Текст книги "Нариманов"

Автор книги: Илья Дубинский-Мухадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

10

«От Центра партии «Муджахидов» господину милостивому Нариману Нариманзаде в Баку. 4 ша`абана 1325 года [34]34
  «Муджахиды» – по смыслу повстанцы, борцы (фарсидский). 4 ша`абана 1325 года по лунному мусульманскому календарю соответствует 9 сентября 1907 года европейского григорианского.


[Закрыть], № 64.

Дорогой наш брат, как Вы, следуя своим прогрессивным убеждениям, не отказываете во всевозможной с Вашей стороны помощи столь обязанным Вам нашим персиянам, тысячелетиями остававшимся в цепях унижений и оскорблений, так и персидский народ и особенно наша партия «Муджахид», уверяем Вас, пока стоит свет, никогда не забудем Ваших самоотверженных стараний, служащих первейшею причиною учреждения в Персии конституции».

Трудами чинов Тифлисского губернского жандармского управления письмо – оно захвачено при обыске в ночь на первое марта девятьсот девятого года – переведено с фарсидского языка на русский. Дважды подчеркнуты красным карандашом особенно крамольные слова: «причиною учреждения в Персии конституции». Поставлен внушительный восклицательный знак.

Ни усилий, ни времени охранители режима не жалеют. В папку аккуратно уложены сто тридцать два листа – тайные сообщения агентуры, протоколы допросов, «переписка в порядке статьи 23 Правил Военного Положения» с Баку и Санкт-Петербургом. Изыскания жандармского ротмистра Лолиашвили, жандармского полковника Еремина, генерала от инфантерии Шатилова – начальствующего над особым отделом канцелярии наместника Кавказа.

Результат, грех роптать, достаточно обнадеживающий для доктора Нариманова. На месяцы затянувшееся следствие не способно сколько-нибудь обосновать грозные обвинения в «…соорганизовании в Тифлисе отделения партии «Муджахидов» на началах, полной партийной дисциплины и установки единства действия между отделением и Центром… В контроле за приходом и расходом денежных поступлений и вообще наблюдений за всей деятельностью партии… В занятиях отправкой людей, оружия, взрывчатых веществ в Персию, в революционную армию Саттар-хана и Багир-хана… В оказании крайне вредного влияния не только на проживающих в крае персидско-подданных, но и на русско-подданных».

Сам же он упорно не внемлет «поверьте, истинно дружеским советам» не отягчать свою участь «заведомым запирательством». Многоопытным мастерам развязывать языки доктор показался человеком предельно учтивым, мягким. Никаких затруднений причинять бы не должен…

Совсем в другое время, в девятьсот восемнадцатом, в Астрахани, на уже помянутой встрече с мусульманами-коммунистами и государственными работниками Нариман Нариманов обронит: «В 1906 году, когда, находясь во главе персидской социал-демократической партии «Муджахид», мне приходилось отправлять агитаторов в Персию с нашей программой…»

Дважды в неделю между Баку и Энзели [35]35
  Энзели – ныне порт и город Пехлеви.


[Закрыть], бойким торговым городком в Гилянской прикаспийской провинции Северной Персии, ходят не спеша пароходы общества «Кавказ и Меркурий». Трюмы и палубы судов сверх всякой возможности забиты артелями персиян, ищущих заработка на нефтяных, промыслах или возвращающихся в такой же бедности домой.

Лица у всех одинаковы – черные с зелеными потеками. Головы, побритые широкой дорожкой от лба до шей, как бильярдные шары. Оставшиеся по бокам жесткие, склеенные мазутом волосы пучками торчат в разные стороны. Персиян ставят на наиболее тяжелые работы, платят вдвое меньше, чем всем другим. О них сообщала «Искра»:

«Рабочий, приходящий из страны самого широкого произвола, представляет из себя существо совершенно темное, забитое до последней степени, абсолютно не имеющее представления о правах человека. Он привык безропотно подчиняться и работать в слепом подчинении всю свою жизнь».

