Текст книги "Порок"

Автор книги: Илья Райх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Дело по нанесению увечий Глыбе закрыли, этому немало поспособствовал родственник Куташева Марата – всесильный прокурор. Самому Марату пришлось уйти из органов, его пристроили в коммерческий банк на должность юриста. Но его выходка имела далеко идущие последствия не только для него одного.

Глава пятая

Александр Федорович приехал к главному прокурору региона. Предвидя непростой разговор с коллегой, он не желал встречаться с ним на его территории, в здании прокуратуры. Была и другая причина: полтора года назад Александр Федорович был его подчиненным и имел статус первого заместителя прокурора.

Но как только у надзорного ведомства, по решению федеральных властей, решили изъять следственные функции, Житомирский вместе с созданным Следственным комитетом ушел в свободное плавание. И сейчас он имел равный статус с недавним своим непосредственным руководителем, что вызывало у последнего немалый дискомфорт, когда противоречия между двумя ведомствами выливались в нешуточные дебаты на совещаниях с участием всех правоохранительных структур. Прокурор, как и его подчиненные, очень ревностно относился к новым функциям Следственного комитета и по инерции продолжал считать следователей своими подчиненными. Да и форма у обеих структур осталась одинаковой – синего цвета, и звания имели одинаковые ранги.

Но прокурор умел уговаривать, намекнув по телефону Житомирскому, что есть интересные факты деятельности Романова, которые ему будет удобно изложить только в собственном кабинете.

Александр Федорович сидел в автомобиле перед крыльцом прокуратуры, его взгляд устремился на высотное здание – один из символов прихода в город рыночной экономики. Это был небоскреб из зеркального стекла с расположенными внутри офисами банков и инвестиционных компаний, отражавший зависть конкурентов, которым респектабельный офис в центре города был далеко не по карману. Седую голову Александра Федоровича особо не интересовали рыночные перипетии, его волновали две противоположные личности – подследственный Воинов и подчиненный Романов; и если по первому было все ясно, то в отношении второго он строил только догадки.

В душе свербело, а предчувствие никогда не подводило его. Сегодня он приехал на служебном автомобиле без водителя. Иногда в сухую погоду он лично садился за руль.

Вождение действовало успокаивающе, переключало на отвлеченные темы, но сегодня терапия не помогла.

– Здравствуй, Александр Федорович, – поприветствовал его прокурор за рабочим столом, не поднимаясь с кресла.

Житомирского не смутило холодное приветствие коллеги, он был готов к этому.

– Здравствуйте, Радислав Генрович, – Житомирский опустился на стул.

Прокурор обладал внушительным видом. Это был крепкий, коренастый мужчина со светлыми волосами, аккуратно зачесанными назад. Черты лица четкие, при гневе трансформирующиеся в хищный образ коршуна. В отличие от Александра Федоровича, прокурор имел чересчур импозантный вид, вот почему четыре года назад на должность прокурора был назначен не Житомирский, а презентабельный Радислав Генрович.

Оба обладали одинаковым багажом знаний и опыта и начинали путь в правоохранительной системе с работы следователей в районных отделах прокуратуры. То, что выбрали коллегу, а не его, не могло не угнетать Житомирского, хотя недовольства он не показывал, ведь Радислав – его старый товарищ по службе. Рука об руку они несколько лет проработали в городской прокуратуре.

Но, как только Житомирский стал главой регионального управления Следственного комитета, прокурор не находил себе места, когда его бывший подчиненный игнорировал или опротестовывал решения надзорного ведомства. И наезды в виде словесных упреков за упущения в работе следователей носили постоянный характер. Но о личностном неприятии речи не шло.

– Как дела? – спросил прокурор.

– Радислав, давай сразу к делу, – в отсутствии свидетелей они всегда общались на «ты».

– Хорошо, пойдем в комнату отдыха, кое-что покажу.

