Текст книги "Пятая жертва"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Не на рынке. Не обвесят... Жду. Ни здравствуй, ни до свидания. Сатанистка просто бросила трубку.

– Хамье, – удрученно отметил Валдаев и стал собираться в дорогу.

Близился час "пик". И в метро плескалось обычное всеобщее раздражение, усталость после рабочего дня, истерия от всеобщей суеты.

Перрон. На линии, похоже, были опять неполадки – они теперь случаются аккурат раз в три дня. И вновь поезда шли с большими интервалами, отсюда народу толпилось немерено. Главное – проникнуть в поезд. Народ при появлении поезда напрягся, как напрягаются бегуны перед хлопком стартового пистолета. Сначала в темени замаячили бледные отблески огней, постепенно превращаясь в горящие глаза длинного железного червяка – жителя тоннелей. С угрожающим громыханием поезд вынырнул и стал тормозить у перрона. Казалось, он не остановится, но, подчиненный ниспосланному ему свыше распорядку, поезд послушно, как прирученное животное, замер и распахнул свои бока, из которых хлынули пассажиры.

Следующий поток – входящие. Валдаев хотел попасть в самое начало потока, чтобы проникнуть ближе к середине вагона, – там попросторнее и не наступают на ноги. Но хотел он этого не один, и по своей природе оказался не только в числе последних, но вообще рисковал не попасть в вагон.

– А ну-ка, наддай! – Толстый, пахнущий машинным маслом битюг надавил всей массой, и Валдаев почувствовал себя пастой, которую хотят загнать обратно в тюбик. Толстому это удалось.

– Ух, – Валдаев перевел дыхание.

Валдаев пристроился в центре вагона и смотрел на пробегающие за окном огни и перроны. Что-то завораживающее было в их мерцании. Особенно во внезапно возникающих и уходящих незнамо куда боковых тоннелях. Он вдруг передернул плечами. Ему всегда казалось, что эти тоннели идут куда-то в жутковатую, будоражащую неизвестность.

А сейчас в голову пришла дурацкая идея – а вдруг они закручиваются и выводят куда-то далеко. К тем самым черным капищам, о которых говорят...

Он на миг будто выпал из мерной череды событий. Все заволокло туманом. Ему представился исходящий откуда-то свет. Он качнулся, удержавшись на ногах... И, к изумлению своему, понял, что проехал свою остановку. Опять выпало время. И он ощутил липкий пот, который покрыл его

– Вы выходите... Ой, извините.. Пропустите... – с этими словами он протолкался к выходу.

Выйти, возвратиться на одну остановку. Подняться наверх. Перевести дух.

– Купите газету, – предложила ему старушка, держащая перед собой "МК" и еще несколько газетенок. – Новый "Мегаполис".

Валдаев остановился, рассеянно посмотрел на газету и тут с удовлетворением отметил, что его статья, которую редактор отдела "Мегаполиса" обещал запустить в ближайшем номере, действительно вышла. Да еще вынесена аршинными буквами на первую полосу: "Призрак пришел за пенсией".

Теперь пешком. И вот Валдаев уже перед дверью сатанистки.

Он надавил на кнопку звонка. Нажиматься она не хотела. Пришлось вдавить сильнее, и только после этого звонок отозвался грубой трелью. За дверью никто не ответил.

– Сильнее жми. Они там все музыку слухают, – послышался сзади трескучий старческий голос.

Валдаев обернулся и увидел крепкую старуху, которая с неодобрительным любопытством выглядывала из-за двери и хмуро изучала незнакомца цепкими глазами.

– Музыка – дом трясется. Вот и глохнут. Что им твой звонок коротенький.

Старуха засмеялась как-то неприятно, дребезжаще и захлопнула свою деревянную, без "глазка" дверь. Валдаев надавил еще раз на кнопку. За дверью звякнуло. Дверь распахнулась.

Валдаев остановился на пороге. Шагнул вперед. Запах духов. Неуловимый, такой, что непонятно – приятен он или нет. Сладостная отрешенность была в этом запахе. Он был будто не от мира сего...

Воздух будто зазвенел. Валдаев качнулся, схватился за косяк, напрягся и шагнул за порог...

Тонкий звон.