Нетрудно представить, сколь необычными способностями, знанием человеческой психологии, воистину неисчерпаемой энергией надо обладать, чтобы пробудить эту безликую массу обездоленных, вселить в них веру в самих себя, в свою возможность распрямиться, своею властью обрести гражданские права. За это берется «Гуммет», тон в которой все больше задает Нариманов. Написанная им прокламация:

«Мы, социалисты России, в уставе и целях которых не делается никакой разницы между русскими, татарами, персами и другими, признавая организацию «Муджахид» своим единомышленником и товарищем, объявляем, что российская социал-демократия вообще, а мусульманская социалистическая группа «Гуммет»… в особенности, готовы отвечать всем врагам «Муджахида»…»

А что касается программы «Муджахида»… Полного ее текста не найдено. Лишь перепачканные типографской краской страницы с шестой по тринадцатую, волею случая оказавшиеся в делах прокурора Бакинского окружного суда. Сверху пришпилен рапорт пристава 3-го участка:

«…проживающий на углу Прачечной и Азиатской улиц содержатель типографии заявил, что 4 декабря в 9 часов утра в типографию вошли 8 вооруженных револьверами неизвестных, арестовали всех, находившихся в помещении типографии и приступили к печатанию (шрифт – готовый набор – и бумагу они принесли с собой). Было отпечатано 3 тысячи листов. После их ухода обнаружено несколько отдельных страниц отпечатанной ими брошюры…»

К каждой найденной странице дан дословный перевод.

«…Злоба и горе будут устранены, и больше на землю кровь несправедливо обиженных литься не будет; далее эта партия желает устранения интриг и провокаций, так как тысячи и тысячи лишаются жизни из-за национальных войн, стройные юноши становятся мишенью для пуль и снарядов оружий и орудий, множество городов и поселков на этих войнах превращаются в руины, женщины остаются без мужей, а наши дети становятся сиротами.

Действия данной партии целиком направлены против подобных, злополучных случаев и на то, чтобы они были полностью изжиты и устранены; члены партии против того, чтобы лилась кровь кого бы то ни было, к какой бы партии и нации он ни принадлежал – это не имеет значения. «Люди являются частицами друг друга» – изречение из «Гулестана» Саади.

…Целью является то, чтобы все без исключения верований и наций жили в условиях равноправия и справедливости. Понятно, что сразу этой высокой цели достичь нельзя и на такую вершину немедленно взойти невозможно, ибо наш благословенный народ сейчас находится в состоянии невежества и угнетения и не различает, что для него хорошо, а что плохо. Поэтому необходимо заявлять о целях постепенно. То, что сегодня нам нужно, к осуществлению чего мы должны приступить, состоит в следующем:

1. Все мульки и земля должны принадлежать тому, кто их обрабатывает своим трудом, не пользуясь трудом рабочих и батраков.

2. Работник промышленного предприятия, будь он ученик, поденщик, рабочий или чернорабочий, будь он служащий вроде мирзы, бухгалтера и десятника, который зарабатывает себе на хлеб ежедневным трудом, должен в одни сутки работать не более восьми часов, т. е. не должен быть принужден работать больше… Ежедневная плата и жалованье должны быть увеличены.

3. Вдовы, беспризорные дети и старики, которые не в состоянии работать по старости, должны быть окружены заботой и вниманием со стороны государства, т. е. для них должны быть определены пособия.

4. Для людей, которые по причине жестокого бедствия поселились в развалинах, в сырых подвалах и грязных квартирах, что становится причиной появления инфекционных болезней, паралича и другого, должны быть построены государством дешевые квартиры, и все расход по строительству этих квартир должно взять на себя государство…

5. Для всех сирот и бедных в каждом городе и селении должны быть открыты школы.

6. Государственные налоги (подати) должны быть уменьшены с тем, чтобы с людей неимущих и бедняков не взимались вовсе… Налог будет взиматься со всего того, чем имущие владеют сверх своей годовой потребности, соответственно их доходу: от меньшего – меньше, от большего – больше; как наличными, так и натурой – в городе и в деревне, по принципу, который будет разъяснен ниже.

7. Снижение таможенных пошлин. Необходимо снизить таможенные пошлины на товары, что поступают из-за границы и в которых нуждаются бедняки – такие товары, как сахар, чай, керосин и т. д., с тем, чтобы они стали дешевле…»

На страницах, оброненных муджахидами в типографии, нет подписи автора. Отсутствует также и собственное его признание. Одни косвенные «улики»: манера изложения, стиль, язык, да тождество с тем, что за подписью Наримана Нариманова появляется в газетах. Ну, хотя бы со статьей «Несколько слов о свободе» – июнь девятьсот шестого, «Хаят».

