Текст книги "Смена"

Автор книги: Илья Анастас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Пока Женя это говорил, Никита уже достал ему кружку, и наполнял ее вином. Парни были переполнены эмоциями. Уже завтра начнется новая смена. Первая летняя смена в этом году!

Женя закинул голову, отправляя в себя вино. Никита закинул голову, с чувством, что культурно проводит время. Леша закинул голову, пытаясь запить накатывающую головную боль.

***

Вы когда-нибудь ощущали, когда через глаз вам чешут череп? Когда спица входит у вас над глазом. Это страшнее, нежели так больно. Дискомфорт в глазу – не более. Больно – это когда врач уступает рабочее место интерну. Когда интерн, дрожащей рукой, неуверенно нанизывает твое веко на спицу, скоблит ею глазницу. Или то напряжение, то гудение всей черепушки, когда Вам долотом и молоточком, ломают носовую перегородку? Когда ты лежишь, прикованный кожаными ремнями за руки и ноги к кушетке, и не можешь пошевелиться. Голова зажата и запрокинута. Стенки носоглотки смазаны адреналином, чтобы не сужались. Носовая тяга такая, что дыханием можно втянуть птиц, пролетающих ниже высоты пятиэтажки.

Стук.

Скрип.

Хрясь.

Что-то в голове откалывается, откусывается, отбивается. И это не в носу, а где-то в глубине. Сложно оценить. У тебя есть только чувства. Голову сдавливает. Что-то вминает тебя в кушетку. Местная анестезия не спасает – от страха все чувства обостряются в несколько раз. Сколько длится эта операция? Час? День? Месяц? Ты ничего не знаешь, ты только чувствуешь. Чувствуешь, что время остановилось. Ты бы и хотел что-то увидеть, только ничего не получится. Некая медицинская материя накрывает твои глаза, закрывая обзор. Ты не можешь издать ни единого звука. Врач нем. Ничего, кроме света. В такие моменты примерно представляешь, что чувствуют покойники на приеме у патологоанатома.

Звонкий звук металла. Врач что-то достал из тебя. Что-то, что всегда там было, но теперь тебе это не принадлежит. Это что-то было небрежно брошено врачом в медицинскую стерильную посудину. Это что-то врач, перед тем как бросить, провел этим над твоей рукой, пристегнутой к кушетке. Что-то капнуло. Что-то теплое. Ты это осознаешь с приличным отставанием. Реакция замедлена. Ты понимаешь, что твоя рука в чем-то липком, только когда оно остывает, когда начинает подсыхать и съеживаться на твоей коже, стягивая ее.

Ничего кроме чувств. Ничего кроме тишины. Ничего кроме света. Ты – предмет работы мастера. Ты – сломавшийся автомобиль, у которого не спросили, будет ли ему лучше без двигателя. Что он чувствует, когда из него извлекают аккумулятор, когда откручивают гайки. Проверяют подвеску.

Твой мир состоит из боли, немощности, страха. Оголены все чувства, сейчас будет еще больнее. Когда-нибудь обязательно станет легче. Но не сейчас.

Больной на кушетке балансирует на грани. Он теряет сознание на том моменте, когда врач с инструментами внутри говорит: "Не дрожи. Я знаю, что ты боишься. Я тоже боюсь, но ведь не дрожу".

Быть тем больным гораздо лучше. Чем быть в том положении, в котором находился сейчас Леша.

Свет слепит. Свет причиняет боль. Весь организм в ужасе от происходящего. Глаза, которые сейчас хотелось бы извлечь, при каждом движении причиняют боль. Рот. Нос. Они стерильны. Утром после пьянки ты это ощущаешь. Когда до этого пил вечером – не ощущал. Почему так? Все вокруг пахло смесью дешевых сигарет и паленого пойла. Слух тоже против тебя. Больно, когда звонит будильник. Больно, когда сосед громко роняет что-то на пол. Еще и желудок сейчас потребует себя опорожнить. Хотя Леша всегда гордился тем, что никогда не переводит продукт. Но, наверное, лучше было бы вечером два пальца в рот, чем утром умирать, ведь так?

