Текст книги "Пятая жертва"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

С Валдаевым не разговаривали. Направление ему указывали легкими тычками в спину или в бок.

Они шли по узким коридорам. Где-то слышалось журчание воды – гораздо более мощное, чем жалкий ручеек, струящийся возле "каземата". Откуда-то слышались шорохи. В одном месте где-то наверху, над низким потолком, что-то ухало, вибрировало. Иногда наступали моменты оглушительной тишины.

Пол был твердый – местами бетон, местами земля. Один раз пришлось переступать через узкоколейку, идущую по перпендикулярному коридору. Рельсы были ржавые и старые. Неизвестно, что и когда ездило по ним.

Нетрудно было догадаться, что это знаменитая подземная Москва. Страна, полная тайн. Места, где проводниками служит племя диггеров – добровольных исследователей подземелий. Впрочем, Валдаев сомневался, что диггеры добирались сюда. А если и добирались, то могли и не выбраться. Это владения типов в капюшонах. Они ощущали себя здесь хозяевами и прекрасно знали каждый поворот коридора, каждый боковой ход. Они могли двигаться здесь и с закрытыми глазами во всяком случае, по уверенности, с которой они держались, создавалось именно такое впечатление.

Валдаеву пришло в голову, что можно попытаться бежать. Но ничего глупее придумать было нельзя. Попытка была заранее обречена на неудачу.

Валдаеву велели жестом остановиться. Он замер.

Это был изгиб длинного тоннеля. Верзила нагнулся и без особого труда сдвинул казавшуюся несдвигаемой бетонную плиту. Открылся зев колодца.

С Валдаева сняли наручники, и верзила кивнул:

– Лезь.

Это было первое слово, которое Валдаев услышал от него.

Колодец был где-то полутора метров в диаметре. Ржавые скобы служили опорой. Валдаев замешкался, получил чувствительный тычок в спину и со вздохом полез вниз.

На сколько вниз уходит колодец – сказать было трудно. Ничего не было видно. Валдаев вдруг подумал, что неплохо было бы сейчас разжать пальцы и испортить кое-кому черную обедню.

Естественно, разжимать пальцы он не стал. Не смог, даже если бы и захотел. Те, кто пустил его вперед, видимо, хорошо знали это, поэтому не подстраховывались на случай подобного взбрыка. Они очень неплохо изучили его. Они были уверены, что даже перед лицом смерти у него не хватит духу на подобные поступки. Он не рожден самоубийцей.

Впрочем, рухни он вниз, вряд ли бы ему это повредило. Глубина колодца была не больше трех метров. Дальше начиналась короткая труба, выводившая в небольшое кубическое помещение – затхлое, теплое.

Сзади засопели. Свет метался по стенам. "Круглый" спускался вслед за пленником, умудряясь держать в руке фонарь, луч которого лихорадочно бегал во все стороны. За "круглым" спустился верзила.

Валдаева грубо поставили лицом к стене.

В небольшом помещении была железная, крашенная облупившейся зеленой краской дверь. Верзила повозился около нее, пошарил рукой по полу, заскрипел каким-то механизмом. И отворил дверь.

– Вперед, – просипел он.

Валдаев шагнул вперед и очутился в храме...

Аномальщики сложили немало легенд о метро. О поездах-призраках, о ведущих в параллельные миры тоннелях, о духах раздавленных пассажиров, о таинственных огоньках и о зове смерти, толкающем человека сделать шаг на рельсы. И действительно порой казалось, что именно там недалеко до входа в иной мир.

Валдаеву вспомнилась та недавняя поездка в метро, когда ему показалось, что поезд въедет в подземный сатанинский храм. Кто бы мог подумать, что он был так недалек от истины. Может быть, где-то поблизости и проходит та самая ветка. Ну а храм – вот он!

Это было просторное помещение с кирпичными стенами. Кирпичи были крепкие, хотя и изъеденные временем. В центре стояло каменное ложе высотой с метр и длиной метра два с половиной. На нем было четыре медных кольца. "Алтарь", подумал Валдаев.

Здесь имелись необходимые атрибуты сатанинского капища. Перевернутое распятие. Испоганенный Христов лик. Валдаев вспомнил, что у сатанистов два обряда считаются основными – богохульство и магия разрушения. Испоганить все светлое в душе, а потом разрушить тело. Это то, что они делают с ним, с их жертвой.

