Текст книги "Юность уходит в бой"

Автор книги: Илья Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Вскоре я узнал, что из первого полка на задание в тыл противника ушел отряд старшего лейтенанта Бажанова. Да и в нашем полку продолжались сборы. Прудников и Шестаков комплектовали свои отряды.

Стало похоже, что и мне пора собираться вместе с ними. Меня вызвали в штаб бригады. Кроме наших командиров там оказались и незнакомые люди. Беседа длилась недолго. Спросили о настроении, о самочувствии. Я ответил, что врачу жаловаться на здоровье смешно, а настроение – как у всех: готов к любому заданию. И поспешно добавил:

– Имею разряд по лыжам.

– Вот и отлично, – сказал полковник Орлов. – Пока вы свободны.

Я вышел, чувствуя, как хорошо застучало сердце.

Стехова и Шперова в штабе не оказалось. Они выехали на фронт с ротами Лазнюка и Горбачева.

У нас стало заметно тише. Полк отдавал солдат: у птенцов выросли крылья.

Через несколько дней меня вызвали в штаб.

– Вам надо срочно выехать в расположение наших отрядов, – сказал озабоченный майор Иванов. – Ранен военком бригады Максимов. Комбриг приказал доставить его в Москву, если возможно, или в ближайший госпиталь. Смотря по обстановке. Встретите там Стехова или Шперова – решите с ними.

С тяжелым чувством ехал я к фронту, в район Сухиничей, где находились наши отряды. Они почему-то не перешли через линию фронта. Мысль о военкоме не выходила из головы. [118]

Алексей Алексеевич Максимов, как и военком Стехов, был для нас идеалом, воплощением наших представлений о комиссарах времен гражданской войны, о солдатах Дзержинского. Он всегда отличался бодростью и энергией. Просто не верилось, что тот, от кого в трудную минуту каждый мог получить помощь, теперь сам нуждался в ней.

Близ Калуги повстречалась крытая грузовая автомашина. Коренастый военфельдшер в нагольном полушубке выскочил из кабины и, чуть заикаясь, доложил:

– Военком бригады скончался после операции. Оба тела мне приказано доставить в Москву.

– Оба? Чье же еще?!

– Полковника Третьякова.

Еще один тяжелый удар! Заместитель командира бригады Иван Максимович Третьяков тоже был одним из наших любимцев. Я знал, что он выехал вместе с Максимовым в район Сухиничей, где сражалась 10-я армия генерала Голикова. Они должны были встретить выходивший из вражеского тыла отряд Медведева и договориться со штабом армии о переброске новых подразделений лыжников через линию фронта.

Военфельдшер Евгений Мельников был очень взволнован. Большую часть пути до Москвы он молчал и как-то неохотно, односложно отвечал на мои вопросы.

– Сухиничи блокированы частями десятой армии, – рассказывал, заикаясь, военфельдшер. – А немцы, кажется, готовят прорыв или контрудар. Немецкие самолеты как ошалели: за каждой машиной и даже за одним человеком гоняются!

– А где отряды сейчас?

– Отряд капитана Васина – значит, наш – в селе Попково, западнее Сухиничей, почти в тылу у немцев. Нам приказали любой ценой удержать село.

Лишь когда мы подъезжали к Москве, Мельников наконец рассказал о гибели Максимова и Третьякова. Их сразили на железнодорожном переезде пулеметные очереди «мессершмиттов».

Отряд капитана Медведева после четырех месяцев действий в тылу врага вышел к нашим войскам в районе Людинова. В Москву он вернулся в тот день, когда мы хоронили заместителя командира бригады и военкома.

В лазарет бригады привезли раненого медведевца. Мы с Георгием Знаменским немедленно положили его на операционный [119] стол. Боец был возбужден и держался героем. Говорил с белорусским акцентом:

– Долго тут меня будут держать?

– Как только вылечитесь, – отпустим, – ответил Знаменский.

– Лечите быстрее. Мне недосуг прохлаждаться. Я слышал, Лопатин комплектует отряд. В Крупский район Белоруссии пойдет. А это как раз моя родина! Мне непременно надо поспеть к Лопатину!