Запах чего-то страшного вызывал рвотные позывы. Этот запах шел из далекого детства, когда ему на шею вешали самодельный желтый кулон, истыканный иголкой, и служившим препятствием для простуд. Шепот, кружившийся в комнате, оглушал Лешу и раздражал каждую клеточку воспаленного мозга. Ничего путёвого Леша разобрать не мог: слова сливались в одну длинную фразу. Кто говорил и что говорил – не понятно. "…Агату?… Войну… Быстрее, сейчас проснется… Сейчас перемотаю…"

Леша стал ерзать на постели. Шепот утих. Только звук клавиш и щелканье мыши.

– БОЛЬ – ЭТО БОЛЬ, КАК ЕЕ ТЫ НЕ НАЗОВИ!

Стены завибрировали. Из колонок, почти над самым лешиным ухом, рвалась музыка. Никита и Женя подпевали, что было мочи.

– Я НА ТЕБЕ, КАК НА ВОЙНЕ, А НА ВОЙНЕ, КАК НА ТЕБЕ!

– ЗАТНИТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ПРИДУРКИ!

Леша перекрикивал беснующихся, танцующих вокруг кроват, соседей.

– Вставай! Новый день за окном! – Никита не унимался и выдернул подушку из-под головы Леши. Голова зазвенела, ударившись о матрас, словно об камень.

Включилась следующая песня, ее Женя исполнял один, пока Никита что-то делал на кухне.

– ВСЕ – ЖИЗНЬ НОВАЯ, И НЕ УГОТОВАНА, А ПРЯМО – ВОТ ОНА!

– Что вы делаете, изверги?

– ПРОСНИСЬ И ПОЙ ВО ВЕСЬ ГОЛОС, ПУСТЬ СОЛНЦЕ УДИВЛЕННО ЗАМЕДЛИТ СКОРОСТЬ!

Никита вбежал в комнату, тут же опорожнив содержимое стакана в его руках.

– Ледяная! – Леша вскочил как ошпаренный.

– Проснулся!

– Сколько времени? – Глаза не фокусировались на циферблате часов.

– Без двадцати шесть! Быстрее, солдат, пора в бой!

Складывалось ощущение, что Никита и Женя еще не отошли от вчерашней попойки. Хотя, чему тут удивляться, они не отходили от пьянок вот уже несколько смен подряд.

– Иди быстренько зубы чисти, если тебе это поможет, – Никита взялся заправлять постель Леши, – Жека, выключай музыку, выходим через пять минут.

Пока Леша пытался выдраить промежзубные щели, изгоняя смрад изо рта, за дверью ванной не утихала возня.

– Вот! Все готово, – Никита протягивал Леше наглаженную рубашку и парадные черные шорты. – Дыхни! Ух, вот это запашок! – Он сбегал до кухни, и вернулся с горстью растворимого кофе. – Рот открой! Не плюйся, перегарище твое отбить нужно ведь как-то! Жуй, жуй! Ты еще малой кровью отделываешься, Жека все утро чеснок жевал, вонь на всю комнату!

Когда Леша оделся, нажевался кофе, обулся в избитые кеды, Никита осмотрел его с головы до ног. Зрелище было не из приятных. Он выглядел подобно шоколадной конфете, которую закинули в женскую сумочку и забыли. Месяцами она моталась из угла в угол, то тая, то замерзая. Придавленную, мятую, однажды, ее достают при генеральной уборке. Вроде бы снаружи она все еще манящая, сверкает своей оберткой, но срок годности уже давно истек, и кушать ее точно никогда уже не станут. Только на выброс. Но ведь вожатый – не конфета, его не выбросишь. А кто еще с детьми работать-то будет?

– Белая рубашечка, шортики, красавчик.

– И не говори, – ответил подошедшему Жене Никита, – хоть сейчас замуж такую невесту отдавай!

Парни взяли Лешу под руки и повели на выход.

– Что вы так рано подорвались? Не спится?

– Будешь долго спать – быстро состаришься, – изрек Никита.

– Вот ведь вас ничего не берет. Я умираю сегодня, а вы как огурцы.

– Если ты слабенький, так зачем же вообще за бутылку берешься? Пить, дорогой мой, это тебе не спортом заниматься – тут здоровье нужно! – Перехватил Женя.

Сегодня парни были особенно мудрыми, прямо-таки сыпали умностями – главный признак того, что они еще не до конца протрезвели.

