Текст книги "Гномья летопись, или Быль об Олвине (СИ)"

Автор книги: Илларион Герт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

   Пришло время поговорить о птицах милосердия, любви и света. Первое место в этом списке, однозначно занимает, феникс. Существуют синий феникс и золотой феникс, которые отличаются только цветом оперения. Эта птица является воплощением милосердия и добра, неотделима от солнца и света. Внешность у существа необычная – клюв петуха, хвост павлина, длинная, как у змеи шея, и перья, переливающиеся пятью цветами. Феникс – долгожитель, он может прожить до пятисот лет, а когда приходит время умирать, вдыхает запах благовоний, воспламеняется и сгорает. Из пепла рождается огненная саламандра или змейка, которая впоследствии превращается в феникса. Это волшебное существо имеет способность утихомирить своим пением душевную боль, а его слезы излечивают любую рану.

   Волшебная птица алконст – райская птица с женской головой. Она имеет прекрасный облик и чарующий голос. Прилетая утром в сад или рощу, алконст грустит и плачет, но вернувшись после полудня – смеётся и радуется. Встреча с этим волшебным существом приносит благодать – стряхивая с веток капли росы или плоды, птица делает их целительными.

   Среди летающих волшебных созданий одно из главных мест занимают и драконы, но им в моей Зелёной книге посвящены другие страницы...".

   И вёл Арн Говорящий свою Зелёную книгу на протяжении остатка всей своей жизни; до конца дней своих вносил он туда важные сведения, пометки, записи и примечания. И состарился, и вот: не стало сего гнома-летописца, и прожил он половину от половины тысячелетия, а именно двести пятьдесят лет. И завернули Арна в багряницу, и схоронили со всеми почестями. И оплакивал гнома странствующий голубь, что сопровождал того повсеместно. Но выстроили гномы родичу своему памятник ещё при жизни, ибо редкий гном проводит большую часть своего жизненного пути вне Подгорного подземелья, да ещё и ведёт жизнеописание растений, животных и птиц, что больше характерно для эльфов и отчасти – тифлингов. И отнесли гномы Зелёную книгу в Главную библиотеку, и поставили в один ряд с Золотой книгой, Большой поваренной книгой и Гномьей летописью, дописав в последней и строки про Арна Говорящего...

Свиток #08. Лихие годы

   – Назови мне сегодняшний день, а также дни, окружающие его! – Дал старый Янггл новое задание своему ученику.

   – Середа, громодень, свободень3. – Не задумываясь, выпалил тот.

   – Восхитительно и безупречно! – Не мог нарадоваться Янггл. – Ты заслужил хорошую отметку!

   Янггл преподавал в начальных классах, и слыл гномом строгим, но весьма справедливым. Он был уже стар и даже дряхл, но был лучшим из учителей старой школы. Его ценили и уважали все, кроме некоторых его учеников, которые сегодня опять что-то натворили.

   И действительно: зайдя в библиотеку, Янггл не досчитался одного из них. Хулигана он обнаружил в подземном коридоре, который соединял библиотеку с другими помещениями. Гномик рисовал на стенах каракули, и не сразу заметил, как над ним нависла суровая тень, которая немедля схватила его за ухо и потащила в кабинет.

   – Какой противный, неуёмный мерзопакостник! – С презрением и недовольством отругал сорванца преподаватель, что учительствовал над ним не первый день, и не последний. – Да что ж мне за наказание такое с тобой? Свалилось на мою шею, проклятье богов! Кто ж тебя всему этому учит-то, а?

   Провинившийся гномик стоял и молчал – но, похоже, вовсе не чувствовал своей вины.

   – Ничтожный гномчишка! Все дети, как дети, а ты портишь своей росписью стены, что отполированы были за много лет даже до меня! Что же тебе не сидится-то, на одном месте, егоза ты этакая?! Может, червиё тебя заело, или ж шило в одном месте? Крутишься-вертишься, точно вредная юла!

   Ученик смолчал и на сей раз.

   – Всё тебе бы вынюхать, сломать! Носишься, как угорелый, по всем пещерам; ищи-свищи тебя! Орёшь, как бешеный, точно тебя режут тесаком!

