Текст книги "Достоверное описание жизни и превращений NAUTILUSa из POMPILIUSa"

Автор книги: Илья Кормильцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Илья КОРМИЛЬЦЕВ
Достоверное описание жизни и превращений NAUTILUSa из POMPILIUSa

Часть 1
Алибутилус

Вместо введения

Сверхновая «Nautilus Pompilius» взорвалась в 1987 году. Загадочная группа из Свердловска моментально побила все рекорды совковой популярности, таинственный юноша на сцене очаровывал всех, от бабушек до внучек, сотни километров магнитофонной пленки истирались до дыр… В 1988 «Нау» гремел по стране, как некогда разве что Кобзон с Пугачевой, строчки хит-парадов пестрели сплошным «Наутилусом», группе прочили большой будущее, большие деньги и т. д., и т. п. В году 89-ом в нарушение всех пророчеств «Наутилус» стал загадкой года, ни концертов, ни записей, ни даже слухов о нем раздобыть было практически невозможно. Еще через год Бутусов опять появился на музыкальном небосклоне, повзрослевший, новый, с новыми песнями, с другими песнями. С другими музыкантами.

И в немногочисленных интервью старательно уходил от вопросов, которых было предостаточно. Он просто пел свои песни. И старался, кажется, не задумываться о прошлом… В чем был не одинок. Дима Умецкий, его бывший напарник, чуть ли не брат, с которым вдвоем они и создали когда-то группу «Наутилус», уже не раз заявлял, что он такого названия, «Наутилус» – вообще не знает. Да и остальные, бывшие и настоящие, к прошлому по сей день обращаются без особой охоты. Но все-таки оно было, прошлое.

1. Из жизни архитекторов

«Они ездили в агитки в Архитектурном институте.

Чтобы картошку не копать, они ездили в агитки…»

Егор Белкин

А начиналось все в 1978, когда в Свердловский архитектурный институт поступили Бутусов Вячеслав и Умецкий Дмитрий. И отправились на картошку в деревню Мамино. Работали от зари до зари, а вечером студенты, у кого сил хватало, жгли костер, развлекались, как могли. Там, у костра, и возник прообраз будущего «Наутилуса» под названием «Медный таз». Таз и правда был, натурально медный, нашли его абитуриенты Умецкий и Гончаров на свалке. Гончаров по нему колотил, Умецкий бренчал на гитаре, пели оба, звучало, по воспоминаниям очевидцев, ужасно, но бодро. Там же, у костра сидел вечерами и Слава Бутусов. Его называли «Отдельный герой»: красивый, небритый юноша, он слишком явно выдавался из общей массы. Нетрудно догадаться, что этот «герой» и составил основную конкуренцию группе «Медный таз».

Слава пел «Отель Калифорния», чрезвычайно популярную тогда песенку «Иглз» с псевдоанглийской тарабарщиной вместо слов. Пел низким, хриплым голосом, о нем до сих пор вспоминают тогдашние абитуриенты и особенно абитуриентки… Одним словом, обратил на себя внимание. И девочек, которые провожали Славу очень пристальными взглядами, и парней, которые этим девичьим взглядам не очень-то радовались, и – заметим особо – основателя группы «Медный таз» Димы Умецкого.

Потом пошла учеба. В Архитектурном институте всегда было принято хоть чем-то, но выделяться, производить впечатление творческое, и тут студенту Бутусову талантов было не занимать: его рисунки уже на абитуре расходились по рукам, в аудиториях преподаватели выделяли его сразу и однозначно, а годы спустя чуть ли не хором жалели, что такой архитектурный талант пропадает. Талант, правда, имел обыкновение задумывать проекты великолепно, но «до ума» доводил их редко, интерес пропадал. Весьма существенное свойство, о котором единогласно вопиют очевидцы, заключалось в некоторой славиной мягкотелости, странно дополнявшей очевидную славину талантливость.

