Текст книги "Парадигматик"

Автор книги: Илья Кузьминов

– Эй, герой! – кричала в мегафон собака, и я опущу все грязные ругательства берлинских промышленных кварталов, которыми она снабжала свои призывы. – Я не хочу бежать в океан! Я хочу сразиться в честном бою! Давай! Я знаю, ты ходишь по воде, плевками топишь подводные лодки и пинками вышвыриваешь эсминцы на земную орбиту! Просто вылезай из окна и прыгай вниз! Прыгай вниз! Приземлишься на скалы или на воду – тебе все равно. Ты же неуязвимый, так сразись со мной, неуязвимый. Прыгни вниз!

Я… что я делаю?! Куда лезет моя нога?! Остановиться, смертный! У тебя же есть автомат на бедре, так что же ты…

Я высунулся из окна и пустил очередь из моего Томсона вниз. По звуку, пули раскрошили ветровое стекло катера, а еще разбили мегафон, потому что чертовы собакины призывы перестали рвать уши. В следующий миг взревел мотор, и катер, сделав короткую петлю, понесся на запад, в океан. Сначала я стрелял наугад из автомата, а когда кончилась обойма, направил в темноту мощный световой луч и высадил тысячу патронов из пулемета!

Но катер был слишком быстрым. Собака вновь ушла от меня. Вторая ничья подряд.

Теперь торопиться было некуда. Я выключил фонарь, аккуратно спустился вниз, под шум прибоя запер дверь и вдоль каменистого берега в тумане маленьких соленых капелек отправился колесить по всему начинающему уже пустеть вечернему метрополитену, в основном, в пределах кольца.

Вновь зарядился бодростью, читая самопальную рекламу. В какой-то период жизни Москвы число дешевых листовок на неприслонятельных дверях вагонов переросло комичный предел. Сегодня я снова любовался бородами и гроздьями листовок о «компьютерной помощи», «помощи в техосмотре», «помощи в оформлении регистрации» «мужской помощи» и других видах помощи, разве что кроме скорой. На меня воровато и притом с наглецой таращились «английский язык за месяц – работа с подсознанием», «центр «Блажная весть», аборты, вытрезвление, фрукты и зелень – оптом», «кредит за один день», «лучшая дверь – позвони и проверь», «саморазвитие взрослым и детям; актерское мастерство; нужны расклейщики»; «отправь смс на номер 1234 или умри!»; «продам ногу своего брата»; «помощь в президентских выборах»; «аренда станций метро»; «опытный маг; снимаю; порчу». А также совершенно загадочное объявление: «принудительная вентиляция; дипломированные специалисты». Среди этих залежей обнаруживалась временами черно-белая: «Христос грядет. Время читать библию». И по злой иронии какого-то прыщавого шестнадцатилетнего расклейщика всегда по соседству с ней красовалось: «Курсы быстрого чтения».

В процессе такого занимательного чтения у меня в голове потихоньку стала вызревать мысль, где я могу встретить собаку. Наконец, я окончательно понял, что именно там, и нигде иначе, сейчас найду ее.

Отправился на юг по зеленой ветке и вышел на станции Властемировской, той самой, что располагается на Схеме немного выше Царицина.

Зал станции был пуст. Я присел на скамейку и приготовился терпеливо ждать. Однако долгого ожидания не получилось. Среди гулкой тишины между крайне редкими в это время суток поездами раздались в конце зала шаги. Шаги ровной, уверенной и деловой походки. Я сидел и смотрел перед собой. Шаги становились громче, звонче, приближались, и вот уже были прямо передо мной.

Прямо передо мной стоял невысокого роста и среднего телосложения мужчина лет, наверное, тридцати семи, а впрочем, возможно, и сорока пяти, или, быть может, двадцати девяти. Одет он был в неброский и даже с намеками на изношенность в некоторых местах светлый костюм.

Такая вот невзрачная, собака смотрела теперь на меня своими бесцветными невыразительными глазами из-под жиденьких бровей.

 
Я встал и подошел к ней почти вплотную.
 

– Предлагаю мир, – просто сказала она; весьма, кстати, миролюбиво. И дружелюбно протянула для рукопожатия свою правую руку с элегантными часами на кожаном черном ремешке – значит, она была левша.

