Текст книги "Обыкновенный мамонт"
Автор книги: Илья Миксон
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Пока Витка плавал, Женька и Серёжка не тратили времени зря. Женька разбил камнем чёрную раковину мидии, нацепил розовые кусочки моллюска на крючки, и началась рыбная ловля.
Они забрели по колени в воду, встали на плоский камень и забросили удочки. Даже не забросили, а опустили: рыбёшки ходили у самого камня.
Ребята, стоя на коленях, глядели вниз и терпеливо подводили крючки с наживкой к рыбе.
Женька таскал бычков одного за другим. Наконец повезло и Серёжке. Зеленоватая в крапинках рыба заглотила кусочек мидии, Серёжка дёрнул удилище к себе.
– Собака, – определил Женька с одного взгляда. – Ничего, крупненькая.
Серёжка ошалел от восторга:
– Огромная! Смотри-смотри: в руке не помещается! Даже хвост свисает!
– Крупненькая, – подражая кому-то, опять похвалил Женька.
– Ага! Я сразу понял. Тяну, тяну, тяну… Она упирается, а я тяну, тяну. Даже руки заболели!
– Давай с крючка сниму, – предложил свою помощь Женька. – А то упустишь ещё.
– Я сам!
На всякий случай Серёжка вылез из воды и присел под скалой. Отсюда рыба не сбежит!
Возвращаясь обратно, он чуть не наступил на фиолетового жука. Серёжка низко наклонился и увидел, что это не жук, а настоящий краб, только маленький-маленький. Рядом ползал по камням ещё один.
– Крабные дети! – закричал Серёжка. Он отбросил удочку и стал гоняться за крабами.
Малюсенькие, а такие вёрткие! Серёжка подкрадывался осторожно-осторожно, погружал в воду руку – и хвать! А краб уже под камень улизнул. Сдвинет Серёжка скользкий голыш, а краб – юрк в другую щель.
Серёжка хохотал от удовольствия как ненормальный. Даже повизгивал. Женька не выдержал и тоже смотал удочку.
Они забыли о рыбалке, купании, обо всём на свете. Целый час лазили по камням. Женька одного крабёнка изловил. И Серёжка. Только Серёжка своего выпустил. Краб, даже не краб, а крабище, он больше всех других был, кусанул его. До крови! На кончике пальца выступила красная капелька.
– Ух ты, какой кусучий! – не столько возмутился, сколько загордился Серёжка.
Едва Витка вылез на берег, Серёжка сразу показал ему раненый палец:
– Это краб укусил! Кусучий страшно!
Витка безразлично кивнул и разлёгся на тёплой гальке. Из носа медленно вытекала кровь.
– Ты нос разбил! – встревожился Женька.
Брат не отозвался. Лицо его было бледным, словно весь загар в море облез.
– Витка! – закричал Женька и затормошил его.
– Сейчас пойдём, – вяло произнёс Витка, не открывая глаз.
Отлежавшись, он попытался очистить уши. Продувался, прыгал на одной ноге. Всё напрасно.
– Покажи, чего поймал, – попросил Женька.
Витка, не обратив внимания, укладывал в авоську снаряжение.
– Покажи!
Витка и головы не поднял.
Серёжка и Женька переглянулись.
– У него уши заложило, – шёпотом сказал Женька и не стал больше приставать.
Дома, как и следовало предполагать, ждали неприятности. Николай Петрович дважды ходил на санаторный пляж и, разумеется, не нашёл никого. Спасибо ещё, не поднял тревогу, не всполошил спасательную станцию.
Только ступили на порог, приехали мать с отчимом.
– Помоги огурцы перетаскать! – позвал отчим.
Николай Петрович выразительно посмотрел на Витку, но ничего не сказал. Взял Серёжку за руку и ушёл.
– Ты что, оглох? – разозлился отчим и стукнул Витку по худому затылку.
– У него уши заложило, – заступился за брата Женька.
Мать подбоченилась и напустилась на Витку:
– Опять нырял? Утопнуть хочешь!
