Текст книги "Ладонь, протянутая от сердца…"

Автор книги: Илья Игнатьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Илья Игнатьев
Ладонь, протянутая от сердца…

Посвящается всем тем мальчишкам, которые

спешат вырасти, и стать настоящими самураями…

– Эй, пацан!

Меня, наверно… Кого ж ещё, – никаких других пацанов вокруг я больше не наблюдаю. Собственно, я тут вообще никого не наблюдаю, за исключением этого мужика…

– Оглох, что ли?! К тебе обращаюсь!

Обращается он… Я медленно, нехотя оборачиваюсь. Ничего особенного, лет тридцать, может меньше, примерно на полголовы повыше меня… Солнцезащитные очки. Футболка и джинсы в каких-то характерных пятнах, специфическое что-то… Солидол, что ли… Точно, а вон и тачка его за деревьями. Ясно, приехал дядя. Машинёшка на домкрате, колесо на обочине…

– Ты что, парень, глухой?

– Какого хуя надо?

Во, бля, очки даже зашевелились…

– Ты… Ты как разговариваешь со мной?!

Как всё надоело. Я некоторое время смотрю в белое от жара небо над головой мужика, потом утомлённо вздыхаю, перевожу взгляд на его подбородок, вздыхаю ещё раз, и лениво говорю:

– Ну, как… Ну, это… В общем, процесс довольно сложный. Ну, во-первых, я набираю в лёгкие необходимо-достаточное количество воздуха. Для этого мне приходится задействовать мышцу, называемую диафрагмой. Впрочем, это рефлекторное… Дальше. Воздействую той же мышцей на легкие и равномерно выдыхаю, направляя воздух на голосовые связки, а те под действием мышц гортани принимают то или иное положение, сокращаясь или же, наоборот, растягиваясь. Поток обтекающего голосовые связки воздуха модулируется, попадает в ротовую полость… Вам не хорошо?

У дядечки тот ещё видок… Да, милай, это тебе не колесо менять у полудохлой шестёрки, я, милай, таких как ты, могу движением мизинца в землю по плечи загонять. Ну, это я, разумеется, фигурально выражаюсь. А на самом деле, я могу и целиком в землю тебя закатать, и примешь ты там, – под землёй, – горизонтальное положение… С соответствующим впоследствии холмиком над тобой, таким умиротворённым и уже ко всему равнодушным. А холмик будет соответствовать занимаемому тобой, милай, здесь, на поверхности социальному статусу. Впрочем, некоторые обходились и без холмика. А некоторые…

Да. Дядька-то, – хлипенький. Не выдержав драматической паузы, он утирает лоб ладонью, – надо сказать, что эта процедура совершенно не вредит его внешности. Пара солидоловых разводов добавляют ему некоторой мужественности. Ну, хоть так. Хотя… Так и есть. Махнув рукой, – как-то совсем беспомощно махнув, – мужик поворачивается ко мне спиной, и топает, поднимая массу пыли, к своей колымаге… Топает, – громко сказано. Еле тащится. Вот я топаю. С семи утра, блядь, топаю.

Сколько же сейчас-то? Неохота за часами в рюкзак лезть. Судя по солнцу, – часов двенадцать. Вычитая полчаса привала… Не торопился я особо… Километров двадцать утопал, – не меньше. Передохнуть, разве? Тенёк, понимаешь, травка… Я усаживаюсь под берёзой на кейс, рюкзак устраиваю между ногами, откидываюсь спиной на ствол. Я не устал, да и не так уж мне жарко, – последние километров семь я иду по этой вот берёзовой зелёнке, в тени. Усаживаюсь я потому, что мне некуда спешить, и это восхитительно. Это у меня впервые за два с половиной года… Да нет, – бывало, конечно, но чтобы вот так…

Интересно, а чего этот хмырёнок тут забыл? Ну, я-то, – понятно. Я по этим залупинским хуторам топаю, потому что так безопасней. Хотя всё и утряслось, но привычка есть привычка. А он-то чего здесь посеял? Какая, на хуй в жопу, разница… Хм, колесо у него как живое покатилось. Если оно живое, то любви между ними нет, это очевидно. Однозначно, как сказал бы некий, всем такой знакомый персонаж… Ну чего ты его катишь, как Сизиф свой камень? Да… А ведь он, наверное, хотел попросить меня, чтобы я ему помог. Это-то понятно, – непонятно, чего я на него окрысился, в самом-то деле. Надо ведь привыкать снова быть мальчишкой, Логинов, – снова, через хуй его знает сколько лет… Отвык-то я быстро. Ха, отвыкнешь тут! Там, то есть…

Я выплёвываю изжеванную травинку, встаю, потягиваюсь, и, приняв виноватый вид, направляюсь к мужику. Некоторое время я стою над его согнутой спиной, он демонстративно не обращает на меня внимания. Но я упорно продолжаю стоять у него над душой, действуя ему на нервы. Всё, спёкся дядя. Гайка теперь покатилась. Я прижимаю беглянку носком кроссовка, наклоняюсь, поднимаю, протягиваю её этому самодеятельному механику.