Чадящий факел отбрасывал красные блики на предметы.

Местами оштукатуренные стены были разрисованы, притом на достаточно высоком художественном уровне, кабалистическими знаками и символами. Некоторые из символов Валдаев распознал. Вот тот круг с крестом внутри означает черную мессу. А вон самый большой знак – рогатое существо, помещенное внутрь перевернутой пентаграммы в двойном круге, – знак Бафомета.

"Мы вырываем сердца", – вспомнились слова Эллы. "Дом, где вырываются сердца", – вдруг пришло в голову Валдаеву. Он переиначил название известной в свое время пьесы "Дом, где разбиваются сердца", и ему показалось это смешным. Очень смешным. К нему опять подступала истерика.

А еще ему хотелось закричать в голос. Вдруг этот крик разобьет старый кирпич, расколет стены, и сюда хлынет солнечный свет...

Он до боли прикусил губу. Перевел дыхание.

Вдруг он подумал, что ему никогда в жизни не увидеть больше солнечного света. Хотя бы лучик. Хотя бы закатный отблеск...

"Круглый", видимо, почувствовал состояние пленника.

– Тихо, – прикрикнул он. Голос у него был грубый, низкий.

Для острастки он ударил ногой Валдаева по голени, а потом с размаху кулаком по спине. Потом пленника поставили на колени рядом с просторной нишей.

– Так и стой...

Несколько минут – и Валдаеву опять приспособили на ногу кольцо. Цепь была присоединена к скобе в нише. Опять он был на цепи.

Он присел на корточки. Прижался плечом к прохладному камню. Пол был теплый.

– Сидеть. Ждать.

Односложные слова "братьев" производили удручающее впечатление. На Руси так не бывает. На Руси так не обращаются с пленными. Ни тебе мата, ни крепкого словца. Односложные выражения, скованная манера держаться – Валдаеву казалось, что он имеет дело с какими-то инопланетянами... Или с теми, кто воспринимает этот момент слишком серьезно, кто слишком дисциплинирован, чтобы даже наедине с собой позволять расслабиться.

Дисциплинированны... Валдаев вспомнил перерезанное горло Наташи. Такими методами нетрудно добиваться железной дисциплины...

Братья удалились. Уходили они не тем путем, которым пришли, а через тяжелую двустворчатую дверь, расположенную как раз напротив ниши, к которой был прикован "московский пленник".

Валдаев глубоко вздохнул. Еще раз огляделся – на этот раз внимательнее. Значительная часть храма тонула в темноте.

Что тут могло быть раньше? Кто строил все это? Может, какой-то заброшенный государственный объект. Может, часть какого-то инженерного сооружения, оказавшегося ненужным. Кто знает.

Слуг врага человеческого влечет под землю. Здесь нет любопытных глаз и мало шансов, что сюда забредут случайные свидетели. Это пространства, куда не доходит власть земная и Божия. Под землей по преданиям находится ад. Тартар. Испокон веков подземелья считались обителью нечисти. Сюда не доходит солнечный свет. Сюда опускаются неприкаянные души.

Валдаеву не верилось, что все вот так кончится. Ему показалось, что он будет сидеть так вечно...

Но вечно не получилось.

Дверь отворилась. И появился профессор Ротшаль.

Вид у него был рассеянный. Его белый балахон с пляшущими на нем красными бликами ниспадал складками вниз, капюшон был откинут. И исчерченное тенями, освещенное факелом лицо выглядело зловещим.

– Уже готовы? – осведомился он. Слова прозвучали не к месту буднично. Он поглядел на часы. – Недолго осталось, – его лицо на миг схватила судорога, и наружу выступило совершенно другое существо и тут же спряталось. – Это будет забавно.

– Забавно, – скривился Валдаев.

– Валерий Васильевич, – Ротшаль прошелся по помещению, вытащил зажигалку и зажег черную метровую свечу, стоявшую в подсвечнике в углу. – Я не играю ни в карты. Ни в шахматы. Но я азартен. Самая азартная игра – в людей.

–Как?