Валдаев врос в голубую холодную звенящую глыбу льда. Звон становился все сильнее. Глыба вибрировала, дрожала. И дрожь пробирала до последней частички все существо человека.

Дрожь становилась все сильнее. Душа Валдаева рвалась куда-то и не могла вырваться из глыбы льда.

А потом лед начал колоться. И Валдаев с ужасом понял, что душа его сейчас устремится наружу. С одной стороны, это было освобождение, с другой возвращения уже не будет.

Он собрал воедино все свои слабые силы...

И очнулся.

Голова была ясная. Пустая. И мир вокруг тонко звенел, как недавно звенела глыба льда, в которую он был закован.

Некоторое время ему понадобилось, чтобы понять, кто он, где он.

Он сидел на полу в коридорчике рядом с закрытыми дверьми ванной и туалета. У него ничего не болело. Вообще он ощущал себя человеком, здоровым на двести процентов. Во всяком случае, физически здоровым.

Он оглянулся. И содрогнулся, увидев рядом со своей правой рукой нож с кривым серым лезвием.

В этом ноже было что-то от ятагана. Что-то подводящее черту. Ручка была мокрая и ржавая.

– Черт, – Валдаев скривился, увидев, что на правой его руке тоже ржавчина, будто он только что орудовал этим ножом.

Валдаев поморщился, ухватился за стену, поднялся на ноги. Сделал осторожный шаг. Его качнуло, но чувство равновесия тут же восстановилось. Он уже бодрее направило к ванной. Теперь он понял, откуда идет тонкий звон. Это из ванной слышится звук падающей из крана струйки воды Что-то у него не то со слухом, вот и воспринимает этот звук как звон.

Он толкнул дверь в ванную комнату.

И застыл оторопело...

"Перережут горло. От уха до уха", – вдруг будто наяву зазвучали в голове слова сатанистки.

Кто-то и перерезал Наташе горло. Именно так – от уха до уха.

Лицо у Наташи было спокойное. Ее крепкое обнаженное тело никак не казалось мертвым.

Что-то непроходимое было между этими двумя фактами, будто высокая дамба. Только что разговаривавшая с ним по телефону Наташа – пусть не самое достойное на свете существо, но жаждущая чего-то, полная планов, устремлений, чувств, своих радостей. И вдруг – это бездвижное тело в теплой воде.

Сознание не охватывало всего происходящего. Валдаеву казалось, что это просто в ванной, полной пара, лежит похожая на Наташу кукла, которой какой-то капризный ребенок чуток надорвал голову. Рана была чистая и ровная. будто и не живую плоть взрезали, а пластмассу. Вот только вода была розовая. Не сильно слишком много крови вытекло через верхний сток, когда вода стала сливаться в него.

Валдаев провел ладонью по подбородку. И судорожно всхлипнул. Он прислонился спиной к влажному кафелю и сполз на пол, так что колени уперлись в ванную. Обхватил голову руками. Застыл. Ему не хотелось шевелиться и менять хрупкое равновесие. Хотелось заморозить мгновение, чтобы ничего не решать.

Но решать надо было. Вздохнув плотный от пара, теплый воздух, Валдаев поднялся. Опять застонал.

Все. Нечего терзать себя. Факт есть факт. Наташа мертва. И теперь главное что сейчас делать именно ему?

Первое побуждение было – бежать. Подальше. Побыстрее. Напиться. Забыться. Уколоться. Все, что угодно, лишь бы вытравить из сознания эту страшную картину.

Постепенно он обрел вдруг способность мыслить ясно и четко. Шок немного проходил. А приходило понимание – любая ошибка сейчас может стать роковой.

Он вспомнил старуху, которая советовала звонить ему второй раз. Такие старушки старой энкавэдэшной закалки всех видят, всех могут опознать. И опознает ведь, старая. Потом он представил, сколько он оставил отпечатков пальцев. Потом прикинул, что не так трудно будет пройтись по связям Наташи и выяснить, кто тот прилично одетый молодой человек, который заглядывал в квартиру и после визита которого остался труп. И вот тогда оправдаться будет куда труднее. А сейчас? Может он оправдаться сейчас? Может. Должен. Он не виноват. Не виноват – и баста...

Валдаев еще раз поглядел на труп. Подавил подступившую к горлу тошноту. И направился в комнату к телефонному аппарату.

