Текст книги "Фантастика 1965. Выпуск 1"

Автор книги: Илья Варшавский

Соавторы: Всеволод Ревич,Виктор Сапарин,Зиновий Юрьев,Евгений Муслин,Борис Зубков,В. Травинский,Анатолий Мицкевич,Глан Онанян,Б. Гурфинкель,А. Закгейм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16. БУЛЬДОГ В “КАДИЛЛАКЕ”

Фрэнк Джилберт Гроппер знал, что такое одиночество, и привык к нему. Подобно альпинистам, которые, подымаясь по горному пику к вершине, чувствуют себя все более одинокими, он с каждым миллионом удалялся от людей. То есть люди вокруг него были всегда, но он не верил им и не мог даже позволить себе никаких чувств по отношению к ним.

Он знал себе цену в прямом и переносном смысле и понимал, почему все вокруг с такой готовностью улыбались ему и смеялись при каждой его шутке.

Он не тяготился своим одиночеством. Для тех, кто ищет общества, одиночество – синоним скуки. Гроппер не знал скуки. Скука – это незанятый ум. Его ум всегда был занят.

И ему никогда не было ни скучно, ни одиноко. Сорок миллионов друзей, хоть и запрятанные в толстостенных стальных сейфах, никогда не покидали его и никогда не давали скучать.

Но сейчас, лежа в канаве под небольшим мостиком, он вдруг ощутил безмерное одиночество. Он всем своим собачьим телом внезапно ощутил громадность этого шумного, пахучего и пустынного мира и всю свою малость, исчезающе малую точку, дрожащую в вонючей канаве под заплесневелыми досками мостика. Если раньше деньги, его деньги, делали его центром финансовой вселенной, то теперь, лишенный их, он вдруг оказался ничтожным атомом, который подчиняется в своем движении совсем другим законам.

Одиночество наваливалось на него гигантским прессом, сжимало его, опустошало голову и наполняло безыменным ужасом. Он не мог больше оставаться один. Гроппер осторожно выглянул из-под мостика: уже стемнело. Он вылез из канавы и, стараясь держаться боковых улиц, побежал по направлению к дому Бакстеров.

Путешествие было долгим, и, когда он достиг цели, уже наступила ночь. Он ткнулся носом в калитку: заперта. Поднял голову – нет, звонок слишком высоко, не дотянуться.

Гроппер начал тщательно исследовать забор, удивляясь, как хорошо он видит в темноте. Ни единой дыры, сквозь которую можно было бы пролезть. С другой стороны забора послышалось знакомое тявканье. Фидо, шотландская овчарка Фидо.

Сердце Гроппера застучало, и он внезапно понял, что тянуло его сюда. Тявканье было веселым и нетерпеливым. “Неужели она. узнала меня в темноте?” – промелькнуло у Гропцера в голове, и он ответил радостным ворчанием. Фидо стояла у самого забора, и Гроппер просунул свою морду между планок. Странное возбуждение охватило его и заставило задрожать в томительном ожидании.

Он почувствовал, как Фидо лизнула его в морду, и воcторг вырвался из него громким торжествующим лаем. Первый раз за последние пятьдесят лет он радовался поцелую, не отдавая себе отчета, что это его, шестидесятивосьмилетнего финансиста, лижет в физиономию сука породы колли.

Гроппер не анализировал своих чувств. Они были столь незнакомы ему, что он все равно затруднился бы определить их. Он лишь ощущал накатывавшую на сердце теплоту и странное головокружение.

Не думая о том, что делает, Гроппер бросился вперед на доски забора и упал. Тявканье Фидо напомнило ему человеческий смех, и он одним прыжком вскочил на ноги. В нескольких ярдах от него стоял грузовичок. Должно быть, Бакстер привез что-нибудь из гаража и решил не загонять машину во двор. Как он сразу не догадался? Гроппер подпрыгнул вверх, пытаясь вскочить в кузов, но когти лишь царапнули по борту, и он плюхнулся на землю.

Фрэнка Гроппера можно было упрекать в чем угодно, но только не в отсутствии упорства. Он слегка присел на задних лапах, подпрыгнул и уцепился лапами за край борта. Еще мгновенье – и он был в кузове. Из кузова он забрался на крышу кабины. Теперь забор был почти на одном уровне с ним, всего в двух или трех футах. Внизу он увидел Фидо.