Всматриваясь в обветренное лицо раненого, я узнал его. Это был Петр Гаврилович Борисов. Раньше он работал проводником курьерского поезда, ездил по стране от ее восточной границы до западной. Война застала его в рейсе с востока. Из Москвы поезд в Минск уже не отправили. Вся бригада, в которой состоял Борисов с бригадиром Лопатиным, пошла к военному коменданту с просьбой отправить ее на фронт. И вот тогда в одном из наших подразделений появилась группа людей в железнодорожной форме.

В августе 1941 года Медведев, уходивший за линию фронта, взял Лопатина и Борисова в свой отряд. Теперь товарищи принесли Петра Гавриловича на своих плечах. На его теле было множество ран.

Я не предполагал, что мне трижды еще придется оперировать этого отважного человека. Но тогда уже не будет ни операционного стола, ни лампы и почти не будет хирургических инструментов...

Возле операционной встретили еще партизана. Накинув на плечи халат, он ожидал исхода операции.

– Лейтенант Оборотов, – представился он. – Как наш товарищ?

– Держится молодцом, – ответил я. – С таким настроением он быстро подлечится.

Мы вместе пошли в клуб на встречу медведевцев с однополчанами. И как это нередко бывает, Михаил Оборотов разоткровенничался о своей жизни.

...Восемьдесят лейтенантов, окончивших Ташкентское пехотное военное училище, 14 июня поехали в Вильнюс. В Туле узнали, что началась война. Поезд застрял в Смолевичах. Кое-как добрались до Борисова. Военный комендант не мог связаться с центром и направил лейтенантов в лес, за Березину. Там формировался полк майора Георгошвили. Оборотов получил взвод. [120]

Спустя день начались бои. Полк дрался упорно. Потом был окружен. Из окружения выходили группами. В одной из деревень лейтенанта схватили немцы.

Михаил сбежал из колонны военнопленных и, блуждая по лесу, встретил капитана Медведева.

– Вот и все, – закончил Оборотов. Потом добавил: – У Медведева был пулеметчиком. Брали Хотимск и Жиздру. Ну и все остальное...

Рассказ звучал буднично. Но я помню, каково было наше ликование, когда в одной из сводок Совинформбюро мы прочли, что партизаны отряда М. заняли город Жиздру!

Войдя в клуб, я не сразу узнал Дмитрия Николаевича Медведева. Он не походил на того капитана, какого я видел в августе прошлого года. Тогда Медведев, беседуя с нами и весело улыбаясь, спрашивал: «Белорусы есть среди вас?»

Теперь он стоял на трибуне, высокий и худощавый, рассказывал о делах отряда. В президиуме сидели военком Кулаков и Николай Королев, боксер, чемпион страны, а теперь партизан с пышной светлорусой бородой. Собравшихся интересовали действия наших людей в тылу врага. О них Дмитрий Николаевич рассказывал много. Да и партизаны охотно делились опытом. Это была полезная учеба для тех, кто готовился перейти линию фронта со специальным заданием.

В конце встречи командир бригады полковник Орлов сообщил о награждении двадцати девяти бойцов и командиров отряда Медведева.

* * *

Поздно ночью меня вызвали в штаб бригады. Садясь в машину, увидел в ней Шестакова и Пегова и сразу догадался в чем дело.

В штабе бригады задержались недолго. Поехали в Наркомат к генералу, которому подчинялось наше соединение.

В приемной уже сидели знакомые медведевцы – Ерофеев, Садовников и Егорычев. Они отдохнули и были более сдержанны, чем тогда, в столовой, во время ночного ужина. Даже Садовников притих. Рядом с ними сидел еще один человек с гладко выбритым интеллигентным лицом, со светлыми и внимательными глазами. Но его одежда и [121] обувь – заношенная ватная телогрейка и большие разбитые валенки – показались мне странными, особенно на фоне дивана и ковровой дорожки, протянувшейся к кабинету. Мы молча рассматривали друг друга. «Может быть, тоже вернулся из тыла», – подумал я. Потом не выдержал и спросил.

– Из тыла, – как-то многозначительно ответил он и невесело усмехнулся.

Это удержало меня от других вопросов.