Хорошо, что никто не знал, где спрятано подводное снаряжение. Витка не слышал матери, но догадывался, о чём она кричит…
– Сейчас же иди в поликлинику!
– Выходной сегодня, – сказал отчим угрюмо.
Мать всхлипнула:
– Мало ему, что отец в море загинул, так ещё и сам в пучину лезет.
– Мичман за общее дело голову сложил, а этот…
Отчим ничего хорошего о пасынке не добавил и всё равно заставил перебирать огурцы для засолки.
Витка сортировал огурцы и думал об отчиме. Много обид на него накопилось в душе. Чёрствый человек! Даже странно слышать от него светлые слова о погибшем отце…
Ошибался Витка, рассуждая так об отчиме. Не всегда моторист был таким суровым и молчаливым. Он замкнулся и очерствел после гибели жены и дочери в осаждённом Севастополе. И после войны не оттаял, остался угрюмым и нелюдимым. Команда водолазного бота особого назначения сторонилась моториста, хотя уважала как отличного специалиста и надёжного товарища.
Когда мичман Субботин погиб, моторист принял на себя заботы о вдове и осиротевшем мальчике. Потом он стал его отчимом.
Витка ничего не знал об этом. Он не понимал отчима, как, наверное, и отчим не понимал его, Виткиной души.
Серёжка и Женька поели, выспались, а Витка всё с огурцами в подвале возился. Уши у него так разболелись, что пришлось платком повязаться.
Ребята переживали за Витку и, кроме того, извелись от неутолённого любопытства. Какого же краба он поймал, если оглох и кровь из носу пошла?
Они сидели у входа в подвал и тихо беседовали.
– Ему сильно попало? – спросил Серёжка.
– Не-е… – Лёгкие подзатыльники и шлепки Женька не считал битьём. – Дал разок по шее, и всё.
– Больно, наверное. – Серёжка страдальчески сморщился.
– Нисколечко!
Серёжка подумал, что будь у Витки такая же фамилия, как у Женьки, никто бы его не обижал.
– А Витка не может твою фамилию взять?
– Чудак ты! У Витки же отец знаменитый герой, мичман Субботин. Про Субботина все знают. Даже Станислав! Зачем Витке другая фамилия?
– Чтоб родным сделаться.
– От фамилии люди родными не делаются.
Женька обхватил руками голые коленки и надолго задумался.
– Послушай, – заговорил он через какое-то время, – вот у Витки два отца: родной и не… Но мы же с Виткой братья! Значит, я тоже немножко Субботин?
Из подвала вышел Витка. Отчим отправил его отдыхать. Витка глянул по сторонам и таинственно поманил ребят. Он увёл их в дальний угол двора, к старой вишне. Все присели. Витка вытащил из-под кучи сухой картофельной ботвы влажный мешочек и бережно вытряхнул на землю краба.
Сережка как сидел на корточках, так и отпрыгнул назад. – Лягушонок, – сказал, улыбаясь, Витка, довольный сильным впечатлением, которое произвёл его краб.
– Мохнатый! – сдавленным голосом протянул Серёжка.
– Блэкфорд Виргиниана, – торжественно объявил Витка.
Женька с восхищением и гордостью взглянул на брата.
– Такого ещё никто не ловил!
– Можете потрогать, – милостиво разрешил Витка.
Ребята, словно по команде, спрятали руки за спину.
– Ещё бороду помнём, – благородно отказался Серёжка и торопливо прибавил: – У меня тоже крупненький был. Меньше, конечно, но зато такой кусучий!
И он показал Витке палец.
– Не бойтесь, – успокоил Витка, – я его в газету заверну. Краб, его хоть в папиросную бумагу упакуй, сразу смирным делается. Жень, ты ведь знаешь, где Станислав обедает?
– На веранде.
– В самом углу, на веранде. Сбегай, отнеси краба. Сейчас ужин как раз. И спроси, автобус когда. Попрощаться я приду. А в столовую неудобно в таком виде появляться.
Смущал не внешний вид. Не хотелось глухим с крабом к Станиславу идти.