Я стоял неподвижно и молча смотрел на нее. Под моим немигающим взглядом она вдруг согнула руку в локте, выставила один мизинец и принялась кривляться, прыгая на одной ноге: «Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, а если будешь драться, то я буду кусаться». Закончив фразу, она продолжала еще некоторое время прыгать. Я не шевелился и не говорил ничего. Тогда она перестала прыгать и встала ровно. Однако сделано это было не в смущении, какое случается с большинством людей при отсутствии реакции со стороны собеседника, а совершенно спокойно.

Внезапно я понял, что у меня пересохли губы. Я попытался их разлепить, и собака истолковала это как…

– Вы сказали «да»? – вежливо поинтересовалась она, внимательно вглядываясь в мое лицо.

Губы слиплись обратно. Поезда уже проезжали мимо за это время или мы только начали разговор? В животе голодно заурчало. Это было совершенно некстати. Однако урчание продолжилось. Более того, оно передалось и в подбрюшье, и в грудь, и в голову, и следом за мной, кажется, принялся урчать зал станции, и другие станции тоже. Урчание вырвалось наружу и молниеносной взрывной волной заполнило весь город. В ответ на это урчание из глубины темного парка раздалось другое, холодное и…

 
«Нет», – громко сказал я; урчание прекратилось.
Секунду собака смотрела на меня все так же внимательно и спокойно, однако вдруг бросилась вперед, стремясь схватить меня своими лапами за волосы. Я поспешил ей навстречу, пользуясь таким замечательным шансом поймать ее, наконец. Но собака меня обманула. Пальцы мои схватили только воздух, а сама она прошла насквозь… Я обернулся, но ее уже не было.
Вместо собаки обнаружился служащий метро, а может быть, милиции, требуя «убираться отсюда». Я послушался, вышел и взял себе квартиру в доме прямо рядом со станцией.
После трех ничьих, первый турнирный день подошел к концу. Предстояло заснуть и выспаться. Заснуть, несмотря на урчание, которое я слышал на Властемировской. То, второе урчание.
 

Игры

Следующий день принес резкое похолодание, набежали сумрачные облака, опрокинули на город слякоть и серость…

Пребывая в различных заботах, я только самым краем памяти касался упущенной собаки. Но к вечеру мысли о возможных последствиях вернулись. Как я и сказал Диме, связь с собакой действительно появилась, и поразительная быстрота этого события не вызывала у меня оптимизма; принимались мной во внимание и урчащие звуки, возникавшие на протяжении дня отдельными всхрапами из подворотен, канализационных люков, из салонов дорогих машин, проезжавших мимо, из карманов гаишников и других неожиданных мест.

Ближе к ночи, после долгих чашек чая и тревожного шебуршания тапочками о паркет, я решил, что полиция мыслей может помочь мне обезопасить себя.

Хранители и просто разные незнакомцы, между делом или специально, говорили не раз про полицию мыслей. Она, судя по рассказам, не имела ничего общего с тем страхолюдством, которое было нарисовано в романе 1984. Я слышал очень разные вещи о том, кто они такие, или, возможно, что оно такое. Оно «останавливает идеи, отрицающие мир», оно же «не дает определенным образам не появиться», оно же «не имеет лица и обожает притчи», оно же решает, что «должно прийти в наш город и надолго в нем обосноваться».

Но все в один голос давали мне совет: не обращайся к ним ни в коем случае; исключение – ситуация, когда необходимость окажется чрезвычайной. Необходимость в чем? – так я спрашивал в ответ. И мне говорили… точнее, ничего не говорили. Тогда я спрашивал, почему не стоит их беспокоить. И слышал «от них можно узнать много лишнего», или «их трудно понять», или «они могут взять на заметку».

Теперь я решил, что необходимость чрезвычайна. И встреча была назначена, во сне.

Она должна была состояться в 14:39:28 на Садово-Триумфальной улице немного в стороне от столкновения с Долгоруковской. Я знал, что произойдет она в тот момент, когда зеленый светофор преодолеет свою одиннадцатую секунду.

Оказавшись на перекрестке, я дождался зеленого света и стал считать. До этого момента я оставался удивительно, непробиваемо спокоен. Но как только сказал себе: «один» – пульс подскочил до двухсот ударов, и похолодели руки. Я продолжал считать. От напряжения стало темнеть в глазах… На одиннадцатой закрыл глаза, позвал их.