– Главное, чтобы Светлов без нас не уехал, – Женя посмотрел на экран телефона, – без двух минут шесть.

– Слушайте, откуда вы узнали, что мы со Светловым договорились утром вместе ехать?

– В смысле? Ты же сам вчера нам растрепал, – Никита переглянулся с Женей. – Нас зазывал с вами утром ехать.

– Да?… – Леша задумался. – Ничего не помню.

– Ничего такого и не было, что стоило бы запомнить. Упился ты вчера, начал рассказывать как вас менты толкали, еще что-то начал сочинять. Сказал, что со Светловым утром поедешь, что нам с тобой можно поехать. Пошел к Светлову предупреждать. Там пропал на час. Мы тебя искали, не нашли. Ты сам пришел. Где был – не рассказываешь. Просил, чтобы мы тебя разбудили утром. Все, в принципе.

– А где же я был? – Леша почесал бы затылок, но не мог потому, что его вели под белы рученьки.

Возле ДПУ уже стояла заготовленная бричка. Светлов, сидящий за рулем, щелкал семечки.

– Здрасьте-мордасьте! Пацаны, я сейчас погибну! Чем от вас пахнет? – Светлов начал нюхать сидящих. – Женя, что за дурость? Лучше бы от тебя перегаром несло. Фу! Ты сегодня где?

– На камере хранения.

– Ты только рот при детях не открывай. Вот, – Светлов отсыпал семечек Жене, – лузгай. Никита, ты где?

– Я на разводе.

– Леша? – Светлов смотрел на сидящего позади себя Лешу через зеркало заднего вида.

– Должен быть на душе, но мне так плохо, мне бы отлежаться дома.

– Дома никто лежать не будет, – чем трезвее был Светлов, тем он был строже и принципиальнее, – но тебе сегодня повезло: воду в душе сегодня не включат потому, как трубы еще не отремонтировали. Будешь вместе с Женей на камере. Напарницу свою проинструктируй, как детей встречать.

– Я все ей расскажу, – вызвался Никита, – как детей ей приведу, так и расскажу сразу.

– Хорошо, тогда с тебя спрошу, если что. Будем считать, что для вас планерка прошла.

Машина тронулась.

***

Что происходит, когда Ваш ребенок попадет в "Факел"? Происходит следующее: сперва ребенок попадет в главный распределительный центр. Там определят, в какой лагерь отправить ребенка, проведут медицинский осмотр. Кстати, если у вашего ребенка обнаружат, допустим, педикулез, то там же проведут процедуру обработки волос. Да, конечно, международный детский центр – это престижно, туда попадают не "простые" дети. Я уже не буду ничего говорить про тех, кто заслужил путевку сюда – с ними все понятно. Я скажу пару слов о других детях – только о "лучших", родившихся в золотой соской в зубах. Это не исключает того, что они могут привезти вшей. Очень часто богатенькие родители кичатся, что дают они детям только лучшее. Покупают самое дорогое. В попу дуют. Но забывают заниматься детьми. Воспитание детей, приезжающих в "Факел", очень часто оставляет желать лучшего, как и их гигиена. Бывает, что дети в пятнадцать лет держат в руках гаджеты стоимостью несколько тысяч долларов. Только держат они их пальцами с грязью под ногтями. Родители кричат, что их дети самые красивые, победители конкурсов красоты, их головы созданы для того, чтобы носить диадемы. Только эти диадемы детки носят на засаленных волосах. Но их не изменишь, потому что их собственным родителям на них наплевать, они только откупаются от детей. Такие дети вроде как элитных коней с золотыми сбруями или собак в инкрустированных бриллиантами ошейниках.

После того, как ребят распределят по их талантам, их отправят в лагеря разных степеней паршивости. На самом деле, конечно, не по их талантам, а по уровню заработка родителей. Один лагерь – для богатеньких. Второй – для чуть менее богатых. Ну и так далее. Нам с Вами повезло, ведь Блакитный лагерь – средний. Здесь можно встретить как богатых, так и обычных талантливых детей, попавших сюда через свои заслуги. Уже в лагере сначала детки идут на камеру хранения, чтобы сдать сумки, зачастую переполненными вещами, которые здесь никогда не пригодятся. Затем, они отдают свои документы заместителю директора, он говорит, кто в какой отряд, принимают душ, посещают медкабинет и только после этого разводящий ходит по дачам, отводя детей к их вожатым.