   Старый Янггл поправил бороду, откашлялся и снял с переносицы запотевшие очки, дабы протереть их салфеточкой.

   – Спёр из картинной галереи полотно, где старый добрый Нейн сбирает вкруговую весь наш народ; порвал Зелёную книгу; разбил прекрасную вазу, милую сердцу не одному гному... Безрукий, безалаберный гномёнок! Как тебя только земля носит? Будь ты неладен... Прочь с глаз моих долой!!! А не то возьмусь за розгу, и розгою же всыплю, как следует! Ты весь пошёл в Паркуна и Фнатта – ни дать ни взять, их отродье...

   И тот гадёныш, зверёныш, спиногрыз пустился наутёк, дабы Янггл не привёл в действо все свои словеса.

   С испорченным настроением учитель проследовал в свою каморку, дабы собраться с мыслями; в укромное место, где его бы никто не видел и не слышал.

   «Вот же гномята пошли – не гномята, а сто монет убытку! То ли дело другой гном – тот, кого в пример я ставлю всему классу: отзывчивый и добрый; кто, несмотря на своё происхождение, не бахвал, но скромняга. Прилежный ученик; на него вся моя надежда. Надеюсь, он ещё своё возьмёт, получит, и однажды встанет в ряд с такими гномами, как праотец Нейн, как кузнец Зайн, как охотник Ульфин, как воин Сигрун Победитель, как полководец Айх, как летописец Наиварр, как король Ронфутт, как королева Берилла, как маг Биллбронн, как менестрель Глим, как ювелир Оррин, как путешественник Арн Говорящий...».

   На следующий день Янггл вызвал к доске одну шестилетнюю гномку, которой дал задание заучить руны и их значение в хозяйстве, лечении и магии.

   – Итак, я внимательно тебя слушаю, дитя моё. – Настроился преподаватель, предвкушая полноценный, правильный, развёрнутый ответ.

   – Руна «дагаз» означает сокрытие; делает невидимым предмет или гнома, на которого она нанесена. «Гедо» – руна единства: что чувствует один – то чувствует и другой (бинарное действие); помогает определить, здоров ли, жив другой гном, которого нет рядом. «Йера» – вызвать смерч, ураган, зациклить любое магическое действие; помогает получить отличный урожай. «Кеназ» – огонь; помогает разжечь даже сырые дрова, сделать магические факелы для подземелий. «Сауло» – энергия, сила; помогает в лечении ран и исцелении больных. «Тир» – руна победы. «Беркана» – женская руна; руна плодородия, мира. «Эваз» – «лошадка» – помогает использовать любое животное как тягловую силу, или для езды верхом; помогает быстро перемещаться. «Наут» – принуждение; злая руна, которая используется колдунами и ведьмами для подчинения воли...

   – Достаточно. – Прервал ученицу Янггл, вполне удовлетворённый ответом. – Иного я и не ожидал услышать; ты не подвела.

   «Ещё одно моё чудо», подумал Янггл после занятий. «Она подаёт неплохие надежды, у неё есть перспектива».

   Но не суждено было Янгглу увидеть плоды своих стараний; не увидел старый мастер, ни достижений юной гномки, ни великих свершений одного из своих лучших гномов: наступили Лихие годы...

   В один не самый прекрасный, но пасмурный, безрадостный день снизошли на Гномгард полчища вражеские, и была их тьма тьмущая. Ими, как и прежде, двигало великое Зло, но на сей раз эта нечисть зашла уж слишком далеко, ибо в нечестном, неравном бою искала себе победу – не в открытом поле, как когда-то, но без всякого предупреждения ворвались они в обитель гномов, в их пристанище! Не остановила сегодня врага неизвестность глубоких пещер, не погнушались они ничем.

   К гномам заявились всё те же извечные враги – великаны, тролли, гоблины, василиски да чернолюды. И последние, брызгая слюной и страшно ругаясь, попирали все творения гномов, и многих из них взяли в рабство, в плен, дабы ишачила на них эта «мелюзга», ведь под силу гному то, что неподвластно человеку. И никто, никто не пришёл в тот роковой час на помощь гномам, ибо эльфы не совали нос в Подгорное подземелье; тифлинги давились вторым завтраком; драконы ещё спали, а потомки принца Варианна варились в собственном соку, в великом своём себялюбии упразднив всяческую подмогу ближнему.