– Вот, возьмите, пожалуйста, – я сама кротость.

Тот, не глядя мне в лицо, неуклюже цапает гайку с моей ладони. У-у, ты, какая! Это он обиделся, понимаешь… Нет, чтобы спасибо сказать… Обиделся. Да, мужик нынче пошёл! Ты б лучше тогда, десять минут назад, когда я тебя лохал, наорал бы на меня, ну, или за ухо там, что ли… Блядь, да он что, калека, – что ж он роняет-то всё?

– Давайте, я вам помогу, – спокойно говорю я, присаживаясь рядом на корточки.

– Бр-бр-бр… Бу-бу-бу…

– Как угодно, – я подпускаю в голос металла. – Собственно, я предложил вам помощь не в качестве извинения. Не обольщайтесь. Мне, знаете ли, извиняться не за что. У меня были причины так с вами разговаривать. Смею вас уверить, – причины самые веские. Всего наилучшего.

Я встаю с корточек, отряхиваю ладони, поворачиваюсь и иду к своим вещам. Под берёзой я снова усаживаюсь на кейс, срываю свежую травинку, сую её в рот. Сколько он продержится, интересно? Жаль, часы в рюкзаке… Так. Гайки закручивает. Обошёлся собственными силами, тем лучше, сейчас свалит, – если, конечно, его металлолом заведётся, – а я подремлю тут, пожалуй… Я натягиваю бейсболку на брови и закрываю глаза. А хорошо то как! Хорошо быть свободным и беззаботным. Ну, забот-то у меня, положим, всё-таки, немало. А предвидится ещё больше. Но проблем, – настоящих, – проблем у меня нет. Кончились… Я их сам кончил, когда кончал Анвара. Жалко, ах, как жалко, что времени у меня не было придумать для него что-нибудь особенное. Пуля в переносицу, и тю-тю. Vaya con Аллах… Да, времени у меня совсем не было, да и возможности для чего-то особенного тоже. Зато сейчас времени у меня навалом. То нихуя, то дохуя… Диалектика, как любил говорить Тихон… Эх, Тишка ты мой, Тишка…

– Мальчик… – ух, ты! Подкрался! Чо-то я расслабился, блядь…

Я, подняв козырёк бейсболки, вопросительно поднимаю левую бровь, смотрю на мужика. Ха, – теперь виноватый вид у него.

– Слушай, ты извини, ты не поможешь мне, – у меня колесо крутится, гайки затянуть не могу…

– Помогу, отчего же не помочь, – легко, как будто ничего и не было, соглашаюсь я. – Что ж вы сразу-то не сказали?

– Да я сам думал управится, а оно крутится, блин…

Мы подходим к его лоханке.

– Вот, видишь? А затянуть надо, а то оно отвалится, наверное…

– Сто пудов, отвалится, – заверяю я его.

– Ну вот! Ты придержи колесо, пожалуйста, а я гайки затяну. Хорошо?

– Нет, не хорошо. Подержать я его могу, но не буду, не подумаю даже…

Мужик сдёргивает свои солнечные очки, сводит над переносицей прямые брови, – ой, как грозно, ой, боюсь, боюсь… А всё-таки есть в нём кое-что особенное, – глаза. Тёмно-синие, не голубые, а по-настоящему синие.

– Ты что же, – издеваешься надо мной? – тихо говорит он. Впрочем, без особой угрозы, скорее растерянно…

– Издеваюсь? – удивлённо переспрашиваю я. – И в мыслях не держал, – вы спросили, я ответил…

Я делаю неуловимое движение, выдёргиваю из рук у этого обормота гайковёрт, и склоняюсь перед колесом.

– Не хочу я, понимаете ли, дурную работу делать, – проникновенно говорю я совершенно обалдевшему мужику, а сам опускаю домкрат. – Не в моих это, знаете ли, правилах. Ну вот, колесо на дороге, машина его держит своим весом, можно спокойно затянуть эти ваши гайки.