***

В этот раз дорога между пунктами "ДПУ" и "Блакитный" заняла гораздо меньше времени. Вот уже в этот раз наши друзья с ветерком неслись с горочки мимо полицейского поста.

– Я прилягу, – Леша притащил откуда-то три стула, расположил их в камере хранения, расстелил на них свое бренное туловище, – разбудишь, если будет нужна помощь неотложная.

– Хорошо, – Женя усаживался за письменный стол.

Камера хранения представляла собой две большие комнаты, где вдоль стен стремились ввысь металлические полки для сумок. В первую комнату входили дети, брали ярлыки и привязывали к своим сумкам. Они диктовали тому, кто там дежурит, свои имена и номера ярлыков. Дежурный, сидя за столом, записывал это все в журнал и отправлял сумку на полку в соседней комнате. Благодаря этой записи, когда вещи, оставленные в сумках, понадобятся детям, то они могут просто назвать свое имя. К концу дня сумки заполняли обе комнаты.

– Только это… Жека, позовешь, если что съестное появится?

– Нет, сам все съем. Ты либо спи, либо секи коробку.

Коробка. Сколько родного и приятного в этом слове для вожатого "Блакитного". Когда родители отправляют детей в лагерь, они как будто не читают рекомендации, составленные далеко не глупыми людьми. В них написано по-русски, что не стоит давать детям в лагерь никакую еду: ни сладкую, ни соленую, ни любую другую. В лагере строгая диета с пятиразовым питанием. С прибытием в лагерь вся еда реквизируется. Но не думайте, что она отбирается. Нет. На камере хранения стоит огромная коробка. Над ней плакат с надписью: "еда, напитки, запрещены для проноса". Ребенок имеет право либо съесть здесь и сейчас все то, что ему собрали с собой, либо выбросить в коробку, подписанную как "мусор". Естественно, недельный запас сладостей в него не влезает, и он выбрасывает. Когда накапливается полная коробка, камера хранения закрывается на перерыв и все вожатые, работающие в радиусе ста метров от камеры, собираются внутри. Оттуда доносится свинячье хрюканье, чавканье и истошные вопли удовольствия. На десять минут лагерь замирает.

Женя сидел за столом и расчерчивал столбики для записи в журнале. Леша посапывал на стульях. Уже приходил несколько раз Никита – от нечего делать он шатался по лагерю. Однажды, зайдя к Жене, он произнес: "Как-то мы раненько приперлись". Женя лишь кивнул. Никита снова ушел. Один раз заходил завхоз. Приносил пакеты, которые выдаются детям, чтобы те складывали в них необходимые вещи: зубные щетки, плавки, тапочки и прочее. Детям их должны выдавать бесплатно. Но дети этого не знают. Поэтому дежурный по камере продает пакеты по десять рублей за штуку. Это еще одна прелесть дежурства здесь. Но не стоит думать, что злые вожатые только и делают, что грабят детей. Нет. Есть у такого способа распространения пакетов свои плюсы. Раньше, когда пакеты детям выдавали бесплатно, они брали сразу по многу, даже если им не нужно. Они брали одни, рвали, брали другие. Через некоторое время все пространство перед камерой хранения было завалено пакетами, которые бросались детьми тут же. Когда кто-то из вожатых – видимо самый предприимчивый – придумал продавать пакеты, сразу решилась эта проблема. Дети думают, стоит ли им покупать? Стараются все засунуть в один пакет, вместо того, чтобы брать сразу десять. Это негласное правило о продаже передается из уст в уста, минуя слух старшего руководства, ведь если те узнали бы… Нет, они не запретили бы продавать, они бы требовали отдавать деньги им. Или процент стригли бы.

С улицы донеслись разговоры. Прибыл автобус с вожатыми.

"Сейчас припрутся" – думал Женя. Где-то снаружи слышался сперва приближающийся, затем отдаляющийся голос Никиты и какой-то девушки. Много других голосов.

– Приве-е-ет! – Протянула Леся, улыбаясь Жене глуповатой улыбкой. За ней зашел парень худощавого телосложения в очках. Его плечи казались уже, чем его бедра. Он протянул Жене руку.

– Привет, привет. – Встретил их Женя.