   Поначалу гномы были попросту смяты, сбиты с ног, обескуражены, ведь застали их врасплох. Но постепенно, шаг за шагом, опрокинули они всех поработителей своих, ожесточённо, остервенело и с пеной у рта дерясь в пещерах до последнего издоха, до последней капли крови. Объединились кланы, каждый в свой род, и дали захватчикам и угнетателям достойный отпор. Не пропустили гномы неприятеля на нижние ярусы королевства своего, и уберегли Главную библиотеку и все летописные труды в ней. Но много и полегло гномов, и многих не досчитались они после сраженья – убитыми, пленёнными, пропавшими без вести.

   И поняло в тот день Зло, что не иссякла ещё сила в рудниках и подземельях; что возьмёт рука топор иль молот, да настучит по головам всех иноземцев – ведь даже женщины их, дети – герои этой новой стычки...

Свиток #09. В гостях у Юнни

   У края тропы, что вела от Фаннихольма в Шеллфолд, удобно пристроилось одно небольшое придорожное заведение, а именно таверна «Коннахт». На этом участке дороги (и дороги достаточно протяжённой, вымощенной синим кирпичом) таверна была хорошим пристанищем утомлённым путникам – как конным, так и пешим, ибо, помимо всего прочего, являлась ещё и гостиницей (единственным сооружением подобного рода в этой части местности, единственным жилым строением – если вспомнить, что гномы живут под землёй, а на поверхность выходят в случае крайней нужды).

   И Фаннихольм, и Шеллфолд лежали в стороне как от Королевской дороги, так и от главных торговых путей. Тем не менее, от посетителей здесь не было отбою, и вот почему.

   Отдохнуть, прикорнуть, отведать сытенькой похлёбки – такая мысль мелькает у любого, кто долго был в пути; ночлег и плотная, здоровая еда – о чём же ещё мечтать постояльцам? Но «Коннахт» не был рядовым пристанищем в непогоду или в самый обычный голод – это место издавна славилось как своими блюдами, так и мягкими, тёплыми, пушистыми подушками, да одеялами. Здесь рады были и гному, и эльфу, и человеку; тут кого только не встретишь, с кем только не перебросишься парой-тройкой фраз за кружкой эля перед камином! Тихое, уютное местечко вдали от шума, гама, суеты...

   Завсегдатаями харчевни, как правило, были гномы, что обитали тут неподалёку, под землёй в своих норках. Их было с добрую дюжину, включая самого Олвина; эта братия обычно приходила в «Коннахт» просто подкрепиться, а порой и поболтать, хотя эти угрюмые создания были достаточно немногословны.

   Другие наведывались сюда изредка, и манили их сюда и слава, что шла о таверне за много лиг отсюда; и любопытство, ведь, судя по слухам, тут можно было услышать много интересных историй; и, разумеется, запах, ибо, как только ноги незнакомца, или копыта его коня ступали на эту тропу, ноздри, вдыхая изысканный аромат (что разносится на много-много лиг), являлись наилучшим проводником к «Коннахту», этому замечательнейшему заведению.

   Эти «другие» делились на тех, кто стучался просто перекусить (и чьи кони ещё смогут скакать дальше), и на тех, кому было необходимо переночевать, ибо долог был их путь, обременён тяготами да невзгодами, всякими превратностями судьбы. Редко, редко в «Коннахте» не находилось мест для ночлега, а мест было на два десятка душ – каждому ключик, который отпирал дверь, за которой сон, покой, умиротворение, отличная кровать.