Небольшая комната отдыха больше походила на спальню. Там стояла широкая кровать, где при желании можно было уместиться вдвоем, напротив нее тумба с телевизором и приставкой DVD и два небольших кресла. На них и разместились служители закона. Прокурор включил запись. На ней был запечатлен инцидент Евгения с гаишниками.

Как только видео закончилось, Житомирский раздраженно отреагировал, что зачинщики драки – гаишники, а со стороны его ребят – самооборона. Прокурор согласился, но все же отметил, что должен произвести проверку и дать юридическую оценку конфликту. Житомирский, как старый лис, предчувствовал, что это еще не все, о чем коллега хотел оповестить его.

Радислав Генрович не спешил и предложил пропустить по рюмке коньяка, для этого они вернулись обратно в кабинет. Житомирский предупредил, что он за рулем и попросил налить ему только «капельку». Когда прокурор разливал по рюмкам коньяк, его движения сочетали вальяжность и скрытую утонченность: дорогой напиток, золотые запонки, обручальное кольцо с бриллиантом – женат он был уже в третий раз, на женщине в два раз моложе его. Одним словом, своими манерами держаться он умышленно подчеркивал свое превосходство над Александром Федоровичем, которого он всегда считал неотесанным крестьянским мужиком.

Налив по «капельке» дорогого французского напитка, – не меньше пятидесяти грамм, – и пригубив, прокурор сел на свое рабочее место и продолжил начатый разговор. Рассказал предысторию конфликта, как на проспекте Октября Евгений несколько раз нарушил ПДД, и вот почему разъяренные гаишники так осерчали на Евгения, что приложились к нему физической силой. Житомирский молчал, но, когда прокурор закончил, он решился напомнить коллеге, куда торопился Евгений. Он предполагал реакцию прокурора, но удержаться не мог:

– Если бы не твой племянник Марат, то конфликта, который столь сильно заинтересовал тебя, вовсе не случилось бы.

– Да! Заметь, ты перешел на личное! – отметил прокурор. – Мой племянник за все заплатил сполна.

– Сполна! – Александр Федорович уже не скрывал раздраженности.

– Ладно, я знаю, что он оболтус, никчемный… но такой у меня родственник! Если бы ты был на моем месте, ты поступил бы так же. Или я не прав? А?

– Ладно, ты же меня не за этим приглашал. Говори, что надо.

– Вот то-то и оно, узнаю старого безотказного Федорыча! – воскликнул прокурор.

Прокурора интересовала личность Воинова. Без наводящих вопросов и околотемных бесед он попросил Житомирского, чтобы тот позаботился о Воинове и отправил его не в психиатрическую больницу, а в изолятор на Толстого. До Житомирского тут же дошло, что за просьбой стоит какая-то услуга.

– Это зачем тебе он понадобился? – поинтересовался Александр Федорович.

– Так надо, не для меня. Буду с тобой честен, сам понимаешь – для кого. Это личная моя просьба, – эту фразу прокурор произнес патетически и повелительно.

Житомирский задумчиво молчал, он осознавал, что Воинов, если попадет хотя бы на одну ночь в изолятор на Толстого, живым оттуда не выйдет. А это преступление. Житомирский тянул с ответом, поэтому Радислав Генрович с надвигающимся на лицо взглядом коршуна напомнил бывшему заместителю, что именно он, старый товарищ по службе, рекомендовал его на должность главы регионального управления СК.

– Нет, я не забыл! Всегда помнить буду! – не скрывая раздражительности, ответил Александр Федорович. – Получается, в обмен на отказ от показаний против Марата, ты пообещал блатным выдать им Воинова?

Прокурор осторожно кивнул.

Житомирский все прикидывал и не терял надежды, что ему удастся остановить незаконный умысел прокурора. Хотя сделать это было невозможно. Он не понаслышке знал о несгибаемой решительности и воле своего бывшего шефа. Этими качествами прокурора он восхищался, наверное, в силу недоразвитости тех же свойств у него самого.

– Это надо сделать, – тихим голосом наседал прокурор.