По "02" он дозвонился только с третьего раза и на двенадцатом звонке. Ему вдруг пришла в голову мысль – если что-то случилось, человека могут убить и закопать, прежде чем на милицейском пульте барышня соизволит поднять трубку.

– Милиция, – прозвучал формально вежливый, но со скрытой неприязнью женский голос.

– У меня... – Он запнулся.

– Говорите.

Вдруг его горло пересохло. Он понял, что сказать ничего не может. Не в состоянии. Он потерял способность производить горлом звуки. Он судорожно вздохнул и бросил трубку. Просидел в оцепенении несколько минут. Легче ему не стало. Но он все равно предпринял вторую попытку.

Ему ответил другой женский голос. Несколько иной тональности, но тоже скрыто недоброжелательный. Или ему почудилась эта обвинительная недоброжелательность?

– Милиция. Лапина. Здравствуйте.

– Не знаю... Не знаю, как сказать.

– Что у вас произошло?

– Моя знакомая...

– Что ваша знакомая?

– Ее... Ее убили.

– Говорите адрес.

– Адрес... – Валдаев задумался, припоминая, где же живет сатанистка. Адрес, – тупо повторил он. И тут вдруг он вспомнил его, выложил без сучка и задоринки.

– Ждите. Сейчас будут. Постарайтесь ничего не трогать на месте.

– Я понимаю... Да, я понимаю.

Он повесил трубку и уселся на пуфик перед телефонным аппаратом. Он подумал, что еще может успеть исчезнуть. Но это была бы непростительная глупость.

Он скосил глаз и увидел на столике для телефона газету. На первой полосе были подчеркнуты красным фломастером две строчки из статьи: "Вырывающий сердца маньяк через несколько дней выйдет на охоту..."

Милицейская машина появилась на удивление быстро. Минуты через три после звонка в квартиру завалились двое здоровенных милиционеров, выглядевших еще массивнее от навешанных на них бронежилетов. В квартире сразу стало как-то тесно.

– Ну, чего тут? – недовольно спросил один из них -высоченный, под потолок.

– Труп в ванной, – сказал Валдаев, и не думая подниматься с пуфика.

Высокий сжал пальцы на рукоятке, и зрачок автомата уставился на Валдаева.

– Проверь, – кивнул старший своему помощнику. Тот толкнул дверь ванной. Присвистнул.

– Михалыч, тут жмурик. Девка.

– Та-ак. Забраслеть, – кивнул Михалыч на Валдаева. Второй милиционер подошел к Валдаеву и коротко приказал:

– Встать, руки за спину.

Валдаев послушно выполнил приказание. И ощутил, как на запястьях сомкнулось железо – не холодное, как он ожидал, а теплое, из милицейского кармана, согретое живым телом.

– За что же ты ее так? – осуждающе, но с интересом осведомился Михалыч. Изменяла?

– Это не я.

– Да это все не вы, – вздохнул Михалыч и взял телефонную трубку. Дежурный? Говорит старший АП-78. Мы на месте. У нас тут женский труп. Какой к чертям несчастный случай? Какое самоубийство? Горло располосовано!

– От уха до уха, – едва слышно добавил Валдаев, сам не понимая, зачем.

Часть вторая

РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

Дальше Валдаев воспринимал все, как через пелену. Квартира начала наполняться народом. Закрутились типы в форме -с большими и маленькими звездами на погонах – и без формы. От этой толчеи у Валдаева пошла голова кругом. Сверкала фотовспышка. Валдаеву задавали тягостные, буравящие череп вопросы. Он отвечал односложно, не забывая повторять "это не я".

Потом его усадили в милицейские "Жигули". Ему было больно – наручники глубоко впились в кожу, но он боялся попросить ослабить их.

Наручники сняли в тесном кабинете, заставленном сейфами. Он сидел, съежившись на стуле. Над ним нависали массой какие-то бойкие ребята, которые то с грубым напором, то доверительно и мягко, как лучшие друзья, требовали одного признавайся. Как, за что, почему убил гражданку Кольцову Наталью Семеновну.

– Я не убивал ее, – упрямо долдонил Валдаев, и эти слова гулко отдавались под черепом, как эхо в просторной пещере.