Леся сходила в соседнюю комнату, бесцеремонно вытащила из-под спящего Леши стул, пришла к Жене и села напротив него с другой стороны стола, подперев щеки кулачками.

– Убери, пожалуйста, локти с журнала, – Женя попробовал вытащить его из-под рук Леси. Но безрезультатно. Тогда он откатился на стуле подальше, потому что Леся так и норовила прижаться своим лицом к Жениному.

– Как у тебя дела? – Леся с детской непосредственностью смотрела на Женю.

– Хорошо, у вас как дела? – Он смотрел по переменке то на Лесю, то на парня, что пришел с ней, Артема.

– У нас нор…

– Нормально, – как бы невзначай перебила Леся Артема, при этом взглянув на Артема так ядовито, что Жене стало не по себе, – пришли к тебе в гости.

Что выпытывала Леся, Женя не мог понять. Но она ждала, как будто Женя сам должен начать разговор.

– Эм… А вы опять вдвоем на отряде? – Решил заполнить паузу Женя.

– Конечно, куда он без меня-то? – Леся небрежно показала большим пальцем позади себя как раз на то место, где стоял Артем. Я думаю, что даже если бы в ту секунду Артем стоял где-то в другом месте, то он обязательно подбежал туда, куда указывала Леся.

– А у вас, Женя, какие планы?

– Я так же с Викой стою на отряде, как и в прошлый раз. У нас…

– Я не про твой отряд спрашиваю.

– А кого же ты имеешь в виду?

– Ну, вас, бизнесменов.

У Жени что-то упало внутри.

– Каких еще бизнесменов?

– Таких, доморощенных. Не отпирайся, я все знаю. Кое-кто из вашей компашки вчера мне все рассказал. – Теперь Леся оказала честь и повернула голову, обращая взор на проход из одной комнаты в другую. Отсюда было видно, как Леша сидел на двух стульях и крутил головой в попытках понять, куда делся третий. – Так что? Какой охват? Расскажи мне про эту схему подробнее, может, я чем-нибудь смогу помочь.

Женя сглотнул слюну.

– Что ты молчишь? Или мне пойти к начальству и все рассказать, что и где у вас спрятано? Про схемы ваши. Только я к вашему другу Светлову не пойду, я пойду выше.

– Ничего я не знаю, этот пьяный пень чего только не наплетет! Я за каждый его треп буду отвечать что ли? Он вообще много говорит. Я уже скоро начну на него, как бык на красное, реагировать.

– Вообще-то, – встрял в разговор Артем, – быки реагируют не на красный цвет, а на саму трепыхающуюся тряпку. – После этой фразы, он многозначительно поправил очки. Теперь он сам превратился в трепыхающуюся тряпку для Леси, которая гневно развернулась.

– Что ты лезешь? С тобой разговаривают? Выйди отсюда вообще! – Она указала пальцем на дверь. Артем послушно поплелся.

– Постой, – Женя остановил его, – если уж на то пошло, то это устоявшийся фразеологизм.

– Тем более! – Добавила Леся. – Иди в угол встань, умник хренов!

Артем виновато удалился.

– Так-с, – Леся сцепила руки в замок, как какой-нибудь доктор наук, деловито продолжила, – Я знаю, что это правда. Я знаю того полицейского. Ну, того самого, вашего знакомого. Я у него не спрашивала, конечно, еще, но ведь могу. Думаю, что когда он узнает, что вы слишком много болтаете, он с вами ничего вести не будет.

– Откуда ты его знаешь?

– Угадай, – томно притупив взгляд и сделав губки бантиком, произнесла Леся.

– И что ты хочешь? В долю? И почему ты меня решила шантажировать? Иди Леху шантажируй.

– Мне он не интересен. И Никита. А вот ты бы мог мне помочь.

– Чем же? Говори прямо.

Ни один взгляд Леси не пробил брешь в Жениной броне. Сколько бы она не перекладывала ноги с одной на другую, Женя понять не мог.

– Что же ты такой узколобый? Был бы ты раскрепощен, ты бы меня понял. Но надеюсь, после того, как мы сойдемся в общем знаменателе, ты станешь куда смелее, – Леся подмигнула Жене. – Тебе делать ничего не надо будет. Я сама все сделаю. Зато никому ничего не скажу. Забуду все. Ты говоришь, что это пьяный бред? Я и сама в это поверю. А ты думай, пожалуйста. – Леся вышла из комнаты, где-то с улицы донеслось: "Ты что, и правда в угол встал?"