Его рука, его планы, подсказанные программой РСДРП, им же в те недели переведенной. Теперь старый наримановский «Надир-шах», бунтарь Востока, изрядно умудрен событиями первой русской революции. Народное возмущение в Персии, в соседней с ней Турции, в далеком Китае – у всего одни истоки – баррикады России…

Волнения в крупных городах, смута в большинстве провинций Персии принуждают шахиншаха, подобно Николаю Романову, «даровать» манифест о «свободах». Не слишком препятствовать выборам местного самоуправления. В октябре 1906 года в Тегеране собирается первый меджлис – парламент. «Страна самого широкого произвола» обретает конституцию. К предельному негодованию самодержавной России и «демократической» Англии. В трогательном согласии они немедля делят Персию а сферы влияния. Россия вводит свои войска – преимущественно казаков – в Южный Азербайджан и Гилян. Англия – в вилайеты, ближайшие к Туркестану.

Полковник Ляхов, недавний усмиритель рабочих слободок Владикавказа и Грозного, чеченских, ингушских, кабардинских аулов, не менее блистательно – всего за полдня – управляется с меджлисом. Часть депутатов перебил на месте, часть удушил на виселице.

Шахиншах жалует Ляхову, теперь уже генералу, высший персидский орден. Сановники и губернаторы в честь великого своего торжества заново окрашивают бороды в ярко-оранжевой цвет. А уже мчатся гонцы из Табриза – главного города Южного Азербайджана. Со страшной вестью: восстание, власть в руках народа!..

При полном неравенстве сил борьба с переменным успехом длится вплоть до 1911 года. Дольше всего держится Табриз. Позднее оплотом станут земли у Каспия. При любом исходе боев, даже при самом неблагоприятном для повстанцев повороте событий, в отрядах вооруженных крестьян, горцев, ремесленников, ковровщиков, рыбаков, сражаются, гибнут посланцы «Гуммет», социал-демократы – ленинцы. Из Баку, Тифлиса, Елизаветполя, Нахичевани, Кутаиса. Со всего многоязычного Кавказа.

Рискуя непоправимо испортить отношения с градоначальником, полковником Мартыновым, «Вестник Баку» все же печатает:

«В Персии движение исключительно демократическое, народное… Знаменитый «Ибрагим-паша», «младотурок», которого выдумало С.-Петербургское телеграфное агентство, оказывается на самом деле простым персидским рабочим из Баку, и титул «паши» ему дан народом за его храбрость и боевые способности. Другой не менее знаменитый персидский деятель революции – Фара-джалла, нынешний губернатор Меранда, также бакинский рабочий. Единственный персидский интеллигент, имя которого встречается в революционной борьбе, – Гейдаров [36]36
  Гейдаров – Гейдар Ами оглы. Один из создателей социал-демократической, а затем Коммунистической партии Персии. Родился в декабре 1880 года в городе Урмия (ныне Резаийе) в Южном Азербайджане. Вскоре отец Гейдара врач Али Акпер Тариверди оглы перевозит свою многодетную семью в Закавказье. Гейдар с золотой медалью оканчивает гимназию в Эривани и также с отличием Политехническую школу в Тифлисе. Под началом Красина работает на Баиловской электростанции в Баку. Дружит с Наримановым, Азизбековым, Джапаридзе.
  Всю первую персидскую революцию 1905–1911 годов Гейдар Ами оглы в центре событий – партийный организатор, военачальник, губернатор города Хоя. Его дружины муджахидов борются до последнего.
  В эмиграции встречался с В. И. Лениным – в Праге, Париже, Женеве. С осени 1917 года Гейдар Ами оглы в России. Работает в Центральном бюро коммунистических организаций народов Востока. В разгар гражданской войны – член Реввоенсовета Туркестанского фронта, организатор «персидских интернациональных отрядов».
  С сентября 1920 года Гейдар Ами оглы – генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Персии, руководитель национально-освободительного движения. 16 октября двадцать первого года герой двух персидских революций предательски убит в лесу неподалеку от Решта.


[Закрыть]– электротехник из Баку, уже приговоренный шахом к смертной казни.