Она стояла и, казалось, ждала его. Гроппер зажмурил глаза и прыгнул. Земля встретила его толчком, который сбил с ног и заставил два раза перевернуться. Прежде чем он вскочил на ноги, Фидо уже куснула его в ухо и отскочила в сторону.

“Боже мой, я схожу с ума, – вдруг подумал Гроппер, – я действительно превращаюсь в собаку, в бульдога. Я влюблен, я влюблен в суку с длинной шелковистой шерстью и узкой длинной мордой. Мне хочется все время быть с нею. Не хватало еще, чтобы я пригласил ее потом в Риверглейд, потом, когда я снова стану… Стану? Жив ли Беллоу? Жив ли Хант? Найдут ли они меня?” Фидо снова толкнула его мордой, принялась быстро разбрасывать задними лапами землю, потом вытащила из ямы кость и отскочила в сторону. Его, финансиста и миллионера, угощают ночью выкопанной из земли сухой костью, как когда-то угощали где-нибудь в “Ритце” изысканными блюдами.

И, может быть, впервые за долгие-долгие годы он почувствовал благодарность, мягко шевельнувшуюся в нем.

На улице послышался звук мотора, яркий свет фар создал из ничего стволы деревьев, заборы, крыши. Тонко пискнули тормоза. Открылась дверца, и чей-то голос тихо сказал:

– Как будто здесь. Сидите в машине, вы слишком слабы, я сам поговорю.

Луч карманного фонаря ощупал калитку, и в то же мгновенье в доме послышался звонок. Прошла, должно быть, минута, и человек у калитки снова позвонил. На этот раз из дома вышел Бакстер. Пугливо озираясь вокруг, он сделал несколько шагов по дорожке.

– Эй, какого черта вы там… – крикнул он и увидел прожектор на крыше “шевроле”. – Никак полиция? Другого времени вы не нашли? Вытащить из постели порядочного человека в полночь – это мне кое-что напоминает…

– Прошу прощения, мистер Бакстер. Вы ведь Бакстер?

– Ну, Бакстер.

– Лейтенант полиции Мак-Грири. Может быть, вы откроете калитку?

– В другой раз, лейтенант. С полицией, если это возможно, лучше разговаривать через забор. Что вам нужно? Или вы приехали спросить, как идут дела и какая завтра, по моему мнению, будет погода?

– Еще раз простите, мистер Бакстер, но, право же, я к вам по делу и прошу прощения за позднее время.

Фидо захлебывалась от лая, прыгая вокруг Бакстера.

– Ну что у вас, лейтенант, а то я замерзаю?

– Это ваша собака?

– Да, моя. Укусила кого-нибудь? Нет, это ошибка, мы ее не выпускаем со двора.

Луч фонарика опустился пониже и застыл на шотландской овчарке. Гроппер, сидя за кустом, почувствовал, как шерсть у него на шее становится дыбом.

– Колли?

– Да, колли. А что все-таки случилось?

– А бульдога с лапами в белых чулках у вас нет?

– Вон оно что! Вспомнили! Я же заявлял в полицию. Можете не сомневаться, бульдогов я обхожу теперь, как нрокаженных.

– Да, да, мистер Бакстер, мы это прекрасно помним. Я сам веду расследование и, поверьте, не стал бы вас беспокоить, если бы не предполагал, что собака может спова забрести к вам, и тогда ваша жизнь в опасности. Это ведь не совсем обычная собака, как вы считаете?

– Обычная? Если бы наша хиллсайдская полиция обладала хотя бы половиной ее ума…

– Вы остроумный человек, мистер Бакстер. Я извинился перед вами, но если вы настроены шутить…

– Ладно, лейтенант, не заводитесь. Если бы вас вытащили ночью из постели и стали выспрашивать о собаке, изза которой у вас были одни только неприятности, вы бы тоже стали остроумным.

– Но вы уверены, что собака не у вас? Может быть, она где-нибудь во дворе?

– Во-первых, я только что починил забор. Четыре дня возился. Во-вторых, как вы думаете, наша-то собака молчала бы?