– Можно, и я с Женькой? – попросил Серёжка, но вспомнил: Витка же не слышит…
Они несли толстый пакет с крабом по очереди, Совсем не страшно было. Витка завернул краба в газету и перевязал шпагатом. Он велел сразу не говорить Станиславу, что и от кого. Удивится сперва, потом сам догадается. Такого краба только старик Виктор мог добыть со дна морского для Яшки – светлой мордашки.
Имя «Бикфорд» для Серёжки не было новым. У сапёров шнур есть, бикфордов. Толовые заряды поджигать. Наверное, Бикфорд не только запальный шнур изобрёл, но и краба первым нашёл. А фамилия у краба прежняя осталась, Виргианов.
Женька влез на перила, просунул голову через зелёную стену винограда и заглянул на веранду. Станислав ещё не приходил ужинать.
Ребята притаились за гипсовой вазой и стали караулить.
Женька отдал пакет Серёжке.
– Пойдёшь ты. Сюрпризнее получится.
Наконец появился тот, кого они ждали. Высокий, загорелый мужчина в шортах и полосатой, под тельняшку, нейлоновой тенниске. На ногах резиновые «вьетнамки». Серёжка и не узнал его сразу.
– Иди, – шепнул Женька. Серёжка вышел навстречу.
– Вы – Станислав? – сурово спросил он, будто видел его впервые в жизни.
Мужчина остановился, удивлённо посмотрел сверху вниз на мальчика в соломенной кепке с красноармейской звездой и в голубой рубашке, испачканной извёсткой.
Станислав удержался от улыбки и, браво пришлёпнув «вьетнамками», доложил:
– Так точно, мой генерал!
– Вам пакет!
– О-о! – воскликнул Станислав, пытаясь на ощупь определить содержимое газетного свёртка. – Благодарю вас, мой генерал.
– Сварить в крутой солёной воде! – отчеканил инструкцию Серёжка. Витка говорил, что надо бы в муравьиную кучу положить, да уж некогда.
Придётся сварить, а то… – А то завоняется!
– Всё будет исполнено, мой генерал.
Серёжка молча отдал честь и хотел удалиться, но Станислав придержал его.
– На два слова, старик! Я понимаю: военная тайна, но… От кого пакет, мой генерал?
Разве можно что-нибудь утаить от такого прекрасного человека!
– От Витки, – шёпотом сказал Серёжка и убежал.
Женька нагнал его у лестницы. Они стремглав взлетели по каменным ступенькам и припустили по дороге к дому.
Почти у самого двора Женька вспомнил, что так и не выяснили, когда отправляется автобус. Пришлось возвращаться. Только теперь ребята уже не бежали, а шли. Устали.
Они опять подкрались к веранде с двух сторон и заглянули внутрь.
За угловым столиком ужинали двое: Станислав и незнакомая женщина. Они не просто ужинали. Они пировали. В стаканах пенилось жёлтое пиво; на большом блюде лежало что-то оранжевое и белое. На тарелочках громоздились оранжевые скорлупки.
– Обожаю снатку!
Женщина с хрустом раскусила толстую лапку.
Станислав отхлебнул из стакана. На верхней губе осталась белая пена.
– Снатка – камчатский краб, – со снисходительностью знатока сказал он. – Данный экземпляр выловлен здесь. Между прочим, это не абориген, то есть не коренной житель, а пришелец из Северной Америки.
– Импортный!
– Почти. В штатах его называют Блэкфордиа Виргиниана. Что в переводе…
Дальше Серёжка уже не слышал. Он дёрнулся назад, спрыгнул на землю и бросился вон от страшного места. Женька последовал за Серёжкой.
Они ни о чём не говорили. Оба всё видели и всё поняли.
Витка сразу догадался: произошло нечто ужасное, непоправимое.
В глазах у ребят дрожали слёзы, губы тряслись и кривились.
– Потеряли?
Ребята отрицательно замотали головами. Говорить они ещё не могли.
– Уехал?
Женька качнул головой: «Нет».
– Передали краба?
Оба подтвердили.
Витка успокоился.
– Когда автобус?