Умецкий тоже был явно не без талантов, хотя и несколько особенных: своеобразен, смешил всех, кого ни попадя, хохмил, балагурил, внешность имел нарочито несерьезную; но иногда за шутовством проглядывало умное лицо очень непростого человека. Редко и незаметно. И как раз Умецкий высказывал время от времени идею: а не создать ли рок-группу?.. Высказывал разным людям, один соратник у него был: Игорь Гончаров, рубаха-парень, душевный, симпатичный, вечно с улыбкой до ушей. Нужен был еще как минимум один… Тогда и стал Дима присматриваться к Бутусову.

А Бутусов ни о каком рок-н-ролле не думал, Бутусов свободное время проводил в редакции институтской газеты «Архитектор», в те годы месте популярном, там была своя, особая, веселая жизнь. В которую как раз и вламывался время от времени рок-н-ролл… Так что первое столкновение славино с музыкой происходило в рамках обстоятельств журналистских: в 1981 году состоялся первый свердловский рок-фестиваль, прошедший под эгидой Архитектурного института («САИ-1981»), освещением которого и занималась газета «Архитектор». И Слава по заданию редакции брал интервью сперва у Насти Полевой, тогда солистки «Трека», а затем, отчаянно робея, у лидера группы «Урфин Джюс» Александра Пантыкина. Робел, кстати сказать, не на шутку, даже попросил для храбрости дать ему девочку в помощники… Сам Пантыкин такой эпизод не помнит.

Однако, между редакцией и знаменитым рокером завязались кое-какие отношения, и вскоре Сан Саныч Пантыкин попросил архитекторов нарисовать эмблему «Урфин Джюса». И Бутусов изобразил «козью ножку», до сих пор красующуюся на обложке альбома «УД» «Путешествие»… Изобразил, кстати говоря, наскоро, черной шариковой ручкой, доделывать пришлось его однокурснику и приятелю Ильдару Зиганшину. Слава редко что доделывал, ему всегда было некогда.

Вскоре он уже вместе с Зиганшиным придумали еще одну хохму, тоже связанную с рок-н-роллом. Вот как вспоминает о ней Ильдар: «Журнал тогда польский был, „Шпильки“, страшно нам нравился. И не помню, кто первый принес рисунки на пантыкинские песни, но появилась идея сделать парню подарочный альбом из этих пакостей. Берешь строчку из песни, она сама по себе абсолютно абсурдна и предполагает все, что угодно, а туалетная манера рисунков подходит ко всему; чем пафоснее, тем круче получается… Рисовалось все левой рукой, была у нас со Славой договоренность, что мы правой рукой не рисуем, только левой. Постепенно получились эти два альбома – „Путешествие“ и „Пятнадчик“. И торжественно Сашке их вручили. Я так подозреваю, он потом еще долго обижался…» Впрочем, дружбы с Пантыкиным тогда не получилось, так себе, шапочное знакомство после фестиваля.

Который оказал довольно сильное влияние еще на одного архитектора, на Диму Умецкого. После фестиваля именно Дима предпринял шаги, приведшие в конечном счете к появлению «Наутилуса». Шаги заключались в том, что Дима стал регулярно захаживать в редакцию газеты «Архитектор» и со Славой разговоры разговаривать… Вспоминает Зиганшин: «Слава, он инертный человек, но Дима чувствовал, что этот человек „вывезет“. Это понятно было любому, даже не в плане музыки, а во всех планах. Славу можно было приставить к любой совершенно области, и он бы „вывез“. Дима это понимал, Дима его и сбил с пути истинного. Другое дело, что Слава сам был абсолютно к этому готов. Хотя были какие-то легкие препирания, насчет „будет ли это хорошо, перспективно ли“?..»

2. Группа из Промобщаги

Как бы то ни было, скоро Дима со Славой стали захаживать в общежитие, известное как «Промобщага». Там жил Гончаров, там же было место для репетиций, небольшой зал, который использовался то как столовая, то как бар, а потом превратился в дискотеку… В нем новообразовавшаяся команда, троица студентов, известная уже многим своим балагурством, мастерством по части выпить, повеселиться, стала на гитарах тренькать…

Скоро дотренькались до того, что стали во время дискотеки вклиниваться между номерами и с завидным отчаянием и весельем «лупить» вещи английского происхождения, то есть по мелодике английские, а по словарному составу – чистую тарабарщину, слов никто не знал и знать не хотел, хотя упрекнуть их в том было по техническим причинам невозможно: слова на тамошней аппаратуре не прослушивались. Народ, оторванный от дискотеки, относился к жутким ритмам с непониманием, потому что танцевать становилось очень сложно. И просто слушать было сложно, так что от музыки кайф ловили преимущественно музыканты, публике удовольствия не доставалось.