В персидской печати не раз указывалось на то, что Закавказье явилось той политической школой для персидских деятелей, в которой они учились гражданственности, усваивали политические и гражданские идеи…»

В двух следующих номерах газета подробно рассказывает о «самой интересной и самой загадочной фигуре теперешней Персии» Саттар-хане. Сам он скромно называет себя «Слуга народа Саттар».

В одних описаниях он народный герой [37]37
  Даже Сабир, великий сатирик Востока, и тот единственный раз в жизни написал лирическое стихотворение «Саттар-хан». Вдохновенные строки получили наивысшее признание по обе стороны Аракса – стали народной песней.


[Закрыть], в других – «персидский Пугачев».

Русский консул Похитонов отправляется к Саттару, уговаривает не возбуждать народ: «Шах не думал отменять конституцию!..» Саттар ответил высокопоставленному «парламентеру»: «Шах нарушил клятву, данную на Коране. Народ ему больше не верит и будет отстаивать свои права оружием… Мое место на поле брани – я буду там впереди».

«…Прошлое завещало Саттару храбрость, – заключает «Вестник Баку». – Но храбрость прямо-таки рыцарскую. Никаких диктаторских замашек у него совершенно незаметно. Своим советникам он говорит: «Думайте, решайте и подсказывайте мне, как лучше поступить, я знаю лишь свое дело – защищать права народа… Саттар вместо эпитета «хан» предпочитает называть себя «защитником, слугой народа». В этом отношении «дикарь» Азербайджана на несколько голов выше многих представителей нашего культурного мира».

Тем временем российской посланник в Персии, умный, хорошо осведомленный Н. Г. Гартвиг заносит в свою «тетрадь для памяти»: «Наиболее крайние элементы состоят почти исключительно из кавказских выходцев, имеющих постоянные сношения с тайными комитетами на Кавказе…»

Два «тайных комитета» в Баку и Тифлисе так и называются: «Комитеты помощи персидским революционерам». Во главе Нариман Нариманов и Мешади Азизбеков. Подтверждать это после ареста и заключения в Метехи Нариманову нет ни малейшего резону. Отрицание, полное отрицание, пожалуй, единственное оружие, остающееся с плененным революционером в тюремной камере.

На месяцы или годы предстоит забыть Нариманову о том, как в Балаханах, Биби-Эйбате, в Сабунчах и Романах, в Черном городе отбирал он самых достойных… Чтобы морем добирались до Энзели, по сухопутью через Эривань и Джульфу до Табриза.

Ассадула Джавад оглы Ахундов. Один из первых марксистов-азербайджанцев, член РСДРП с 1901 года. Редактор большевистской газеты «Елдаш» – «Товарищ»…

Ибрагим Магеррам оглы Абилов. Поденщик на нефтяных, промыслах, кочегар на железной дороге, самоучка-книгочий, «Университеты» проходит в камерах для политических порт-петровской [38]38
  Порт-Петровск – ныне Махачкала, столица Дагестана.


[Закрыть], бакинской, красноводской тюрем, в ссылке. Будущий дипломатический представитель Федерации Закавказских Советских Социалистических Республик в Турции…

Дадаш Ходжа оглы Буниатзаде. Рабочий на каменоломнях, на текстильной фабрике Тагиева. Профессиональный революционер, публицист, недюжинный оратор. Первый народный комиссар просвещения свободного Азербайджана. Глава правительства. Член ЦИКа Союза ССР…

Али Тагизаде. Сын тифлисского уличного продавца воды: «Ай, вада-а! Интересный ва-да-а-а!» Ученик в красильной мастерской. В двадцать неполных лет – испытанный конспиратор. С надежной оказией получает тексты прокламаций «Гуммет», печатает, распространяет. «Летом 1906 года, – припоминает Тагизаде, – Нариманов приехал в Тифлис, где я и встретился с ним. Он предложил создать, кроме нашей тифлисской организации «Гуммет», такие же отделения в Нахичевани, Джульфе и других местах у персидской границы. По его поручению мы заготовляли винтовки, бомбы, взрывчатые вещества. Все это переправляли за реку Аракс Саттар-хану».