К генералу приглашали по одному. Позвали и незнакомца. Я узнал, что это – Василий Васильевич Рыкин.

Меня вызвали последним. В кабинете кроме командования бригады и полков был представитель ЦК партии.

Генерал встал из-за стола и, улыбаясь, пошел навстречу. Этого генерала я запомнил с того дня, когда меня и Веру ему представила подполковник Зоя Ивановна Рыбкина. Собственно, его решение и определило нашу судьбу. Генерал часто навещал нашу бригаду, присутствовал на партконференции. Держался он просто, многие его называли даже по имени и отчеству... Он пожал мне руку и сказал:

– Поздравляю с правительственной наградой – орденом Красной Звезды! Как вы себя чувствуете?

Я отчеканил:

– Чувствую себя хорошо. Сам врач.

Сидевшие за столом поощрительно улыбнулись, а генерал окинул меня веселым и откровенным изучающим взглядом.

– Вид у вас действительно боевой! Вы готовы к заданию?

Вопрос показался мне почему-то обидным.

– Я – доброволец. Больше ничего не могу прибавить.

Ответив так, я обозлился сам на себя. А генерал продолжал:

– Другого ответа мы не ожидали. Из врачей вас первого направляем в тыл врага. Помимо работы в своем отряде будете помогать в организации медицинской помощи партизанам и населению. Намерены рекомендовать вас парторгом и назначить заместителем военкома.

– Разрешите вопрос: когда отправляться?

Генерал опять улыбнулся, но тут же снова стал строгим. Покосился на карту, висевшую на стене. [122]

– Сегодня утром. Подробности узнаете у вашего командира товарища Шестакова. Вашим медицинским помощником назначен военфельдшер Мельников. У вас есть еще вопросы?

– Разрешите идти?

Павел Анатольевич подошел почти вплотную и заговорил как-то просто, по-отечески:

– Я думаю, вам следовало бы спросить, надолго ли вы отправляетесь.

– Это не имеет значения, – уже без прежней натянутости ответил я. – Думаю, на столько, на сколько надо.

– Правильно думаете. Но все-таки у вас могут быть вопросы или просьба перед тем, как отправиться на такое серьезное задание.

Только после этих слов я вдруг по-настоящему понял действительный характер задания, его опасность и то, что имеет в виду генерал... Ответил волнуясь:

– Прошу в случае моей... задержки в тылу позаботиться о дочери. Она в детском доме. Я отослал денежный аттестат: половину матери, половину в детдом.

– Хорошо. Оставьте адрес детского дома. Девочку возьмем под свою опеку. Адрес матери тоже оставьте. Но почему вы ничего не говорите о вашей жене? У вас же есть жена!

Я окончательно стушевался.

– Есть конечно. Вступали в бригаду вместе. Потом ее направили куда-то, и я не знаю, где она теперь.

Генерал кивнул и посмотрел на командира бригады. Полковник Орлов доложил:

– Давыдова в радиошколе. В Уфе.

– Ну вот! – генерал развел руками. – Школа через день или два вернется в Москву. Жаль, что повидаться не сможете. Поговорите хотя бы по телефону. Товарищ Орлов, помогите связаться.

– Есть!

Генерал протянул мне руку:

– Желаю успехов и благополучного возвращения. Надеюсь, доверие оправдаете. Не забудьте, что вашему отряду дано наименование «Славный».

Я вышел вслед за командиром бригады в смежную комнату. Он долго и настойчиво вызывал то «Вымпел», то «Ландыш», потом передал мне телефонную трубку:

– Сейчас позовут. Говорите. [123]

В трубке сквозь треск и шорохи едва слышался чей-то голос. А я кричал:

– Ты это, Вера? Ты? Это я! Ты слышишь меня?

Но мы не слышали друг друга. Шестаков открыл дверь.

– Ну как, наговорился? Едем! Надо собираться.

Мы поехали в полк. В машине кроме меня, Шестакова и Пегова, теперь уже военкома, находились трое медведевцев, начальник штаба будущего отряда старший лейтенант Иван Семенович Медведченко и Василий Васильевич Рыкин – наш начальник разведки.