– Да, пожалуй, вы правы. Но помните, что в ваших же интересах немедленно сообщить нам, как только бульдог окажется у вас. Вы меня поняли?

Лежа за кустом, Гроппер лихорадочно думал. Сделать шаг вперед и оказаться в луче фонарика? Что с ним сделает полиция? Во всяком случае, ни Беллоу, ни Хант, если они и остались живы после той ночи, в полицию не обратятся, слишком много на них висит. Нет, с полицией связываться они ни за что не будут, для них это верная тюрьма. Нет, покрепче прижаться к земле, к чуть сыроватой и теплой земле, запах которой, такой невыразительный для человека, распадался в его сознании на множество ярких запахов. Надо ждать. Надо дать им время.

– Так договорились, мистер Бакстер? Я жду вашего звонка.

Мак-Грири сел в машину. Свет фар снова скользнул по улице и поблек, растаял вместе с шумом удалявшегося автомобиля.

– Бр-р, холодно, – проворчал Бакстер и направился к дому. Не успел он закрыть ва собой дверь, как на улице снова остановилась машина и в доме снова заверещал звонок.

Чертыхаясь, Бакстер спустился с крыльца и крикнул:

– Ну что вы там забыли, лейтенант? Дадите вы мне лечь спать или нет?

Человек у калитки тихо рассмеялся:

– Значит, это у вас была полиция? Ничего не поделаешь, приходится уступать властям очередь. Откройте калитку или вынесите бульдога.

– Кто вы и сколько меня будут терзать этой проклятой собакой? Почему вы не спросите у меня жирафу?

– Заткнись. И поплотнее. Принеси бульдога.

– Послушайте, вы что, с ума все сошли? Кто вы?

– Меньше слов, или твоя старуха завтра же отправится получать страховку за тебя, понял?

– Господи, да я бы вам с удовольствием вручил хоть дюжину бульдогов, если бы они у меня были. Нет у меня бульдога, сэр. Видит небо, что нет.

– Небо меня не интересует. Я хочу видеть сам.

Бакстер щелкнул замком и открыл калитку. В свете фонарика Гроппер успел рассмотреть сонное, невыразительное лицо. Нет, это не человек Джо Джеффи. Это, наверное, из тех, что напали на его дом. Нет, нет, только не попасть им в руки.

Если они знают, а они наверняка знают, ему несдобровать.

Они-то заставят его кое-что вспомнить.

Человек вошел в калитку и тихо свистнул. Потом сказал:

– Послушай, заткни лучше уши и не слушай, что я буду говорить. А если и услышишь – забудь! Понял?

Бакстер медленно поднял к голове трясущиеся руки и заткнул уши. Человек тихо прошептал:

– Мистер Гроппер! Мистер Гроппер, вам лучше выйти, мы вам все сделаем, что нужно. Чертов пес! Ищи его по Соединенным Штатам Америки! Как будто у босса нет других забот, как гонять нас за четвероногим финансистом. Мистер Гроппер!

Человек еще раз оглянулся и небрежно толкнул Бакстера пистолетом.

– Веди в дом, – сказал он, – может быть, ты его прячешь там где-нибудь.

Они оба скрылись в доме, а Гроппер, лизнув Фидо, шагнул к калитке. Он не хотел уходить. Лапы его словно прилипали к земле, и оторвать их было невыносимо трудно. Он еще раз оглянулся на колли. Собака смотрела на него, и ему почудилось, будто она едва слышно жалобно взвизгнула…

“Кадиллак” стоял с потушенными фарами, но мотор мягко урчал на холостых оборотах. В голову ему вдруг пришла шальная мысль. Чем еще раз рисковать жизнью, совершая экскурсию по городу, может быть… Он представил себе выражение лица человека, когда тот выйдет от Бакстера, и нажал лапой на кнопку дверной ручки. Дверца “кадиллака” слегка приоткрылась, он просунул в щель морду и вскочил на сиденье.

Закрыть дверцу было гораздо труднее, но после двух или трех попыток ему удалось притянуть ее к себе лапой.