Сердце успокоилось. Звон в ушах прекратился. Кровь прилила к лицу и ладоням, стало тепло.

Ничего не произошло. В чем дело?! Сколько времени? Я поднял руку – часов не было! Как я мог забыть часы, осёл?!

Мимо прошел мощный дорого одетый мужчина с большим шоколадного цвета кожаным портфелем, и уже было ступил на зебру, собираясь перейти дорогу…

– Простите, сколько времени? – обратился я к нему, с удовольствием сопящему, вдыхающему весенний воздух.

Он остановился, вернулся на тротуар, тщательно рассмотрел меня, и, не глядя на часы, сказал чуть булькающим басом:

– Молодой человек, вы, наверное, подумали, что сейчас уже вечер, коли так темно стало вокруг; возможно, вы думаете, что наступила осень… – как будто поняв мое недоумение и даже страх, он проговорил, на более высокой нотке: – ой, что вы, что вы, не пугайтесь меня.

Как будто опасаясь, что я уйду, он взял меня за локоть и неторопливо произнес целую речь:

 
 

– Я всего лишь знаю немного больше вас. Мне, между прочим, следует испугаться вашего и почти всеобщего чувства цейтнота и такой маниакальной озабоченности вопросом времени гораздо больше, чем вам следует испугаться моего многословия. Думаю, страх времени проистекает из того убеждения, что время подходит к концу. Однако обрадую Вас: за пасмурными облаками над вами, через которые вы только изредка можете увидеть отблески чего-то , – он сделал паузу и пару секунд молча смотрел на меня снизу вверх, прямо в глаза, – солнце вовсе не стремится к закату и даже не приближается к зениту. Сейчас раннее утро, молодой человек.

И он, как будто забыв обо мне и о своем намерении перейти дорогу, повернулся и пошел в том направлении, откуда, кажется, должен был прийти.

То ли он сумасшедший, то ли он шутник. Но, в конце концов, у него на руке есть часы, и он единственный прохожий в поле зрения.

 
Я бросился догонять его, грубовато схватил за плечо и почти закричал:
 

– Ты можешь просто посмотреть на свои часы и сказать сколько времени!?

Он вздрогнул, потом посмотрел на меня через плечо и сказал немного блеющем голосом:

– Можно быть и повежливее. Кто тебя воспитывал? – меня поразила перемена в его голосе. – Вот! Смотри! – он поднес циферблат на расстояние сантиметров тридцать от моих глаз.

 
И меня прошибло потом.
Часы у мужчины были дешевые – пластмассовые цифровые Casio за сто рублей, да к тому же сломанные: ничего не показывали. Одет он был весьма невзрачно, и в правой руке у него была авоська с бутылкой портвейна и блоком «Балканской звезды».
 

– Ну что уставился? Уяснил, тогда иди, куда шел, – грубо сказал он и побрел дальше.

Я стоял в растерянности, но всего несколько секунд. Меня вывел из оцепенения молодой человек с ярко-оранжевой герберой, в спешке чуть не сбивший меня с ног. Следом за ним шли два парня лет двенадцати и оживленно обсуждали что-то компьютерное. Один из них спросил меня:

– Вам чем-нибудь помочь?

– Да, скажите, сколько времени.

– Это легко… – он полез в карман и извлек оттуда мощный смартфон, невероятный на фоне потертых джинсов, дешевых заляпанных грязью ботинок с квадратными носами и куртки с отлетевшей верхней пуговицей, – сейчас десять минут второго.

– Удачи, – сказал второй, и они прошли мимо.

А почему я, осёл, не вспомнил о своем мобильном?! Я пощупал – он лежал во внутреннем кармане пальто. Достал – начало второго. И sms от провайдера. “Ustali ot starih igr – vospolzuytes…” Не стал дочитывать – удалил.