Москва еще спала. На рассвете сон у людей особенно крепкий. К тому же им не надо укладывать вещевые мешки и вспоминать, нет ли еще каких-то нерешенных вопросов.

* * *

Вестибюль возле медчасти был заставлен лыжами, оружием, вещевыми мешками. Там же грудой лежали новые валенки и пропахшие нафталином армейские полушубки.

Военфельдшер Евгений Мельников, студент-медик и спортсмен-пловец, оказался веселым и расторопным человеком. Он хлопотал возле медицинских упаковок. Медицинского груза набралось порядочно.

– Может, оставим часть, товарищ начальник? – спросил Евгений.

Я кивнул в знак согласия. И без наших упаковок солдатам предстояло поднять на свои плечи большие тяжести. Тут были и взрывчатка, и запасные батареи для рации, и боеприпасы, и семидневный запас продуктов. Генерал обещал сбросить отряду груз, как только мы подготовим базу в тылу противника.

Нас провожали однополчане. Они знали, что и сами рано или поздно пойдут за линию фронта выполнять специальное задание.

С нами отправлялась и Мария Петрушина. Для всех это было неожиданностью. В кабинете генерала о ней не было разговора. Она находилась в отряде Горбачева, который ушел раньше, но в дороге повредила ногу. Лечилась в полковом лазарете и побывала у генерала после того, как мы от него уехали: настояла послать ее вместе с нами. [124]

Девушки одобрили ее настойчивость. Конечно, сказали они, никто не имеет права запретить сражаться за Родину. Они все уже подготовили себя к этому. А маленькая аккуратная Зоя Первушина даже примерила чей-то большой вещевой мешок. Потом предложила:

– Давайте на прощание присядем!

Вошел секретарь партбюро полка Василий Сергеевич Пегов. Он был уже в полном снаряжении и не скрывал радости, что назначен военкомом отряда. Пришел Шестаков. В вестибюле собиралось все больше красноармейцев и командиров. Появились Зевелев, Никольский, Утевский. Вслед за ними Прудников. Я услышал негромкий голос комбата:

– Значит, отправляешься? А я думал, со мной пойдешь: я тоже готовлюсь с отрядом.

– Может быть, встретимся там, – ответил я.

Оглядев собравшихся, увидел Зину Чернышеву и вспомнил, что не успел написать ей рекомендацию в партию. Подошел к ней. Девушка стала очень серьезной. Сказала искренне:

– Вы знаете, я подумала... Но ведь я еще ничего не сделала! А за доверие – большое спасибо!

Девушки и бойцы уже пели. Запевала Зоя Первушина. Чудесная, добрая Зайка! Она смотрела на нас искрящимися от восторга глазами, считая героем едва ли не каждого отъезжающего.

Опережая события, скажу, что Зоя Сергеевна Первушина сама оказалась истинной героиней. Находясь в тылу врага с одним из отрядов, она до последнего патрона прикрывала раненых товарищей и была схвачена гитлеровцами. На допросах она, несмотря на пытки гестаповцев, не проронила ни слова. До нас дошли сведения, что Зоя зверски замучена фашистскими палачами. Ряд газет, в том числе и «Комсомольская правда», поместили ее фотографию, посвятили ей статьи, а в родном городе Иванове установили бюст маленькой героини... Однако судьба оказалась милостивой к юной патриотке: благодаря чистой случайности Зоя осталась живой. Потом она отважно сражалась в одном из партизанских отрядов. Много, очень много испытаний выпало на долю нашей звонкоголосой и милой Зайки... Но у меня еще будет возможность рассказать о ней. [125]

С семнадцатью парашютистами в районе Запорожья героически погибнет большеглазая Аня Соболева. Она пришла к нам вместе с Павлюченковой из Научно-исследовательского института авиатоплива. Там она увлекалась парашютным спортом, а до этого училась в медицинском техникуме. Это и помогло молодой патриотке попасть в бригаду. И уже здесь она приобрела еще одну очень нужную специальность – стала радисткой.

Исключительную отвагу и смелость проявит в тылу врага нежная и женственная Людмила Потанина, вдохновенный, всеми обожаемый комсорг. В бригаду Мила пришла со второго курса Московского текстильного института. Несмотря на юный возраст и хрупкое телосложение, девушка в институте стала спортсменкой-парашютисткой, окончила вечернюю школу медицинских сестер.