В темноте он ощупал задними лапами педали. Ага, широкая – тормоз, узкая – акселератор. Педали сцепления на дорогом “кадиллаке” не было. Тем лучше. Сможет ли он повернуть руль? Ага, вполне.

Он нажал на педаль, и длинный лимузин мягко тронулся с места. Он ездил на машинах уже больше пятидесяти лет.

Он сидел за рулем угловатой коробочки, “форда Т”, которой Генри Форд положил начало массированному наступлению на американского пешехода и гражданина, и на кожаных подушках “роллс-ройса”, бензинового аристократа с английским воспитанием. Он уже давно воспринимал машины просто как вещь, как нечто переносящее его с места на место. Но сейчас, вцепившись лапами в руль, он ликовал. Он всем своим маленьким собачьим телом ощущал великое таинство власти человека над машиной…

Человека? Он – собака, и ему приходится почти стоять, чтобы морда хотя бы чуть-чуть была выше щитка приборов и чтобы видеть дорогу перед собой.

Он вел машину к центру города, туда, где он мог надеяться на одного человека, только одного, психологию которого он понимал и кто смог бы понять его. Он не боялся, что его заметят. Было уже темно, да и кто поверил бы своим глазам, увидев его за рулем машины?

И как бы в ответ на свои мысли, он увидел полицейского.

“Кадиллак” Гроппера стоял на пересечении Мейн-стрит и Фрйдом-авеню, ожидая зеленого сигнала светофора.

Заметит его полицейский или нет? Он не испытывал страха. С момента, как сел за руль, он чувствовал какой-то подъем, отчаянную решимость.

Полицейский медленно повернул голову и посмотрел на “кадиллак” закуривая. В течение нескольких секунд картина, увиденная им, как бы проявлялась в сознании. Затем он потер глаза, нажал себе пальцем на подбородок и перекрестился, делая все это быстро и приближаясь к машине.

– Эй, – крикнул он, – какого черта!

Гроппер помахал ему лапой и нажал на акселератор. “Кадиллак” скользнул вперед, в ночную темноту Фридом-авопю.

– Ну что вы думаете, Хант? Где мы будем его искать? – спросил Мак-Грири, оборачиваясь к Ханту. – И уверены ли вы вообще, что эта собака жива и находится в Хиллсайде? Полгорода объехали. Хотя я вам и верю, но… Ладно, двинулись в полицейское управление, поговорю со своими ребятами…

Они молча добрались до пересечения Мейн-стрит и Фридом-авеню. Внезапно Хант сказал:

– У вас у всех, полицейских, такие забавные манеры или вы для центра города выбираете лучших?

Полицейский в центре перекрестка то подпрыгивал на месте, то вздевал руки вверх и смеялся коротким дробным смешком.

– Эй, Морфет, ты что, спятил? – крикнул Мак-Грири, выскакивая из машины.

Полицейский вздрогнул, словно через него пропустили ток.

– Господи, вы-то хоть по крайней мере человек, а не собака. А то я думал уже, что схожу с ума.

– Какая собака? Что собака?

– Можете меня уволить, сэр, но я только что видел в “кадиллаке” собаку.

– Ну и что?

– За рулем, сэр! Вы понимаете – за рулем! Сидит за рулем и управляет машиной!

– Какой породы? – крикнул Хант, вылезая из “шевроле”.

– Породы? Гм… Ну конечно, бульдог! Да, сэр. Теперь я вспоминаю, конечно, бульдог. Он помахал мне лапой.

Хант посмотрел на лейтенанта, и тот кивнул головой, кивнул медленно и торжественно, словно подписывая государственный договор о дружбе.

– Послушайте, Морфет, – сказал Хант полицейскому, – так ведь вас, кажется, звать, а вы не обратили внимание на номерной знак?

– Нет, сэр, но это был черный “кадиллак”. Это точно.

Машина поехала вон туда, по Фридом-авеню.

– Спасибо, Морфет, и забудьте обо всем этом, если не хотите, чтобы над вами смеялся весь Хиллсайд. Это была всего-навсего дрессированная собака, а вы подняли панику.

– Спасибо, сэр.

Они нашли машину в самом конце Фридом-авеню. “Кадиллак” стоял у тротуара. Ключа в замке зажигания не было.