Со стороны могло показаться, что прокурор сдался от неуступчивости оппонента. Но Житомирский знал его чересчур хорошо, праздновать победу было преждевременно. Тихий голос прокурора означал одно: у Александра Федоровича нет выбора. Да, он мог отказать, но в одночасье превратился бы в личного врага влиятельного надзирателя над всеми силовыми ведомствами республики. Такая перспектива со временем могла стоить карьеры, чего пока так не желал Житомирский, хотя и пенсионный возраст был на подходе. Но преждевременный уход на пенсию в любом случае не стоил жизни одного насильника. Он согласился:

– Ладно, умеешь убеждать, – выговорил после недолгой паузы Александр Федорович. – Но тогда – никакой проверки в отношении моих орлов.

– Ну, давай выпьем! Насильника ждет законное наказание, хотя это и не суд Божий, – Радислав Генрович налил себе еще рюмку и поднес ко рту:

– Сегодня вечером придет автозак к изолятору, в него и погрузишь… – выпив, он немного скорчил лицо и спросил: – Чего не пьешь?

В ответ Александр Федорович лишь помотал головой. Руль тут был не при чем – коньяк не шел в горло.

Глава шестая

Воинов, по новому приказу начальника ИВС, на допросах должен был сидеть в наручниках. Перед ним маячил Евгений. В отличие от многих сослуживцев, он никогда не предпринимал особых мер безопасности, даже если перед ним на допросе сидели отмороженные убийцы. Он вообще вел себя раскованно с любым подследственным, зачастую приближался к ним на опасное расстояние и поворачивался спиною, когда, например, руки убийц не были заключены в наручники и держали шариковую ручку, что тоже вполне себе инструмент для нанесения смертельных увечий.

Причина столь рискованного поведения не в физических данных Евгения, хотя он был сложен неплохо, а в человеческом отношении к подследственному. Но человеколюбие он питал не ко всем своим «клиентам». Его отношение в какой-то мере зависело от личности подследственного, а не от тяжести преступления.

Этим грешат многие следователи. Евгений мог испытывать неприятие к безобидному женоненавистнику, угробившему в бытовом конфликте свою жену, а к насильнику вроде Воинова он мог выказывать если не почтение, то немного уважения. Не зря считают, что в органах и в преступном мире действуют люди со схожим характером. Просто одним повезло больше других.

– Может, попросить снять наручники? – спросил Евгений, подсаживаясь на стул напротив.

– Все нормально, начальник, – ответил Воинов. – Когда меня переведут в лечебницу?

– Завтра утром или сегодня вечером, посмотрим. Боишься остаться здесь? – Евгений говорил без колкостей и сарказма.

Воинов покачал головой:

– За себя не боюсь, не хочу усложнять жизнь вам, господин следователь.

– Какое благородство, мне мог бы позавидовать сам лейтенант Коломбо[4]4
  Коломбо – главный персонаж (сыщик) одноименного детективного сериала.


[Закрыть], – теперь Евгений говорил с иронией. – Если ты так печешься обо мне, то скажи, кто доставил в квартиру нож и эфир? Вот тогда ты точно поможешь поставить точку в твоем деле.

– Эти вещественные улики лежали на столе, ваши криминалисты слепы. Здесь нет интриги! – Воинов растянул губы в улыбке.

– А я думаю совсем по-другому, у тебя есть сообщник.

– Как оппонент вы всегда думаете «по-другому»!

– Другого ответа я не ожидал.

– Можно вопрос?

– Опять на тему гнусных измышлений о мастурбации?

– А чего вы так боитесь, я в вашей власти.

– Хорошо, спрашивай.

– Мне интересно, схожи ли мы с вами в отношениях с женщинами?

– Будь уверен, мне чуждо насилие.

– Кажется, ее зовут Татьяна? – Воинов развалился на стуле, он чувствовал себя очень непринужденно.

– Здесь ты меня не удивил, видимо, подслушал мои телефонные разговоры, – Евгений не проявил интереса к вопросу, ведь говорить пришлось бы о себе, что для следователя недопустимо. – Ты убийца, и что бы ты ни пел, твои аргументы не имеют смысла.