– Когда заставляешь делать так, как тебе хочется. Когда переставляешь эти фигурки на доске. И выигрываешь. Мы всегда выигрываем...

– Но зачем все это? Зачем вы делаете все это?

– Вы не атеист и не верующий человек. Вы во всем – ни рыба ни мясо. Нечто среднее. Вы не принимаете крайностей. Вам нравится серый цвет. Я выбрал черный цвет. Это цвет силы...

– Силы, – повторил Валдаев.

– Сила. Где сила – там власть. И там настоящая свобода.

– Свобода, – как заведенный повторил за ним Валдаев.

– Именно, – речь Ротшаля становилась лихорадочно возбужденной. Представьте, вы движетесь по полю, а за одежду цепляется репей привязанностей, ноги опутывают корни сантиментов и моральных принципов. А мы скользим над землей. Истинная свобода – это освобождение от условностей. Чистый полет алчущего духа, не стесненный условностями долга.

– А долг Князю Тьмы?

– Вот это действительно долг. Мы берем взаймы у НЕГО силу. Человек слаб. Обречен ползать. А ОН дарит нам крылья. И взимает за это плату. В отличие от других, ОН знает, что мы не можем не отдать плату. Это самый взыскательный кредитор.

– Но как можно? Так вот с людьми?

– Вся ваша беда, что людей, с которыми вы общаетесь, вы воспринимаете как часть себя. Вы не думали, как просто было в былые времена утверждать расстрельные списки? Берешь фамилию и ставишь галочку. И нет человека. Ты не видишь его, не вступаешь с ним ни в какие отношения. Другое дело, когда человек стоит перед тобой. А еще хлеще, если он твой знакомый. Или еще пуще родственник. Ты связан с ним множеством нитей. И вот тогда галочку поставить куда труднее. А каково самому нажать спусковой крючок? Каково видеть обреченность в глазах человека, отчаяние и мольбу? Нехорошо, да? Жалко, да?

Валдаев кивнул.

– Обыватель отмечен этим клеймом личных отношений, разъеден ржавчиной морали. – Ротшаль помолчал, с улыбкой глядя на пленника. Прошелся по залу. И воскликнул: – Ох эта зараза жалости... Мы – другое дело. Для меня нет разницы, против кого ставить галочку. Я не даю иллюзии отношений с кем бы то ни было брать надо мной верх.

– Вы... – Валдаев запнулся, пытаясь подобрать слово, но Ротшаль властно поднял руку.

– Не скатывайтесь до площадной ругани... Знаете, я лишен и того, чтобы чьи-то мучения доставляли радость. Садизм – это оборотная сторона тех же жалких человеческих чувств. Для меня человек – лишь фигура на доске. И не думайте, что такого равновесия в душе достичь легко.

– Человек-машина. Вот ваш идеал...

– Ну что вы. У нас богатая внутренняя жизнь. В свободе и силе есть своя эстетика. Есть свое очарование. Только глупцы могут назвать нас бесчувственными чурбанами...

– Вы – вампиры. Вы питаетесь человеческой кровью.

– Оставьте дешевый пафос.

– Почему я? Почему вы выбрали меня?

– Большинство людей – обычное быдло. Они живут как коровы в стойле, они жуют жвачку телесериалов, из кожи вон лезут, чтобы заработать побольше денег, растят своих сопливых ублюдков. Но есть люди, которые умеют подчинять других и обстоятельства. А есть такие, кто ощущает дисгармонию окружающего мира, но не способен ни на что. Кстати, их больше всего любит бить быдло со словами: "очки и шляпу надел, интеллигент".

– Это я?

– А кто же?.. Бесполезные созерцатели и мечтатели, вы погрязли в самокопании и страхах. Вы живете мечтами о справедливости. Хотя на деле грезите о том обществе, где в Конституции заложено одно право – "право человека на слабость". У вас слишком слабые челюсти. Наши времена – не для вас. Не согласны?

– Согласен, – кивнул Валдаев, осознавая, что в словах профессора есть своя логика.

– Вам нет места на земле. Вы – жертвенные коровы. Это ваше истинное призвание.