 
Итак, нужно было скоротать полтора часа.
Самым лучшим в условиях слякоти и холода было бы попить кофе на теплом диванчике в углу темной кофейни, где ты единственный посетитель, но я решил побродить по окрестным дворам. Я искал качели, потому что мне не хватало солнца.
В одном из двориков была песочница, качели и пара скамеек. Кто из нас, взрослых людей, может представить себя ребенком, играющим с мокрым и холодным песком в промозглый сумрачный день. Такое невозможно! Нам хватает своего холода. Холодный песок за многие годы проморозил нас до костей. Только дети, все еще теплые собственным теплом существа, способны играть, когда вокруг серо и холодный ветер.
Я тихонько устроился на качелях, закрыл глаза и стал раскачиваться, но качели не дали сделать мне полный оборот, начав истошно скрипеть. Я ощутил волны страха со стороны песочницы. Не хотел портить их детского счастья даже ценой своего Солнца. Остановился, открыл глаза.
Мамы на скамейках недовольно посматривали в мою сторону. Дети же давно забыли про меня и все трое уплотняли голыми ладошками с разных сторон большой кулич. Я решил понаблюдать за игрой.
В ней было очарование абсолютной наивности. Они, наверное, были счастливы, ведь создали свой маленький мир и жили в нем сейчас, не разбирая, в чем его смысл и цель.
Я так уже не мог, я был безнадежно болен пониманием, что, играя в песочнице, позволяешь песку потенциала созидания утекать сквозь пальцы. Да, преждевременное понимание – ужасная боль.
Почему преждевременное? Потому что оно всегда преждевременное, это закон природы. Когда разочаруешься в старой игре, у тебя еще нет новой. Ты не мог создать новую раньше, ведь ты был увлечен старой. Теперь ты оказался в безвоздушном пространстве и тебе предстоит заполнить его новым миром, новой игрой.
Минут через десять пришла еще одна мама с ребенком чуть постарше, лет шести, худым и в очках. Он неуверенно подошел к песочнице и что-то сказал, кажется: «Давайте». Дети повернули головы на секунду, сразу потеряли интерес к нему и продолжили свое занятие. Новенький перешагнул оградку песочницы и, кажется, наступил случайно на какую-то песочную постройку. Малыши стали кричать на него и даже угрожать пластмассовыми лопатками. Одна из мам нервно вскочила. Мальчик в очках… мгновение растерянности, а потом – разрушение! Удар ногой, и большой кулич рассыпался. Девочка заплакала, один мальчик стал бить разрушителя лопаткой, другой толкнул плечом, и тот выскочил из песочницы, отбежал в мою сторону и сказал громко: «Дураки! Дурью играются! Глупые!»
Повернулся ко мне и крикнул: «Я прав дядя! Да?»
Я медленно встал с качелей, подошел к нему – увидел: из-под очков текли слезы – и присел на корточки рядом. Его мама уже подбегала к нам. Впрочем, эта молодая девушка не станет мама тогда не стала мешать нашему разговору с мальчиком с тем странным незнакомцем. Я успеваю он успел сказать нужные слова. Сейчас он не поймет тогда я не понял их смысл. Но со временем теперь они принесут пользу стали оружием ему в моих руках:
«Мальчик! Человек играет. Такова его природа. Он любит игры и восхищается ими. Он возмущается только чужими играми, и только если не умеет в них играть. Тогда он изображает презрение к игре, презрение к игрокам, чтобы скрыть свою боль: он бы хотел в это играть, да не умеет. Мальчик! Пойми! Человек может не играть в игру от силы или от слабости. От силы значит: мог бы и с легкостью, да не хочет. От слабости значит: не может и подавляет желание. Мальчик! Ты станешь взрослым, игры твои будут стоить очень дорого. Может статься, цена их будет измеряться человеческими жизнями. Поэтому в будущем, начиная игру, спрашивай себя: «не втягивают ли меня в игру хитростью?», прекращая игру, спрашивай: «не прогоняют ли меня из игры силой?» Счастья тебе! До встречи. Мама ждет».
Он успокоился и больше не плакал. Внимательно слушал.
 

– Пойдем, – стараясь не смотреть на меня, строго сказала мама, взяла мальчика за руку и, прилагая некоторые усилия, повела к песочнице. Он выворачивал шею, чтобы через плечо смотреть на меня, не отрывая взгляда. – Извинись перед ребятами!

– Извините, – послушно сказал он.

– Уходи, – испуганно ответила девочка, держась за плечо присевшей рядом своей мамы.

– Мама, пойдем домой, – сказал мальчик и последний раз посмотрел на меня сквозь меня.