Впрочем, самих музыкантов это не очень расстраивало. Оригинальность рок-н-ролльной жизни тех времен заключалась в частности и в том, что жизнь эта была практически независима от чего бы то ни было, в том числе и от публики. Для превращения в настоящего рокера достаточно было время от времени таскать по институтским коридорам какие-нибудь колонки, время от времени блуждать по тем же коридорам с загадочным видом, а в оставшееся время пить портвейн и разговаривать о музыке.

Ребята были студентами, портвейна вокруг – пруд пруди, разговоров и компаний – выше крыши. Там, в компаниях, и проглядывало время от времени одно довольно странное свойство Бутусова: он был прирожденным лидером, но как бы помимо воли. Приходил потихоньку, садился в уголок, сидел себе тихо, не стараясь привлечь общее внимание, но внимание само собой постепенно переключалось именно на него. «Особенно, когда он играл и на ходу придумывал гармонию, а пел английскую тарабарщину, – вспоминает Саша Зарубин. – И что-то из него шло, заставляло его слушать, какой-то кайф ловить… Так было, когда я еще только-только с ним познакомился, даже вместе еще не играли. В этих случаях Слава на удивление не визжал, пел хриплым, низким голосом; наверное, это ближе к тому, как он сейчас звучит. А манера, в которой он пел в общаге на танцах, была совсем другой, визжащей и кричащей.»

Так или иначе, в 82-м появилась первая запись, сработали ее втроем плюс Андрей Макаров, студент курсом помладше и звукооператор. Получился альбом, причем, без названия. Это очень интересная черта: обыкновенно начинающие рокеры в первую очередь придумывали название и группе, и десятку будущих альбомов, и только потом учились играть на гитарах. А «Группа из Промобщаги» существовала, записалась, и все без названия.

Альбом был готов, оставалось заставить хоть кого-то из рокеров его послушать, что было не так и просто. Разнообразие свердловской рок-н-ролльной жизни сводилось в те времена к постному выбору между «Треком» и «Урфин Джюсом», относившимися друг к другу, мягко говоря, прохладно. Первый являл собою объединение герметичное, напоминавшее религиозную секту с уклоном в философию и морализаторство… Оставался «УД», во главе которого стоял вездесущий и всеобъемлющий Сан Саныч Пантыкин, маленький, джинсовый, перманентный – в смысле волос, а не пространственно-временных характеристик – и страшно знаменитый, о чем сам не то, чтобы догадывался, а просто знал. И невзирая на прошлые встречи, добраться до него было сложно.

Вторая стычка с «Урфин Джюсом» чуть не закончилась для Славы печально: на концерте в одном из техникумов присутствовали земляки Белкина и Земы, жители города Верхняя Пышма, эдакого свердловского Ливерпуля, люди простые, а Славе взбрело в голову жечь спички, что пышминцам по пьяному делу не понравилось. И некто Мишель Злоцкий, впоследствии, разумеется, тоже рокер, обратился к Бутусову на предмет прекращения пожароопасного занятия. Слава отвечал, что ведь «по кайфу».

– Я тебе дам, по кайфу!.. – и Славе чуть-чуть за жженые спички не нагорело… Разбор тогда быстрый был, рок-н-ролльный…

До Пантыкина Бутусов все-таки добрался, и тут выяснилось, что оба любят «Лед Цеппелин», это было в те времена волшебное слово. Кроме того, выяснилось, что Слава с сотоварищами как раз закончили запись. Вскоре Дима со Славой и портвейном явились к Пантыкину в гости. При них была магнитофонная катушка, раскрашенная в лучших мальчишеских традициях «под фирму»: чего на ней только не было нарисовано, наклеено, а на вкладке значилось: «Али-баба и сорок разбойников». Было ли это группы название, либо название альбома, Пантыкин так и не понял. Однако, участие в судьбе будущих «Наутилусов» принял самое горячее. В первую очередь тем, что понес пленку по городу.

