Текст книги "Семь футов под килем"
Автор книги: Илья Миксон
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Океан – в полном штиле. Ветер упал почти до нуля. И всё же капитан не послал бы на ходу матроса на салинг, но тут – человек за бортом!
– Дозвольте мне.
Лицо Зозули не просто смуглое до черноты, а будто обуглилось за ночь.
– Да, боцман.
– Я подстрахую, Николай Филиппович, – сказал артельный Левада.
Зозуля равнодушно кивнул.
Океан дымил, сжимался, на глазах пропадал горизонт.
В посвежевшем воздухе «курилась» тёплая вода. Низкий, под планшир фальшборта, туман стелился, клубясь, над самой гладью.
Казалось, что судно бредёт в утреннем тумане по осеннему лугу. Внизу, по пояс, – сплошная молочная парь; наверху – небо без единого пятнышка.
– Всё, теперь всё… – убитым голосом сказал Левада.
– Ты чего? – нахмурился Зозуля. И рассердился: – А ну брось нюнить! Моряк ты или кто? Спасём Алексея! Иначе и быть не может.
– Извини, Николай Филиппович…
Нельзя терять веру, терять надежду спасти человека за бортом.
Боцман полез на мачту.
Ту-у-у!.. Ту-у-у!.. Ту-у-у! – равномерно, с короткими паузами затрубил тифон. Он посылал свой зов в непроницаемый туман как береговой ревун, как звуковой сигнал маяка.
Тифон будто отсчитывал время.
– Стоп машина!
Звякнул телеграф.
– Надо переждать, – сказал капитан.
– Да. Рискованно. Налететь можно.
Гена Кудров включил локатор.
Свайка выбежала на мостик и вытянула вперёд острую мордочку. Судно по инерции скользило вперёд.
– Малый назад!
Под кормой опять забурлил винт.
– Стоп машина!
Всё стихло.
– Наблюдение продолжать!
Ожил смолкнувший было тифон: ту-у-у!.. Ту-у-у…
Ту-у-у! Ту-у-у! – ещё раз пробасил тифон и затих.
– Полная тишина! Всем слушать!
И экипаж смотрел и слушал, слушал и смотрел.
Свайка будто взбесилась. Скачет, бегает туда-сюда, прыгает на банкетку, кладёт передние лапы на планшир, опять прыжком на палубу. Заливается, заходится лаем. Бросилась капитану в ноги, обратно стремглав на крыло.
– Хозяина чует, – сказал капитан и на этот раз не сумел скрыть волнение на осунувшемся лице.
– Первую шлюпку на воду!
Пал Палыч кинулся к трапу.
– Стойте! – крикнул вслед Кудров. – Свайку!
– Второй помощник! Взять в шлюпку Свайку!
Белая шлюпка с матросской дружиной в оранжевых нагрудниках погрузилась в туман.
Взревел движок, заглох, отчихался, зарокотал стойко и уверенно.
В синее небо жаворонком взлетел отчаянно весёлый лай.
ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ
Он не успел даже крикнуть. Водяная гора навалилась, швырнула его вместе с длинной стрелой. Она была голой и мокрой, и Лёшка скользнул по ней, как по лестничным перилам. Конец трубы с маху оборвал штормовой леер, сбил стойку релинга. Волна подставила Лёшке спину – и понесла…
Сначала вверх, потом в сторону, оттолкнулась от судна и схлынула в океан.
Он беспомощно кувыркался в плотной белой кипени, судорожно хватал ртом воздух, когда на доли секунды оказывался на поверхности, и опять погружался с головой в бурлящую тугую массу.
Волна несла его, как перо чайки, как спортсмена на сорф-боте.[3]3
Сорф-бот – специальная доска для катания на волнах.
[Закрыть] Только он не стоял, а лежал, и не на доске для сорфинга, а завёрнутый в оранжевый поплавок-нагрудник. Его несло с сумасшедшей скоростью, и волна могла домчать его до Африки или Мадагаскара или высадить, как Робинзона, на необитаемый остров. Но волна вдруг круто наклонила белую голову, и Лёшка по инерции полетел над водой, полетел и… провалился. Белогривая волна, словно лошадь, сбросившая наездника, легко устремилась дальше, а Лёшка остался позади, на малых волнах, как незадачливый седок на взрыхлённой земле.