Хант открыл дверцу и несколько раз шумно вдохнул воздух.

– Можно и не искать на сиденье волосков, лейтенант. Здесь только что сидела собака, я чувствую запах.

– Похоже, что вы правы, Хант. Обождите, сейчас я свяжусь по радио из нашей машины с полицией, пусть они выяснят, кому принадлежит “кадиллак”.

Хант огляделся. Улица была пуста. Черной громадой распластался Первый Хиллсайдский городской банк.

Он тихо свистнул и прислушался. Никто не отозвался, только сзади послышались шаги Мак-Грири. Он подошел к Ханту и прошептал:

– Вы знаете, чей это “кадиллак”? Он принадлежит некоему Найфу, правой руке Джека Спарка.

Когда лейтенант произнес имя Спарка, в голосе его было почтения куда больше, чем если бы он произнес имя губернатора штата или даже президента.

– Спарка? – переспросил Хант.

– Да, Спарка, самого Спарка. Но нет, Гроппер не у них, иначе они не дали бы ему раскатывать по Хиллсайду. Он просто угнал машину.

– Вполне может быть, что Гроппер все-таки прятался где-то около дома Бакстера и воспользовался машиной, когда ее владелец тоже пожаловал туда.

– Вы прирожденный детектив, мистер Хант. Но связываться со Спарком… Господи, теперь мне понятно, кто был ночью у Джеффи и зачем они туда пожаловали! Они тоже ищут Гроппера! Да, сэр, клянусь любовью к закону!

Лейтенант Мак-Грири задумался. Он внезапно ощутил прилив отчаянной храбрости. Долго ли вообще будет терпеть страна засилье американской мафии? Хватит! Должны же найтись люди, которые смело станут на защиту законности и порядка. И это будет он, Мак-Грири.

– Обождите, Хант, – сказал он. – Я должен снова связаться с участком, а потом поищем собаку…

Глава 17. АДРЕС В ТЕЛЕФОННОЙ КНИЖКЕ

Гроппер спал, сжавшись в комок, и вздрагивал во сне.

Ему было холодно и снились сны. Ему снилось, как он привозит в Риверглейд Фидо и небрежно говорит старому Джейкобу:

– Это Фидо, моя жена.

– Да, сэр, но…

– Уверяю, она лучше многих дам, которые бывали здесь в Риверглейде.

– Да, сэр, но что скажут люди?

– Они скажут, что у Гроппера редкостная жена, с веселым игривым характером, со стройной фигурой, с шелковистой шерстью.

– С шерстью, сэр?

– Ну какая разница, Джейкоб? Пускай будет с шелковистыми волосами, если неприлично сказать о жене, что у нее прекрасная шерсть. Пришли-ка мне теперь Мередита. Мы должны разослать приглашения на свадьбу.

– Да, сэр, но ведь полагается пригласить родственников и друзей новобрачной…

– Ах, Джейкоб, Джейкоб, вечно ты суешь нос не в свои дела. Что здесь особенного? Пригласим на свадьбу десятокдругой собак. По крайней мере веселей будет. Что же касается беседы, то, уверяю, она мало чем будет отличаться от обычной светской болтовни.

– Но другие гости?

– Они будут в восторге. Фрэнк Гроппер может жениться на канарейке, на ящерице, на щуке, и, уверяю, все будут ртноситься к ней с величайшим почтением. В этом весь смысл цивилизации. Деньги заменяют ум, красоту, благородство. Почему же они не могут заменять недостающую прямую походку?

– Иисус Христос, спаситель наш!

– Что такое, в чем дело, Джейкоб?

– Вы… вы…

– Что я, собака? А ты что, сразу не заметил?

– Вы… вы… бульдог… Боже правый и милосердный!

– Ну хватит, Джейкоб, это начинает мне надоедать.

Он бросается на старика и сжимает челюсти у него на горле. Человеческие кости хрустят совсем по-особенному. Грониер просыпается, вздрогнув. Ах да… Странный сон. Уже начинает светать. Очень холодно. Если бы можно только было вытянуться у себя в Риверглейде на кровати, укрыться потеплее и спать, спать, спать. Джейкоб… Ах да, Джейкоба уже нет, и Мередита тоже. Тогда у него еще не было собачьих челюстей, зато у него был “роллс-ройс”.