И он снова и снова повторял одну и ту же историю – как пришел в Наташину квартиру. Он сказал, что дверь была открыта, – ему не хотелось говорить правду, что он отключился. Рассказывал, как обнаружил труп. Как позвонил в милицию. Объяснял, что знает убитую по работе, читайте статьи в "Запределье". Пришел, потому что она пообещала ему интересный материал. Все.

Не стал он говорить и о том, что у него куда-то пропало около четверти часа. Куда он их дел? Куда?!

Наконец ему съездили ладонью по уху, так что в голове зазвенело. Приготовились съездить еще. И тут послышался властный голос:

– Отставить.

Оперативник с сожалением опустил поднятую для следующей оплеухи руку и слез с края стола.

Вошедший взял стул, уселся напротив Валдаева и произнес:

– Ну здравствуйте, Валерий Васильевич. Я же говорил, что мы еще встретимся.

Валдаев прищурился и наконец узнал невысокого, худого, с жесткой седой гривой мужчину. Они встречались несколько дней назад при весьма неприятных обстоятельствах. Майор Кучер руководил группой захвата, которая разнесла Валдаеву стекла в большой комнате. Они искали какого-то Колю Турка и почему-то в его квартире.

– Я ни в чем не виноват, – в очередной раз заявил Валдаев. – Есть же, черт возьми, гражданские права!

– Есть, – с готовностью согласился майор. – В том числе право купаться в ванной без страха, что тебе перережут горло.

– Я не могу никому перерезать горло! – закричал с отчаянием в голосе Валдаев. – Неужели непонятно?!

– Действительно, глядя на вас, не скажешь, что вы можете хладнокровно перерезать женщине горло. Эх, если бы все люди были такими, какими кажутся, наша работа была бы легче легкого. Но у нас сложная работа, Валерий Васильевич.

– Меня это не интересует! Меня это не касается!

– Теперь уже касается.

– Я не убивал Наташу.

– Забудем пока о ней. – Майор Кучер расстегнул кожаную папку – ту самую, что и в прошлый раз, она почему-то запомнилась журналисту – и кинул на стол газету с подчеркнутыми фломастером строчками. Эту газету Валдаев только что видел в квартире Наташи.

Майор ткнул пальцем в строчку о маньяке, вырывающем сердца, который готовится выйти снова на охоту спросил:

– Узнаете?

– Газета лежала на столе.... Наташа почему-то испытывала слабость к статьям об этом маньяке.

– Ах слабость... Понятно.

Кучер выгнал всех из кабинета и начал допрос. Говорт он без агрессивного нажима, но с нешуточной угрозой. И Валдаев понял, что панически боится этого человека. Майор задавал, казалось, посторонние вопросы – о самом Валдаеве, о его жизни – и постепенно все туже опутывал сетями слов. И добивался своего – выводил из равновесия. Валдаев понимал – еще часик-другой такой беседы, и он признается во всем – хоть в убийстве Влада Листьева, хоть в покушении на Саддама Хусейна.

– Вам нужно мое признание, чтобы закрыть дело? Да?! – воскликнул Валдаев.

– Мне нужна правда.

– Чтобы я признался, что убил Наташу?

– Чтобы сняли груз с души, Валерий Васильевич.

– Давайте! Я подпишу! Все! – закричал Валдаев.

– Ну успокойтесь. У меня нет ни протокола. Ни диктофона, – Кучер похлопал себя по карманам. – Мы просто говорим как старые знакомые. Расскажите, как все было. Только откровенно. Это ни к чему не обязывает.

– Честно? Я пришел к ней. Долго трезвонил. Никто не открывал. Потом дверь открыли. И... И я ничего не помню. Меня будто отключили.

– Вас ударили?'

– Нет... Просто все уплыло.

– Так-так, – майор подался вперед. – И когда вы очнулись?

– Не знаю, сколько прошло времени. Я потерял ему счет. Я очнулся на полу. Сидящим на полу.

– А нож?

– Какой нож?

– Кривой. Острый.

– Он лежал рядом.

– Понятно.

– Но я не совершал этого!

– Я вам верю, Валерий Васильевич. Верю... Вы, – майор сделал нажим на это слово, – не совершали. – Он многозначительно улыбнулся.

– Что за намеки? – напрягся Валдаев.