– Нет! – вне себя закричал Серёжка, и слёзы градом хлынули на потные щёки. – Не ходи к нему! Они съели Бикфорда Виргианова! Съели! Съели!
Глава восьмая
РИО-ДЕ-РАЗДОЛЬЕВероятно, нет на свете города с более заманчивым названием, чем столица Бразилии. Попасть в Рио-де-Жанейро мечтали многие литературные герои: отчаянные мальчишки и отпетые авантюристы.
Новый Серёжкин гарнизон на географических картах ещё не обозначен, и знает о нём не так много людей.
Официально гарнизон именуется – Раздолье. Бытует и другое имя, шутливое – Рио-де-Раздолье. Посёлок закладывали в раздольной степи, на голом месте. Первые жители ютились в палатках. Брезентовый городок как бы временно исполнял обязанности будущего Раздолья. Вот и пустил кто-то из романтиков и острословов: ВРИО-де-Раздолье.
Палатки давно уступили место кирпичным многоэтажным домам, слово «временно» утратило смысл, буква «В» отпала, а Рио-де-Раздолье осталось.
Рио-де-Жанейро красуется на берегу Атлантического океана. В Рио-де-Раздолье ни океана, ни моря, ни озера, ни реки. Только водонапорная башня. И если сравнивать гарнизон с дальними землями, то не с Бразилией, а с пустыней Сахарой. Военный городок посреди рыжей, раскалённой, как солнце, степи сродни оазису.
В Рио-де-Раздолье, как в оазисе, много зелени: клумбы, деревья. Их поливали ранним утром и вечером. Но они, наверное, всё равно перегревались от жары. Вид у деревьев был унылый и истомлённый. Такие деревья бесполезно отправлять на Север – умрут по дороге.
Елена Ивановна ещё из Севастополя выслала Коновым посылку с фруктами. Серёжка вложил в ящичек для Наташи кручёный домик рапаны и сушёную иглу-рыбу. Иглу Серёжка поймал сам, голыми руками. Серёжка хотел положить немного морских камушков, но мама сказала, что Наташе сушёные фрукты полезнее.
В Рио-де-Раздолье тоже росли фрукты, но не было ни прекрасной морской гальки, ни рапаны, ни крабов, ни морских собак, ни бычков. Рыбы вообще не было. Разве что на рынке… Мама однажды привезла даже необыкновенную золотую рыбку.
ЗОЛОТАЯ РЫБКА
Рыбу поместили в таз и залили водой. Таз поставили на решётку в ванной. Мама ушла на кухню, а Серёжка остался.
Всё-таки бывает сказочная живая вода! Сонные рыбы в автобусе выбились из последних сил. Теперь они воспрянули, зашевелились, жадно задвигали жабрами, глотали и пузырили воду. Потускневшие тела, тёмно-зелёные на спинах и золотые с боков, заблестели, засверкали, словно были из настоящего золота. Особенно выделялась одна, крупная, сильная рыбина. Она растолкала мелюзгу, выбралась наверх и ударила хвостом так, что вылетела из таза и шлёпнулась на дно ванны.
Мама, конечно, немедленно крикнула из кухни:
– Не трогай рыбу! Она вся в слизи.
Какая может быть у рыбы слизь? Рыба одета в чешую. Чешуя вроде богатырской кольчуги – холодная и гладкая.
Серёжка наклонился над ванной и ухватил рыбу, но она выскользнула из рук. На ладонях осталась липкая слизь.
«Чудеса!» – подумал Серёжка и вдруг понял, что это не простая рыба, а золотая.
От этой догадки его в жар бросило. Золотая рыбка! Это лучше лотерейного билета.
Олег из соседнего дома по лотерейному билету выиграл парфюмерный набор. Вернее, не Олег выиграл, а его отец, и набор достался матери. Сам Олег собирался выиграть подвесной моторчик для лодки, а когда выигрались духи и пудра, заявил, что «на худой конец парфюмерный набор – тоже хлеб».
С золотой рыбкой можно получить и парфюмерный набор, и моторчик, и всё-всё, что пожелаешь.