Отзывы были разные. «Играли плохо, запись была вообще никудышная, но там был Бутусов, орал страшно, верещал, вообще что-то там было такое… крутое совершенно,» – вспоминает один из несложившихся поэтов «Нау», Дима Азин. Вот еще: «А Сан Саныч Пантыкин говорит: „Вот молодые какие-то пацаны,“ – и приволок эту запись. Я послушал, и что-то меня так качнуло, что парень вопит из последних сил… Ну, действительно, там такие вокальные штуки были… В общем, они явные были рокеры, хоть и в кепочках. Они выглядели очень прилично,» – вспоминает Егор Белкин, тогда гитарист «Урфин Джюса». В любом случае, их услышали. И сразу посоветовали сменить барабанщика. Далее произошло событие незаметное, но важность его недооценить трудно: первый разгон в будущем «Нау».

На том же курсе учился высокий, строгий юноша Саша Зарубин, постепенно выяснилось, что он играл на барабанах и в школе, и в армии. К нему-то и подошел однажды Слава, позвал «попробовать». Зарубин согласился, вместе отправились в студенческий клуб, едва взялись за инструменты, как вошел Гончаров. Сел, молча посидел, послушал, подождал, когда кто-нибудь что-нибудь ему объяснит, и ушел. Кстати, никто ему так впоследствии ничего и не объяснил.

Примерно тогда же, осенью 82-го, пригласили в группу и Андрея Саднова, гитариста. И вскоре началась в клубе Арха методичная работа над новой программой, которую планировалось записать летом. Группа оформилась, хотя сразу было понятно, что группа эта – студенческая, институтская. Разве что Слава с Димой вели себя для просто любителей несколько странно: друг без друга их увидеть уже было почти невозможно, по вечерам, когда Зарубин с Садновым уходили домой, парочка лидеров оставалась, и если бы институт не запирался на ночь, сидела бы парочка до утра…

Более, того, к тому времени окончательно оформилось разделение функций. Вот что вспоминает Саша Зарубин: «Слава был тогда странный, какие-то биотоки от него шли, и было не важно, что он поет, он чисто физически ловил свой музыкальный кайф, чего, конечно, про Диму сказать нельзя. Дима, он был большой энтузиаст в плане организационном, если нужно было о чем-то договориться, договаривался он, все вопросы решал. Слава в этом плане был человек не то, чтобы пассивный, это было „не его“ по натуре. Но Диму он не использовал, просто ловил кайф оттого, что на гитаре играет, поет, сочиняет свои песни. Об остальном он просто не задумывался. В этом был кайф и для Умецкого, он все равно понимал, что как музыкант он слаб. У Димы в большей степени крыша ехала в том плане, что „мы будем крутые“ и тому подобное. Хотя, если он это и говорил, то в виде шутки.»

3. Пантыкин и «Переезд»

А пока была зима, и обсуждался Пантыкиным и Колей Граховым, энтузиастом рок-н-ролла и будущим президентом Свердловского рок-клуба, вопрос, кому ехать на рок-семинар. Пусть не сразу, но вспомнил Сан Саныч про Славу: «Есть в Архитектурном коллектив, тоже „Лед Цеппелин“ играет…» Название «Лед Цеппелин» было паролем. Коля сказал: «Берем!»