И я демонстрирую, как именно это происходит, – в реале, так сказать… Хм…

– Да, здорово, – совершенно искренне восхищается мужик. – А я то, тетеря! Чего-то как-то не подумал… Постой, мальчик, что же ты? Я же сам дальше. Да? Ну, спасибо тебе! Мама дорогая, я ведь тут до вечера проваландался бы! Я машину совсем недавно купил, но это, наверное, меня вовсе не оправдывает, как ты считаешь? Да нет! Это же совсем простая штука, это же не карбюратор там какой-нибудь. Тоже вот! Не дай бог… Смотри, руки испачкал. А у меня воды нет… А что я? Подумаешь, – футболка! Выкинуть её давно пора. А джинсы постираю… Думаешь не отстираются?.. Вот же гадство… Да и чёрт с ними. Парень! Ну, ты меня выручил! Да. А умыться, всё-таки не помешает… Я, правда, домой еду, в город, но ведь до Магнитки ещё… А давай к Уралу подъедем, а? Мыло есть у меня… Да вон же, сразу за лесопосадкой поворот к Ивановке, она же прям на берегу стоит. Ты, кстати, не туда путь держишь? Нет? Погоди, а ты, в самом деле, куда идёшь? Один, с вещами… Ну, извини… Материться вот совсем не обязательно! Сам ты пошёл! С ним как с человеком, а он тут… Дай сюда домкрат. Дай, сказал!  Ну и хорошо… Так, сколько я тебе должен, где ж кошелёк-то мой?.. И чёрт с тобой! Тоже мне… Хамит тут, матерится…

Мужик, – в общем-то, скорее парень, – я его рассмотрел хорошенько, лет ему не больше двадцати пяти, – так вот, этот парень, поругиваясь себе под нос, – вполне пристойно поругиваясь, – укладывает в багажник домкрат, гайковерт, ещё чего-то там, тряпки там какие-то… Забавный парень. А нахуя это я его провоцировал щас? Угомонился бы ты уже, Логинов, кончено ведь со старым…

– Илья, – спокойно, тихо даже говорю я.

– Чего? В смысле, тебя зовут Илья? Ну… Ну, а меня Стас.

– Просто Стас?

– А тебе что, – ФИО полностью надо? Станислав Сергеевич Плотников, – устраивает?

– Да.

– А то я могу паспорт показать ещё, и права тоже, – парень уже лыбится до ушей, отходчивый, похоже.

– А техпаспорт на машину? Автостраховку, что там ещё? Билет военный…

Мы с парнем, – Стасом, – смеёмся. Да, неплохой парень. Меня как-то начинает отпускать, по-настоящему. До конца…

– Вы отвёртку забыли.

А кстати, нахуя ему отвёртка, спрашивается? Не иначе, в затылке чесать, – улыбаюсь я про себя.

– А, спасибо…

Вежливый парень. Может быть, сейчас все такие? Два с половиной года ведь я с нормальными людьми не общался. Практически. Так, – от случая к случаю… Тихон, ты не считаешься…

– Ну, что решил, Илья? Едем мыться?

– Пожалуй… Едем. Порадуем Гиппократа!

– Почему Гиппократа? – удивляется Стас.

– Ну, как же! Чистота, – залог здоровья. Будем соответствовать.

– А-а… Ну да, – теперь этот Стасик удивлён окончательно. Да уж, – это меня пиццей не корми, дай только удивить кого-нибудь…

– Ну, мыться, так мыться! – приходит, наконец, он в себя. – Тащи манатки свои.

Пока я пристраиваю на заднем сиденье мои кейс с рюкзаком, Стас ходит вокруг своей шестёрки, с некоторой опаской и, – по-моему, – даже, с удивлением её разглядывая. Не Шумахер, – сразу видно, – куда как нет.

– Устроился? Ладненько… Так. Щас… Видал, – завелась! Сразу. Всегда бы так… Да ты не думай, машина очень даже ничего себе, это я просто… Ох, ты ж! Ничего себе, кочечка… Вот, ну а всё-таки, куда ты идёшь? Только ты не ругайся, ты это умеешь, я уже понял… Ну, не хочешь, не говори. Неохота мне, просто, за похищение ребёнка отвечать…

Это заебись, это мне нравится, – ребёнка… Где ты, интересно, был, когда я с детством распрощался? А уж какое оно у меня было, – детство… Впрочем, это даже неплохо… Я без стеснения рассматриваю парня. Ха! Уж кто из нас двоих сейчас больше всего похож на мальчишку, так это он! В руль вцепился, очки на лоб задрал, шею вытянул, потеет, язык высунул, – так ему легче, по-видимому… Одно слово, – Стасик. Я, подавив смешок, небрежно советую:

– Вы на первую передачу опуститесь лучше, пригорок-то крутоват. И резко не газуйте… Мда…

– Заглохла, гадина! Ой!