А чего Серёжке больше всего хотелось? Серёжка задумался.
Во-первых, надо попросить большую берёзу для Наташи Коновой.
Во-вторых, подарить севастопольскому Витке акваланг, а то он оглохнет насовсем.
В-третьих…
Пальцы левой руки собрались в кулак. Надо было придумать что-нибудь для деда и двух бабушек, и для Женьки, но Серёжка не умел дальше считать. Считать он умел до тридцати, больше даже. Да как правильно сказать: в-шестых? В-шестерых? В-шестьих?
Чего же ещё больше всего на свете хочется?
Вырасти скорее. Стать лётчиком, моряком и артиллеристом. А ещё лучше – зенитчиком: шпионов ракетами сбивать.
Ухватив рыбину поближе к жабрам, Серёжка благополучно перенёс её в таз.
– Опять трогаешь? – прикрикнула из кухни мама. – Оставь рыбу в покое и гулять иди. Ты слышишь?
– Ага, – отозвался нехотя Серёжка и приподнял голову золотой рыбки.
Толстые губы горестно и беззвучно задвигались. Серёжка наклонился и прислушался. Нет, не разобрать ни слова. А может быть, полагается первому заговорить?
– Золотая рыбка, – тихонько позвал Серёжка и опять приблизил ухо.
Рыба молчала.
Он стал вспоминать, как это всё делается в сказке.
Как взмолится золотая рыбка!
Голосом молвит человечьим…
Оказывается, начинала разговор в таких случаях золотая рыбка. Сейчас она молчала, наверное, потому, что никуда её не могли отпустить…
– Рыбка золотая, – горячо зашептал Серёжка, – ничего мне не надо, никакого откупа. Сделай только море!
Ничего не сказала рыбка,
Лишь хвостом по воде плеснула…
Тут он до конца вспомнил историю про рыбака и рыбку. Сперва старик бесплатно отпустил рыбку в море. «И сказал ей ласковое слово». А впоследствии рыбка не откупалась, а помогала доброму старику, просто, по-человечески.
– Ты всё ещё в ванной?
Эх, не знает мама, что в эту минуту в Серёжкиной душе творится!
– Иди сюда, мальчик к тебе пришёл.
Мальчик оказался Олегом.
– У меня золотая рыбка есть! – похвалился Серёжка.
Глаза Олега загорелись.
– Где?
Серёжка повёл его в ванную. Там уже была мама. Она принесла зачем-то кухонный нож с толстым черенком и выложила на решётку одну рыбину.
– Золотой линь, – с ходу определил Олег. Он здорово разбирался в рыбах. – Изжарить – так очень вкусно получается.
– А мы её сейчас и пожарим, – сказала мама. – Усыпить её только надо раньше.
Мама вдруг принюхалась, крикнула: «Молоко!» – и убежала к плите.
– Помочь, что ли? – Олег обрадовался, что может показать свою умелость, и взял нож за кончик лезвия.
Серёжка, не раздумывая, согласился. Ему ещё никогда не приходилось видеть, как усыпляют рыб.
Олег поднял на ладони линя и коротко, сильно ударил черенком по плоской голове.
– Первый готов! – И опять ударил черенком. – Второй готов!
Серёжка бросился спасать свою золотую рыбку.
– Подержать хочешь? Ну держи. И-эх!
Золотой красавец задёргался в Серёжкиных руках. Упругими волнами пробежали от головы к хвосту судороги. В золотой груди, прямо под пальцами, что-то отчаянно забилось.
«Сердце!»
Серёжка онемел. Внутри сделалось холодно, будто проглотил большой кусок льда.
Сердце золотого линя ударилось ещё раз, другой и остановилось.
– Третий готов.
Выронив мёртвого линя, Серёжка кинулся вон, вбежал в комнату, упал на диван и разрыдался. Он ещё никогда не плакал такими слезами. Впервые в его руках, при его участии оборвалась жизнь. Рыбья, но – жизнь! И это было ужасно, чудовищно, несправедливо.
Пришёл Олег, за ним – мама.