Я понял, что стою на перекрестке и только что открыл глаза. На цифровом табло под светофором высветилось число двенадцать. Посмотрел на часы – они были. И показывали без двадцати три. Оглянулся: по улице неторопливо шел плотный мужик в потрепанном пальто с авоськой в руках, прямо на него несся сломя голову молодой человек с оранжевой герберой. Вот, они сравнялись, молодой человек в последний миг попытался обогнуть мужчину, зацепился за авоську, споткнулся и растянулся по грязному асфальту, смяв грудью красивый цветок.

 
Мужик замысловато выматерился и добродушно добавил:
 

– Зачем же торопиться так, парень? Благородный мужик всегда опаздывает на свидание – и приходит одновременно с дамой. Учись.

Он поставил авоську на грязный асфальт, покряхтывая, наклонился, схватил за подмышки потихоньку уже встававшего торопыгу и резко – так что молодой человек аж квакнул – поставил его на ноги.

Их обогнали два парня, чуть замедлили шаг, осмотрели внимательно диспозицию и пошли дальше. Я услышал фрагмент их разговора:

– Нехило шлепнулся.

– И нафига они цветы покупают?

– Чтобы трахаться, я тоже покупал, только не получилось.

– А если маме цветы даришь?

– Они уже мамам не дарят ничего. Это в первом классе дарят.

Толстяк с неудачливым любовником уже курили «Балканскую звезду». Один был весьма доволен, второй растерян и жалко потирал ушибленный локоть.

– Об авоську зацепился..

– Да я понял. Так вот бывает, парень! Все идеально, а какая-то авоська весь кайф обломит…

Встреча с полицией мыслей состоялась. Ровно вовремя и в назначенном месте. Я ожидал почти чего угодно. Возможно, думал я, немного знакомый на вид сорокалетний мужчина подойдет, попросит прикурить и потом скажет: «пойдемте со мной». Возможно, остановится черная машина, и водитель скажет: «Давай подвезу, дружок». Возможно, меня ударят по голове, и я очнусь на застекленном балконе особняка посреди леса. Возможно, я просто услышу голос внутри себя, он будет говорить, говорить, говорить, я буду стоять и смотреть на сменяющиеся огни светофора, а потом наступит молчание, и я отправлюсь домой на такси. Что угодно, только не то, что произошло.

Полицию мыслей действительно трудно понять. «Они играют со временем и хранят чужую память», – вот что теперь я говорю о них тем, кто меня спрашивает.

Сломанные цветы

Теперь точно было необходимо одиноко посидеть в мягком кресле темной кофейни. Прийти в себя.

Но, к сожалению, нельзя было идти туда, где я мог бы посидеть в одиночку. Я честно и старательно выполняю свою работу, поэтому подобрал испачканную сломанную герберу с асфальта и направился в торговый центр у метро Новослободская. Войдя с бокового входа, я взлетел по лестнице на третий этаж.

Здесь было расположено с десяток игровых автоматов; некоторые из них имели кресла и руль, возле других нужно было стоять и держаться за джойстик. За двумя рядом стоящими автоматами с игрой «Зловещие зомби» сидели на мягких стульях и напряженно улыбались друг другу, временами отвлекаясь от интересной игры, две молодые женщины в узких, чрезвычайно тугих, даже наверняка натирающих косточку при ходьбе, сапожках.

Именно их я искал. Третий автомат был свободен, и я присел на стул, отвернувшись от экрана с лупоглазой беззубой зеленой рожей.

В голубых глазах и на всем румяном лице, сияющем белоснежной улыбкой, – на лице стройной высокой девушки в обтягивающей кофточке, подчеркивающей контур ее великолепной груди, было написано удовольствие. Она повела головой, откинув назад густую прядь огнисто-рыжих волос, и сказала своей изящно одетой с преобладанием голубых и ярко-зеленых тонов подруге:

– Ты представляешь, он делает все, как я хочу… – сразу повернулась к экрану и стала колотить тренированным пальцем с длинным ногтем по большой красной кнопке; из пулемета на экране посыпались снопы рыжих искр, и скопившиеся полчища страшных мертвецов начали таять, превращаясь в ошметки мяса. – Получайте! Получайте, сейчас я вас!

– Еще бы! Ты так многих отшила! Неудивительно, что он такой послушный, – ответила умевшая с чрезвычайным вкусом одеваться ее подруга, отвлекшаяся на секунду от игры, и с новой силой принялась насиловать джойстик. Легионы нежити падали, подкошенные выстрелами зелено-голубого лазера.