Блядская лоханка начинает потихоньку откатываться назад, Стас бестолково давит то на тормоза, то на сцепление, башкой крутит вперёд-назад, – однозначно не Шумахер… Я протягиваю руку, берусь за рычаг, и включаю ручник.

– Так. Скорость на нейтраль. Смотрите вперёд и включайте зажигание. Сцепление выжмите, первая теперь. Да оставьте вы тормоз! Газу чуть побольше… Вперёд смотреть! Отпускайте сцепление, плавно, – я вместе со Стасиком отпускаю ручной тормоз. – Вуаля. Every go, must go! В смысле: – мы едем, едем, едем…

Стас с уважением косится на меня. Сейчас голос подаст, – точно…

– Лихо! У твоего отца, наверное, машина есть? А у нас никогда не было… А я вот купил, понимаешь, – на свою голову, блин. Ладно, научусь… Ну, я думаю, через деревню мы не поедем, да? Курицы там, понимаешь, коровы всякие… Вот левее, наверное, там и Урал. Слышь, Илья, а может, я тебя подвезу потом? Ну, если тебе надо куда-нибудь там, так я запросто, время у меня есть. Подвезти?

Ты подвезёшь, пожалуй. То на первой, то на задней… А, собственно, почему бы и нет, а, Логинов? Мне же всё равно в Магнитогорск надо. И хули пешком переть, раз такая тема тут?

– Вообще-то, Станислав Сергеевич, мне тоже в Магнитку, – я принимаю задумчиво-растерянный вид, – не хуй, Стасик, я тебя поважать не собираюсь, – ты уж меня поуговаривай, так лучше будет, уж ты мне поверь, так всегда лучше, так я тебе ничем обязан не буду…

– Отлично, Илья! – блядь, а ведь искренне Стас этот обрадовался. – Видишь, как всё удачно? Соглашайся, я же от души… Ну, и чего же тут думать? И думать тут нечего! За мной ведь должок, ведь так? Да и понравился ты мне, хоть ты и хамоватый парнишка! И вообще, вдвоём веселее.

Ишь ты! Смеётся, подмигивает. На дорогу бы смотрел лучше… Так, решение принято, теперь улыбнуться, доверчиво так, чуть беззащитно. Да пошире, Логинов, морда не треснет, поди. Всё, пиздец, совсем растаял Стасик мой. Не ты первый…

– Вы машину, Станислав Сергеевич, по склону к берегу боком разверните, так надёжней. Да, так хорошо будет.

Я берусь, было, за дверную ручку, а Стас продолжает сидеть за рулём и смотреть на меня.

– Что?

– Илья, а сколько тебе лет? – и тут же покраснел, надо же. И сам торопиться ответить за меня: – Четырнадцать? Или, может, тринадцать, – у меня, понимаешь, детей нет пока, я в этом не силён…

В чём это ты, интересно, не силён, Стасик? Детей делать, или возраст их определять?

– Тринадцать, скажете тоже! – обиженным, чуть капризным тоном говорю я. – Четырнадцать с половиной, если хотите знать! Тринадцать, – ха…

Что ещё за хуетень в моём колхозе? Я что, в самом деле, обиделся, что ли? Analyze it, Логинов…

– Извини, Илья, – совсем ты растерялся г-н Плотников, смотри, Стасик, не заплачь... – Я ж вовсе не хотел тебя обидеть, я так…

– Ну, если «так», тогда извиняю. Хуйня, проехали… – теперь я смотрю на него с вызовом.

– Что же ты материшься-то без конца? Я ж, всё-таки, старше тебя… И вообще…

– Что именно «вообще»? Впрочем, оставим, а то после того, как мы с вами выясним про «вообще», по логике нам придётся обратиться к частностям, а это процесс пролонгированный во времени, возможно даже, что бесконечный, не знаю, право, не уверен, но очень даже может быть… Станислав Сергеевич, скажите, а что, – с открытым ртом менее жарко? Попробовать надо будет…

Стас с отчётливым стуком закрывает рот, – язык бы не прикусил, волнуюсь я за него, – смотрит на меня ещё некоторое время, и начинает хохотать. Ржать, бля! Да так, бля, заразительно, беззаботно, бля, что я против своей воли хохочу вместе с ним.

– Ну… Ну, дети пошли! – вытирает Стасик слёзы. – «Generation П»… Какая там Пепси, дурак Пелевин…

– Пелевин, – это писатель? Не читал.

– И ладно. Слышал, и то удивительно… Хотя, с тобой я уже ничему не удивляюсь, – Стас продолжает посмеиваться.