Все наши девушки прекрасно проявили себя в дни боев под Москвой. Но в тыл врага мы уходили одними из первых и потому на каждого из нас они смотрели с таким же восторгом, как Зайка.

В вестибюль вошел новый военком бригады Арчил Семенович Майсурадзе. Его сопровождали Шаров и только что вернувшийся из-под Сухиничей Стехов. Полчаса назад у Стехова побывали Шестаков, Пегов и я, отдали ему свои партбилеты. Сергей Трофимович не говорил громких слов напутствия, а только крепко пожал руки. Захлопнув дверцу сейфа, сказал:

– Расписок не выдаю. Вам все равно негде будет их хранить.

За завтраком в столовой командир полка майор Иванов пожелал нам успехов...

Наконец распрощались. Часовой распахнул ворота. Машины двинулись по улице Горького к Замоскворечью. До Калужской заставы нас провожали командир бригады Орлов, военком Майсурадзе, командир полка Иванов и военком Стехов.

До свидания, родная Москва! До свидания, полк! До свидания, друзья!

* * *

Поздней ночью мы приехали в Козельск и вошли в один из домов. Там еще не спали. На полу, на печи, на скамьях задвигались, поднимаясь, люди. Шестаков пробрался к столу, набил трубку и прикурил от светильника, [126] устроенного из снарядной гильзы. На нас поглядывали с нескрываемым любопытством.

Немногословный от природы, Шестаков долго молчал и наконец, потрясая кисетом, спросил:

– Что же, паря, никто не закурит?

Невоенное обращение и сибирское слово «паря» вызвали оживление. Люди заулыбались, напряженность растаяла. Из затемненного угла послышалось:

– Вагон у нас некурящий: одни спортсмены.

Это были бойцы из отряда капитана Васина.

Пока мы рассматривали друг друга, кто-то скомандовал:

– Шатов! Смени на посту Милка!

Поднялся коренастый боец, тщательно застегнул полушубок, осмотрел винтовку, проверил штык. Потоптавшись возле порога, приложил к ушанке ладонь:

– Разрешите идти?

– Тоже спортсмен? – спросил Шестаков.

– Так точно. Штангист Николай Шатов.

Незримый комментатор в углу добавил:

– Заслуженный мастер спорта. Король мировых рекордов.

– Гляди ты! – добродушно усмехнулся Шестаков.

Бойцы весело засмеялись. В этот момент широко распахнулась дверь и на пороге выросла фигура в маскировочном костюме. Редко приходится видеть такого крупного человека. Это впечатление усиливал маскировочный капюшон.

Пришедший, угадав в Шестакове нового командира, доложил:

– Александр Долгушин. Снайпер.

И опять из угла донесся голос:

– Восьмикратный чемпион СССР на одиночном скифе. Заслуженный мастер спорта.

– Ну и ну, – покачал головой Шестаков и вдруг решил: – Вот что, отдыхать! Утром будем знакомиться.

Утром в штабную избу один за другим входили бойцы. Это был своеобразный парад атлетов. С некоторыми из них я встречался и раньше или знал их фамилии из газет. Бегун из спортивного общества «Медик» Григорий Ермолаев. Стайер, щуплый на вид, но жилистый – заслуженный мастер спорта Моисей Иванькович. Они вместе с братьями Знаменскими выступали на кроссах в Париже. [127] Дискоболы – чемпионы СССР Леонид Митропольский, высокий, с густой шапкой вьющихся волос, и под стать ему – смуглый даргинец Али Исаев. Маленький крепыш, гимнаст и цирковой акробат Михаил Семенов. Затем пловец, чемпион Москвы Кондратий Мадей... Этого я сразу узнал по голосу: ночной «комментатор», острослов и выдумщик.

Эти люди, всего несколько дней назад вышедшие из тяжелых боев, просили командира и военкома зачислить их в новый отряд. Начальник штаба Медведченко, заменивший Васина в последнем бою, каждому из них давал хорошую боевую характеристику.