Воинов с безразличным лицом пропустил колкость.

– Она в вас не видит порядочного человека. Или априори в органах не могут работать порядочные люди, – подследственный предпринял новую попытку, подкрепленную ухмылкой.

– Давай закроем тему, сейчас придет конвой, и мы с тобой расстанемся на какое-то время, я подписал все бумаги, сегодня тебя переведут в лечебницу. И главное – я удостоверился, что ты жив и здоров.

Но у Воинова на сей счет было иное мнение:

– Свыше девяноста процентов дел в суде заканчиваются обвинительным приговором, восемьдесят процентов возбужденных уголовных дел доходит до суда, безумная статистика…

– Ты это к чему?

– К чему? Вы яркий представитель этой системы победителей, у вас карьера на подъеме. Вы и ваши коллеги привыкли выигрывать, но тут вас постигает маленькое разочарование – ваша дама не играет по вашим правилам, она лжет, но вы, как следователь, не можете поставить столь необходимую точку, поймать ее с тем, с кем она вам изменяет.

– Очередные фантазии.

Воинов вытянул голову и вопрошал со смеющимся взглядом:

– Фантазии?! Вы ни разу не пропустили ее звонок, вы всегда брали трубку. Ваш голос таял. Помню, во время следственного эксперимента в Ботаническом саду вы объявили пятиминутный перерыв после того, как вам позвонила ваша возлюбленная. Это говорит очень о многом.

– А если я скажу, что это моя обычная знакомая, которая нуждалась в срочной помощи?

Воинов не слышал Евгения:

– Помощь? Это вам нужна помощь. Ваши страдания на лице. Не правда ли, Евгений Андреевич? А телефон-то молчит!

– Мне ничего не остается, как позвать конвой, чтобы не слушать весь этот бред, – Евгений встал, подошел к двери и хотел уже постучать в дверь.

– Счастлив тот, кто знает скрытые причины.

Евгений повернулся к Воинову.

– Что? – Евгений задумчиво прищурил глаза.

– Это перевод с латыни, но кому принадлежит фраза, я не знаю.

Наступила пауза, Евгений молча сел обратно на стул.

Помимо мыслей о Татьяне и бессмысленном, как ему казалось, разговоре, его голова была занята думами о встрече Житомирского с прокурором, о результатах которой он строил только догадки. Житомирский обещал приехать в ИВС на Шафиева. За безразличием Евгения скрывались переживания, он знал, что если прокурор будет первым, кто расскажет Житомирскому об инциденте с хозяевами дорог, то ему предстоящая встреча с шефом не сулит ничего хорошо. Статус любимца ему не поможет. Житомирский строго карал тех, кто утаивал конфликты с коллегами из других силовых структур.

«Ладно, что будет, то будет, все равно не уволит», – успокаивал себя Евгений.

И тут ему невольно захотелось забыться и продолжить слушать бредни Воинова. Это было единственным исключением из правил до сего момента, когда он дал разрешение на вхождение не просто подследственного, а убийцы в свою личную жизнь. Подумать только, убийца трех женщин читает нравоучения и раскладывает его жизнь по полкам! Именно противоречивость момента забавляла его эго в минуты ожидания.

«Да, в жизни иногда встречаются и такие парадоксы», – отметил он про себя.

– Родители ругают детей за то, что они теряют драгоценное время, когда развлекаются компьютерными играми или рыщут по Интернету, хотя сами частенько предаются искушению виртуальности, закрывшись в комнате или ванне. Вы поняли, о чем я?

Евгений задумчиво кивнул.

– Все проходят через одно и то же испытание, половая жизнь находится между двумя мирами – отягощенной реальностью и виртуальным миром, где возможно все, – Воинов попросил воды, пересохло в горле.

