалась грязная вода. Светлолицые граждане пассажиры уже утонули, умерли. Их раздутые тела плавали спинами вверх. Волосы и полы плащей лежали на поверхности вод, а вокруг плыли скомканные банки из-под «Tuborg» и фантики.

Пусть. Это не важно.

Ее народ будет спасен Попугаем Вукуб-Какишем – пестрым, словно женский платок.

– Это ведь для моего народа, Прародитель? Ради всех черноголовых, Предок?

– Да!

– Чтобы народ продолжал скитание, которому не будет конца, Царь-Попугай?

– Да!

– Я должна это сделать, Старец?

– Ты должна это сделать, потому что так делали те, кто первыми пришли на Круг Станций!

Больше всего девушка Шкик любила часы, когда табор устраивался на ночлег.

Станции закрывались, и лампы дневного света начинали светить вполсилы. Воздух вкусно пах машинным маслом, жареным мясом и пылью.

Люди ее народа ложились прямо в переходе.

Бароны с черными и золотыми зубами чуть в стороне от остальных пьют горькую воду, у каждого из них в заднем кармане джинсов лежит шило.

У толстых женщин шелковые платья глубоко врезаются в складки на животах. Женщины ищут вшей у младенцев и, словно семечки, лузгают хитиновые спинки.

Все улыбаются.

Потом все ложились спать. На ночь, чтобы не замерзнуть, люди ее народа плотно прижимались друг к другу.

Она обхватила рукоятку древнего клинка. Нефритовый нож был выточен в виде сложившего крылья попугая ара. Для того, что ей предстояло сделать, годились ножи, сделанные лишь из чистейшего нефрита.

Ребенок улыбался девушке Шкик беззубым ртом.

Ее руки превратились в пестрые крылья. В тех краях, откуда, по словам стариков, черноголовые пришли на Крут Станций, птицы никогда не думают о том, зачем они машут крыльями.

Клинок вошел в коричневое тельце, как поезд входит в жаркое жерло тоннеля. От тоненького крика у девушки Шкик закладывало уши. Ее руки делали все сами – они умели это делать. Хрупкие ребрышки похрустывали, крошились.

У ребенка было маленькое и красное сердце. Оно было похоже на до смерти перепуганную вишню.

Девушка Шкик двумя пальцами сжала сердце младенца, выдернула из груди и положила на ладонь. Из тоненькой артерии вытекло немного крови.

Девушка Шкик закатила глаза, запрокинула голову. Древние гортанные слова сами протискивались сквозь ее губы.

– Тебе, Попугай! Тебе, Вукуб-Какищ! О Прародитель народа! Тебе этот дар! Ради черноголовых! Ради тех, кто покоится в тени твоих крыл! Прими этот дар, Царь-Ара!

Вода поднималась и плескалась уже возле ее подбородка. Она была красной, а мусор исчез.

Даже стоя на сиденье, девушка Шкик не доставала головой до потолка вагона Она оступилась и чуть не упала. Она больше не была птицей, и еще меньше она была рыбой. У нее болели плечи. Она попыталась смыть красную воду с глаз, но не смогла пошевелить руками.

Потом воздуха в вагоне осталось лишь на два пальца. Девушка Шкик изгибала шею, пытаясь вдохнуть последний раз. Потом она навсегда закрыла глаза.

€ € €

Говорят, на следующее утро после этого в петербургской канализации стали замечать хищных рыбок-пираний.

А еще говорят, что все было совсем не так и ребенок не погиб, а вырос и много лет спустя вывел народ с Круга Станций...

Впрочем, это – совсем другая история.

Глава 14. «БАРДО-ТЕДОЛ» ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

С утра по делам мне нужно было в Купчино. Я съездил, быстро освободился и решил, что еще успею проскочить назад в центр до пробок.

Я ехал по широкой и пустой в это время окраинной авеню. Впереди блестело тонированными стеклами модное казино «Слава». Перед ним были припаркованы самые дорогие автомобили вселенной, а моя машина была стара, грязна и рычала при переключении передач.

Засмотревшись на казино, я не заметил несущийся справа грузовик. А когда заметил, ноги сами уперлись в тормоз, машину занесло... обеими руками я пытался удержать руль и, разумеется, зажмурил глаза... под веками мелькнула кафешка в Летнем саду... я все еще смотрел на нее из-под надвинутого на лицо капюшона, который мешал мне рассмотреть все хорошенько... но главное мне было видно... я зажмурился еще сильнее...

€ € €

...А когда открыл глаза, оказалось, что ничего страшного: столкновения удалось избежать, грузовик поехал по своим делам а я по своим.

Который четверг подряд лили ливни, в горах закладывало уши от разбойничьего рачьего свиста, а мне вдруг захотелось кого-нибудь подвезти. Просто чтобы не ехать молча. Например, симпатичную девушку... или, хрен с ним, пусть даже не очень симпатичную.