Мне хотелось увидеть военфельдшера Рождественского. Из Москвы я снаряжал его в отряд капитана Васина. Но начальник штаба сказал:

– Рождественский погиб. В последний раз его видели, когда отбивали пятую или шестую атаку.

И еще одну группу своих бойцов представил командиру начальник штаба. В основном это были работники милиции – лейтенант Григорий Головин, Митрофан Диваков, Михаил Егоров, Иван Блащук, Михаил Плетнев... Они тоже были как на подбор и по внешнему виду мало в чем уступали спортсменам.

Мы с Мельниковым и Петрушиной приступили к медицинскому осмотру бойцов. Это было необходимо только для формальности. Атлеты снисходительно улыбались. А вечером, чтобы ближе познакомиться с новыми людьми, Шестаков, как это он умел хорошо делать, завязал с ними непринужденную беседу.

* * *

Незадолго до нашего приезда отряды, находившиеся сейчас в Козельске, понесли большие потери. За линию фронта они не успели перейти, а выполняли боевую задачу в полосе 10-й армии. Бойцы рассказали нам о последней тяжелой схватке с противником, которая произошла 23 января 1942 года.

Отряд Васина, насчитывавший семьдесят семь человек, с группой шоферов из 328-й дивизии оборонял Попково. 22 января после гибели полковника Третьякова и военкома Максимова бойцы внезапно атаковали Масловку и захватили «языка». От него узнали, что гитлеровцы готовятся к наступлению. [128]

В тот же день начала активно действовать вражеская авиация. Особенно сильной бомбардировке подверглось Меховое, где располагался штаб 10-й армии. Интенсивный огонь вела и артиллерия противника. Словом, все подтверждало правильность показаний «языка». Поэтому Васин, отправив пленного в штаб, подготовил отряд к отражению вражеских атак. Сам он со взводом и двумя отделениями занял оборону в центре села, а для прикрытия фланга со стороны Брыни поставил два отделения во главе с лейтенантом, известным борцом Григорием Пыльновым. Два взвода и группа шоферов под командованием военкома отряда Утяшева расположились севернее.

Утром 23 января гитлеровцы перешли в наступление. Наши бойцы оборонялись стойко. В самом начале боя Митропольский и Магер подбили гранатами два танка. Метко разило вражескую пехоту отделение Зайпольда.

Однако фашисты, не считаясь с потерями, продолжали нажимать. Их атаки следовали одна за другой.

Во время одной из контратак погиб военком отряда Утяшев. Его заменил парторг Валентин Фролов.

Бойцы стояли насмерть и подбили еще один танк. Но обороняющихся становилось все меньше.

Одному из вражеских танков удалось прорваться в центр села. Ведя огонь на ходу, он устремился к дому, за которым укрывались Васин и Исаев. Разрывом снаряда Васин был убит. Али Исаев, пропустив танк, метнул в него две противотанковые гранаты. Машина окуталась клубами черного дыма.

Два отделения Пыльнова, пытаясь помочь товарищам, ударили по фашистам с фланга. Тогда против них развернулась целая рота вражеской пехоты, поддерживаемая уцелевшим танком. Бойцы залегли, подпустили гитлеровцев на близкое расстояние и стали забрасывать их гранатами. Танк с перебитой гусеницей остановился. Тогда Пыльнов повел своих ребят в рукопашную схватку. Но тут же упал, сраженный пулей. Вслед за ним погибли Гайнанов и Власов.

После смерти Васина и Утяшева боем руководил начальник штаба отряда старший лейтенант Медведченко. Бойцы продолжали мужественно обороняться и отошли только по приказу командира 328-й дивизии полковника Еремина, которому оперативно подчинялся отряд...

С болью в сердце выслушали мы рассказ товарищей. [129]

Наступившую тишину нарушало лишь потрескивание лучины.

– Выходит, паря, пять танков подбили, – сказал Шестаков.

– Точно, – ответил Медведченко, – пять. А убитых гитлеровцев не подсчитывали: не до того было. Но примерно около полутораста человек. Они, черти, пьяные были, лезли в полный рост. Бой длился семь часов.