– Да какие там намеки... Мы осознаем только часть нашего Я. А что там? Что в остальном пространстве сознания?

– В темной зоне?

– Пусть так. В темной зоне бессознательного.

– Нет... Я не мог... Это не я...

– Вы когда-нибудь теряли время, Валерий Васильевич? Выпадали из действительности?

– Нет!

– Так уж и нет?

– Я совершенно нормален... Пусть я слабовольный интеллигентишка, как любят выражаться ваши... Пусть. Но я не псих.

– Ну конечно, – с видом врача, который хочет только успокоить больного, произнес майор.

– Нет! Оставьте меня! – заорал Валдаев.

В кабинет заглянул здоровяк оперативник и осведомился:

– Чего он тут орет? Навалять ему, товарищ майор?

– Исчезни, – резко кинул майор, и дверь закрылась. – Ну так как, Валерий Васильевич?

– Я не скажу больше ни слова. Это все ложь. Инсинуации! Я никого в жизни пальцем не тронул, ясно?

– Конечно, ясно... Нам еще встречаться и встречаться. Кучер вышел из комнаты, и за Валдаева опять взялись оперативники. На этот раз на него не давили. Началась канцелярия – ему дали подписать казенные бумаги, разъяснили права, он пропускал все мимо ушей и лишь успевал ставить росписи на заполненных бланках. Его еще раз обыскали. Потом в комнату вошли двое милиционеров в форме. Они повели его по коридору. Куда-то в подвал.

– Стоять, – властно приказал милиционер. Мог бы и не говорить. Идти все равно было некуда – коридор перегораживала зарешеченная дверь, за ней стояла тумбочка на стуле скучал сержант. – Принимай задержанного.

– Примем. Лишь бы человек был достойный, – улыбнулся сержант, отворяя дверь.

– Это что? – слабо спросил Валдаев, которого поставили лицом к стене.

– Гостиница, – хмыкнул сопровождавший милиционер.

– Изолятор временного содержания, – пояснил сержант, беря из рук сопровождавшего бумаги и делая отметки в книге.

Коридор вильнул под прямым углом. Он шел дальше метров на двадцать, и по обе стороны его были металлические двери с окошками.

Валдаева подвели к одной из дверей. Открыли ее ключом. За ней было помещение где-то три на три метра. Там стояли нары. И там царил запах карболки и пота.

– Получайте новенького, – сказал сержант и легонько подтолкнул в спину.

Валдаев нерешительно шагнул за порог. Лампочка светила тускло. Казалось, здесь обитают какие-то ночные существа, которым вреден яркий свет. Притом существа эти хищные. Их было четверо.

– Братва, говорят, этот задохлик бабу зарезал, – улыбнулся похожий на татарина, низкорослый, голый по пояс субъект.

– А по виду не скажешь, – хмыкнул второй, шагнув навстречу Валдаеву и коснувшись пальцами его, будто хотел проверить, существует ли тот на самом деде.

– Крутой, – еще шире улыбнулся татарин. – У меня аж поджилки затряслись.

Валдаев прижмурился. На него напал ступор. Он понял, что теперь для него начинается настоящий кошмар – происшедшее раньше было только предисловием к этой книге ужасов...

* * *

"Все начинает рушится. Мир ополчается против тебя. А я защищена, я отдана ему", – так, кажется, говорила сатанистка. Что ж, она была права. Но права только наполовину. Мир действительно обрушился на Валдаева. Но вот только саму Наташу не защитил тот, кому она посвятила себя...

Что могло быть хуже? Он за решеткой, обвиняемый в убийстве. Что дальше? Дальше только боль, унижение, погибель...

Татарин напротив него качнулся и неожиданно протянул руку:

– Здорово, убивец. Я – Мусса. Это – Гога. Вон тот – Колян. Это – Клык... Спать там будешь... Не боись, ты тут ненадолго.

– Почему? – спросил Валдаев, ощущая, что тягучая атмосфера вокруг него начинает разряжаться.

– По убийству сидишь, – пояснил миниатюрный, чахоточный Гога, сидящий с ногами на нарах. – Особо тяжкое преступление. Под подписку тебя никакой следователь не выпустит. В сизо поедешь.

– Куда? – не понял Валдаев.