Все правильно, подумал Валдаев. И возразить тут нечего. Кроме того, что очень хочется жить. Очень хочется попытаться что-то изменить в себе. Но нет никаких шансов вырваться от них, тех, кто выбрал тебя жертвой. Они – сильны. И хотят стать еще сильнее. Старая истина – закон сохранения всего, что ни есть в природе. Если хочешь что-то взять, то не возьмешь из ниоткуда. Должен у кого-то отнять. И к жизненной силе это относится даже более, чем к чему бы то ни было другому на свете.

– А вы не боитесь, что с такими же мерками кто-то подойдет к вам? – спросил Валдаев.

– Не боюсь. Иначе на что мне сила? – Профессор поглядел на часы. – Скоро начнем.

Больше всего Валдаева пугала будничность, с которой профессор произносил эти слова.

– Вы слишком тяжело переносите боль, – покачал он головой. – Тут вам не повезло. Боли будет много. Он пригладил на плече балахон. И вышел из помещения...

* * *

В храме стали появляться люди. Все они были облачены в черные балахоны, капюшоны скрывали лица. Они молчали. Это было царство немых. Двое принесли жаровню, на которой краснели угли. Еще один принес черные свечи и начал расставлять их в нескольких подсвечниках, стоявших у стен.

Потом они ушли. Появилась хрупкая женщина с сосудом. И стала обрызгивать стены. Жидкость дурно пахла какой-то химией. Женщина негромко пропела невразумительные слова непонятно на каком языке. Удалилась. Еще с четверть часа никто не появлялся.

Свечи трещали и чадили. Они потихоньку оплывали.

Близилось начало церемонии.

Дверь напротив Валдаева распахнулась, и снова появились люди в черных балахонах. На сей раз их было куда больше, в каждой руке – по горящей черной свече. Одну они ставили на пентаграмму на полу. Другая оставалась у них. Они выстраивались вдоль стен и застывали все в том же молчании. Их невозмутимости и недвижимости позавидовали бы солдаты роты почетного караула. Казалось, эти люди даже не дышат.

Если бы о чем-то подобном Валдаеву рассказали месяц назад, он постеснялся бы публиковать такую небывальщину в своей газете. Но человек очень быстро осваивается с новыми реалиями. Еще недавно ему казалось, что такое просто невозможно – подземные храмы, жертвоприношения, тайные службы Князю Тьмы. Ему казалось, что все это россказни, которыми приятно пугать читателей. Но все это было на самом деле. И стало неожиданно частью жизни Валдаева... И его смертью...

Вдоль стен выстроилось человек двадцать. Один из них затянул тонким голосом варварскую мелодию на незнакомом языке. Остальные его поддержали. Язычки свечей заплясали.

Потом повисла такая тишина, что можно было различить звук слабого дыхания, слегка колышущего капюшоны.

В помещение вошла женщина в белом балахоне. Валдаев по движениям, по неуловимым признакам узнал в ней Эллу. В руках она держала ларец.

– Мастер, приди! – визгливо, противно прокричала-прокаркала она и преклонилась на одно колено.

Присутствующие затянули один унылый звук – он напоминал уже не песню, а напев ветра в изрезанных временем руинах.

И в храме появился Мастер.

В том же белоснежном балахоне, причудливо колышущемся в неустойчивом свете свечей и факела.

Мастером был Ротшаль.

Сейчас в нем не было ничего от того милого человека, который поит гостей кофе и вином и рассуждает о программе "Геном человека". Сейчас он вообще не походил на человека. Он был выражением древней, темной мощи, противной Богу и человеку черной силы.

Он был и судьей. И палачом. Он был Мастером сатанинского ордена.

Начался ритуал.

Подробности происходящего Валдаев воспринимал с трудом. Мастер играл словами и звуками, как на флейте, и они, наполненные жутковатым, первобытным ритмом, затягивали в свой водоворот. Сначала Мастер читал молитву на незнакомом языке. Потом, переходя с утробного рыка на шепот, с ликования на стон, проклинал Бога, славил сатану. Молил дать силу против врагов, к которым, казалось, относил все человечество. Покорно клялся в верности Тьме...

"Побыстрее бы", – вдруг подумал Валдаев.

Эта мысль резанула ножом. Побыстрее. А потом что?

Удар ножа? Мучения?.. Но хуже всего это ожидание. Хуже всего эта стискивающая обручем виски церемония.