   Убранство гостиницы весьма располагает: за круглой деревянной дверцей, над которой висит, звеня сам по себе, красивый волшебный колокольчик, вас ждёт изумительный вид вовнутрь, к лакированным скамьям и покрытым скатертью столам. Над входом, изнутри грозно висит морда хряковепря, дикого секача-одинца, а под ней – скрещённые топор и молот, наиглавнейшее оружие всех гномов. Вы думаете, вы попали в самую что ни на есть обычную столовую? Ах, как же вы заблуждаетесь! Над головами, на стенах помещения, высятся труды знатных художников, великих мастеров своих эпох; это просто чудо, настоящая картинная галерея.

   Отдельной похвалы удостоена и хозяйка таверны, гномка Юнни, ведь именно она заправляла «Коннахтом» и справлялась со своими обязанностями на «ура». Многие знали её именно под этим именем, но некоторые, наиболее близкие друзья знавали и её настоящее имя; её же второе, рунное имя, также данное при рождении, не знал (и не мог знать) никто, кроме самой Юнни, поскольку оно являлось магическим, важным оберегом.

   Одни почитали хозяйку за её кулинарные способности – её диковинные деликатесы были на самом высшем уровне, и всякий раз менялись. Другие боготворили за неземную красоту, недюжинный для женщины ум, а также за ловкость, доброту и многое другое – у гномки имелось немало прекрасных качеств и достоинств. Увы, находились и третьи, которые ворчали, что на самом деле она – ведьма, и сама в забегаловку не хаживает, но подсылает туда вместо себя какую-то юную особу, которая и обслуживает гостей с меню, подносом или бокалом в руках. Эти третьи давились завистью, потому что им было нестерпимо неприятно видеть, наблюдать, что есть такое местечко в этом порою неспокойном мире, где всё спокойно, хорошо; где тишь да гладь, где счастье таки есть...

   Ранним утром в таверне ещё пустовало. Солнце, проснувшись из-за горизонта часов в шесть, поднималось всё выше, преображаясь от малинового до ярко-оранжевого.

   «Холодно!», заметила Юнни, ёжась и зябко водя плечами. «Олвин бы обязательно сморозил, что я – зяблик. Ну, ничего; ладно, прохладно. Раз сегодня я проснулась раньше обычного, значит – успею больше обычного. За работу!».

   Трудолюбия гномке было не занимать, и она, вместо того, чтобы накинуть на плечи шаль да улечься в кресло-качалку напротив камина, предварительно кинув туда парочку новых поленьев, с усердием принялась летать, точно пчёлка.

   Сначала Юнни помчала к невысокому, пологому всхолмью, что было неподалёку, и нарвала кое-каких целебных кустрав. Затем, вернувшись, она схватила коромысло с двумя вёдрами, дабы набрать воды из родника, которым земля её тоже не обидела.

   Когда в дверях показался самый первый посетитель, таверна уже полна всевозможных запахов; у любого бы потекли слюнки.

   Постепенно «Коннахт» оживился и загудел, точно улей. И вот, ближе к полудню в гостиницу пожаловал некто, чьё лицо прикрывал свисавший с головы капюшон; вряд ли это был гном, ибо довольно уж тощий, осанистый, высокий. Он развалился, точно медведь, и положил ноги прямо на стол, ибо он был для него низок.

   При виде этого чванливого, фамильярного, неприятного незнакомца все переглянулись. Завсегдатаи кивали друг другу, перешёптываясь:

   – Это ещё кто? Каким ветром? Не из наших краёв.

   – Возможно, нас посетил кто-то из эльфов? – Предположил один.

   – Не может этого быть! Эльфы никогда не сядут есть в одно время с нами! Бывают они редко, и только ранним утром, когда наши ещё дрыхнут! – Возразил другой.

   – Тогда это человек!

   – Какой же это человек? Коли ведёт себя столь беспардонно... Даже мы, гномы, даже будучи сильно пьяны, не позволяем себе класть лапы туда, куда кладут чашки да тарелки! Слыханное ли это дело...

   Другие, не из гномов, оглядели странного, развязного посетителя разок-другой, да и перестали обращать на него всякое внимание.

   Юнни в это время вытирала со стола, прибирая за одним клиентом, дабы взять заказ у следующего. Как она всё это успевала одна – уму непостижимо; но гномка уже привыкла и никому бы не доверила свою любимую работёнку.