Евгений налил воды в железную кружку и подал ее в руки подследственного. Воинов жадно отпил и, поставив полупустую чашку на стол, продолжил:

– Именно мастурбация – главная причина неурядиц половой жизни партнеров, а не половое бессилие мужчин с наступлением возраста, как считают многие. И вы тому подтверждение, для вас объект влечения – возрастные женщины, а не Татьяна, хотя ради нее вы готовы на многое, даже на прощение.

Евгений промолчал.

– Но у нее есть заморочки, ведь она тоже человек. Но она все же старается жить реальностью и время от времени воплощает свои фантазии в жизнь.

– Чушь какая-то! – возмутился Евгений, он нервничал и хотел было напуститься на Воинова с угрожающей тирадой, чтобы не забывался. Но не успел, в этот момент в кабинет ворвался Житомирский, и Евгений по его лицу определил, что гневную тираду, скорее всего, придется выслушать ему самому. Он быстро распорядился, чтобы конвойный увел Воинова обратно в камеру. Последнее, что Евгений увидел на лице Воинова, так это довольную ухмылку.

Евгений приготовился к словесной порке. Патрон был не в духе, присел на стул. Евгений предложил воды, Александр Федорович кивнул. Воды налил в ту же металлическую кружку, от которой только что отпил Воинов. Умысла забыть сполоснуть кружку не было.

Как и опасался Евгений, Житомирский первым делом спросил, почему он не доложил о конфликте с гаишниками. Евгений начал что-то объяснять, но патрон прервал, махнул рукой, встал и пригласил на улицу на перекур.

– А, ты не куришь?! – ответил сам себе Александр Федорович, доставая сигарету из пачки.

– Могу постоять, – тихо ответил Евгений и поковылял за старшим по званию товарищем.

Во дворе изолятора Александр Федорович изложил подчиненному в полном объеме весь разговор с прокурором, опустив только личностные моменты.

– По существу, от тебя зависит судьба Воинова, – резюмировал Александр Федорович.

Евгений призадумался. После сегодняшнего разговора он сам желал его придушить, раздавить, растерзать.

– Приказывайте, что делать дальше, – ответил Евгений. – Я только ваш подчиненный.

– Сам знаешь, мы люди подневольные, но ответ однозначный…

Евгений не расслышал, что сказал шеф и сказал ли вообще что-то конкретное относительно судьбы Воинова.

– Не понял, Александр Федорович? – переспросил он.

– Нет!

– Что «нет»?

– Не выдадим, пусть катится в лечебницу, а там уж врачи как решат. Мне только не хватало перед пенсией быть замешанным в темном деле.

Напряжение в разговоре спало. Несмотря, что солнце уже ушло за горизонт многоэтажек, опоясывающих изолятор со всех сторон, на улице было светло.

Александр Федорович докурил сигарету и предупредил Евгения, что он лично отвечает за безопасность насильника.

– Очень дорого обходится нам этот маньяк! – полушутливым тоном крикнул Евгений Александру Федоровичу, когда перед тем заскрипели створки ворот изолятора. Он надеялся, что шеф поймет шутку, но в ответ Житомирский лишь махнул рукой, дав понять, что пока не до шуток: мало кто осмеливался идти наперекор прокурору.

Глава седьмая

Вечером того же дня к городскому изолятору пришел автозак. Евгений выдал конвою распоряжение о переводе Воинова в психиатрическую больницу, что на улице Владивостокской. Евгений проводил Воинова только взглядом из окна комнаты охраны и почувствовал на душе облегчение, когда автозак пересек ворота ИВС.

Он ехал в направлении дома, когда на экране телефона отразился входящий звонок от Татьяны. Сердце забилось. Евгений настолько разволновался, что съехал на обочину. Он не ответил, после еще минут пять сидел в раздумьях и мысленно подбирал слова: готовил речь.

«Даже актер театра меньше времени репетирует роль», – приговорил себя Евгений и набрал номер возлюбленной.