Неожиданно Валдаеву стало спокойно на душе. Он будто отрубил, отринул от себя звуки и ритм черной мессы. И наполнился светлым осознанием – пусть жил он тлей, но умрет, как мученик. И в этом было освобождение духа. И еще он понял, что даже если случится чудо и он останется жив, то уже никогда не будет таким, как был. В его душе будто наносную грязь смыло ожидание страдания и готовность принять его. Он вдруг понял, что все-таки он ЧЕЛОВЕК. Мастер откинул капюшон.

– Мы приносим тебе, Князь Мира сего, очищенную жертву, – наконец торжественно, во весь голос, океанским прибоем пророкотал Мастер, так что вздрогнули огоньки свеч и красные блики пробежали, оживляя застывшее, как высеченное из камня, бледное лицо.

Трое черных "балахонов" ринулись к жертве. Молотком сбили цепь.

Валдаев попытался ударить одного из "балахонов". Куда-то даже попал ногой, но никто не проронил ни звука. Валдаева скрутили. Связали – наручников не было на этот раз, а вязали грубыми толстыми веревками. Подтащили к алтарю и бросили на пол. Огромный "балахон" наступил на него ногой, так что ребра затрещали.

Мастер сделал жест, "балахон" отошел на пару шагов, готовый в любой момент пресечь любое неповиновение или агрессивные действия жертвы.

– Осознаешь ли ты, что скоро предстанешь перед лицом Сияющего? – Мастер смотрел сверху, с высоты не только своего роста, но и с высоты занесшего топор палача.

Сияющий – это Люцифер. Падший ангел, восставший против Господа.

Валдаев попытался приподняться, но "балахон" пнул его ногой в спину, потом поставил на колени.

Валдаев обвел взглядом присутствующих.

– Вы... – воскликнул он. – Вы же боитесь жить. Вы одержимы самыми гнусненькими, самыми мелкими, самыми презренными страстишками, какие только можно представить, и не можете их воплотить. Вы хотите чужой кровью купить себе право на них. И вы хотите залить чужой кровью свой страх. Выторговать для себя льгот у смерти. Ничего у вас не получится... Вы...

Мастер, не шелохнувшись, выслушивал последнее слово жертвы. Похоже, здесь много чего наслушались. Вряд ли эта сбивчивая речь могла сильно задеть кого-то... И Валдаев обессиленно склонил голову. Он выдохся. Он готов был принять смерть.

– Жертвенный нож! – потребовал Мастер.

Элла встала перед ним на колени. Она держала в руках окованный медью, очень древний ларец.

Ротшаль кривил душой, когда говорил о своем равнодушии к чужой боли, к убийству. Его ноздри хищно раздулись. Его лицо озарило темное ликование. Он был счастлив.

Ударил гонг... Нет, не гонг. Это зазвучали часы. Они скрывались в темноте в дальнем углу храма и до сих пор не обращали на себя внимания тиканьем.

– Час пришел, – сказал Мастер. – На алтарь, – указал он на жертву кивком головы и откинул крышку ларца. И отпрянул. Застыл. Потом неживым голосом произнес:

– Что это?..

* * *

Что-то изменилось в атмосфере. Воздух будто сгустился, налился электричеством.

Элла поднялась с колен, тоже откинула капюшон и выпрямилась, с вызовом глядя в глаза Мастеру.

– Где жертвенный клинок? – с угрозой произнес Ротшаль.

– Его нет.

– Объясни.

– Ты больше не владеешь им. Он не для нечестивых рук.

– Как смеешь ты?!

– Пришло и твое время, Мастер.

– Не тебе определять время.

– Ты много сделал, Мастер. Пришла пора предстать пред НИМ.

– Взять ее! – махнул рукой Мастер. – Сегодня у нас будут две жертвы,

Никто не сдвинулся с места.

– Что, никто не слышал моих слов? – Мастер обвел тяжелым взором присутствующих.

Изваяния в черных капюшонах остались неподвижными.

– Да, – произнесла спокойно Элла. – Сегодня у нас будет еще одна жертва.

Она сделала плавный, ленивый, уверенный жест рукой.

И все пришло в движение. "Капюшоны" только и ждали ее сигнала.