***

– Жень, я ничего не помню! Я не помню, чтобы ей что-то рассказывал! – Леша прыгнул на стул, все еще теплый после Леси. – Ты же знаешь, что я никогда бы не рассказал! Она, наверное, сама что-то подслушала или еще что-то! Может, это Никита ей рассказал! Надо у него спросить! Ух, этот Никитос, попадись он мне!

Женя держался за голову.

– Жека, ты мне не веришь? Женя, что ты молчишь?

– Меня почти изнасиловали… – Пробормотал Женя. Звучало диковато, но до конца понять то, что испытывал Женя, может только тот, кто на себе ощущал похотливое вожделение женщины, которую ты не хочешь. Когда девушка, которую ты никогда в жизни не представил бы в своей постели, вдруг намекает на нечто большее, чем просто общение, и тогда от этого тебя непроизвольно передергивает. Любой членомыслящий парень с легкостью бы согласился и не увидел бы ничего зазорного в этом. Но Женя не из таких. Леся не была уродлива, не была горбата, у нее был полный комплект зубов во рту, не были ноги колесом, когда она открывала рот на ветру, она не свистела ухом – то есть в ней не было ничего такого, что могло бы напугать парня. К тому же, у нее был целый ряд преимуществ перед другими девушками: при своей миниатюрной комплекции и хрупкой наружности она с легкостью могла засунуть кулак в рот, а также элегантно могла закинуть ногу за голову. Часто она выигрывала пьяные споры, могла попасть с окна четвертого этажа бычком в урну – мечта, а не девушка. Жаль, конечно, ведь для девушки это, несомненно, минус, что она в свободное время пописывала рассказы и мечтала стать писательницей – сперва этот факт ее биографии может отпугнуть приличного парня, ведь никому не нравятся умные девушки. Но благо, что рассказики были паршивенькие. Но Жене она все равно была не по вкусу. Не его типаж. Да и он знал, что в Факеле с ней спали все парни от пятнадцати и до последнего плешивого охранника. Ему не хотелось присоединяться к этому легиону.

– Жека, что ты молчишь? – Продолжал тормошить его Леша.

– Твои причиндалы когда-нибудь брали в тиски? Мои только что взяли! – Женя почти стонал. – Она ведь теперь их просто так не отпустит! – Женя был меж двух огней: с одной стороны общее дело с парнями, с другой – собственное достоинство. Чтобы он не выбрал, его честь пострадает в любом случае. И пацанов подставлять нельзя, и пачкаться не хочется. Есть ведь, кстати, разница: подкатить к бабочке и переспать, или переспать, только когда уже сама бабочка подкатила к тебе. Фактически, конечно, никакой разницы, но если вдуматься, в первом случае ты пользуешься ею. Во втором случае уже она пользуется тобой. Хотя какая разница, Женя при любых обстоятельствах не подкатил бы к Лесе.

– Что думаешь делать? – Из-за дрожи в ногах Леши ходуном ходил письменный стол. Дрожь передалась Жене, теперь и он начал дергать ногой.

– Я? Я не знаю, что делать! – Он начал причитать, – меня практически изнасиловали и морально, и физически. Как ей теперь в глаза смотреть?

– Ладно тебе, ты не один, кто ей в глаза не смотрит, ей все парни куда и смотрят, так это точно не в глаза. – Леша попытался разрядить обстановку, но по реакции Жени он понял, что шутка не смешная.

Женя смотрел выпученными глазами впереди себя, сквозь Лешу, размышляя о природе межполовых отношений. Девочек с детства учат, что нужно быть аккуратнее с противоположным полом. Что любой мальчик, насколько бы хорошим он не казался, может напасть и попытаться силой их взять. Предупрежден – значит вооружен. Психологические тренинги для женщин, кружки самообороны от насильников, перцовые баллончики в сумочках. Но с мальчиками об этом не говорят вовсе. Они беззащитны перед похотливыми девочками. Их не предупреждают. Они даже не предполагают, что можно с таким столкнуться, потому подобное вводит в ступор, шокирует. Девочки, конечно, слабее, потому они нападают иначе. Как Леся. Шантаж, психологическое давление. Кому расскажешь – не поверят. Как это "меня изнасиловала девочка?» Ты шутишь?. Пойди в полицию да напиши заявление. Посмотрим, как долго и звонко они будут смеяться, бренча наручниками на поясе.