Татьяна вела себя дружелюбно, расспрашивала о делах, настроении, весь набор приличных слов перед тем, как подойти к делу: в конце разговора она попросила о помощи. Ей нужно было срочно десять тысяч рублей на какие-то непредвиденные расходы, обещала вернуть в течение месяца.

Евгений не огорчился по поводу звонка, напротив, он пребывал в эйфории: подумать только – сегодня увидит свою возлюбленную! Другими вопросами он уже не задавался. Они договорились встретиться у нее на квартире через пару часов.

Евгений заехал к себе на квартиру, принял душ, смыл запах изолятора, надушился туалетной водой, причесался, надел чистое белье, напялил новые голубые джинсы и синий джемпер. Все мероприятия по уходу за собой он проделывал напротив зеркала в прихожей. С момента звонка все тело волнительно знобило. Евгений трепетал в ожидании. Вышел из квартиры, проехал до ближайшего банкомата. Снял деньги, заехал в магазин и, как всегда, накупил уйму продуктов: пару бутылок красного вина, сыр трех видов, фрукты и, конечно же, любимые Татьяной овощи.

К дому Татьяны, – она жила в четырнадцатиэтажке на улице Коммунистической, – он подъехал раньше, чем они договаривались. После телефонного звонка прошел только час, но ждать он больше не мог. Евгений позвонил в домофон. Он сделал три продолжительных звонка, но ответом ему было молчание. Неожиданно перед ним отворилась дверь подъезда, оттуда вышел молодой человек. Завидев Евгения с двумя пакетами на руках, молодой человек попридержал дверь. В ответ Евгений поблагодарил его, мимолетно они встретились взглядами, незнакомец немного ухмылялся.

«Неужто от Татьяны?» – автоматически подумалось ему. Сердце зачастило. Пока поднимался на лифте, невольно вспомнил Воинова, его последнюю фразу насчет Татьяны и, конечно же, перед глазами стояла довольная ухмылка подследственного, чем-то походившая на ухмылку юноши в дверях подъезда.

Лифт добрался до шестого этажа, где жила Татьяна. Он вышел и минут десять простоял перед дверью. Что уже пора звонить в дверь, ему напомнили груженые пакеты – руки ныли от перегрузки. Позвонил, в ответ тишина, он успокоился, все сомнения улетучились в миг. Пошарил по карманам в поисках телефона, но тут услышал глухой звук отпирающегося замка. Его разрывало от противоречий – он ревностно желал Татьяну и одновременно ненавидел ее.

Перед ним в коротком хлопковом халате с мудреным орнаментом стояла Татьяна. Голова ее была обмотана полотенцем. Она услужливо пригласила Евгения, помогла разгрузить пакеты и проводила в комнату. Единственное, что ее смутило, так это приход Евгения раньше времени.

Гость прошел в комнату, кровать была немного помята, желто-серое покрывало было накинуто наспех, как и сам халат, который явно не желал обвиваться вокруг талии и вечно распахивался. Предложив ему сесть на край двухместной кровати и включив телевизор, Татьяна удалилась в ванну, объяснив, что надо посушить волосы.

Евгений, как ищейка, все пять минут относительного одиночества шнырял взглядом по квартире: он искал улики и желал пролить на свет правду: неужто его возлюбленная – самая неудержимая сучка на свете? Он не мог ей предъявить окончательного обвинения, ведь обладал только косвенными уликами недавнего присутствия незнакомца в квартире: халат Татьяны, под которым нет нижнего белья, хотя и раньше она непринужденно рассекала в нем по квартире; плохо заправленная постель, но, может, она торопилась с утра на работу; приняла ванну, но эту процедуру она с завидным постоянством проделывала по нескольку раз на день; долго не открывала дверь, – может, спала или была в ванне?

Евгений решился на дополнительные поиски. Зашел на кухню, его взгляд поймал на полу пустую бутылку дешевого красного вина чилийского производства. Следом открыл холодильник, на полке двери стояла початая бутылка вина той же марки. Нашел фужеры, пять штук, все они лежали перевернутыми около раковины, сушились на полотенце. Провел рукой внутри каждого фужера, ему показалось, что только у двух фужеров внутренние поверхности как-то отдают влажностью. Тарелки, которые сушились рядом, он исследовать не стал.