Из чьей-то глотки исторгнулся безумный, радостный вопль. Кто-то поддержал его, издав звук, похожий на поросячий визг. И вот уже поднялся отчаянный гвалт. Будто растревоженные нетопыри устремились вперед на Хому Брута.

Ротшаль ударил ногой одного из нападавших – так сильно, что человек рухнул на землю. Другому нанес сокрушительный удар кулаком. Но потом на него навалилась вся масса. И клубок тел сплелся с ликующе-жадным визгом.

Они визжали, ругались грязно и гнусно. Рычали от боли и от возбуждения. Они были будто вырвавшиеся из плена на свободу бесы. В этой сцене была тошнотворная, неописуемая мерзость. Фурункулом вспухла и зловонным гноем разлилась по капищу ненависть!

За дисциплиной и чинным спокойствием скрывались самые низкие и необузданные человеческие страсти.

Валдаев съежился у алтаря. Он боялся, что драка перекатится сюда, достанется и ему. Он на миг забыл, что смерть рядом, и думал только о том, чтобы не попасть в эту молотильную машину.

Даже с его нечеловеческой яростью и силой, позаимствованной у Тьмы, Мастер не мог долго сопротивляться. Его одолели, начали осыпать ударами.

Он извивался, тщетно пытаясь освободиться, когда его привязывали веревками к медным кольцам, выступавшим из алтаря.

– Вы не посмеете, не посмеете, – все повторял и повторял Ротшаль.

– Разве? – улыбнулась сладко Элла. – Почему? Мы слишком уважаем тебя. Мастер, чтобы избрать тебе иную участь. Ты набрал слишком много силы. Мы тоже хотим приобщиться к ней. Ты осуждаешь нас?

– На тебя падет кара! – прохрипел Ротшаль.

– А ты вспомни прошлого Мастера. Разве не поступил ты с ним так же?

– И так же поступят с тобой!

– Посмотрим... Это будет очень не скоро. Неожиданно все расступились. И вновь встали по стенам. Кто-то стирал кровь на разбитом лице. Кто-то отряхивал балахон.

Элла подняла руку.

– Жертва, – произнесла она. И накинула белый, с пятном крови капюшон налицо.

Все, у кого капюшоны были откинуты, накинули их. Один из присутствующих припал на колено и протянул Элле нож. Нож очень походил на тот, которым перерезали горло сатанистке. Но только был раза в два больше. И рукоятка была резная, инкрустированная, испещренная кабалистическими знаками.

Элла встала над алтарем, на котором распростерся бывший Мастер.

– Не-ет! – заорал он и забился в конвульсиях. – Не-ет!!! В этом крике был такой ужас, который трудно было себе представить. В миг Ротшаль потерял человеческое лицо. Он превратился в животное.

– НЕТ!!!

От этого крика мороз продирал насквозь. Он был так жуток, что Валдаев на миг даже позабыл о своей незавидной судьбе. Ему хотелось одного – чтобы он замолк.

Элла же не обращала на него никакого внимания, как и все присутствующие.

Она только сильнее сжала обеими руками рукоятку ножа. Произнесла негромко, нараспев слова-заклинания.

И резко опустила нож...

Потом началось нечто невообразимое. Кровавый шабаш, будто поднявшийся из фантазий Босха!

Валдаев воспринимал все урывками.

Элла в крови, ее белый балахон весь в пятнах. И в ее руке окровавленный кусок плоти...

"Балахоны" тянут свои руки к сердцу Мастера. Некоторые начинают биться в конвульсиях. Все хотят свою долю силы. Все хотят крови...

Безумие охватывает всех. Гвалт – воистину адский гвалт – стоит такой, что Валдаев затыкает уши. Но это не помогает. Этот визг, хохот, эта ругань, эти слова пробьются сквозь любую преграду.

Сколько это продолжалось? Время опять сыграло злую шутку с Валдаевым. Оно перестало считаться...

Но все когда-то кончается. Валдаев отключился на миг и упустил момент, когда вдруг все завершилось. Исчезли послушники тайного ордена. Исчезло тело Мастера. На алтаре, изящно закинув ногу на ногу, сидела Элла. Она блаженно улыбалась, как после полной страсти ночи.