Чаще всего в роли полномочного представителя «Гуммет» – надежнейший Мамед Сеид Гаджи Ага оглы Ордубади. Он всегда оказывается там, где особенно горячо, где больше всего нужен, – в Табризе, Казвине, Ардабиле. Добирается до Тегерана, до Каспийского побережья. Притом умудряется, аллах знает в какие часы, писать стихи, памфлеты, сатирические рассказы для журнала «Молла Насреддин». Роман «Несчастный миллионер, или Рзагули-хан франкоман» приносит ему немалую известность.

В восемнадцатом году Нариманов приглашает давнего друга Ордубади в Астрахань, в редакцию возобновляемой изданием газеты «Гуммет». Журналистика, литература становятся главным занятием Мамед Сеида. Его многотомный роман «Табриз туманный», книги «Подпольный Баку», «Борющийся город», «Меч и перо» неподвластны времени.

Но до благословенных лет ох как далеко! Молодому, изобретательному Ордубади еще придется доставлять в Табриз туманный транспорты с оружием, быть воином, переводчиком, третейским судьей. Ордубади переживет и тяжесть собственного прозрения, мучительного и разом отрезвляющего, когда без остатка, как дымка в солнечное утро, рассеивается то, что с детства считается незыблемой основой жизни.

В родительском доме от отца, преподавателя медресе – духовного мусульманского училища в городе Ордубаде – (отсюда нечасто встречающаяся фамилия Ордубади) – Мамед чаще всего слышит слова: «Наша нация». Готовность жертвовать во имя «нашей нации» битьем и штрафами вдалбливают хозяева шелкомотальной фабрики, куда нанимается четырнадцатилетний мальчишка после внезапной смерти отца. В годы более зрелые Мамед Сеид вращается в среде относительно образованных мусульман, обосновавшихся в приграничной с Персией, с Южным Азербайджаном Джульфе. Опять же на все лады склоняется: «Интересы нации», «Ради нашей нации».

Ордубади хорошо помнит, хотя прошло уже три года… После того как на учительском съезде в Баку Нариман Нариманов возвышает голос в защиту насущных нужд «нашей нации», его оскорбляет, ему грозит сам «отец нации» Гаджи Тагиев. Дипломированные «руководящие» интеллигенты посылают в адрес «неблагодарного» Нариманова упреки. Некоторые, потупив глаза, добавляют; «Нариман-бек, возможно, прав, но не следует противоречить почтенному Гаджи. Он поддержка нации…»

Член бакинской городской управы Гаджинский признался Ордубади: «Я послал в Одессу Нариман-беку приглашение занять вакантную должность санитарного врача. Он ответил согласием. Увы, я не подумал… Наш высокочтимый Гаджи Зейнал Абдин Тагиев выразил полное неудовольствие. Мне оставалось принести свои извинения… Нариман-бек молча поклонился, руки не подал».

Так постепенно Ордубади понял, что такое «интересы нации».

Теперь Нариманов в тюрьме. Полгода в Метехи… За Араксом в Персии многого не узнаешь, а слухи доходят огорчительные. Будто те, кто слывет «старшими нации», ее духовными наставниками, Али Мардан-бек Топчибашев, Ахмед-бек Агаев, штаб-офицер особых поручений при градоначальнике принц Мансур Каджар всеми средствами препятствуют сбору подписей под петицией в защиту доктора Нариманова… В бакинских азербайджанских изданиях ни слова в его поддержку…

Печальные слухи подтверждаются. В воскресенье, тридцатого августа девятьсот девятого года газета «Баку», жестоко конкурирующая на коммерческой почве с прессой Тагиева, печатает недвусмысленное сообщение:

«Группа бакинских интеллигентов-мусульман посылает в мусульманскую фракцию при Государственной думе петицию об освобождении или о рассмотрении дела хорошо знакомого бакинцам доктора Наримана-бека Нариманова, который уже 6 месяцев находится под арестом в Метехском замке без всякого суда.

Между тем семья господина Нариманова терпит страшную нужду, так как он был единственным кормильцем.

Нариманов начал свою деятельность среди бакинских азербайджанцев в 90-х годах в качестве народного учителя, но его деятельность не ограничивалась этим. Он никогда не оставался праздным и принимал самое деятельное участие в делах, имеющих пользу своим соотечественникам… Но вскоре некоторые, так называемые «интеллигенты» с высшим образованием преэнергично взялись за ограничение сферы его полезной деятельности, руководствуясь лишь чувством зависти… и эти господа устроили что-то вроде кампании против скромного труженика и всячески игнорировали его и его труды… Доносы, интриги завершили дело. Он был арестован в Тифлисе с некоторыми другими лицами, кои уже освобождены. А он продолжает томиться в тюремном замке.