   – Где моя еда?! – Рявкнул тут, наконец, чужак, с силой стукнув кулаком по столу, да так, что он чуть не разломился надвое. – А ну-ка быстренько мне свеженького хлебца, жареного мясца, да крепенького квасца!

   Все присутствующие в трапезной притихли, замолчали, уставившись на говорившего.

   Юнни вынырнула, будто из-под земли, и предстала перед хамом в нарядном переднике и с вежливой улыбкой на лице:

   – Добро пожаловать! Что-нибудь ещё желаете? У нас сегодня отменные пышуги, а из напитков непременно должен понравиться мозголом. И, будьте добры: уберите, пожалуйста, со стола свои ноги; у нас так не принято.

   Посмотрев на красавицу, что стояла подле, грубиян словно смягчился, но тут же попытался приобнять Юнни, встав из-за стола.

   Та отошла в сторонку, и мысленно пожелала залить тому типу в глотку не то, что мозголом, а эль из лишайника, специально приготовленный не по её рецепту, чтобы отравить наверняка.

   – Не советую тебе этого делать, приятель. – Покачал головой один гном.

   – И лучше б тебе уйти подобру-поздорову. – Предупредил гном второй.

   В зале послышался смешок. И, прежде чем наглец успел что-либо сказать или сделать, Юнни так врезала тому здоровенной сковородой по голове, что тот рухнул наземь, точно подкошенный. Так она и стояла, сжимая в руках сковородку, которая ещё не остыла, под аплодисменты всех, кто сидел сегодня в таверне и занят был едой иль разговором. Её глазки, её носик не были на мокром месте; все знали, что гномка добрая до поры, до времени – стоило кому-либо перегнуть палку, и перед ним уже была другая Юнни, которая отметелит так, что не признает никто.

   Неизвестного подняли с пола, привели в чувство и вытолкали взашей прочь, наказав впредь сюда не являться. Только вряд ли незнакомец испугался – очень не понравился гномам его взгляд.

   Ближе к вечеру, когда гномы, сытно поужинав, встали из-за стола, поблагодарили Юнни и направились к выходу (сегодня их было семеро), повариха обнаружила, что она что-то уж слишком одна. Перемыв всю посуду, до блеска начистив казаны и кастрюли, прибрав все столики и вымыв полы, она немного отвлеклась от своих раздумий – но теперь, когда все дела были закончены, и заняться больше было нечем, странное чувство вновь проснулось в гномке, разгоревшись с новой силой.

   Забеспокоившись, Юнни выглянула во двор и пронзающим взором вперилась в ближайшее деревце, что росло рядом, и чей изогнутый ствол слегка нависал над харчевней – ни дать, ни взять, вторая крыша; кроной же своею пышной дерево давало неплохую тень, которая так спасала в жаркие деньки.

   Как ни вглядывалась гномка, как ни присвистывала и ни звала, ей никто не ответил; в ответ лишь гробовая тишина. Ни листочка не шелохнулось, ибо ветра не было также.

   С грустной миной гномка проследовала в чулан, где порой обитало её драгоценное сокровище, воруя припрятанные ей съестные припасы и поедая их. Однако Юнни всё прощала, потому что её огнехвост, её рыженькая белочка с пушистым огненным хвостом спасала её от одиночества и дарила прекрасное настроение. Очень привязалась гномка к этому забавному зверьку, этому просто милому существу.

   – Ну, где же ты, где? – Чуть не плача, воззвала она в пустоту, и присела, сама не своя. Но тут же взяла себя в руки: все привыкли видеть её сильной; никто не должен, ни знать, ни догадываться, что и Юнни порой бывает грустно.

   Хозяйка таверны вернулась на кухню и присела, дабы испить орехового пива. Но пиво делалось из кедровых орешков, и это лишний раз напомнило Юнни о её питомице, которая так легко и непринуждённо раскалывала скорлупу любого ореха своими зубками. Поэтому гномка налила себе в кружку подгорного эля, дабы скоротать этот долгий зимний вечерок, ибо домой идти ей что-то не хотелось. Гномка задумалась, подпёрла подбородок ладонью и уставилась в окно, бесстрастно глядя на снежные хлопья, что медленно, но верно ложились на землю. И ей совсем-совсем не было холодно.