– Как же это было прекрасно, – произнесла она, глянув на Валдаева сверху вниз.

– Боже мой, Боже мой, – повторял Валдаев.

– Можешь не звать. Его здесь, нет. На эту территорию его юрисдикция не распространяется....

Она была вся в крови. Кровь на одежде, кровь на руках, в волосах.

– Ну что расстроился, зайчик?! – Она соскочила с алтаря, нагнулась над пленником, захохотала и провела испачканной кровью ладонью по его щеке. – Вот так-то лучше...

Он отпрянул, прижался спиной к орошенному кровью алтарю.

– Боже мой, – опять прошептал он.

– Ты был отличной жертвой, котик, – она поднялась с алтаря, облизнула с ладони кровь и вышла.

Появились двое "капюшонов" – те самые, которые притащили Валдаева из "каземата" сюда.

– Ну, покойник, не дергайся, – верзила ухватил его за руки.

"Круглый" воткнул в предплечье иглу.

Валдаев с наслаждением ощущал, как мир уплывает куда-то назад, как оставленный за кормой одинокий остров... "Все", – мелькнуло в сознании...

* * *

Валдаев опять вмерз в айсберг. Душа рвалась наружу, айсберг кололся. Он уже почти раскололся. Но что-то изменилось. Айсберг смерзся только сильнее. Холод сковывал Валдаева. Стискивал его...

– Фу, – фыркнул Валдаев.

– Глянь, Серега, живой.

– Я говорю, живой, а ты – пульс не слушается... Все слушается.

Валдаев приоткрыл глаза. Ему не нужно было много времени, чтобы очухаться. Очнулся как-то разом. И увидел две физиономии над собой.

– Давай вставай, – Валдаеву плеснули в лицо из пластмассовой бутылки из-под пепси-колы. – Разлегся, понимаешь...

Это были двое милиционеров – усатый плотный прапорщик и молоденький худенький рядовой. Один из них ухватил Валдаева за шкирку.

Тот попытался приподняться. Голова закружилась. Он качнулся, но привстал на колене. Его поддержали за локоть.

Он огляделся.

Слева шли какие-то заросли, овраг. Справа возвышались многоэтажные дома. Загудел не так далеко, за деревьями, поезд. Солнце клонилось за горизонт. Или вставало из-за него?.. Нет, пожалуй, все-таки клонилось...

– Во как надрызгался, – осуждающе произнес прапорщик.

– Я трезвый, – вяло произнес Валдаев.

– Ага, а я – перьями оброс, – гыкнул рядовой.

– Я правда ничего не пил. Мне просто плохо. Валдаев был в новом чистом спортивном костюме. Никаких следов крови на нем не было.

Его затащили в "уазик", стоявший на разбитой асфальтовой дороге метрах в пятнадцати. Рядовой принюхался:

– Перегаром не несет.

– Мне правда стало плохо.

Прапорщик похлопал Валдаева по щекам и осведомился:

– Что, припадочный?

– Голова просто закружилась.

– А сейчас как?

– Живой вроде.

– И что с тобой делать? – Теперь в голосе прапорщика появилась казенная угроза с элементом затевающегося вымогательства.

– Не знаю.

– Порядок нарушаешь. На улице валяешься. Паспорт есть?

– Нет паспорта.

– А бабки?

– Нет бабок...

На всякий случай Валдаев похлопал себя по карманам и вдруг почувствовал, что в кармане брюк что-то есть. Сунул туда руку и нащупал ключи от своей квартиры и несколько купюр. Вытянул десятидолларовую хрустящую новенькую бумажку.

– О, "зелень", – с уважением произнес рядовой.

– Фальшивые небось, – деланно нахмурился прапорщик.

– Вроде настоящие.

– Ладно, больной. В больницу не надо? При слове "больница" Валдаев зажмурился.

– Да нет, я в порядке, – поспешно воскликнул он.

– Тебя до метро довезти?

– Да. Если не трудно.

– Уплочено, – прапорщик удовлетворенно хлопнул себя по карману, где уютно приютилась десятидолларовая бумажка.

Машина поползла по разбитой дороге и закрутилась среди новостроек. Минут через десять она выехала к метро, возле которого был автобусный круг. Там стояли палатки, играл на гармошке нищий и было полно народу.