А вот это ты зря, милай, я, милай, знаешь, как ещё могу? Не оценил ты меня! Хотя, куда тебе…

– Да уж! Не от сохи… Мы умываться пойдём? А то есть такое ещё предложение: – обсудим, Станислав Сергеевич, творчество современных Российских писателей. Глубже можем взять, – а чего нам себя ограничивать? – почему только Российских? Вообще, русскоязычных.

– Илья, скажи, а ты всегда в такой манере разговариваешь?

– Да ни хуя! Настроение у меня щас заебачее, охуительное просто.

– С этим твоим стилем я тоже уже знаком, – грустно отзывается Стасик. – Мыло возьми в бардачке, пожалуйста. Ой-ёй-ёй! Полотенца-то нет у меня…

– Не смертельно. Так обсохнем.

Мы выходим из раскалённой лоханки, и мой Стасик вдруг начинает странно себя вести. Он машет руками, картинно дышит полной грудью, обводит округу взором из-под приставленной ко лбу ладони, мне подмигивает.

– А?

– Чего, – а? – переспрашиваю я с некоторой опаской.

– Ну, как же? Природа, Илюшка! Хорошо! А запах? Запах-то, запах какой!

Точно, бля, рехнулся Стасик. Ладно бы не буйно. Возни не оберёшься…

– Запах? – с сомнением говорю я. – А хули запах? Река пахнет рекой, трава – травой… Лепёшки вон коровьи, тоже соответствуют наименованию. Деревней воняет, одним словом.

– Ты не любишь деревню?

– Я горожанин, Станислав Сергеевич, – высокомерно заявляю я. – Потомственный…

И сразу, без перехода, я вспоминаю Тихона. Как он возил меня в лес. Только там озеро было. Наше… Сцепив зубы, я смотрю внутрь себя… Тихо, Логинов, тише… Ушло это, не вернуть ничего. Как смог я рассчитался за Тишку, как, сука, смог…

– Что с тобой, Илья? – не на шутку встревоживается Стасик.

– Задумался, Станислав Сергеевич. Вы знаете, что такое «хокку»? Да, именно стихи, и именно японские. Три строки, семнадцать слогов, пять-семь-пять. Я вот вспомнил, по поводу нашего разговора о деревне, послушайте:

 
Колхоз, ферма ли -
силос, навоз там. Да ну…
Я горожанин!
 

– Ух, ты! – восхищается Стасик. – Здорово… Погоди, Илья, в Японии ведь нет колхозов. Или это перевод такой?

– Это не перевод, это один мой друг сочинил…

– Что ж, у тебя друзья под стать тебе, Илья. Пошли умываться.

Я молча иду вслед за Стасом вниз к реке. Только мы подходим к воде, я сразу же начинаю тревожиться. Что за хуйня такая, – спокойно ведь всё. Во, блядь! И на этот раз не ошибся, Логинов. По бережку, повыше нас, к нам идут трое колхозников. Бухие, – сразу определяю я. Лет по шестнадцать-семнадцать, но хотя и пьяные, всё же достаточно опасные, здоровые лбы. Впрочем, это для Стасика эти пейзане опасны, мне по хую. Это бы даже неплохо, это бы я чуть поразмялся даже. А может мимо проканают? Ни хуя, целенаправленно так, чуть ли даже не подпрыгивая от возбуждения, эти трое прут прямо на нас. Ага, Стасик тоже заметил. А интересно, милай, как ты себя поведёшь?..

– Ты чё, сука, тачку тута свою мыть надумал, пидар гнойный? Воще, сука, охуели городские! Прикинь, Тёплый! – так, ну этот, самый шебутной, совсем безпроблемный будет. Тёплый который, – погоняло, надо думать, – тот жирный, по ногам сработаю. Третий неясный пока…

– Ну! – весьма содержательно отзывается Тёплый.

– Так, ребята, погодите, – это Стас ожил. – Ничего я тут мыть не надумал. Мы с братом просто к реке подъехали. Сейчас же уедем, хорошо?

Вот нихуя себе! Я уже, оказывается, брат… Какая дрына рядышком валяется, – загляденье…

– Бабки, у-у-м-м, – о, а третий-то и не претендент! И как только можно самогонку по такой-то жаре…

– Илюха, живо к машине, заводи, и в деревню, я тут пока… – шепчет мне Стас.

Чего ты тут «пока»? Затопчут, на хер. А какой молодец, однако! Браво, г-н Плотников, примите мои…

– Я те, пидар, пошепчусь! Бабки гони! – неврастеник, блядь, его первого, не удрал бы. А палка действительно, – охуенная.

– Ребята, у меня тридцать рублей только, – внешне Стас остаётся спокоен, но я чувствую, что он на грани…

– М-м-мало… – третий мычит.

– Проверим, сука, Тёплый, к тачке!