Переборов стыдливое чувство и брезгливость, он залез в помойный мешок, что находился в шкафу под раковиной. Вытащил его наружу из пластикового ведра и заглянул внутрь. Мусора практически не было. Вот оно! Он нашел использованный презерватив! Но радоваться находке или нет, он не знал. Его сдавливала ненависть, он был унижен, уничтожен…

Он зашел обратно в комнату, Татьяна крикнула ему через дверь ванны, что скоро выйдет. Евгений стоял на перепутье, ему хотелось уйти, но как объяснить свой уход? Надо просто тихо собраться и хлопнуть дверью, а презерватив демонстративно положить на кровать. «Да, с такой фурией унижение станет привычным делом», – думал он.

Пересилив себя, он остался, ведь джентльмены не имеют привычки копаться в помойных ведрах возлюбленных. Как влюбленный наивный мальчишка, он не мог поверить, что именно с юношей, встретившимся ему на пороге подъезда, Татьяна до его прихода совершила акт соития. И недавняя история в ночном клубе только подтверждала самые страшные его предположения. Он попытался отогнать от себя навязчивые рассуждения, но ничего не выходило: «Он никак не лучше, этот сопляк! Что у него есть, – только член… Дошел до ручки, что начал лазить по помойным ведрам, так меня никто не унижал», – эти мысли окончательно добили бы его, если бы из ванны не вышла Татьяна. Мысли осыпались с головы, как листья с деревьев в осеннее унынье, когда Татьяна, все в том же халате, предложила выпить вина и немного расслабиться перед телевизором. Переключая каналы, Татьяна наткнулась на фильм «Красотка». Она спросила Евгения, не будет ли он возражать, если они посмотрят фильм, который каждый знал наизусть. Евгений кивнул.

Он засомневался в своих догадках, и через полчаса его настроение уже было приподнятым. Они выпили вина, лежали ничком на кровати и смотрели фильм. Евгений вел себя сдержанно, как человек, дорожащий отношением возлюбленной, был почтителен и услужлив. При первой же необходимости говорил ей «Лежи, я сам принесу» – и бежал на кухню за очередной порцией лакомств. Время подходило к девяти часам вечера, Евгений нервничал и строил догадки, оставит ли его Татьяна на ночь. О чем он только мог мечтать! Как он желал оказаться на этой же постели, но только под пуховым одеялом и в объятиях возлюбленной. Неверность померкла и отошла на второй план. В надежде на возврат былого, он с легкостью расстался с деньгами и уже считал их безвозмездной материальной помощью, – ведь он никогда не примет обратно эти деньги.

Фильм закончился, Евгений и Татьяна охмелели, они выпили все привезенное им вино, съели все овощи, перепробовали весь сыр и окончательно насытились. Дальше было то, чего так боялся Евгений. Татьяна, выждав паузу, объявила Евгению, что ей завтра рано вставать, и будет лучше, если сегодня он поедет спать к себе домой.

Евгений не сопротивлялся, он быстро согласился с доводами Татьяны, лишь бы она была рядом, если не сегодня, то завтра, если не завтра, то послезавтра, если не послезавтра, то в следующей жизни. Не смея возразить, тихо оделся. Лицо Татьяны излучало благоговение, она действительно была непритворно рада видеть Евгения, но одновременно она по-прежнему выражала непокорность.

Они не поцеловались, Татьяна постаралась обойтись без поползновений, осознавая, как тяжело потом будет остановить мужчину. Евгений тоже сдержался, хотя и горел желанием, уже не помня в который раз за вечер. Причина – он боялся всего, на что Татьяна может отреагировать негативно, ему казалось, что услужливостью он подает сигнал возлюбленной, что он изменился и готов ради нее на все. Но нужно ли было это Татьяне, вот в чем вопрос! Впрочем, от трепетных ухаживаний женщины отказываются в самую последнюю очередь.