Силуэт залитого огнями «Ваганова» маячил в недоступном далеке. И лишь тогда Лёшка до конца осознал, что произошло. Он был один в океане, и спасение, если только можно было рассчитывать на спасение, зависело от него самого. Прежде всего от него самого.
Сколько придётся или сколько он сумеет продержаться, трудно загадывать, но держаться надо до конца.
В голове промелькнули случаи, о которых Лёшка когда-то читал, слышал, видел в кино. Главное для человека, очутившегося за бортом, – выдержка.
«Беречь силы», – первое, что осмысленно приказал себе Лёшка. Всё, что он делал до этого – двигал руками, ногами, выплёвывал тёплую горькую воду, набирал полные лёгкие воздуха и хранил его, сжав плотно губы, – всё до этого он делал инстинктивно. Управлял автомат самозащиты, а не разум и воля.
Беречь силы. Не растрачиваться в бесполезном барахтанье, в безумной попытке доплыть куда-нибудь, догнать пароход. Максимально бездействовать. Но не впадать в шоковую безысходность, не поддаваться парализующему страху.
Беречь силы. Сигналить фонариком – впустую. На таком расстоянии и топовые огни едва желтеют во мгле. Никто не услышит и твои крики о помощи.
Всё-таки он изрядно наглотался горькой, как микстура, воды. В животе булькало, в горле стоял тошнотворный ком.
Наконец его вывернуло, всего, наизнанку.
Отдышавшись, он почувствовал облегчение, а вместе с ним слабость. На берегу от такой слабости подламываются колени.
Свинцовый груз ботинок тянул вниз.
Лёшка перевернулся на живот, скрючился, расшнуровал и сбросил с ног набухшие ботинки. Брюки он решил не снимать. Заштилит, объявятся медузы… В океане они всякие водятся.
Акул он пока не опасался. Просто не думал о них. И глубина не тревожила. Не всё ли равно, сколько под тобою: два, двадцать или две тысячи метров?
Беречь силы. Океан стихает, притворяется тихим и благонравным; сделал своё дело и спокойно укладывается на отдых. Ложись и ты, его жертва, лежи, пока можно. Раскинь крестом руки, выпрями ноги. Голова – на затыльнике. В таком жилете можно и сто раз переплыть озеро Красное…
Отлёживаться подолгу не удавалось: лицо захлёстывало. Плыл он «по-собачьи», лениво и плавно подгребая под себя руками, и чуть-чуть ногами пошевеливал. Лишь бы держаться на плаву.
Океан смирнел и смирнел. Остатки кучевых громад ушли за горизонт. Тропическое небо было всё в звёздах. Как в планетарии.
«Как в планетарии». Так пишут в книгах. Он вспомнил, что ни разу не побывал в планетарии. И в Казанском соборе не был ни разу. Не сосчитать, сколько раз проходил мимо. Проходил, на солнышке у фонтана перед собором грелся.
Отец рассказывал, что его маму, Лёшкину бабушку, недалеко от Казанского убило, там, где памятная надпись на стене дома. Белым по голубому:
ГРАЖДАНЕ!
При артобстреле
эта сторона улицы
наиболее ОПАСНА.
Бабушку убили на другой, менее опасной стороне Невского.
Теперь и отца уже нет, и…
«Стоп, матрос! – остановил себя Лёшка. – Нельзя о таком думать сейчас».
Он стал искать знакомые планеты и созвездия, которые показывал ему Пал Палыч.
Вытянутый ромб Ориона, тлеющий Марс, Скорпион с загнутым внутрь хвостом, созвездие Льва…
Звёздное небо похоже на огни большого ночного города, когда на него сверху, с самолёта, глядишь.
Огромный старинный город с кривыми запутанными улицами. Только главный проспект – Млечный Путь – широкий, просторный.
По Млечному Пути несли куда-то Южный Крест. Впереди шёл с двумя фонарями – звёздами Альфой и Омегой – Центавр.
«Центавр – это я. Меня так нарекли на экваторе…»
Звёздный проспект качался и пружинил. Тяжёлая дремота расслабляла тело.