– Чего, сегодня на свет народился? – хмыкнул Мусса. – В следственный изолятор. Здесь так – только задержанные на трое суток сидят. А потом – или воля. Или сизо.

– Передачку-то есть кому принести? – причмокнув, осведомился татуированный бугай Клык.

– Некому, – вздохнул Валдаев.

Все родичи Валдаева жили в Оренбургской области. Мать была учительница, отец – инженер, крепкий, властный, почти непьющий. Двое братьев и сестра все в них – Учитель, председатель колхоза и врачиха. Еще давно маленького Валерика, как подававшего надежды, игравшего на пианино, с абсолютным слухом (вот уж что в жизни вообще не пригодилось!), отличника направили к бабушке в Москву, чтобы сделать из него интеллигента. Действительно, лучше, чем бабушка, с этой задачей не справился бы никто.

Доцент института культуры, старая интеллигентка, она взялась за воспитание пухленького, умненького внука водила его за ручку. Мальчишки из класса называли его маменькиным сыночком – правильнее было бы бабушкиным внучком, но маменькин сынок было обиднее. Бабушка умерла, оставив ему квартиру и множество старых вещей. Рана эта для него была незаживающая.

Родственники к нему относились как к большому чудаку, изредка наезжали, но не особенно напрягали. Сам он в Оренбуржье наезжал раз в два года. Он не любил те места. Они его раздражали, поскольку от семейного спокойного провинциализма у него не осталось ничего, за последние двадцать пять лет своей жизни он стал типичным москвичом, который не мыслит себя вне гигантского муравейника, который болеет Москвой и сидит на ней, как наркоман на героине...

Он подумал, что надо попросить приехать старшего брата. Тот поможет с адвокатом и вообще подскажет, как и что. Брат хваткий, деловой, создан для того, чтобы решать труднорешаемые вопросы... .

– За дело хоть девку пришил? – спросил Мусса.

– А вы откуда знаете? – спросил Валдаев.

– Тут "телефон" быстро все разносит. Так за дело?

– Не убивал я ее!

– Э, так все говорят... Вообще, если убил, это еще не значит, что ты убийца, – рассудительно произнес Мусса, усаживаясь в позе лотоса на нары. Захотелось убить, убил. Потом раскаялся. Через час ты уже изменился внутренне Ты уже другой человек, который никого бы не убил. Значит, ты уже не убийца. За что судить, спрашивается?

– Ну, Мусса, даешь. Философ, – с уважением хмыкнул Клык.

– Бродячий философ, – поддакнул татарин. – Был порыв – я украл. А сейчас не украду, оставь хоть двести тысяч рублей передо мной. Правда, братва?

– Ага, – кивнул Клык.

– Значит, я не вор. И нечего тут – следствие, суд.

– Только почему у тебя три ходки? – спросил Клык.

– Люди меняются, – развел руками Мусса. – Признаю, иногда я становлюсь вором. Но сейчас я не вор. Сейчас хороший мужик. Так что, если и убил ее, не стесняйся, лысый. Дело житейское.

– Никого я не убивал!

– Не убивал так не убивал. Все равно меньше чем десять лет не дадут.

– Десять? – переспросил Валдаев почти шепотом.

– А то и больше. Хотя за бабу многовато...

Валдаев пристроился на краешке нар. И оцепенел. Мыслей почти не было. Клубком ворочались страхи и ожидания. И вертелось в голове – десять лет, десять лет. Эта цифра была как гигантская глыба, готовая погрести его под себя.

Местные обитатели о чем-то рассказывали, гоготали, но Валдаев к ним не прислушивался. Он благодарил судьбу, что на него не обращают внимания. Он слышал, что бывает гораздо хуже. Что этот путь начинается с издевательств над людьми, с избиений. От мысли, что его могут избить, унизить, стало совсем дурно. И Валдаеву вдруг захотелось умереть. Вырваться из этого такого недружественного ему мира... Десять лет! Да ему не выжить здесь и месяца!

Сколько так прошло времени? Часа три. Валдаев так и просидел на краешке нар. Он сидел бы дальше, если бы дверь со скрипом не открылась.

– Валдаев, на выход, – сказал выводной. Валдаев поднялся. Мусса напутствовал:

– Ты, лысый, лучше во всем признайся. Меньше дадут. Валдаев кивнул. Он знал, что сейчас все пойдет уже по второму кругу – допросы, вопросы, угрозы. Но все равно, когда вышел из камеры, ощутил себя так, будто выбрался из тесной одежды. Сразу стало легче дышать.