– Ничего страшного не произошло, что ты так реагируешь?

– Ничего страшного? – Со спокойной отстраненностью в голосе переспросил Женя. – Ты так считаешь?

– Если я и правда проговорился, то что в этом такого? Я был в ауте, зачем вы меня из комнаты отпустили тогда? Это косвенно ваша вина вообще.

– Зачем ты пытаешься найти виноватого? Это должен делать я, раз уж на то пошло. – Взгляд Жени все так же не фокусировался на Леше. – Какая разница, кто проговорился? Она знает, это факт. Просто нужно как-то из этой ситуации выходить. Раз уж она ставит меня в такие условия, мне приходится только выбирать. Ты за меня мою проблему не решишь.

Леша уткнулся лбом в стол, чтобы не было видно, как краснеет от стыда его лицо. Сколько бы он не пытался отпираться и перекинуть свою вину на другого, он был уверен на семьдесят процентов, что проговорился именно он. Еще дров в топку стыда подкидывал Женя, который стоически переносил проблему по имени "Леся".

Так они и просидели бы, одному только Богу известно, сколько времени, если бы до Леши не донеслись звуки топота целой дивизии.

– Дети идут.

Женя все еще пребывал в прострации.

– Женя, Жека, дети идут!

– Дети?… – Неизвестно какую мысль нейроны тягали по извилинам мозга Жени в данный момент, но слово "дети" напугали мыслителя. Скорее всего, он теперь вспомнил, что благодаря занятию, к которому он морально готовил себя, появляются дети, а совместных детей с Лесей ему очень не хотелось бы. Он еще пуще загрустил.

Леша уже был на низком старте, ожидая, когда уже зайдут малыши с сумками.

"Ребята! – этот голос снаружи был знаком обоим. Никита проводил инструктаж, – кому нужно, сейчас зайдут внутрь… Стой, куда? Сначала послушай, потом зайдешь. Еще не знает, зачем ему туда заходить, уже щемится. Так. Заходите внутрь, берете пакет для вещей, складываете то, что я скажу дальше. Сдаете сумку. В дачи вы целиком свои сумки не понесете, вы только возьмете из них самое необходимое, – началась возня, видимо не все были довольны таким положением дел, – только самое необходимое вам, а что конкретно я сейчас перечислю. – Пока Никита перечислял, поднялся шум расстегивающихся молний, – Футболки? Нет, они вам ни к чему, у вас будет форма. Брать сейчас только то, что я перечислил. Зачем тебе сейчас брать маску для плавания? Море не прогрелось, на этой смене никто купаться в море не будет, – звуки цоканья и стонов заглушили молнии, – не стоит возмущаться, это только для вашего блага. – Никита, видимо, вел с кем-то диалог, но слышно было только его, – Ну и что, что родители тебе разрешают купаться в проруби, здесь нет ни одной проруби. Двадцать один день за вас отвечают ваши вожатые, они для вас отец, и мать, и святой дух. Вожатым лучше знать, что хорошо для вас, а что плохо. Так, все приготовили, что я сказал? Можете в порядке очереди заходить за пакетами. Кстати, пакеты не бесплатные, поэтому приготовьте десять рублей".

Толпа ввалилась в камеру хранения.

– Так, по одному! Все, кроме одного вышли! – Леша пытался дисциплинировать детей. Но как оставить только одного, когда каждый из толпы считает, что первым зашел именно он? Толпа шумела, от чего Лешина голова готова была лопнуть. – Так! Успокоились! Вот ты, ты будешь первым, все остальные вышли и организовали очередь снаружи!

Камера опустела, внутри находились трое. Перед Лешей и Женей стоял карапуз лет девяти. Подмышкой он держал чистенькое бельишко, за собой он тянул большую дорожную сумку на колесиках.

Леша подобрел от его вида.

– Все взял, что тебе сказал вожатый снаружи?

– Да, – он отпустил ручку сумки, протер ладошкой сопли и снова взялся за ручку. Леша взял это на заметку, чтобы случайно не взяться за ручку этой сумки.