«Не спать!» – вовремя очнулся Лёшка. Он потряс головой, проплыл несколько метров сажёнками.
Наступил рассвет. Небо линяло, звёзды, одна за другой, исчезали. Лишь блистательная Венера гордо встречала солнце.
Забавно тогда вышло: приняли Венеру за береговой маяк.
Пал Палыч, конечно, на крыле мостика, в бинокль смотрит, а четвёртый штурман Кудров воткнулся в чёрный наглазник радиолокатора, как фотограф в кабинетный аппарат.
Перед расставанием всей семьёй пошли в фотоателье: мама, Димка и Лёшка. Как предчувствовали, что больше никогда не увидятся…
Острая, безмерная жалость к матери охватила Лёшку. Он тихо заплакал, горько и безысходно, как маленький. Он был совсем один в океане, стесняться некого. Его не видят ни люди, ни звёзды – никто.
А товарищи с «Ваганова»? Товарищи не должны, не могут бросить его на произвол судьбы. Ищут, зовут. Капитан Астахов, Пал Палыч, Зозуля, Федоровский смотрят в океан. Дядя Вася не снимает наушники, выстукивает на весь мир SOS. Его ищут, верят: не сдастся, выстоит, победит матрос Алексей Константинович Смирнов. Моряки не оставляют товарища в беде. Надо выдержать – любой ценой!
Цена одна – жизнь, собственная жизнь. Только ли собственная? А мама? Разве она переживёт это?
Нет, он не имеет права сдаваться, не имеет права на безвестную гибель.
«Не отчаиваться! Отчаяние – смерть».
Он всё понимал, давал себе верные советы, строго требовал от себя правильных мыслей и действий, но тело и дух его слабели с каждой минутой.
Лёгкие, невесомые облака, вспорхнувшие выше кучевой массы, вспыхнули будто солома. Океан порозовел, заискрился, вода потеплела… Губы пересохли, покрылись солью, как белым лишайником.
Солнце породило новые муки: ослепляющую яркость и жажду.
Глаза воспалились и покраснели. Гортань, казалось, ссохлась от жажды. Сдавило горло, всю шею. В висках сильно билась кровь.
Вкрадчиво-ласковый плеск воды в ушах, бескрайняя живая водная гладь становилась пыткой, жестокой, изнуряющей, сводящей с ума.
Лёшка зажмурился: от солнца, от обвораживающей, притягательной, пагубной воды. И тут он вспомнил Алена Бомбара, который своей жизнью и даже смертью доказал, что человек может и должен выжить в океане. Бомбар в одиночку пересек Атлантический океан в маленькой резиновой лодке, утоляя жажду сырой рыбой и морской водой. Один-два глотка безвредны для человека…
Он набрал в рот воды, но выплюнул обратно. Не решился. Самое трудное – в первый раз переступить через собственное предубеждение. Но Бомбар ведь смог! Зачем же он рисковал и жертвовал собой? Для примера! Для тебя, для других, для всех потерпевших бедствие в море.
Один глоток. Один, иначе будет поздно, откажешься от самого себя, от жизни, лишь бы не испытывать больше адского мучения, избавиться от жажды, скрыться от неё на дне океана.
В раскалённой пустыне, наверное, легче, чем в открытом океане. В пустыне нет воды. Она мерещится, но её нет. Океан не мираж, вода – доступная реальность, ты весь в ней, в воде. Целый океан в твоей власти. Океан такой смирный, такой рабски покорный. Черпай его пригоршнями, бери, пей!
Руки болят, пальцы сморщились от соли. Соль! Вот в чём трагедия. Тебе нужна пресная вода. Самая обыкновенная, пусть из умывальника, не питьевая, но пресная.
В морской воде есть всё, даже целебные лекарства и драгоценные металлы. Речная, озёрная – пресная вода нищенски бедна по сравнению с морской.
Но что стоят все сокровища мирового океана в сравнении с глотком пресной воды!
Он отдал бы весь океан за глоток воды.
Океан не принадлежал ему, это он всецело принадлежал океану, стал его пленником, добычей.