Его провели в кабинет в том же здании. Это был другой кабинет, более просторный, с длинным столом, с телевизором в углу. На стене висел "План расстановки патрульных нарядов на территории, обслуживаемой ОВД муниципального округа". Это был кабинет какого-то местного начальника.

Во главе стола сидел майор Кучер. Он был чем-то сильно недоволен.

Он протянул Валдаеву распухший от вещей большой бумажный пакет и какой-то документ на ломкой желтой бумаге.

– Вот здесь распишитесь. В пакете проверьте, все ли вещи на месте.

Валдаев послушно расписался, еще не осознав, что при исходит. Тупо открыл конверт, посмотрел на паспорт, карточку Союза журналистов, ключи, деньги, которые пару часов назад извлекли при обыске из его карманов.

– Это что? – вяло спросил он.

– Отпускаем вас, – устало произнес майор.

– Нашли убийцу?

– Нет. Не нашли... Прокурор считает, что основании для вашего задержания нет.

– Правильно. Я никого не убивал.

– Не будем возвращаться к пройденному... Следователь прокуратуры полагает, что вы не убивали. И решил, что у него есть основания для подобных выводов...

– Он все понял.

– Чушь все это, Валерий Васильевич. Чушь... Нам-то лучше знать, как это было, – он подался вперед и секунды три смотрел Валдаеву глаза в глаза. Он надеялся, что его взор прожжет до глубины души. Может, так бы оно и было еще несколько часов назад. Но сейчас Валдаеву было все равно. Он ощущал лишь опустошение.

– Я ничего плохо не делал.

– А, слышали уже. – Майор откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. Из Москвы без нашего ведома не уезжать. Быть готовым прийти по повестке. Поняли?

– Понял.

– До встречи, – майор Кучер махнул рукой. Валдаев на подкашивающихся ногах вышел из комнаты. Там его ждал сопровождающий милиционер.

– Я провожу, – сказал он.

Он провел Валдаева на первый этаж, вывел на улицу и легонько подтолкнул в плечо:

– Свободен.

В лицо Валдаеву дохнул свежий прохладный ветер. Сегодня зима откуда-то из прошлого дохнула на город прохладой и столбик термометра рухнул до пяти градусов.

Действительно свободен – запело все внутри Валдаева.

Емy казалось, что оттолкнись он сейчас ногой от земли – и взлетит в воздух. Вокруг простор. Свобода. За спиной остались тесная камера и допросы.

Порыв ветра охладил его лицо, и Валдаев понял, что по щекам текут слезы.

Он как пьяный пошел по улице. Был уже первый час ночи. Он тормознул машину. Водитель заломил явно высокую цену, но Валдаев согласился. И через полчаса открывал металлическую дверь своей квартиры. Потом захлопнул ее. крыл на засов. Запер на все замки.

Все, теперь отсюда его не выкурить. "Мой дом – моя крепость".

Не раздеваясь, он завалился на диван. Ему сейчас хотелось одного – заснуть. И как можно дольше не выныривать из объятий Морфея. Но сон капризно не желал приходить.

Часы на стене отсчитывали минуты. А Валдаев лежал, прикрыв глаза. И в мозгу по кругу вращались картины и ощущения этого дня. Они отзывались дрожью, а иногда и слезами. Это была пытка, он никак не мог успокоиться, иногда тихо взвывал, как раненый пес. И больше всего ему было жалко сейчас себя. Наташу с перерезанным кривым ножом горлом ему тоже было жалко. Но эта жалость была пока больше абстрактная. Сейчас главный объект глубокой скорби – он сам, мирный и тихий корреспондент тихой газеты "Запределье".

Когда часы приблизились к трем, он решил глотать снотворное – то, что делал нечасто. Он подошел к буфету, выудил коробку с лекарствами. Достал пузырек со снотворным. уложил таблетку на ладонь.

Заснуть. Забыться. Хоть на немного сделать вид, что в в порядке. Ему нужна передышка. Чтобы собрать воедино разъезжающиеся чувства и мысли.

Он взял стакан с кипяченой водой, уже хотел проглоти таблетку...