   Внезапно в окошко заглянула чья-то огромная морда, и любой другой на месте гномки тотчас бы сбежал, точно след простыл – пятки так бы и сверкали. Но, то была морда Иддир – самой изящной в мире драконихи, лучшей подруги Юнни.

   Иддир, что вела свой род от самой Энгерской хвосторожки, была ровесницей гномки по возрасту – ей было не больше двадцати шести лет. Но драконы растут быстро, и вымахала Иддир изрядно, уже порядком. А потому в окно могла пролезть лишь часть её головы, с маленькими зенками и пыхтящими ноздрями.

   – Никак мы грустим? – Любопытствуя, зевнула Иддир. – Отчего в печали и тоске? И домой ты не идёшь...

   Юнни заметно оживилась, повернула голову и посмотрела на дракониху:

   Как выпрямилась во весь рост

   – Так сбежал мой огнехвост

   Сбежал, грызун, возможно, в лес?

   Куда же он утёк, убёг, исчез...

   Чем же я ему не угодила?

   Ведь поила я бельчонка и кормила!

   – Ах, вот оно в чём дело... – Протянула Иддир, и игриво потёрлась мордой о шейку гномки. – Полетаем?

   – Увы, но не сегодня: нет у меня настроения.

   – Так ведь с пользой: моё обоняние и твоё зрение вернут твоего огнехвоста на место.

   – В густом лесу полным-полно нор и лазеек; укроется зверёк там только так. Вечер на дворе, и не увидим мы со столь великой высоты ту белку, что покинула меня.

   Иддир осторожно, тепло, участливо, с нежностью и лаской положила свою морду на плечо гномке. Та в ответ, не оборачиваясь, не проронив ни капли серебристых и прозрачных слёз, обхватила руками то немногое, и самое дорогое, что осталось у неё: Юнни была круглой сиротой, познавшей рабство, и лишь по счастливой случайности вырвавшейся обратно, на волю, и ныне не безродна более, ведь довлеет над ней благословение и благодать могучей и выносливой жрицы Ларуал, гномихи-воительницы этих краёв...

   В это время Олвин, возвращаясь с рудников, шахт и каменоломен, завидел свет в таверне и поспешил заглянуть туда – ему всё равно было по пути.

   – Мир тебе, сестра! – Кинул он с порога свою приветственную фразу. – И тебе, о Иддир, вечер добрый!

   Олвин был гномом добрым, сильным и отважным – о нём хорошо отзывались и стар, и млад; не то, что в Гномгарде – в Эльфхейме наслышаны о нём, ведь происходил он от самого Нейна, прародителя всего гномьего народа, и являлся достойным его прапотомком. Но отринул Олвин все притязания на трон уже давно, и в свои тридцать довольствовался работой в провинциальном подгорном поселении, стяжав подле себя таких же бравых гномов, как и он сам. Их артель была самой лучшей, самой дружной и самой трудолюбивой; многими уменьями овладел Олвин ещё с детства, и первым лез всё глубже и глубже, проникая в святая святых гор, добывая и мифрил, и блестящие диаманты, не боясь ни мглы, ни опасностей, подстерегающих на каждом шагу. Вместе с прочими гномами артели, коих было одиннадцать, они прорубали причудливые залы и запутанные лабиринты, ходы в которых знали лишь они – вот только про таблички они частенько забывали; оттого любой другой легко мог заблудиться – этим Олвин, увы, грешил, ибо особой расторопностью не отличался. Зато эта некоторая его медлительность, неторопливость, неспешность помогала гному в принятии решений, не основанных на тех быстрых мыслях, что пробуждаются часто, но не всегда верны: «семь раз отмерь – один раз отрежь», говаривал Олвин, несмотря на свой относительно юный для гнома возраст. И пользовался он в округе чрезвычайным положением и уважением, снискав и одобрение, и славу, ведь «один раз увидеть, нежели сто раз услышать» также было сказано им и повторялось неоднократно всеми прочими гномами его отряда. Их так и прозвали: одиннадцать друзей Олвина, семь из которых были ему ещё и кровными братьями, из рода Нейна Длинноборода, Нейна-храбреца, Нейна-удальца.