Что такое рок-семинар в 83 году? Это очень большая пьянка. Отчего-то именно на это время, когда повсеместно рокеров поприжали, в Свердловске комсомольцы возьми да и организуй попойку за государственный счет. Очевидно, хотели выпить… Рокеры тоже выпить любили, так что начался семинар дракой, условно говоря, между «Треком» и «Урфин Джюсом» в лице барабанщиков обеих команд Володи Назимова («УД») и Жени Димова («Трек»). Надраться и подраться они успели еще по дороге, в автобусе, а на турбазе, где поджидала основная рок-н-ролльная масса, ударников уже выносили из автобуса на руках. Дальнейшее семинарствование проходило в портвейновом угаре, вечером играли невообразимый сейшн, кто и с кем до сцены дошел, тот с тем и играл. Утром играли уже в футбол, потом пили на лекциях, до которых, впрочем, Слава с Димой не дошли: хитроумные архитекторы стояли с бутылкой портвейна у входа в лекционный зал и щедро из этой бутылки всех одаривали. Последним семинарским утром, когда голова была на всех одна и болела нещадно, а денег тоже на всех чохом не наблюдалось, Александр Васильевич Новиков, совершенно тогда непьющий(!), молча куда-то уехал и вернулся с ящиком пива. Так был спасен свердловский рок…

Собственно говоря, на семинаре ничего особенного не произошло, поскольку до такой степени пьяные люди ничего особенного совершить не могут. Единственным подлинным событием стало знакомство с будущим «Наутилусом». Стоит ли говорить, что молоденькие и неожиданно для рокеров прилично одетые архитекторы всем моментально и окончательно понравились?..

Впрочем, еще по дороге на турбазу случился – кроме драки – один весьма примечательный разговор: «Мы ехали со Славой, разговаривали, – вспоминает А. Коротич, – он сказал, что у него проблемы с текстовиком, и что он хочет обратиться к Кормильцеву. Я его начал отговаривать, на что Слава промолчал…»

Тут же по возвращении они и договорились с Пантыкиным о совместной записи альбома. Мэтр согласился, он никогда не мог отказать себе в удовольствии стать кому-нибудь родным папой. А формальным поводом для сотрудничества стала песня под названием «Ястребиная свадьба», которую Слава просто не знал, как делать. Тогда наусы впервые встретились с Шурой Полковником, который годами позже стал бессменным их звукорежиссером, встретились и с его прославленным магнитофоном типа «Тембр», у которого в каких-то мистико-аккустических целях сбоку висели натуральные консервные банки. Шура утверждал, что банки отводят какие-то помехи, по всеобщей электрической безграмотности ему приходилось верить. Естественно, до магнитофона с банками Макарова не допустили. Андрюха обиделся. Тогда – в первый раз.

Работали в июне, Зарубина от института послали сено косить, пришлось ему сбежать. Как только доделали инструментальные подкладки, Полковник, человек вообще безаппеляционный, заявил: «Всем выйти, Слава смущается!» – и выгнал музыкантов, те опомниться не успели. Слава стал петь… Вспоминает Пантыкин: «Во время работы люди приходили, говорили самое разное: что это бесперспективно, что Славка петь не умеет, что все это нудно, заунывно… А многие утверждали и обратное, что это „класс“, необычно, но, правда, петь чувак все равно не умеет…»

Тогда же появилось название «Наутилус». Предложил его Андрей Макаров, который до того предложил и неприжившегося «Али-бабу». Большого впечатления название ни на кого не произвело, так что довольно долго им и пользовался только Макаров. И понемногу, коль скоро другого не было, «Наутилус» прижился сам собою.

«Переезд» вышел чрезвычайно по манере разнообразным и неопределенным, но вышел. И мало кто его услышал: «Даже в институте „Наутилус“ никто толком не знал. Андрюша Макаров жил в общаге и какой-то „промоушн“ пытался устроить, хотя на танцах это было сложно крутить, под такие вещи не потанцуешь… Но он все равно ставил. И все равно общая масса нас не знала. Да, собственно, успехов-то практически никаких и не было.» (Из интервью А.Зарубина.)