* * *

Автозак подъехал к психиатрической больнице. Автомобиль с арестантом так и не заехал на территорию лечебницы, простояв у ворот минут десять, он развернулся. Воинов не проявил беспокойства, когда понял, что его везут обратно. Когда время, потраченное на обратный путь, увеличилось вдвое, до него дошло, что его привезли в изолятор, что по улице Толстого.

Это было мрачное заведение, типичная тюрьма, где каждый арестант терялся в толпе себе подобных. Отсюда для многих начинался путь очищения, часть арестантов сидели после оглашения приговора суда, ожидая этапа, другая, наоборот – пребывала в ожидании заседаний Фемиды с надеждой на беспристрастный судебный процесс. О том, что в этом заведении, как сказали бы многие, обитают «отбросы общества», говорило многое: суровые лица надзирателей, мрачные фасады корпусов, хотя и покрашены они были в бело-серый цвет, решетки, напоминающие вьющуюся паутину, человеческие руки, торчащие из них. Да, мятежная обреченность объединяет завсегдатаев этого заведения, как и тех, кто попал сюда впервые.

Как только человек ступает ногой на холодный бетонный пол изолятора, первое, что он ощущает, это спертый запах – дух сотен тысяч, миллионов арестантов, прошедших через холодные камеры. Вонь испускает сам изолятор, его ядовитые сине-зеленые стены, обшарпанный пол, железные лестницы. Со временем даже самый брезгливый человек невольно привыкает ко всему, насквозь пропитывается атмосферой тюремной жизни и сам становится невольным носителем антисанитарии. К этому его подталкивают условия содержания.

Воинова поместили в камеру, где половина ее обитателей ожидали суда по тяжким преступлениям. В помещение, где от силы могло разместиться не более четырех человек, администрация впихнула восемь арестантов. В камере квадратной формы по углам, вдоль стены были расставлены двухъярусные нары, напротив интерьер был также скуден – один умывальник и одна «дальняга», которая, в отличие от изолятора на Шафиева, была открыта.

Впрочем, здесь было все не так и все по-другому. Единственное, что было позитивным, так это телевизор на большом металлическом столе по центру камеры, за которым заключенные принимали пищу, играли в нарды.

Но Воинову было не привыкать, он по жизни довольствовался малым, – что говорить, если у него дома следователи не обнаружили ни телевизора, ни аудиоприставки, ни телефона. Он стоял на пороге камеры с матрасом в руках, часть заключенных уставилась на него, внимательно осматривая, другая выразила полную апатию к новому сокамернику и продолжала заниматься незамысловатыми делами – кто-то смотрел телевизор, кто-то играл в нарды или читал газету. Те же развлечения, которыми злоупотребляют люди, находясь на свободе.

Воинов был готов к тому, что для него места в камере не найдется, спали на нарах по очереди – ночью те, кто имел статус в блатном мире, днем те, кто всю ночь томился в ожидании и без интереса был вынужден кемарить перед телевизором. Были и такие, кто лежал на матрасах на полу под нарами. Ничего не сказав присутствующим, он расстелил матрас на пороге камеры и уже было прилег, как вдруг к нему подкрался один сокамерник и прошепелявил:

– Братан, ты че лешишь? Вштавай, у нас швоих так не вштречают, так ведь, музики? – ему никто не ответил, но и никто не возразил.

Небольшого роста мужчина в черных брюках и майке без рукавов осторожно за руки поднял Воинова. Он, излучая почтение, подвел Воинова к нарам, которые были ближе к дверям камеры.

– Лозись, это мое мешто, пошпи, там узе ночь на швободе, – казалось, что у услужливого сокамерника дефект речи на все буквы русского алфавита. Воинов лег на нижний ярус, закрыл глаза, но не спал. Он отдавал себе отчет, что его нахождение здесь – это череда злосчастных событий, и не испытывал иллюзий на счет гостеприимства, готовясь к худшему.