   – От меня сбежал дорогой моему сердцу огнехвост; думается мне, он чего-то иль кого-то испугался, ведь был сегодня трудный день. Разыщи мне его, брат, будь добр. – Подняла свои дивные очи Юнни, обращаясь к названному брату, ведь дружили они с детства, и съели не один пуд соли и лиха.

   Великим мастером был Олвин: кузнецом, каменотёсом; но также и в ином ремесле известен был, а именно то, что умел он считывать следы, как эльф. Его зоркий глаз и острый слух могли бы пригодится, и повторять просьбу дважды этому гному было не обязательно.

   – Куй железо, пока горячо. – Изрёк Олвин и растворился в темноте.

Свиток #10. Олвин и огнехвост

   Гном Олвин одиноко, не спеша брёл по каменистой дороге и что-то нёс в своём походном мешке. Мешок шевелился и создание, котором в нём сидело, чихало от табачного дыма – гном на ходу курил трубку.

   – Сейчас же перестань толкаться! – Рассердился Олвин. – Бедная моя спина...

   Существо недовольно пискнуло и на какое-то время затихло, но уже через несколько мгновений снова начало возню.

   – Нет, так не пойдёт. – Заявил гном и остановился. – Если оно не угомонится, я не донесу мешок до порога дома своей сестры, а ведь я ей обещал, что доставлю это в целости и сохранности. Вот только я сам уже помят изрядно; плечи так и ноют.

   Олвин присел на краешек тропы и облокотился на ближайший валун, дабы немного передохнуть – подустал он за сегодня малость, а тут ещё под конец дня упросили изловить ту чёртову пропажу.

   – Я ведь даже не рассмотрел толком того, кого поймал; гляну-ка я на него сейчас.

   Гном подвинул мешок поближе, и начал осторожно его развязывать. Оттуда донеслось глухое, крайне недовольное ворчание.

   Олвин был не из робкого десятка, но всяческого рода суеверия над ним всё же довлели – день клонился к своему логическому завершению, и солнце в своём закате, напоследок освещая местность, отбрасывало жуткие тени от камней.

   «Наверное, всё же не стоило мне под конец дня что-то предпринимать», с сомнением подумал гном.

   Мгла сгущалась, и тут Олвин перепугался не на шутку – теперь на него самого упала чья-то гигантская тень! Его обдало страхом, ведь он был совсем-совсем один, на проезжей, но на данный момент совершенно безлюдной дороге.

   «О боги! Как по мне, так лучше б свора разбойников иль стая зверья: уж я бы им задал жару! Чем плестись в пугающей гробовой тишине».

   Олвина отпустило, ибо нависшей над ним тенью был всего лишь случайно пролетавший дракон.

   – Сто пудов тяжёлого металла даю на то, что это Иддир; даже она торопится домой – не то, что я. – Сказал самому себе Олвин. Он поднялся, отряхнулся и, завязав мешок, взвалил его себе на плечи вновь. Гном пересилил свою минутную слабость и твёрдым шагом направился вперёд, к своей цели.

   Уже подходя к Фаннихольму, Олвин, обычно хорошо для гнома ориентирующийся в темноте, нечаянно споткнулся, и этим препятствием оказался какой-то камень, с какими-то странными, нацарапанными на нём рунами.

   – Это ещё что? – Почесал в затылке гном и уверенным тоном добавил: – Эту дорогу я знаю, как свои пять пальцев; откуда взялся этот камень? Его тут не было.

   Но времени на то, чтобы изучить руны, у Олвина не нашлось, да и не мастак он в них – другие у него задачи и заботы. К тому же на камне были начертаны такие руны, которые и прочтёт, и поймёт не каждый: эти символы и знаки отличались от гномьих, и явно не гном их царапал; не их это язык, чуждое им всем наречие.

   Благополучно добравшись до своего селения, Олвин нашёл свою сестру в компании с Иддир – юная гномка сидела в беседке и внимательно рассматривала какие-то древние свитки, и дракониха также их читала, наклонив свою морду поближе, ибо зрение её, в отличие от обоняния, было не столь острым.