Только бы никто его не заметил здесь, во дворе банка, под чьей-то оставленной на ночь машиной. Он закрыл глаза и снова задремал, отчаянно стараясь сжаться, уменьшиться в объеме, превратиться в точку, лишь бы тепло его тела, не уходило…

Гроппер оглянулся: как будто ничего подозрительного. Теперь только выждать, пока у входа в банк будет несколько человек. Ага, вот сейчас.

Он молниеносно прошмыгнул мимо швейцара, в несколько прыжков очутился на втором этаже, толкнул носом дверь кабинета Мастертона и плотно прикрыл ее за собой.

– Ну кто там еще? – ворчливо спросил менеджер Первого Хиллсайдского городского банка. Он не любил, когда его беспокоили по пустякам. Мастертон поднял глаза и увидел бульдога, смотревшего прямо на него. Бульдог кивнул ему головой и прижал лапу к своей пасти – жест, приглашающий к молчанию. Потом Гроппер подошел к двери и показал лапой на замок.

– Клянусь совестью консерватора, – прошептал менеджер. Это было любимое выражение бывшего знаменитого сенатора от Аризоны, его кумира. Он защелкнул замок и уставился на собаку.

– Никак это тот самый пес, на котором я, как последний дурак, потерял четыре тысячи долларов на одной только рекламе? Как ты сюда попал? Откуда? Куда ты делся?

Гроппер кивнул. Четыре тысячи долларов! Если бы только этот провинциальный идиот знал, что значат четыре тысячи долларов для него, Гроппсра! Сумма, которую он зарабатывал за несколько минут. Он вскочил на стул, зажал двумя лапами карандаш и нацарапал на листке бумаги: “Я Гроппер”.

Лесли Мастертон рассмеялся. Он рассмеялся не потому, что ему было весело. Это был нервный смех. Он смеялся потому, что готов был поверить двум словам, криво написанным на листке бумаги с затейливым вензелем Первого Хиллсайдского городского банка.

– Что Гроппер, какой Гроппер? Это твоя кличка? Какой дурак вздумал так окрестить пса? Назвать бульдога именем этой лисы, скапутившейся несколько дней тому назад, – надо же придумать!

Гроппер посмотрел на менеджера. Он не лаял и не ворчал, он только посмотрел на него. Но это был взор, которым уже много лет смотрели миллионы. Гроппер не репетировал этот взгляд перед зеркалом и не входил в роль. Он просто знал, что когда он смотрит на человека, человек видит не его.

В зависимости от фантазии и обстоятельств человек видит аккуратные пачки долларов, длинные чековые книжки в черных пластиковых переплетиках, знающих себе цену женщин, норковые шубы, яхты, особняк на Лонг-Айленде или Беверли-Холлзе. И сейчас, хотя он был маленьким голодным бульдогом, который провел ночь на холодном асфальте под чьей-то машиной, он смотрел на Мастертона своим сорокамиллионным взглядом. И Лесли Мастертон, менеджер Первого Хиллсайдского городского банка, смутился. Он не знал, почему он смутился, но он чувствовал, что не следовало так говорить в присутствии этой собаки.

Гроппер снова зажал в лапах карандаш. Боже мой, как легко было диктовать свои письма секретарю! Он вздохнул и принялся писать. Писать на этот раз пришлось долго, и, когда он вывел кое-как несколько строчек, лапы его дрожали от усталости.

“Это не кличка, – прочел Лесли Мастертон. – Я Фрэнк Джилберт Гроппер”.

Менеджер почувствовал, что сознание его отказывается работать. Поверить – значит по всем канонам здравого смысла сойти с ума, потому что это абсурд, чушь и галлюцинация.

Не поверить – значит признать, что этот пес – порождение его больной фантазии, первый страшный симптом надвигающегося безумия.

Но ведь галлюцинация не может быть коллективной.

Только что этот самый бульдог выступал с Бакстером в роли самой умной собаки. Ну хорошо, ему померещилось, но Бакстер, но публика?

Он замычал, словно от нестерпимой боли, и закрыл глаза.