Вообще-то, я никогда не подвожу посторонних людей на своем личном автомобиле. Машина это как герлфренд или зубная щетка. Предмет индивидуального пользования. Вы ведь не разрешаете незнакомым людям с ботинками забираться в собственную постель, правда?

И все-таки я подрулил к остановке, на которой сидел одинокий старичок. Он ягодицами упирался в краешек скамейки и обеими руками сжимал толстенный зонтик.

– Куда едем, папаша?

– Вы это мне?

– А больше здесь никого нет. Я проезжал мимо и подумал, не подвезти ли вас? Ведь троллейбусов пока что не видно.

– Куда же вы направляетесь?

– В центр.

– Годится! Но в центр чего вы едете?

– Ага. Шутку оценил. Шутка жутко смешная.

Старичок, скрипя суставами, забрался в машину. Всей спиной откинулся в кресле. Снова сложил руки на набалдашнике зонтика.

Некоторое время мы ехали молча. Мне это не нравилось. Денег с пожилого пассажира я брать не собирался, но пусть хоть развлечет меня беседой.

Для начала я сказал:

– Сегодня прохладно.

– Знавал я деньки и попрохладнее.

– Нет-нет! Погода именно дурацкая. Жена хочет поехать в Финляндию, и я склонен согласиться. Из этого промокшего города нужно валить.

– Вы думаете, в Финляндии лучше? Поезжайте лучше в теплые края. Куда-нибудь поближе к Африке.

Я покосился на старичка. Семитская внешность. На бугристой лысине шляпа. Зонтик оказался не зонтиком, а тростью с набалдашником в виде змеи.

Старичок среагировал на мой взгляд по своему: приподнял шляпу и представился:

– Моисей Левиевич Вэ-Шеммот. Пенсионер.

Я подумал: «Вот это имена!»

– Очень приятно. Вы, Моисей Левиевич, под теплыми краями имеете в виду Израиль?

– Израиль. Или Египет. Вот там действительно тепло, сухо.

– Вы там были?

– Доводилось.

– И как? Понравилось?

– Ну...

– Что «ну»?

– Ну, не понравилось.

– Почему?

– Never mind, молодой человек. Это наши ближневосточные навороты. Во время одного вооруженного конфликта в Египте, я вот этими руками завалил одного местного жителя.

Дедушка выставил вперед свои артритные кисти рук. Я смотрел на дорогу, а на его руки не смотрел, но все равно успел заметить, что одна кисть у моего пассажира покрыта белыми болячками.

– Дело могло обернуться плохо. Пришлось бежать на Синайский полуостров.

– По вам не скажешь. Такой с виду приличный старичок. Давно это было?

– Да, прилично. Раньше в тех краях у меня было собственное турагентство.

– Да что вы говорите?!

– Но его пришлось закрыть. Клиенты без конца слали рекламации, мол, экскурсии здорово затягиваются.

– А куда вы их возили?

– Так... по окрестностям.

Потом мы выскочили на Литовский, и я сказал, что дальше нам не по пути.

Старичок смотрел на меня черными глазами.

– Вы считаете, это и есть центр?

– Не совсем. Но все-таки больше похоже на центр, чем то место, в котором вы сидели.

Моисей Левиевич разглядывал меня, пальцами поглаживал трость и не собирался вылезать из машины.

– Знаете, молодой человек, мне хочется дать вам совет.

– Да?

– Вернее, три дельных совета.

– Мне? Целых три? Буду признателен!

– Во-первых, постарайтесь понять, что же все-таки общего у Бога, дога и читателя «Vogue».

– А это точно дельный совет?

– Дельнее не бывает!

– Понимаете, Моисей Левиевич, я человек почти непьющий. Такие тонкости мне не догнать.

– Во-вторых... Впрочем, ладно. Во-вторых вы поймете самостоятельно. А в третьих, постарайтесь не забывать, что окружающий нас мир – это война. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

И он опять приподнял шляпу над лысой головой. Бугры торчали из его черепа словно рога.

€€€

Пробки проскочить я успел, но не совсем. На Гороховой, почти у самого Адмиралтейства, я все-таки встал. Дальше все происходило настолько неторопливо, что машину нужно было бросать и просто идти пешком. Но я, разумеется, никого не бросил и никуда не пошел.

Не спеша, все вместе, мы проползли пересечение с Невским. На цыпочках прокрались мимо Зимнего дворца. Вскарабкались на горб Дворцового моста. Дальше начинался Васильевский остров, и пробка приобретала космические масштабы. Между автомобилями невозможно было просунуть даже лезвие перочинного ножичка.