Дзинь – прозвучал дверной звонок коротко, как пистолетный выстрел. И разрушил спасительное ощущение oдиночества.

– Нет, – взмолился Валдаев.

Дзинь – на этот раз звонок звучал длиннее, настойчиы

Валдаев понял – за ним пришли. И все засовы и запоры – лишь блеф. "Мой дом – моя крепость". Нет для не крепостей...

* * *

Ремень на лежащих в кресле его брюках был кожаный, испанский. Из дорогих. Отличный ремень. Валдаев нагнулся над ним, провел пальцами по блестящей в свете ночника поверхности. А что, семьдесят пять кило живого веса не выдержит. Один неприятный миг – узкая полоска кожи впивается в кожу живую. Говорят, висельники долго не мучаются. Сразу пережимаются нервные окончания. Болевой шок – а дальше... Никаких беспокойств. Никаких допросов. Никаких нар и камер. Никаких монстров большого города, которые жадно тянут к нему руки. И никакого ощущения загнанности вечной жертвы. Отличный выход. Прекрасный выход. И майор Кучер останется с носом. И вес останутся с носом...

Отбросив прочь брюки с ремнем, он вздохнул, пытаясь нормализовать дыхание. Кровь стучала в висках. Сердце барабанило.

Он набросил халат, подошел к двери. Глянул в "глазок" И начал отпирать дверь. Верхний запор. Нижний запор Щеколда...

– Я тебя обожаю, – Элла качнулась и прильнула к У груди. От нее пахло вином – притом вином хорошим.

– Ты откуда? – не веря своим глазам, произнес он.

– С гульбища, дорогой, – она сбросила туфли, стянула синий пиджак и осталась в узкой белой юбке и красной просвечивающей блузке.

– Три ночи, – сказал он.

– Без десяти. Во, – она протянула ему руку. На запястье свободно болтался золотой браслет с часами.

– Без десяти, – согласился он.

– То-то, – Элла прошла в комнату, упала в кресло.

– Всего только без десяти три. Пионерское время, – она зевнула. – Ты куда исчез?

– Как куда?

– Я тебе сегодня полдня названивала.

– Дела были.

– Дела... Роза пригласила меня на вечеринку к институтским знакомым. Я хотела взять тебя с собой – неприлично девушке ходить в одиночку по таким компаниям.

–И?

– И не нашла. У тебя дела-а, – она снова сладко зевнула. – Пришлось ехать одно-ой, – протянула она. – Пить зело вино-о, – она начала расстегивать кофту. В общем, рюмка за рюмкой. И не заметила, два часа грянуло. А потом ко мне начал вязаться какой-то слюнявый тип. Я послала их к черту. И вспомнила, что до Валдаева рукой подать. Взяла такси – и вот здесь. Скажешь, я не права?

– Права, – он опустился перед ней на ковер и положил голову ей на колени. Она погладила его по лысине.

– Я не могла отказать Розе. Она такая зануда – потом бы целый год вспоминала. Такая зануда... И вообще – я люблю вечеринки! Почему бы мне не любить вечеринки?

Она помолчала.

– Но на следующую я беру тебя. Ты любишь вечерин-ки? ~– Она потянулась.

– Честно?

– Честно.

– Терпеть не могу.

Он на самом деле терпеть не мог вечеринки. Возненавидел их еще со студенческих времен. Они были ему в тягость. За столом нужно показывать себя, острить, и ему все время казалось, что и показывает он себя, и острит не так, невпопад. Особенно терялся, когда вдруг говорил что-то и вер смотрели на него, тогда он боялся провалиться и, как правило, брякал что-то не то. Вечеринки и в университете и позже становились тягостной обязанностью, не посещать их было непристойно, чтобы не прослыть человеком со странностями. На них обычно все надирались, плясали до упаду. Он плясал плохо, хоть и старательно. Потом молодежь разбивалась на пары, разбредалась по комнатам и темным углам, слышались чмоканья, женский хохот. Он же чаще оставался один. А когда притаскивали пару и ему, он надувался и, вместо того чтобы тащить даму в угол, начинал долго и нудно говорить на умные темы. Девушки ему уныло поддакивали, кивали, соглашались с его мудрыми мыслями и при первом случае улизывали в неизвестном направлении.