– Ты чего? Ты чего? – допытывался Олег.
Мама лихорадочно ощупала сына с ног до головы.
На Серёжке не было никаких ран. Снаружи.
– Ему линя жалко стало, – первым догадался Олег. – Вот чудило!
– Правда? – Мама облегчённо вздохнула и погладила Серёжку по русым волосам. – Глупенький! Разве класть на сковородку живую рыбу лучше?
«Хуже! Всё хуже!» – попытался крикнуть Серёжка, но слёзы заливали лицо, душили горло.
Олег попробовал отвлечь его. Серёжка был знаменит во дворе тем, что мог пересказать всего «Чапаева».
– Как бородач пленный говорил? А, Серёжка?
Обычно Серёжка произносил дрожащим голосом: «Брат Митька помирает. Ухи просит». Сейчас он не хотел и не мог говорить. Ни о чём.
– «Брат Митька помирает. Ухи просит», – напомнил Олег. – Слыхал? Ухи просит! А уха, известно, без рыбы не бывает. Вообще лучше ухи нет ничего. Перед смертью и то не котлету какую-нибудь несчастную человек просит, а уху!
– Ладно, Олег, – торопливо сказала мама. – Ты иди пока. Он успокоится и выйдет.
– Пожалуйста, – обиделся Олег и ушёл. Он нарочно задержался под открытыми окнами и громко сказал: – Подумаешь, нежности!
Серёжке не хотелось прослыть неженкой и плаксой. Он перестал рыдать, но слёзы ещё долго стояли в горле.
– Глупенький, глупенький малыш мой! – ласково приговаривала мама, прижимая к себе всхлипывающего Серёжку.
Она ошибалась, по привычке называя его малышом. В этот день Серёжка задумался о жизни и смерти – основных вопросах бытия, которые всю свою историю решает и не может решить человечество.
Не удалось сразу решить вековечный вопрос и Серёжке.
СЕРЁЖКА
Дом просыпался от звона будильника. Серёжка выходил с отцом во двор и делал зарядку. Позавтракав, отец уезжал на службу, а Серёжка шёл гулять.
Ребята уже съехались после каникул. Скоро в школу. Серёжке тоже идти. В первый раз. Всё уже давно приготовлено для школы: форма, книжки, тетради, ручка, карандаши. Отец подарил прозрачную «командирскую линейку» и совсем новую кожаную полевую сумку. От портфеля Серёжка отказался: с портфелями только девчонки ходят.
Вот и Галке из соседнего подъезда купили портфель. Девчонка! Притом вреднющая. И неграмотная! Серёжка всё-таки читать умеет. Если бы он жил в Ленинграде или Севастополе, давно бы хорошо читать научился. Там пройдёшь из конца в конец одну улицу и сразу все буквы встретишь. Не то что в гарнизоне. Вывесок раз, два – и обчёлся: «Продовольственные товары», «Промышленные товары», «Парикмахерская», «Дамский зал», «Мужской зал», «Гарнизонная баня». Ещё две-три вывески, и всё. Кроме того, всюду ещё и одинаковые строчки: «Военторга № 1». «Промышленные товары Военторга № 1», «Парикмахерская Военторга № 1», даже баня – «Военторга № 1». Как будто в гарнизоне несколько бань или пять военторгов! Недавно открыли двухэтажный универмаг. И опять – «Универмаг Военторга № 1». Только на здании гарнизонного клуба нет «Военторга № 1». Просто: «Дом офицеров».
В Доме офицеров показывали кино. Приезжали в гарнизон и артисты из областного города и московские. Плохо только, что кукольного театра не бывало. Но это не такая уж беда: кукольные спектакли по телевизору посмотреть можно. Но телевизор лишь вечером работает.
Олег копался с удочками. На рыбалку готовился.
– Как жизнь? – спросил он безо всякого интереса.
– Нормально, – ответил Серёжка и присел рядом на корточки.
– Дал одному, – как бы между прочим сообщил Олег, распутывая зелёный клубок лески, – раз закинул, и вот, пожалуйста, «борода».