Ну, всё. Цели ясны, задачи определены, – за работу, товарищи! Эх, Тишка, Тишка…

И меня уже топит знакомое восхитительное чувство. Кожа на скулах натягивается, губы немеют. Не покалечить бы козлов… да и хуй с ними… А вот Стасика бы не задеть, по быстрому надо, пока он не опомнится, да мне на помощь сунуться не решит, сдуру.

– Всё? – холодно спрашиваю я, а сам перемещаюсь от Стаса несколько боком поближе к уродам, – крестьяне даже в клещи нас не взяли, так рядком и стоят… – Мой… э-э… брат скромничает, господа мои. Бабок у нас не меряно, мы ж коровёнку прикупить приехали, – я сую в карман своих обрезанных чуть ниже колен джинсов руку, нащупываю там «Ладью». – Ребятки, миленькие, вы уж нам подскажите, где бы тута коровёнку бы нам этого самого…

Я медленно достаю руку с зажатой в кулаке «Ладьёй», переношу вес на правую ногу, и – на! Прямой в челюсть, – самое элементарное… Мажу, блядь! По зубам попал, – зубы теперь у него в прошлом. Вырубить-то я выблядка вырубил, но он не отлетает назад, а просто падает на месте.

Ладно, чуть левее. Тёплый, кажется? А позвольте представиться… Габаритный дояр, бля! Внешней стороной левой стопы, ребром подошвы кроссовка, по внутренней части его правой коленной чашечки. Сука! Пизанская башня в динамике! Ловлю его на колено, – как удачно, нос не задел, в лобешник пришёл. Сверху догоняю кулаком с «Ладьёй» по затылку. Сны о рекордных удоях…

Опа! Третий с пьяных шар на Стасика прёт! А я?! А мне сладкого?! Я тоже хочу, дяденьки… Перепрыгнув сразу через два тела, я приземляюсь, группируюсь на опорной левой, чуть доворачиваюсь, – примериваясь, поднимаю правое бедро, резко распрямляю голень. А вот теперь попал! Да как, блядь, удачно, – хрусть там чего-то…

Ну вот, собственно. Жаль, дрына не пригодилась, – впрочем, это же ещё не всё, я же мальчишка, мне же надо порезвиться, или нет?

Я смотрю на Стаса, ну, – с тобой, милай, тоже всё понятно…

– Станислав Сергеевич, – громко говорю я ему, – вы уж там себе как хотите, а я, пожалуй, умываться не буду. Настоятельно рекомендую последовать моему примеру… Стас! Машину заводи, бля, валим на хер! Давай, я щас.

Стасик тут же приходит в себя, часто-часто мне кивает, и, оскальзываясь на склоне, оглядываясь, то на меня, то на отдыхающих пейзан, то на деревню, спешит к нашей лоханке. Так, ну это ладно. Я наклоняюсь над первым, неврастеником этим. Да… Не знаю, как у вас тут, в Ивановке этой вашей ёбаной, с зубным протезированием… Впрочем, это в двадцать первом веке процедура общедоступная, не Средневековье, блядь. Какой спокойный, ровный сон… Я, хихикнув, перекидываю на «Ладье» флажок фиксатора-предохранителя, нажимаю на него, выпрыгивает лезвие. О, Стас лоханку завёл… Вернёмся, однако, к нашему ягнёнку. Так, хороший мой, ляжем на животик, так нам удобней будет…

– Илья, поехали, – Стасик уже снова здесь, шепчет почему-то, на деревню всё оглядывается. – Я завёлся… Чего это ты собрался с ним делать? Господи, нож-то тебе зачем? Ты где его взял?

Я, не обращая на Стаса внимания, подсовываю левую руку под пояс тренировочных адидасов моего ягнёнка, нащупываю там резинку трусов.

– Ничего я с ним не сделаю. Ничего особенного, спокойно, Стас, всё пучком будет, не ссы, просто заебись всё будет…

Говоря это, я поддеваю лезвием «Ладьи» трусы вместе с трениками, и режу их вместе вниз. Так. До колена сойдёт.

– Зачем, Илья?

– Пошли, пошли… Зачем? Надо же ему будет чем-нибудь заняться минут через пять-десять, когда очухается… Извините, Станислав Сергеевич, но сейчас за руль сяду я. Это не обсуждается.

Стас некоторое время смотрит на меня, – я сдвигаю брови, поджимаю губы, – потом он мне кивает, и молча лезет на пассажирское сиденье. Произошло следующее: в нашем микросоциуме распределились иерархические роли. Во всяком случае, на время военных действий… И Стас принял это правильно, по-мужски он это принял, я бы даже сказал. Умничка. Тебя бы Стасик, да в хорошие руки, – цены б тебе не было, милай…

– От места, где произошла наша историческая встреча, до трассы километра три будет, так?