– Спасибо, – Валдаев вышел из салона.

– Трешник на метро есть? Держи, – протянул прапорщик монеты. – Больше не падай, – махнул он рукой, и "уазик" тронулся с места.

"Живет больное все быстрей,

Все злей, все бесполезней.

И вся история страны

История болезни",

хрипел из динамика на ларьке голос Высоцкого.

Налетел ветер. Валдаев согнулся. Прочитал на круглом здании название станции. Он здесь ни разу не был. Знал только, что станция эта новая и дальняя. И находится у черта на рогах. Но это не страшно. Доберется.

Он побрел ко входу в метро, привычно впадая в жиденький человеческий поток.

Он передернул плечами. Перед глазами предстала картина – вагон останавливается около подземного храма. И там уже ждут молчаливые фигуры, строгие капюшоны которых скрывают ядерный заряд таящейся в них ненависти... Тьфу, эти фантазии,

А вообще был Храм? Или все привиделось? Или у него чужая память?..

* * *

"Очередная жертва сердцееда", – гласила статья в "Мегаполисе".

Была и фотография. Человек с вырезанным сердцем. В нем с трудом можно было узнать Ротшаля.

"Профессор-генетик стал жертвой опытов", – сообщала статья в "МК".

Валдаев отбросил газеты. Потянулся за чашкой кофе, стоявшей на столике рядом с креслом. Отхлебнул глоток.

Последние несколько дней были суматошными.

Когда он возвратился домой, его там ждали. Взяли под руки, отвезли в райотдел милиции. Вскоре там появился майор Кучер. Начал задавать вопросы: где был, что делал, как смылся из клиники? И куда дел дядю без вести пропавшей Эллы?

Валдаев отвечал последовательно – ничего не знаю, ничего не помню. Все психологические атаки майора были теперь для него трын-трава. После храма Сатаны и пребывания там в качестве жертвы вообще все становится в жизни проще.

На удивление, терзали его не слишком долго. Отпустили. Потом опять приволокли на допрос – к знакомой недружелюбной следовательше прокуратуры. Потом таскали к прокурору. Потом опять допрашивали.

– Кто его убил? – продемонстрировала следователь фотографию Ротшаля – ту самую, которую купили у прокуратуры проходимцы из "Мегаполис-экспресса".

– Я не знаю...

Валдаев ссылался на то, что почти ничего не помнит.

– Кто вас освободил из клиники?

– Не знаю. Меня увезли на "Скорой". Больше ничего не помню.

Он был уверен, что его опять засунут в камеру. Но этого не случилось. Его отпустили домой, как обычно, наказав не покидать Москву. Он и не собирался.

Во время хождений по милицейским и прокурорским кабинетам он по крупицам собирал информацию. И понял, что его больше не считают главным убийцей Москвы. Ротшаль исчез еще тогда, когда Валдаев был в больнице (неудивительно, ведь профессор и забирал его из больницы). А еще – заслуживающие доверия свидетели видели в городе Эллу, разговаривали с ней, откуда следовало, что она не убита. Заодно были добыты какие-то доказательства, что Валдаев не имеет отношения и к убийству Наташи.

В общем, с законом для Валдаева все складывалось относительно удачно. Милиция больше не имела к нему претензий, подозрительно быстро утратив интерес к его персоне. Но почему?

Ему казалось, что тут не обошлось без его врагов. Решив отпустить его, они позаботились и о том, чтобы подкинуть какие-то доказательства его невиновности. Понятно – им было невыгодно, чтобы милиция терзала его и дальше...

Валдаев не мог понять, почему его отпустили? Разве они не боялись, что он все выложит? Видимо, не боялись. Его рассказ, практически ничем не подтвержденный, вряд ли бы кто-то воспринял всерьез. Кроме того, не было никаких зацепок, даже если бы кто и поверил в него. Ротшаль мертв. Элла вряд ли когда появится в городе под своим именем. Что остается? Странное похищение из клиники? Ну и что. Мало ли что бывает в гигантском, полном странностей мегаполисе.

Кроме того, сектанты на самом деле хорошо изучили Валдаева. Они поняли ничего он не скажет. Это будет тайна до последних дней его жизни, которой он не решится поделиться ни с кем.