Я сидел в своей жарко натопленной машине, слушал радио и курил. Честно сказать, мне было приятно и не хотелось, чтобы пробка заканчивалась. Двигаться бы так... по сантиметру в час... ближайшие несколько суток.

Докурив, я немного открутил окошко и выкинул окурок наружу. Пусть там замерзает, а я стану сидеть внутри... в теплом и уютном нутри.

У «девятки», прижатой вплотную ко мне, были открыты все окна. Водитель, перекрикивая музыку, болтал с пассажирами.

До меня долетел кусочек фразы:

– ... А потом Шлиман все-таки отвел из реки воду...

Я закрутил стекло обратно и перевел взгляд с асфальтированного моста чуть правее, на Неву.

Воды в реке действительно не было.

€ € €

На протяжении веков эта река текла здесь. А теперь перестала течь. Кончилась. Обнажила дно. И все стало ясно.

От одной гранитной набережной до противоположной тянулась громадная, затянутая илом дырка от бублика. Склизкое дно. Гниющие на воздухе водоросли.

Все пустые битые бутылки, все на счастье брошенные в Неву монетки, все оброненные сумочки, сбитые с носов очки и пенсне... все, что триста лет копилось на дне реки, теперь подставляло бока тусклому осеннему солнцу и напоминало вашу собственную печень: вроде бы очень знакомая штука, но редко кто видел, как она выглядит.

В одном месте кверху пузом лежал проржавевший прогулочный катерок. Еще возле самого моста горкой были навалены мотоциклы. Немного, штуки четыре.

Тысячи раз отважные байкеры прыгали в этом месте через разводящиеся мосты. Некоторые прыгали неудачно и рушились вниз. Их железных коней никогда не поднимали со дна на поверхность. Если бы я присмотрелся внимательнее, то, возможно разглядел бы и самих отважных, все еще держащих истлевшие пальцы на рукоятке газа.

И под всем этим проглядывали остатки чего-то еще. Какие-то допотопные фундаменты... пни колонн... словно сломанный в драке передний зуб.

Это был какой-то еще Петербург. Предыдущий Город, погибший задолго до нашего прихода. Намек... всего лишь намек на древнюю катастрофу, свидетелей которой совсем не осталось. Мы так и не узнаем, что именно здесь произошло.

От того города остались только истлевшие черепа со следами проломов и провалы шахт, ведущих в такую глубину, куда не рискнет сунуться ни один диггер на свете. Все. Больше ничего. Только молчание затянутых илом руин.

С того места, где зажало мою машину, было видно, что внизу, под мостом, кто-то двигался. Я присмотрелся и увидел, что по дну, переступая через мелкие лужицы и утопая кроссовками в иле, шли люди. Человек сорок...

€ € €

Не поворачивая головы, все еще не в состоянии оторваться от этого зрелища, я потянулся за следующей сигаретой. Прикурил и по аналогии со Шлиманом вдруг подумал о своем последнем романе.

Дело в том, что сегодня с утра, прежде чем сесть за руль, я дописал роман. Вот этот, который вы почти прочли. Я вообще люблю писать по утрам, пока все еще спят. Я писал этот роман много-много утр подряд, а вы (хотите угадаю?) наверняка ничего в нем не поняли.

Жалко, конечно, но ничего. Для тупых я все сейчас объясню.

Есть такая детская загадка: «В автобусе ехали три пассажира... на остановке один вышел, трое зашли... на следующей еще один вышел, никто не вошел... потом вышли трое, зашли пятеро...». Некоторое время вы таким образом мучаете собеседника а когда мучить надоест, спрашиваете не сколько в автобусе осталось пассажиров, а сколько всего было остановок.

Так и с моим романом. Понимаете? Читать его нужно было совсем не так, как вы прочли. Не в том порядке. Не на то обращая внимание... вообще не так.

Я пытался вас запутать. Думаю, мне это удалось. Между тем разгадка истории проста. И в то же время причудлива.

€€€

Как известно, во всем огромном количестве детективов, написанных за последние века, есть всего несколько вариантов разгадки. И все эти варианты давно использованы авторами.

Много раз было так, что преступником оказывался посторонний злодей... или не злодей, а, наоборот, какой-то с виду приличный человек... или некая знаменитость, на которую даже не подумаешь, что она способна на преступление... оказывался преступником и кто-то из окружения сыщика... и даже жена сыщика... а потом и сам сыщик.

Было даже так, что преступником был рассказчик, от лица которого велся рассказ. Не было только одного: еще никогда преступником не оказывался читатель.

То есть ты, дорогой друг. Как там твоя фамилия?

Вот именно такой роман я и написал.

€ € €

Я предлагал своему издателю объявить конкурс и дать тому, кто догадается, в чем здесь дело, приз в размере ста тысяч рублей.