Я прикинул в уме: на каждого нашего бойца приходилось пятнадцать гитлеровцев, а на каждых пятнадцать лыжников – вражеский танк. И все-таки дальше Попково противник в этот день не продвинулся.

– Молодцы, – похвалил Шестаков. – Ну а в тыл врага идти не раздумали?

– Таких не водится, – за всех ответил Фролов.

На рассвете все разошлись спать. В штабной избе остались Шестаков, военком Пегов и начальник разведки. Склонившись над картой, они тихо обсуждали различные варианты перехода линии фронта.

Шестакову, как и всем нам, понравились люди васинского отряда.

– С такими орлами, – сказал он, – можно смело идти на любое задание.

Вошел начальник штаба и сообщил, что прибыли два горбачевца. Командира обрадовало это известие: о судьбе роты Горбачева мы пока ничего не знали.

Прибывшие выглядели неважно. Сержант Сергей Константинов, с потемневшим худым лицом, пытался еще бодриться. А низкорослый боец Мартынов смотрел невесело, лицо опухло. Обоих колотил озноб, хотя в избе было жарко.

Я налил им по маленькой чашечке спирту, а Петрушина подала сало и консервы. Подкрепившись, они почувствовали себя бодрее и рассказали о последнем бое.

– Много людей потеряли, – начал сержант. – Вместе с Горбачевым погибло четырнадцать. А военком Николаенко попал фашистам в лапы.

Константинов и Мартынов рассказали, что рота, которая теперь называлась отрядом, вышла из Гульцева в ночь на 23 января. Командир 328-й дивизии поставил Горбачеву боевую задачу блокировать Чваново и Сорочку, не пускать противника на большак, ведущий к Сухиничам. Горбачев послал к Сорочке два отделения под [130] командованием лейтенанта Кривцова, а с остальными бойцами направился к Чванову.

Разведчики выяснили, что немцев в Чванове не больше роты. Однако из Брыни к ним идет подкрепление: около шестидесяти подвод по пяти-шести гитлеровцев на каждой. Командир отряда решил обойти село и атаковать санную колонну на марше. Но она оказалась очень растянутой и не вся попала под обстрел. Бой затянулся.

Под утро и без того сильный противник, получив подкрепление, начал обходить лыжников с флангов. Положение создалось тяжелое. Военфельдшер Александра Ценина едва успевала перевязывать раненых.

Горбачев подал сигнал отходить, а сам с пятнадцатью бойцами остался прикрывать отход главных сил. Там он и погиб.

Николаенко и несколько бойцов отстреливались из автоматов на другом фланге. Под покровом темноты группа немцев подкралась к военкому сзади и захватила его в плен.

– Мало кому удалось уйти, – сказал в заключение сержант.

Тяжело было слушать его рассказ. Стало нестерпимо жалко Карпа Ивановича Николаенко, Никиту Семеновича Горбачева и остальных товарищей. Помню, когда мы еще находились в Москве, капитан Горбачев не раз мечтательно говорил:

– Эх, послали бы меня партизанить на Брянщину, например в наш Жуковский район...

В отряде Горбачева находился и Драганов. Я давно не получал от него вестей и беспокоился.

– А что с Асеном? – спросил я.

– Знаю, что его ранило, – ответил Мартынов, – а где он сейчас – не знаю! Поищите в госпитале.

Мне разрешили съездить в госпиталь. Не дожидаясь утра, я выехал. Наших раненых еще не успели эвакуировать, и я застал там Чихладзе, Драганова, Круглякова, Гудзенко, старшину Пяткова и многих других товарищей. Борец-тяжеловес Чихладзе, поддерживая здоровой рукой забинтованное предплечье, как всегда, запальчиво заговорил:

– Понимаете, доктор, кровь из меня, как из кабана текла. Спасибо фельдшеру – не растерялся... Не думал, [131] что в одном человеке столько крови! А сколько же крови пролил отряд? За Родину. Понимаете?

– Где фельдшер? – спросил я.

Лицо Чихладзе потемнело.

– Фельдшер Алеша Молчанов погиб... Геройски погиб.

Асен Драганов несказанно обрадовался встрече со мной. Поговорили о родных и знакомых. С гордостью он рассказывал, как сражались товарищи.