Здоровье его крайне расшатано…»

На следующей неделе в четверг такая же редакционная заметка без подписи появляется в «Закавказье» – газете тифлисских либералов-грузин. К сообщению «Баку» добавлено немного – две фразы:

«На руках доктора Нариманова 8 душ сирот, которым он стремился пробить дорогу к свету. Предполагается, что в несчастной судьбе Нариманова значительное влияние имели происки его могущественных, врагов…»

Остальное доскажет в послереволюционные годы Султан Меджид Эфендиев:

«Тюркская буржуазная интеллигенция, находившаяся на золотой привязи у Тагиева, отвергала Нариманова за его нежелание пресмыкаться…

Когда собирались подписи под петицией к мусульманской фракции Думы насчет запроса о заключении больного Нариманова в Метехский замок, «интеллигенция» отказалась дать свои подписи: «Не стоит, он сумасшедший!..»

11

Хранители самодержавных устоев, немало страдая от тифлисского летнего пекла – в сносный день под сорок градусов жары и небо затянуто матовой пеленой, – продолжают попытки образумить раздражающе безразличного к собственному благополучию «татарского» доктора Нариманова. Он с готовностью участвует в многочасовых сидениях, вежливо повторяя, что в его жизни пока ничего достойного для описания столь официальными лицами, как ротмистр Лолиашвили, полковник Еремин, тем более генерал от инфантерии Шатилов. Посему большая часть припасенных, аккуратно пронумерованных листов протоколов допроса остается девственно чистой.

Девятнадцатого июля раздосадованный генерал от инфантерии сочиняет личное послание его высокопревосходительству Петру Аркадьевичу Столыпину. Обстоятельно описывает опасность, исходящую от «крайне вредного для общественного блага влияния врача Нариманова… поелику формальных, доказательств для предъявления оных суду ходом следствия добыть не удается… имею честь просить… о высылке Нариман-бека Нариманова в порядке 34 статьи Положения об охране, в одну из отдаленных местностей Сибири сроком на пять лет».

Его высокопревосходительство Петр Аркадьевич любимыми зелеными чернилами отписывает: «…на тот же срок в г. Астрахань под надзор полиции». В южный, стало быть, острог без решеток.

В прошлом у Астрахани репутация куда более завидная. В далеком тринадцатом столетии кочевые племена разносят молву о богатом укрепленном торжище Аштрахане, что в десяти примерно верстах, от нынешнего города, только на другой стороне реки. Два века спустя Астрахань – столица грозного татарского ханства. А с 1558 года – русская крепость на Заячьем или Долгом горбу над Волгой, над протоками.

Накануне Персидского похода 1722 года Астрахань – резиденция Петра Великого. Сюда он возвращается после взятия Дербента и Тарков, основания крепости Святого Креста. Суровый преобразователь велит «учинить» в устье Волги верфи, строить в Астрахани корабли, «подобающие державе Российской».

Во времена, к описываемым событиям достаточно близкие, город посещает Александр Второй. Усматривает, что Астрахань с ближними слободами – подходящее место для административной ссылки, для «водворения лиц, состоящих под надзором полиции». В государственных интересах не ограничиваться на сей предмет одной Сибирью. Число ссыльных-то неуклонно растет.

Вслед за августейшим решением на город обрушиваются еще всякие напасти. Неистовая эпидемия чумы, чудовищный пожар, перекинувшийся с лесных пристаней на сплошь деревянные дома обывателей, бунт, окрещенный летописцами холерным, ибо начался с разрушения и поджога холерных бараков.

Что бы там ни было, ссыльных везут. Доставляют всяким транспортом, круглый год. Чинов и званий лишенных. Порою и собственного имени. Революционные демократы, народники, эсдеки идут вереницей… Николаи Чернышевский… Виднейший русский экономист Василии Берви-Флеровский… Сотрудник журнала «Русское богатство» Петр Голубев… Слушательница Высших, женских курсов, перед тем бежавшая от родителей, во что бы ни стало желавших постричь ее в монашки; корреспондент «Искры»; агитатор «Военки» – военной организации при Петербургском комитете большевиков; главный специалист по боям на баррикадах в дни Декабрьского сооруженного восстания в Москве – маленькая хрупкая Ольга Варенцова.