Поблизости что-то стремительно вспорхнуло. Лёшка разлепил белые от соли ресницы. Над ним, распустив прозрачные и блестящие, как целлофан крылья, пронеслась радужная летучая рыба. За ней вторая, третья. Они шли на бреющем полёте несколько десятков метров и плюхались в воду. Потом вновь взлетали, как стрекозы.
«Крылатая рыба на три четверти состоит из пресной воды».
Вода носилась в воздухе дразняще и вызывающе.
Лёшка повернул голову и набрал в рот воды, совсем немного. Он проглотил её в два приёма. Вкуса не ощутил, а горлу сразу стало легче. И горлу, и голове, и сердцу.
«Почему они так разлетались? От врагов спасаются. Кто-то преследует их. Кто? Дельфины? Акулы?»
Об акулах не надо думать.
Шофёр, возивший в Мэринленд, рассказывал, что человек, который снимался в фильме, погиб. Не в тот раз и от другой акулы – тигровой.
«Нет, об акулах не надо думать!»
Он перевернулся на живот, оглядел всё вокруг. Нигде ничего. Океан размеренно вздымался и опадал, синяя грудь его слегка парила, как разгорячённое тело на свежем воздухе. Редкие низкие кудели тумана заволакивали горизонт, скрадывали расстояние. На миг показалось, что в белёсой дали сверкнула белой эмалью пароходная надстройка.
«Папин пароход! Откуда он здесь?.. Как – откуда! Дядя Вася позвал его: «Костя, с сыном беда!» И отец поспешил на выручку на своём белом пароходе. А Димка задержался, он ещё не закончил сборку клипера – столько парусов поднять надо!
Торопись, братишка!
«Да-а, торопись, тебе так хорошо! Ты скоро с папой будешь, а я так не-ет…»
«Глупенький ты, Димка…»
Лёшка очнулся, приподнял голову.
Нет никого, ничего…
«Опять галлюцинация, мираж. Не поддавайся обману, матрос!»
Он лёг на спину, но через минуту снова посмотрел в ту сторону. Никакого судна. Низкий сплошной туман.
Туман густел, рос, достиг, наверное, небесного зенита. Теперь, если пароход и не померещился, всё равно конец. Поиск в тумане бесполезен и опасен. В таком киселе молочном и корабли сталкиваются. Даже тифон не помогает. А разве услышишь за гулом машины, плеском воды у бортов и разговорами слабый человеческий крик? Не крик – стон, хрипение, жалобный скрип иссушенной гортани. А ты если и увидишь надвигающуюся опасность, не уйдёшь от неё. Недостанет сил оттолкнуться от борта, избежать смертельного удара бешено вращающихся ножевых лопастей винта.
«Капитан Астахов – опытный мореход. И старпом дело знает, и Пал Палыч, и Николай Филиппович Зозуля. Все сработают как надо…
А что с Пашей? Его не смыло? Нет, он же ушёл за концом. Если бы Паша успел принести конец, они бы, наверное, смогли закрепить стрелу».
Всё-таки то была не галлюцинация. Он видел, видел, видел свой пароход! Конечно, свой!
Он полностью убедил себя в этом потому, что не сомневался: свои ищут и найдут его. Моряки не бросают товарищей в беде.
Где-то там, за невидимым горизонтом, земля, Африка, мыс Доброй Надежды. Для многих и многих он стал мысом Крушения, но моряки верили, что найдут путь в Индию. Люди не теряли надежду и веру в успех и добились своего.
Кто и когда первым обогнул мыс Доброй Надежды? Капитан Диас, Бартоломео Диас. Но и он не открыл морского пути в Индию. Это сделал Васко да Гама. Пятьсот лет назад…
Пятьсот. Пятьсот килогерц, частота волны SOS.
«Товарищи, ребята, спешите! Скорее на помощь! Плохо мне, мысли начинают путаться. Скорее!
…Где дельфины? Неужели всех опутали стальными сетями, перетопили на жир, загнали в цирковые клетки Мэринлендов?
…В летающей рыбке много воды, а у соседа, доктора Фёдора Фёдоровича, бас как у пароходного тифона: ту-у-у, ту-у-у…»
Лёшка очнулся от горячечного бреда.
«Держись. Ты можешь, должен, обязан выжить, дождаться своих».
В густом тумане трубным басом звал пароход.