Серёжка знал, что «борода» – это когда леска у спиннинга запутается. Олег каждый день тренировался в поле. Что поделать, когда до ближайшего озера сто километров?
– Насмерть запуталось! – Олег ловко сдул с кончика носа каплю пота и отложил зелёную «бороду». – Ох, тоска дикая! – и с этими словами легонько толкнул Серёжку в плечо.
Серёжка опрокинулся на спину, а Олег захохотал. Дать бы ему за такие шутки! Попробуй… Олег уже в пятом классе будет учиться.
Скучно. Воздух струился, как над костром. В конце асфальтной дороги чудилась лужа. Мираж.
– Правда, что на Крайнем Севере и летом прохладно?
Трудно Олегу представить, что есть на земле места, где не бывает жары. Он жил здесь вечно, со времён ВРИО-де-Раздолья. И никогда никуда не выезжал. Даже в Заполярье.
– Правда.
– Расскажи чего-нибудь про Север! Ты здорово рассказываешь.
Олег явно льстил Серёжке. Никакой он не рассказчик. Память, это верно, у него крепкая.
Серёжка вспомнил лютые морозы, пургу, полярную ночь.
– Правда, что там за железо руками взяться нельзя? Намертво примерзают?
Примерзают ли голые руки, Серёжка не знал, а язык…
Наташа как-то сказала, что, если прикоснуться языком к дверной ручке, язык прилипнет. Серёжка не поверил. «Значит, я вру? Вру? Да?» – возмутилась Наташа и в доказательство своих слов лизнула белую от инея ручку двери. Вернее, она не лизнула, а только дотронулась кончиком языка и тотчас рванулась назад. Серёжка увидел кровь на Наташином языке и закричал:
– Верю! Верю!
Только поздно. Наташа с высунутым языком вбежала в дом.
– А на ручке кожа так и осталась? – спросил поражённый Олег.
– Кусочек, маленький.
– Сила! – Олег вздохнул, лёг на спину и раскинул руки.
Солнце светило прямо в глаза, и он зажмурился. Мысли перескакивали с одного на другое, как воробьи с ветки на ветку.
– Может, за червями сходим?
Червей для рыбной ловли копают вечером или ранним утром. Но делать всё равно нечего было.
За телевизионной вышкой тянулся длинный и глубокий овраг. В редкие дождливые дни по дну оврага текла рыжая река. Для таких случаев через овраг кто-то перебросил мост. Не мост, а два железнодорожных рельса. Мостом этим почти никогда не пользовались или пользовались очень давно. Один рельс сорвался с каменной опоры и завалился концом вниз, до дна. Второй висел над оврагом, как над ущельем.
– Пройдём по Чёртовому мостику? – предложил Олег.
Серёжка согласился. Олег, балансируя руками, осторожно перебрался на другую сторону.
– Теперь ты! – крикнул он.
Серёжка несмело поставил ногу на рельс. Потом другую.
– Давай! – подзадорил Олег.
Сделав два шага, Серёжка глянул вниз. Под ногами зияла жёлтая, в трещинах, глубина. С крутого откоса предостерегающе светил красными огнями колючий будяк.
– Давай!
Шаркая подошвами по заржавленной узкой полосе рельса, он продвинулся ещё немного. И опять посмотрел вниз. Овраг показался бездонной пропастью.
– Давай! Давай!
Ноги задрожали, коленки подогнулись. Он в страхе присел и вцепился руками в рельс.
– Струсил!
Ни сказать, ни двинуться, ни вздохнуть свободно. Только бы не сорваться. Руки судорожно держали горячую сталь.
– Давай назад! – с презрением крикнул Олег.
Тело прилипло к спасительному рельсу: ни назад, ни вперёд.
– Эх ты! – выкрикнул Олег и перебрался через овраг по тропке. Держась одной рукой за Чёртов мостик, он помог Серёжке возвратиться на безопасный берег.
– Трус! – процедил сквозь зубы Олег и сплюнул.
Серёжка, сгорбившись от позора и унижения, поплёлся домой. Вдогонку ещё раз полетело:
– Трус!