Учительница вечерней воскресной школы за Невской заставой в Питере, чьи симпатии делятся почти поровну между экзотическим садоводством и гонками на лодках под парусами. В плаванье и гребле не уступит мужчинам. Многие другие достоинства перечислены в досье департамента полиции: «Исполняет все крайне конспиративные поручения. Явки ЦК, переписка с заграницей. Центральное лицо большевистского центра (партийная кличка «Дяденька», в наблюдении «Железная»)». Дочь известного русского врача Лидия Книпович. Давний близкий друг Владимира и Надежды Ульяновых.

Неустанными заботами властей предержащих астраханская ссылка постоянно обеспечена присутствием твердых в убеждениях, многоопытных подпольщиков. Тех, кто в отчаянных условиях головы не клонит, остается самим собой. Человеком, революционером.

Близится к концу срок ссылки Дяденьки, а уже доставлен под надлежащей охраной Иннокентий – Иосиф Дубровинский, находившийся в «сфере полицейского наблюдения» с пятого класса реального училища. В не очень далеком будущем член Центрального Комитета большевиков, один из редакторов «Пролетария».

В новом, котором по счету, ответить слишком затруднительно, пополнении колонии астраханских ссыльных – Розалия Землячка. Тоже из ЦК большевиков…

…Уже после того как пушка на Арсенальной горе известила, что в присутственных местах и модных магазинах барона фон Кученбаха пора опускать жалюзи и тифлисцам приниматься за обед, в неурочное, таким образом, время подследственного Нариман-бека Нариманова требует ротмистр Лолиашвили.

– Приказано доставить с вещами, – сообщает заключенному дежурный помощник начальника тюрьмы. – Если угодно и наличность позволяет, сопровождающий городовой посвистит фаэтонщику. Сами знаете – далеко.

– Да, да, далеко, – машинально подтверждает Нариманов.

Далеко-далеко в мальчишечьи годы, прильнув к дверям родительских тесных комнат, он с обостренным любопытством и немалым страхом разглядывал темную громаду, что высится на противоположном обрывистом берегу Куры. Глухие стены, постоянно запертые ворота. Караулы… Женщины и дети, часами чего-то ожидающие до плотной темноты… На его расспросы взрослые отвечали нехотя: «Это старая крепость. Она защищала Тифлис от чужеземных врагов. Теперь тюрьма… Тебе не понять, рано еще…»

Как-то мальчик похвалился перед дядей Али-мирзой:

– Я знаю. Туда солдаты в белых, рубахах приводят воров и разбойников. На руки и ноги им надевают цепи.

– Ты прав, мальчик. Они закованы. Их очень боятся. В другой раз, начав учиться у Фаттах-муэллима, он настойчиво требует, чтобы мать подтвердила:

– Метехи – это только для разбойников, да? Невиновного человека в темницу не запирают, да? Почему молчишь?

Терпеливейшая из матерей, Халима-ханум не выдерживает:

– Бедного человека недолго назвать разбойником. Кто защитит? Аллах милосердный не успевает!.. Так я, женщина, понимаю… Лучше почитай мне что-нибудь не очень грустное…

Далеко-далеко… Из забранных частой решеткой метехских окошек постоянно видится детство. Нагорный квартал, веранда, повисшая над узким двориком, мальчишка, донимающий мать нескончаемыми вопросами, крутые тропинки, по которым можно быстро добежать до Шайтан-базара с завтраком для отца.

У базара старый мост выходит на правый берег. Небольшой подъем – и Вельяминовская улица. Трехэтажный дом полиции и жандармского управления. Государственному преступнику доктору Нариман-беку Нариманову дозволено подъехать туда на фаэтоне. С городовым и вещами.