Ту-у-у, ту-у-ууу…
Он узнал бы этот голос в тысяче других, как рабочие – свой заводской гудок, как радисты – позывные своего судна.
«Иду-у! Иду-у!» – кричал ему «Ваганов». Сигналил, бодрил, поддерживал силы, укреплял уверенностью и надеждой.
«Жду-ждуу, ребята, жду-у-уу вас…» – мысленно кричал в ответ Лёшка.
Вода зарокотала, забила моторным грохотом голову. Бешено зудящим, воющим подводным пропеллером пробуравила воспалённый мозг.
Невидимая в белой мгле моторная шлюпка выла и лаяла, как собака.
«Здесь я, здесь!» – хотел отозваться Лёшка, но язык присох к нёбу, окаменели просоленные, растрескавшиеся губы.
МАТРОС СМИРНОВ, НА РУЛЬ!
(Вместо послесловия)
Бункеровку разрешили в Лас-Пальмасе, на Канарских островах. В древности их называли Счастливыми.
К Лас-Пальмасу подошли на заре. Остров Гран-Канария лежал в море синими вулканическими холмами.
Лёшка стоял на пеленгаторном мостике и смотрел на приближающийся город.
За кормой выплыло солнце. Горы полиловели, зазолотились хребты, жемчужно высветились белые, розовые, голубые дома.
Высоко над морем стояла крепость – резиденция губернатора. Там полтысячи лет назад останавливался Христофор Колумб. На Гран-Канарии его каравеллы запасались продовольствием и пресной водой. Колумб готовился открывать новый путь к берегам Индии. Не через мыс Доброй Надежды, другой, ещё не изведанный…
За длинным молом серебрились цистерны с бензином и нефтью, торчали пароходные мачты и трубы. Десятка полтора больших и малых судов покачивались на внешнем рейде. Среди них выделялся красотой и размерами большой современный теплоход с двумя надстройками, высокими П-образными мачтами, настоящий флагман. Юркие СРТ, средние рыболовные траулеры, жались к нему, как утята к утке.
На большой скорости подлетел лоцманский катер. Федоровского вызвали на руль.
«Палубной команде приготовиться к швартовке! – загремело радио. – Повторяю…»
Повторять не было нужды: матросы гуськом двинулись к трапу.
– Смирнов!
– Слушаю вас, товарищ боцман! – бойко отозвался Лёшка.
– На бак пойдёшь, в мою бригаду.
– Ясно, Николай Филиппович.
При швартовке на носу интереснее. Всё видишь. Лёшка, привалившись грудью к планширу, разглядывал приближающуюся рыболовную флотилию. Уже были видны красные марки с серпом и молотом на дымовых трубах, алые флаги на мачтах.
– Наши! – глубоко вздохнув, произнёс Зозуля.
– Боцман! – позвал в мегафон с капитанского мостика старпом. – Подойдём правым бортом.
Зозуля поднял голову и кивнул: «Понято».
– Смирнов, Левада! Кранцы на правый борт!
Лёшка натянул рукавицы.
– Смирнов!
– Иду, товарищ боцман!
– Смирнов! На мостик!
Зозуля, Лёшка, все, кто стоял на баке, удивлённо переглянулись.
На правом крыле рядом с капитаном Николаев и старпом.
– Смирнов, на мостик! Срочно!
– Пулей! – заторопил Зозуля.
Лёшка на одном дыхании взлетел на верхотуру.
Дядя Вася протягивал бинокль.
– И так видно, – сказал, улыбаясь, капитан и пропустил Лёшку вперёд. – Смотри.
На носу флагмана уже легко читалось:
КОНСТАНТИН СМИРНОВ.
Лёшки перехватило горло. «Папин пароход!..»
– Матрос Смирнов, на руль!
Капитан положил руку на рычаг тифона.
Приветственный сигнал эхом отдался в скалистых берегах, торжественно разнёсся по всей акватории.
«Константин Смирнов» и его соратники ответили фанфарным хором.
– Midships! – бросил рыжеволосый, совсем не похожий на испанца лоцман.
– Мидшипс, – принял команду Лёшка и плавно повернул штурвал. – Руль прямо!
– Так держать! – сказал капитан. И добавил вполголоса: – Семь футов под килем.