4. Агитки, крестьяне и первокурсники

Успехов особых не было, но к осени потребовалась институту агитка, дабы сеять культуру среди студенческих и крестьянских масс, а кандидатов, кроме «Нау», не наблюдалось. Их поставили в известность, что нужно готовить программу, и тут же стало понятно, что под славины вещи заставить танцевать невозможно даже студентов на картошке. За несколько дней насобирали песенок типа «Опять от меня сбежала последняя электричка», аранжировали посмешней, а кроме того взяли в группу нового человека, Витю Комарова, более известного по прозванию «Пифа». Взяли клавишником, поскольку Пантыкин, игравший на модном по тем временам «препарированном пиано» (в молоточки втыкались кнопки, при ударе о струны издававшие «почти синтезаторный» звук, но при этом отчаянно эти самые струны рвавшие), произвел впечатление неизгладимое, успех напичканного кнопками ф-но решили развивать.

Программу сдали кислой комиссии и отбыли в деревенское турне. В сопровождении девочек в черных трико, которые в первом отделении танцевали, и пары чтецов-шутников объехали по точкам несколько районов, программа с «электричками» скоро обкаталась, работали в деревенских клубах «для местных», на площадках для утомленных картошкой студентов.

«Для Славы, для Димы это были, скорее всего, первые выступления со сцены, кайф они ловили страшный, а залы в клубах всегда были полные, там не каждый день такое бывает… Залы были маленькие, даже нашей аппаратуры хватало, народ приходил процентов на пятьдесят пьяный, свистел, орал, а после концерта нас всегда ждала брага… Хотя пили не слишком много, деньги нас сдерживали. В общем, все были счастливы.» (Из интервью А.Зарубина.)

Впрочем, деньги – не помеха, и самым дельным человеком в агитке оказался шофер Серега, всегда возивший сено, а тут вдруг – музыкантов, чем Серега очень гордился. ГАИ на поселковых дорогах не наблюдалось, так что пил Серега с группой наравне и очень всех полюбил. Зарубин вспоминает: «Однажды он с какой-то девицей договаривался насчет бесплатной браги, а она хотела деньги стрясти, так он ей говорит: „Ты что, с ума сошла? Приехали рокеры, ездят, нас веселят, а тебе три литра браги жалко…“ Она смутилась, извинилась и принесла брагу.»

Тут же приведем еще одно замечание Саши Зарубина, тоже не лишенное забавности: «А что касается женского пола, настолько Слава с Димой были внутри музыки, что о женщинах даже разговор не заходил. После агитки две девицы, которые в трико на сцене танцевали, подошли ко мне и говорят: надо как-нибудь собраться… Я Славе сообщил, что девочки предлагают вместе посидеть, Слава сказал: „Да ты что, посылай их сразу!..“»

По приезде из агитки выяснилось, что кому-то нужно играть теперь уже на вечере первокурсника, кандидатов, разумеется, не было, и у «Наутилуса» один из организаторов поинтересовался, нет ли в репертуаре чего-нибудь поинтересней «электричек». И ребята предложили свою программу. Репетировали наскоро, в клубной комнате, без вокала. Слава вообще не любил петь на репетициях, так что играли один инструментал. В первом отделении концерта выступала самодеятельность, у «Нау» уже была некоторая известность, заработанная на колхозных полях; в зале покрикивали: «Наутилус! Наутилус!» Ребята в это время судорожно отрабатывали «на коленках» недорепетированное заранее.

Перед вторым отделением натянули на сцене и в зале какие-то сети, подукрасились и… скисли на первой же песне. Это был первый концерт студенческой группы «Наутилус» – он же оказался и последним: программа недоработанная, сырая, разученная без вокала, опыта никакого, и полный зал ДК Автомобилистов, первый большой зал в их жизни. Доигрывали «на автомате», публика прокисала на глазах. Слава повернулся к залу боком, носом в кулису, дотягивал кое-как, в «Ястребиной свадьбе» просто перестал петь. Впоследствии это станет его коронным трюком, и музыканты вновь и вновь, как и в тот, первый раз, будут играть «на месте» в ожидании слов, покуда не надоест.

Умецкий еще пытался переломить ситуацию, в конце закричал: «А теперь Лядовы Цепеляны!» – шутка – врезали Цепов. Их в агитке более-менее обкатали, прошло чуть веселей… С концерта уходили в настроении кошмарном. И были поражены, когда на следующий день в институте к ним подходили совсем незнакомые студенты и благодарили за новые песни…