Женя, продолжая смотреть сквозь все вокруг, приготовил ручку для записывания.

– Как тебя зовут?

– Данил Погхгебхеншинков. – Казалось, язык у мальчика толщиной со ствол березы, и это мешает ему по-человечески членораздельно говорить.

Женя записал "Данил Погр"

– Как? Еще раз, пожалуйста.

– Данила Похебешиков.

Женя посмотрел на Лешу, морщась. Леша тоже не понимал, как правильно пишется. Что там пишется, как правильно произносится, было не понятно.

Женя решил зайти с легких вопросов.

– Даниил, Данил или Данила?

– Данил. – Уже стало легче, ведь очевидно, что без "а" на конце. Но все еще не понятно, с двумя "и" или одной.

– "Данил" с одной буквой "и" или двумя? – Женя допытывался решительно и терпеливо.

Мальчик задумался.

– Пускай с одной, – прошептал Леша, – запиши уже так.

– А фамилия?

– Погхебенчегхков. – Мальчик вытер слюнявые губы.

Леше становилось смешно. Женя начинал раздражаться – хорошо хоть от своей проблемы отвлекся. У детей снаружи начинало закипать.

– Прости, но ты можешь по буквам продиктовать. У меня просто со слухом плохо. – Внешне Женя был абсолютно спокоен.

– Пошмотгхите вот здешь, мне мама подпишывала шумку.

Мальчишка подкатил поклажу к Жене. Тот взялся за ручку и расстегнул сумку. Наблюдавший за этим Леша поморщился, но промолчал. На внутренней стенке ярлычок "Данила Погребен." – полностью имя не влезло. Как было написано на ярлыке, так Женя и переписал. Мальчик протянул металлический червонец, взял со стола пакет и пошел восвояси.

– В чем у них вечно вещи? – Спросил Женя, вытирая руку о шорты. – Может, сегодня не пойдем на репетицию?

В журнале было записан не первый десяток имен, треть всех полок уже были заставлены, даже коробку уже приходили избавлять от всяких вкусностей. Дети заезжают в несколько заходов, и вот как раз подходил конец первой волны. Женя, поработав, отвлекшись и с уверенностью приняв очевидность того, что в эту секунду проблему с Лесей не решить – только лишний раз нервы себе потрепать – решил отложить мысль об этом в дальний угол и подумать ее перед сном.

Парни, истекающие потом и слюной, ожидали обеда. Отбивные с картошечкой, салатики, компот… Добавочка… Обоих клонило в сон.

Но безмятежность как рукой сняло, когда в дверях появилась она: девчонка лет двенадцати – четырнадцати, но потрепанная на сорок три, с глазами настолько жирно обведенными, что любого маляра хватил бы удар, знал бы он, насколько расточительно расходуется покрасочная эмаль. Облупившиеся ногти. Запах отдушек от дешевых духов, но въедливый, словно дым от костра. Все кругом, казалось, заражается и начинает источать эту скверну.

– Где здесь пакеты брать? – Изо рта, жующего жвачку, хлюпающего чавканьем, донеслись слова. Голос был надменный, неприятный.

– Десять рублей. – Женя осматривал девчонку и не мог понять: может, она что-то перепутала? Над дверью, вроде бы, не висела табличка с надписью: "прием на работу в бордель". Лагерь детский. Внешне она была настолько отталкивающей, что Жене даже Леся в сравнении с этой девочкой показалась Артемидой, хотя казалось бы… Может, мысль возлежать с Лесей – не так уж и плоха?

– Не имеете права деньги брать. – Она взяла пакет со стола и внаглую пошла к выходу.

– Стой! – Леша схватил ее за руку, – тебе сказали, что пакет стоит десять рублей. Или ты плохо понимаешь?

– Отпусти! – Глаза ее округлились. – Ты не имеешь права меня так хватать! Ну-ка, отпустил, э!

– Как ты со мной разговариваешь? С мамой будешь так разговаривать!

Она продолжила вырываться.

– Ты с мамой так же себя ведешь?

– Границы не путай, ты вообще кто такой, чтобы себя с моей мамкой сравнивать? Я со всеми разговариваю так, как они этого заслуживают. Ты вообще никто!