Сейчас он их откроет, и не будет никакого бульдога, не будет ничего, кроме ровных колонок ежемесячного анализа у него на столе. И не нужно будет бороться с безумием, не нужно будет представлять себе реплики знакомых: кто бы мог подумать? Такой был рассудительный человек… Он открыл глаза и увидел взгляд бульдога. Собака кивнула ему, словно угадывая его мысли, кивнула спокойно и рассудительно, успокаивая его.

Лесли Мастертон смотрел, как Гроппер, вытянувшись на ковре, глотает куски бифштекса, и думал о том, что, может быть, и не стоит отыскивать Беллоу или Ханта. Он знал теперь, он верил, что перед ним Гроппер, и сознание этого наполняло его грызущим беспокойством: только бы не сделать глупости, только бы не промахнуться. Пожалуйста, он готов кормить пса (мысленно он называл его то Гроппером, то собакой) чем угодно и сколько угодно, но раз кто-то в нем заинтересован настолько, чтобы в центре города в десять часов вечера оглушить Бакстера и стащить собаку… Нет, только бы не ошибиться. Найдешь ему этого Ханта или Беллоу или их обоих – и все. Что останется, что он будет иметь? Рассказывать знакомым за партией в бридж, что у него гостил в бульдожьем обличье покойный финансист Гроппер? Это будет даже не остроумно. Нет, нет, главное – не торопиться.

Мастертон не знал, что он будет делать с собакой, но его чутье подсказывало ему: здесь пахнет деньгами. Быть может, это тот единственный шанс, который бывает раз в жизни. Тот шанс, который даст ему возможность стать человеком и заняться настоящим делом, а не возиться с хиллсайдской мелочью. Но только не подавать виду…

Он сказал:

– Мистер Гроппер, если вы не возражаете, я бы хотел проконсультироваться с вами по нескольким вопросам. Сйгласитесь, что быть в вашей компании и не воспользоваться вашими познаниями…

Гроппер коротко передернул кожей на загривке. Раньше, должно быть, сокращение этих мышц вызвало бы пожатие плечами.

– Так вот, вы, конечно, знаете братьев Мэркисонов из Техаса. Я их немножко знаю, особенно Клинта Мэркисона. Вы помните их попытку укрепиться на Восточном побережье и многолетнюю схватку с Кирби из-за “Алегани”?

Гроппер кивнул головой. Помнит ли он? Кто поддерживал Кирби в этой схватке? Ох, эти техасские ребята, которым стало тесно на Среднем Западе и которые рвутся на Восток…

– Так вот, – продолжал Мастертон, – Кирби они не одолели, слишком мощная у него была поддержка, и железную дорогу заполучить им так и не удалось. Сейчас они начинают новую атаку на…

Мастертон посмотрел на бульдога. Тот спал, ровно дыша.

Менеджер поднял было ногу, но вздохнул и вышел из комнаты, заперев дверь снаружи.

Хант лежал на диване в номере того же мотеля, где они совсем недавно прятались вместе с Беллоу, и думал. Время идет, а на след Гроппера они так и не напали. Но ведь есть же в конце концов какой-то путь…

Он бросил в стакан несколько кусочков льда из маленького холодильника, плеснул виски, добавил воды и с отвращением выпил. Он не пил, как правило, но нервы были натянуты и нужно было как-то снова обрести равновесие и способность здраво рассуждать.

Гроппер не катался по ночному Хиллсайду для собственного удовольствия на украденном “кадиллаке”. Он ехал куда-то с определенной целью. Цель в его положений могла быть одна – найти человека, которого он знал. Он бросил машину на Фридом-авеню, недалеко от банка. До этого он был у Бакстеров, в этом можно не сомневаться, потому что Бакстер признался Мак-Грири, что после их визита к нему приезжал еще кто-то. Найф, вот кто приезжал. Это ясно. Поняв, Что у Бакстера остаться он не может, Гроппер поехал куда-то, где он мог рассчитывать на кого-то. Опять, опять то же. Он вращается как белка в колесе, снова и снова делая полный круг.