– Вы все герои, – сказал я, прощаясь. – Но как же сплоховал ваш военком?! Теперь фашисты, наверное, мучают его.

– Он с нами, – воскликнул Асен. – Лежит в соседней палате. Обморозил руки и ноги. Вот кто настоящий герой! Когда его вели в Брынь, он вырвал у конвоира автомат, дал по фашистам очередь и убежал. Потом долго блуждал в лесу, обморозился: немцы сняли с него полушубок и валенки... Состояние у него тяжелое... Хотели зайти к нему, но врачи нас выпроводили.

Семен Гудзенко страдал терпеливо и мужественно. Он сказал мне:

– Одно прошу: не старайтесь меня ободрить, от этого только хуже. Знаю, что ранения в живот обычно смертельны. У меня хватит силы умереть с сознанием выполненного долга перед партией и товарищами.

Это были слова настоящего зрелого бойца. И может быть, поэтому наши глаза остались сухими. Только неприятный комок подступил к горлу.

Семен был ранен уже после гибели отряда Лазнюка, в разведке. Как это произошло – он не рассказывал. Лишь вспоминал и жалел погибших в бою друзей.

– Три дня – и нет такого отряда, – сокрушался он.

К счастью, в тот раз предчувствие обмануло поэта-бойца: он поправился.

В соседней палате, где лежал укутанный бинтами Николаенко, я неожиданно встретил лейтенанта государственной безопасности Ф. П. Васютина. Он улыбнулся:

– Знаю, о чем вы подумали: «Особист за работой» – так, что ли? А я приехал навестить приятеля. Мы с Карпом давние друзья – учились, а потом и служили вместе... Да вот не сберег его.

Лицо лейтенанта страдальчески искривилось, хотя он старался держаться бодрее в присутствии своего друга [132] военкома. Попрощавшись с Николаенко, мы вышли на улицу.

– Сразу трех отрядов не стало, – с горечью сказал лейтенант. – А о бажановцах еще ничего не известно.

Васютин рассказал, что произошло с отрядами, когда они прибыли в район Сухиничей.

...Майора Шперова, военкома Стехова, работника политотдела бригады Воробьева и капитана Старосветова срочно отозвали в Москву. Начальнику разведки Васютину и командирам отрядов надо было прежде всего договориться со штабом армии о времени и месте перехода через линию фронта. Поскольку вражеские самолеты постоянно обстреливали дорогу, гонялись буквально за каждым человеком, Васютин решил отправиться в Меховое один, на лыжах. Но там лейтенант застал только начальника разведотдела полковника Колесова. Штаб перебрался в Охотное.

Полковник посоветовал переходить в тыл врага самостоятельно – мелкими группами. Сказал, что помочь не в состоянии, а почему – не объяснил. Узнав об этом, командиры трех отрядов решили вести бойцов в Охотное и обязательно встретиться с командармом. Баженов с ними не согласился и ночью увел своих бойцов на Думиничи. С тех пор от него не получали вестей.

Три отряда, обойдя Сухиничи, через сутки достигли Охотного. Ф. И. Голиков пригласил командиров к себе. Изба была нетоплена, и генерал сидел в шубе. Вместе с ним находились член Военного совета армии бригадный комиссар Николаев, начальник штаба генерал-майор Любарский, бригадный комиссар Вяземский и начальник разведотдела Колесов, успевший каким-то образом опередить отряды.

Командарм развернул карту и, не в пример Колесову, подробно и откровенно объяснил обстановку. Противник прорвал фронт на участке Думиничи – Брынь, намереваясь соединиться со своей группировкой, обороняющей город. Армия оказалась в трудном положении, фронт ее сильно растянулся.

Оказалось, что Ф. И. Голиков уже согласовал с Москвой свое решение задержать переход отрядов через линию фронта и использовать их в районе Сухиничей. Васин получил задачу оборонять Попково. Лыжные отряды [133] Лазнюка и Горбачева направили в распоряжение командира 328-й дивизии.

* * *

Об отряде Лазнюка мне рассказали командир 328-й дивизии полковник П. А. Еремин и оставшиеся в живых однополчане.