– Многих… Ты тоже от меня не отстаешь, – не без удовольствия ответила рыжая красавица, поставила игру на паузу и продолжила развивать беспокоящую мысль: – Я точно знаю, что он сделает сегодня или завтра. Например, сегодня он подарит мне герберу, потому что я намекнула ему в аське… так скучно с ним, – закончила наконец выражать свою мысль привлекательная девушка и обреченно сняла игру с паузы, продолжив месить из пулемета, гранатомета и огнемета несчастных зомби.

Подруга, слушавшая, слегка наклонив голову и кивая на каждое слово, теперь заговорила более фундаментально, однако, продолжая не глядя раздербанивать ходячую падаль. Делать это было очень просто: она говорила и одновременно хлопала ладонью по всем кнопкам игрового автомата.

– Вы отлично смотритесь. В субботу на концерте в «Сочной мочке» он от тебя не отходил. А как он смотрел на тебя! Можно было подумать, что вы познакомились две недели назад.

 
Подружки одновременно рассмеялись. И одновременно закончили смеяться.
 

– Ты его зацепила, – и стильно одетая девушка улыбнулась как можно дружелюбнее.

 
Я встал и подошел к ним ближе.
Красивая рыжеволосая девушка выставила в сторону правый сапожок, подержала немного рот открытым, справляясь, по-видимому, с напряжением в нижней скуловой и большой орбитальной мышцах (то есть с непроизвольной улыбкой), и горько произнесла:
 

– Но на самом деле…

 
Я не дал ей договорить, вмешавшись в разговор:
 

– Я точно знаю, что вы собирались сказать в следующий момент, это предсказуемо: «но на самом деле, ему нужен только секс, он меня не любит».

Она встрепенулась и подобралась, как старая недовольная кошка, в морду которой брызнули холодной водой. Ее подруга отвернулась немного в сторону, чтобы теперь глядеть на меня искоса.

Я открыл портфель, извлек сломанную оранжевую герберу и положил на клавиатуру автомата прямо перед ней.

– Вы предсказательница, верно? А могли вы предсказать, что ваш мужчина второпях заденет авоську и упадет на грязный асфальт, сломав герберу? Что он разговорится с крупнокалиберным мужиком, источающим запах крепкого табака и «Тройного» одеколона, несущим в авоське портвейн и блок дешевых сигарет, что мужик выслушает его о любви и страхе, расскажет поучительную историю из своей жизни и посоветует позвонить этой девушке и сказать ей, что больше они встретиться не смогут.

В сумочке рыжеволосой девушки зазвонил мобильный телефон. Звонок чрезвычайно обрадовал ее. Я отлично понимал сейчас девушку. Я тоже, порой, использую мобильный, чтобы отвязаться от неприятного знакомства.

– Привет! – сладко улыбнулась она в пустоту. – Ну ты где? Я заждалась. Ко мне тут пристает какой-то ма…

Она замолчала и в первый момент недовольно сжала губы, но уже через пару секунд ее рот медленно стал раскрываться, она округлила глаза и залилась краской, перестала слушать, прижала мобильный к губам и теперь испуганно и восхищенно смотрела на меня.

Тем временем, «зловещие зомби» внутри игрового автомата с чавканьем съели рыжую и ее стильную подругу; надписи об этом крупными буквами светились теперь на экранах. На всех экранах. Эту надпись видели теперь и жители Нью-Йорка по плазме рекламных мониторов на улицах, и посетители рок-концерта в Сан-Паулу на огромной панели за спинами музыкантов. Видели это сотрудники ЦУП и НАСА в главных залах управления полетами, видели тысячи подводников на маленьких экранах локаторов и тысячи миллионеров, смотревших деловой телевизионный канал Bloomberg; узнали об этом и читатели ЖЖ во всех государствах мира, кроме Китая, правительство которого в то время забаннило этот сервер для всей страны; я достал мобильный и на его маленьком экране тоже обнаружил сообщение о том, что сделали зомби с двумя несчастными молодыми женщинами

Мой рабочий день сегодня закончился раньше обычного. Закончился прямо сейчас. Теперь можно было отдохнуть. Оставив сломанный цветок съеденной девушке, я молча удалился.

Назад к карточке книги "Парадигматик"