И вдруг у него мелькнула мысль, которая заставила его вскочить с дивана. Как он сразу не догадался? Ну конечно же, Бакстер выступал с собакой перед публикой. Он должен был заплатить за помещение, за рекламу – вряд ли у него нашлось несколько тысяч долларов. Банк на Фридом-авеню!

В этом-то все и дело! Должно быть, он брал туда с собой Гроппера, чтобы продемонстрировать самую умную собаку свободного мира.

Хант схватил телефонную книгу. Бабкокс… Баддингтон… Баер… Баффи… Баккард… Ага, вот! Фред Бакстер. Он поднял трубку и набрал номер:

– Мистер Бакстер? Говорят из банка. Когда вы думаете…

– Господи, но я же договорился с менеджером, – голос Бакстера звучал раздраженно. – Мистер Мастертоп обещал мне…

Хант положил трубку и начал вышагивать по комнате.

Мастертон. Все ясно. Но как проверить? Менеджер банка – это не Бакстер. Если он до сих пор не обратился в полицию, пытаясь разыскать Беллоу или меня… Мак-Грири только и делает, что ждет телефонного звонка… Нет, наверняка либо Гроппер ничего не сказал этому Мастертону, либо менеджер решил вести свою собственную игру без партнеров. Так что позвонить ему и спросить: “Собака у вас?” – это значило бы только спугнуть его. Нет, нужно проверить потихоньку, и, если Гроппер там, незачем знать об этом и Мак-Грири. Сумма выигрыша уменьшается прямо пропорционально количеству выигравших.

Он начал быстро одеваться, еще не зная, что предпринять, но бездействие было невыносимо. Он должен был двигаться, куда-то идти, чтобы унять возбуждение. Кровь стучала, отсчитывая секунды и минуты. Уже вечер, Мастертон дома. Адрес в телефонной книге. Ага, вот он…

***

“Я теряю всякий здравый смысл, – сказал себе Хант, стоя перед домом Мастертона на Лонг Чейз. – Это же не Бакстер. Стоит только дотронуться до замка ворот, как наверняка включится какая-нибудь сирена или что-нибудь в этом роде”.

Но остановиться он уже не мог. Он огляделся по сторонам – ни души. Подтянулся на заборе и очутился в небольшом саду. На первом этаже двухэтажного дома все окна бьн ли темными, зато на втором этаже в двух окнах горел евет.

Хант тихо выругался. Что делать? На мгновение он вдруг почувствовал огромную усталость, которая опустошила его, лишила всех желаний. Он увидел себя со стороны: молодого ученого из Гарвардского университета, ставшего не то гангстером, не то вивисектором. Драки, выстрелы, липкий страх и выворачивающийся желудок, ночь, ночь, погоня и бегство – непременные атрибуты детективного романа. Он ли это? Кристофер Хант? Или это не он, а кто-то другой, с тупым упорством жестко запрограммированного робота преследующий многомиллионную Химеру? Запрограммированный робот. Конечно, все они запрограммированные устройства, реагирующие лишь на деньги.

Бросить все и бежать, бежать отсюда. Может быть, и нужно было бы сделать это, но он отдавал себе отчет, что никогда не сможет быть прежним Крисом и радоваться элегантному костюму от братьев Брукс. Будь проклята память Беллоу, будь проклята его осторожность, из-за которой он так и не раскрыл секрета своей машины. Он знал кое-что, но никогда в жизни не сможет восстановить конструкцию. Он знал себе цену.

Нет, человек, оттолкнувшийся от трамплина над бассейном, не может прервать падения раньше, чем врежется в воду.

Нет, нет и нет.

Он оглянулся, стряхивая оцепенение. Прямо напротив дома рос клен. Хант снял туфли и обхватил руками ствол. Только бы дотянуться до того вон сука! Он несколько раз соскользнул вниз, пока, наконец, не ухватился за сук. Беззвучно раскачиваясь в темноте, он подтянулся, перевел дыхание, прижался к стволу и взглянул в окно. В освещенной комнате стоял человек и разговаривал. Хант не слышал его голоса, но отчетливо видел движения губ. Человек смотрел вниз, Ho кроме него, в комнате никого не было. Не было, по крайней мере выше уровня окна. А человек разговаривал, наклонив голову и глядя вниз. Он мог разговаривать только с собакой!