Ротмистр сама любезность. Елейные расспросы о здоровье, об условиях содержания. Тонкий намек на прискорбный инцидент, имевший место несколько недель назад. Тогда стало известно, что стеснительный Нариманов проделал весьма коварную штуку с почтенным начальником Метехского замка. Убедил дать ему разрешение заниматься с арестантами из низших слоев, сплошь неграмотных. А он-де знает три языка, и долг учителя, врача, всякое такое… Не жалеет сил, ходит себе по камерам… Спасибо, доложил надежный субъект, какую такую азбуку преподает человеколюбивый доктор. В чистом виде политика! Начальник, естественно, определил голубчика в одиночку. На строжайший режим.

Ну, сегодня это уже несущественно. Поскольку его высокопревосходительство Петр Аркадьевич Столыпин изволили назначить Нариманову взамен дальней сибирской ссылки всего ничего – водворение в Астрахань. Можно только поблагодарить судьбу, что не приказано взыскать за неудачный исход следствия.

– Надлежащими властями вам определена высылка… Никаких отсрочек… По прибытии явитесь к господину астраханскому полицеймейстеру. Получите дальнейшие распоряжения. Засим прощайте… Новая встреча не в ваших интересах, доктор!

– Благодарствую, господин ротмистр!

Еще пустяковая формальность:

«Господину Астраханскому полицеймейстеру.

Сообщаю Вашему Высокоблагородию, что административному ссыльному Нариман-беку Нариманову вместе с сим выдано проходное свидетельство на следование со всей семьей в г. Астрахань. О прибытии его прошу уведомить.

30 сентября 1909 г. № 7269.

За начальника отделения (подпись)».

Со всей семьей. Он до сих пор не женат. Родителей давно нет в живых. А семья многочисленная, дружная, шумная. Четверо сирот старшего брата Салмана, того, кто в первую студенческую весну Нариманова приезжал навестить его в Одессе, заботливо прихватив с собой тайные листки, воззвания, карикатуры. Салман скоропостижно скончался в типографии у наборных касс. Уже после его смерти родилась девочка Ханум. Через несколько недель не стало и вдовы Салмана Салтанет. Все заботы о сиротах легли на плечи дяди Наримана. На его попечении и дочь овдовевшей сестры Сакине – Тура, и сын потерявшей мужа сестры Марзии – Гасым. Всех надо обласкать, накормить, одеть. Старших отдать учиться…

Из Тифлиса привычно поездом в Баку. Регистрация в полиции: «Прибыл… Выбыл…» Со всей семьей по проходному свидетельству…

На пристани общества «Кавказ и Меркурий», в следующие дни на пароходе попутчики не перестают удивляться. «Мужчина с такими малыми детьми зиме навстречу… Горемычному невдомек, наверное, что Астрахань не ровня Баку, или там Тифлису, октябрь месяц в оба глаза на зиму глядит. Ветры по многу дней насквозь пронизывают…»

Отвечать приходится словами-пустышками, шутками, а то виниться в небольшом знании жизни. В случайном разговоре правды не выложишь, мол, не житейские неурядицы гонят – высший государственный интерес! Очень уж будоражит «не только персидско-, но и русско-подданных» его голос. Самобытный, непреклонный, вселяющий веру.

Каким-то своим путем астраханская газета «Бурхани таракки» узнает, что с ближайшим пароходом из Баку, отнюдь не по доброй воле, приезжает Нариман Нариманов. Тут же пишется, ставится в задержанный выходом номер от 11 октября статья «Доктор Нариман-бек». Краткое жизнеописание и приглашение «чувствовать себя на новом месте не ссыльным, а самым желанным и дорогим человеком. Никогда не утруждайте себя мыслями о том, что Вы являетесь заключенным и одиноким… В глазах своего народа Вы подобны драгоценному камню, а драгоценный камень не теряет свою ценность, куда бы он ни попал».

Губернатор немедля накладывает на редакцию необычно высокий денежный штраф. До уплаты газета не смеет выходить. Своих денег у редактора нет, приходится пустить шапку по кругу среди друзей-подписчиков. Когда все счастливо улаживается, в возобновленном издании на видном месте помещено нечто вроде открытого письма властям. Произошла ошибка. Газета «не преследовала намерения восхвалять административно-ссыльного доктора Н. Нариманова. Писала всего лишь то, что есть на самом деле…». Чтобы никаких сомнений впредь не возникало, заключительные слова: «Да здравствуют такие сыны трудового народа! Долой тех, кто роет яму общественным деятелям народа!»