– Наверное… Да, около того.

– Выедем на трассу, пересядете…

Молчим. А ведь хочется, ох, как хочется сейчас Стасику поговорить! Но молчит, – да, всё-таки, и правда, умничка… Настроение у меня, – лучше некуда! Что ж, поговорим…

– Вы не беспокойтесь, Станислав Сергеевич, я аккуратно вожу, доедем в лучшем виде.

– А я, Илья, и не беспокоюсь. Я, почему-то, даже не сомневаюсь, что ты очень хорошо водишь…

– Ну а что же вы тогда такой напряжённый?

– Я? Вовсе нет!

Я смотрю на Стаса, подняв бровь.

– Ну… В общем, ты прав, есть немного. Вот здесь поворот… Да. Ты прав, – но это не из-за машины…

– А из-за чего тогда? – я решаю, что мне надо сильно удивиться.

– Вот это здорово! – прорвало, наконец-то… – Здорово! Как это из-за чего?! Ты даёшь, Илья! Я даже и предположить не мог. Думал ты просто хам мелкий, симпатичный такой юный хам, а ты… Слушай, а ты бы и меня бы мог так же, как этих вот там? Я бы и не пикнул, поди…

– Да вас же за что? – надо растерянности добавить, Логинов. – Не понимаю… Это уж, скорее, вы должны были мне всыпать хорошенько. Согласен, хамил. Больше не буду.

– Тебе, похоже, всыплешь, как же! Слушай, Илюшка, а здорово-то как у тебя это всё получилось! Раз, два, три, и готово. И ведь, главное дело, не ожидал я ни шиша! Здорово. Ты, наверное, чем-нибудь таким занимаешься? Какие-нибудь там боевые единоборства?

– Ни хуя себе! – совсем искренне возмущаюсь я. – Какое ж это в пизду единоборство? Вы считать, что ли, не умеете? Их трое, плюс я, – ну? Сколько будет?

Мы со Стасиком смеёмся, – я от души, беззаботно, а Стас всё ещё несколько напряжённо.

– Илья, а ты не боишься… ох, прости, пожалуйста! Ну, не опасаешься, что тебя, нас то есть, – конечно, нас! – ну, что нас искать там как-нибудь будут? Ну, эти вот…

Пиздец! Тихон, надеюсь, ты всё это слышишь и видишь, если ты ещё не переродился…

– Нет, Станислав Сергеевич. Не будут. Ни они, ни остальные сеятели не будут нас искать, – меня то уж в любом случае. Объясняю. Неужели вы думаете, что эти три наших героя расскажут, что их отметелил какой-то там малолетка? Да ещё так… Мысли такой даже не допускаю. Последующие события представляются мне в таком виде: – наши дояры, очухавшись, рассказывают своим сродственным и остальным дружественным поселянам, что был, в натуре типа бой. Их, – нас, – было тридцать… Всё, трасса, щас поток пропустим… Итак, нас было тридцать, и был бой, и мы бежали. Роняя кастеты. Только кастетами можно ведь объяснить статистику и характер понесённых нашими механизаторами потерь. Зубы у первого быку под хвост, а третьему, кажись, челюсть я того… Да и за колено у второго я опасаюсь. И с каждым повторением эта поучительная история будет у них обрастать всё новыми, всё более красочными подробностями. А потом, постепенно, эти трое и сами начнут верить во всю эту сочиненную ими хуйню… Вот, к обочине прижмёмся и можно меняться местами…

Стас смотрит на меня во все глаза, даже рот приоткрыл. Знакомое что-то… Блядь, да ведь так я сам на Тихона смотрел по первости! Да, потом я на него смотрел совсем по-другому, потом я от него вообще взгляд оторвать не мог…

– Пересаживаемся, Станислав Сергеевич, – мягко говорю я Стасику. – Дальше уже вы…

Мы меняемся местами, Стасик мой весь из себя задумчивый такой. Но уже не напряжён, отошёл. Но ехать, почему-то, не торопится. Так, милай, что ещё?..

– Что, Станислав Сергеевич?

– Илья, ты ко мне обращайся на «ты». Пожалуйста. Я ведь старше тебя всего-то на одиннадцать лет, мне двадцать пять. На берегу же ты мне «ты» говорил? Ну и вот…

Я изображаю глубокое раздумье. Ну, всякую там интеллигентскую хуйню, – ну, что не удобно там, не принято мол, – это мне нести щас не в тему…

– Ладно, – решаю я. – Поехали, Стас, трогай. Слышь, а можно тогда я тебя Стасиком звать буду?

– Вот уж Стасиком не надо, сделай одолжение!

– Нет? А чо? Ладно, ладно, – не хочешь, не буду, хуй с тобой… Ой-ёй-ёй! Вырвалось, блядь, ой, сука, ой, не буду больше, Стас! И ни хуя смешного, между прочим. Мог бы, между прочим, и потерпеть, до Магнитки совсем ничего осталось, как я понимаю…

Я тут же, – кстати! – лезу, изогнувшись, на заднее сиденье, достаю оттуда свой рюкзак. Стасик, улыбаясь, бросает на меня короткие взгляды. Это не возбраняется. Так, где тут у меня… Вот. Я достаю свой телефон. Проверим… Ага, сеть поймал! Билайн, – роуминг по всему миру. Звонить вот только некому больше…

– Ух, ты! Это с цифровой камерой, да? А как он работает?

– Ты на дорогу-то смотри, Шумахер на хер! Это ж Камаз, бля!

Ну, всё, – надулся… И кто тут из нас мальчишка, спрашивается? Нахохлился, – блядь, до чего на Лешку Петлякова похож, из детдома…

– Вот будешь так педали дёргать, – недолго твоя лоханка протянет. Да смотри ж ты на дорогу! Вот скажи мне, – почему у тебя зажигание не выставлено?.. От верблюда! Тоже мне, тайна мироздания… Так надо учится! Не умеет он. Не умеешь, обратись к тому, кто умеет… А причём здесь я? Я, Стас, попутчик, – сел, вышел, аригато, сайонара… Да, именно так, представь себе. Сфоткаю щас вот тебя на память, разве что…

Я быстро делаю пару снимков, Стас бросает на меня взгляд, я ловлю и этот кадр. Опять молчим. Блядь, напряжение какое-то возникло. Ну а что, – что я не прав, что ли? Прав… Никто он мне, и я ему никто. Ну, нравится он мне, – признаюсь, наконец, я себе, – ну и хули с того? Мало ли кто мне нравился за четырнадцать-то лет… Тихона нет, и плевать теперь мне на «нравится»…

– Возле какой-нибудь остановки высади меня, – сердито говорю я, потом сбавляю тон. – Такси у вас в Магнитогорске этом вашем есть?

Стас аж подпрыгивает.

– Так ты не местный? Так чего ж ты по степи один шляешься? А, ну да… Ты не из пугливых, ясно, это я понял, и за себя постоять можешь. Очень даже можешь. Ну, хорошо, но ведь в Магнитке ты же, Илья всё равно, куда-то направляешься, к кому-то? Зачем же такси, я же сказал, – довезу. Адрес говори.

И я теряюсь по-настоящему. Я же хотел по дороге всё обдумать, да тут вот Стас попался, не до того стало… Бандероль придёт дня через три, контейнер позже, ясен перец. Значит, нужна база… Квартира, – съёмная, разумеется. Блядь, я ж маленький… Я задумчиво смотрю на Стасика. Нет. Он мне симпатичен, значит не подходит, по-всякому ведь может обернуться, проколов быть не должно… И ведь как дядь Боре звонить неохота…

– Так что, Илья? Куда ехать-то?

– Ехать-то? А ехать-то до городу… ЭТО город? Мда… «Цемзавод»… – читаю я указатель на обочине. – Ах, окраина! А на этой окраине газетный ларёк может нам попасться?.. А кто знает? Ладно, Стас, погоди, я думаю… Собственно, думай, не думай, а мне нужна газета с объявлениями. Сдаётся, снимается, типа… Не кто, а что! Квартира, понял?.. Ой, да отъебись ты! Затем, что за надом! Так, всё, пиздец! А ну, тормози! Тормози, сказал, ну…

Я выскакиваю из лоханки, забрасываю за плечи рюкзак, открываю заднюю дверь, вытаскиваю кейс. Стас тоже вылез из машины, стоит и поверх крыши растерянно смотрит на меня своими тёмно-синими глазищами. Вот же…

– Ну, что уставился?! Всё, Стасик! Сайонара… Вам на лево, нам на право!

– Ну и мотай! Мотай, давай, отсюда! Эх, ты… Катись…

Стас залазит в свою лоханку, она тут же глохнет, он начинает дёргать стартер… Теперь я стою и растерянно смотрю в никуда. Как тогда Тишка мне сказал?.. «Не плюй, Ложка, в протянутую ладонь, если она протянута от сердца. В сердце ведь душа, Ложка, а в душу плевать нельзя». А я смотрел ему в глаза, следил за его губами, и вспоминал, как хорошо нам было ночью, и запоминал его слова, и думал, как мы любим друг друга… Всё! ВСЁ!!! НЕ МОГУ!!!