   – Я так и знал, что это ты! – Обратился Олвин к Иддир, поприветствовав её. – Я видел, как ты пролетала мимо, в вышине.

   – О да, – Ответствовала та, продолжая чтение записей.

   – Не спишь? – Спросил гном свою сестру. – Не поздно ли?

   – Тебя же жду; где ходишь? – Обернулась гномка. – Нашёл? Принёс?

   Олвин утвердительно кивнул, отринув с плеч долой поклажу и прислонив её к колонне беседки.

   – Да осторожней! – Пожурила сестра. – Это не дрова, не камни.

   Гном развязал мешок, и все стали ждать – особенно Иддир: она была очень любознательной.

   Постепенно мешок ожил, пришёл в движение. Внутри него сначала кто-то засопел, и вот: наружу показалась мордочка, а потом и само существо – очень мохнатое, лохматое, но скорее просто пушистое и весьма забавное. Завидев хозяйку, оно тут же юркнуло к ней на колени: всякого другого эта белка уже давно бы искусала и исцарапала, больно погрызла и покоцала – таков уж её бесячий характер; однако, с Юнни у неё была взаимная привязанность, и сбегала белка не просто так – на то имелись веские причины.

   – Кто это? – Подивился Олвин. – Крыска, не крыска... Что за зверёк?

   – Всё тебе надо знать! – Улыбнулась его сестрица. – Это мой новый друг; его следует холить и лелеять. А ты взял его и обидел!

   – Я – обидел?! – Подавился смехом гном. – Во-первых, я эту зверушку ловил по всем закоулкам и еле отыскал; во-вторых, оно, такое вот растакое, отдавило мне все плечи! Раньше ты мне её не показывала... – С укором добавил он.

   – Раньше нужды не было, да и не до белок тебе, насколько мне известно – с твоими-то подземными заботами.

   – А как ты с этой белкой познакомилась?

   – Да недавно; может, недели две. Смотрю: сидит себе на дереве такая вся распушистая. Я ещё удивилась про себя, отчего она не впала в зимнюю спячку. Я приманила её кедровыми орехами, что ты привёз из Шеллфолда, и теперь она живёт со мной.

   – Большая она, для белки-то! – Заметил Олвин. – С хорошую собаку.

   – Да просто огромная! – Согласилась Юнни.

   – То-то я её еле доволок, точно кабана на себе нёс; было бы чему удивляться.

   – Я вообще-то ещё здесь, – Напомнила Иддир, ревнуя, ибо почувствовала себя всего лишь частью ландшафта. – Лучше расскажи Олвину про вчерашнего странного гостя.

   – Что за гость? – Нахмурил свои густые брови бравый гном.

   – Я сама лишь половину услышала; а из той половины лишь половину поняла. – Вздохнула дракониха, вся в предвкушении долгого рассказа – она любила интересные истории.

   – Тогда не будем мёрзнуть, а пройдём в мою таверну, что в двух шагах от нашей беседки.

   Все трое проследовали в таверну; Олвин и Юнни – на ногах, Иддир – на лапах.

   – Итак? – Продолжил вопрошать гном со свойственной ему настойчивостью, упрямством, упорством и упёртостью.

   – Этот тип чужд нам и по духу, и по плоти, – Заговорила хозяюшка, присаживаясь. – До крайности он мерзким показался, ведь вёл себя он вызывающе весьма. Я молчала, видя, как поганит он обеденный наш стол, марая на нём скатерть дорожной обувью своей. Однако нестерпимо стало, как обхватил он талию мою, и двинула ему я что есть мочи за такую дикость. Передёрнуло меня в тот миг от гнева, ибо, хоть не видела лица его, не разглядела, но всё же сразу вспомнилось, как маленькой ещё похитили меня в Лихие годы, перебив родню, и ходила я в колодках, превозмогая боль всю и усталость; когда морили голодом и холодом её людишки гадкие и чёрные; когда недоедала и недосыпала она, терпя все муки и страданья, лишённая всех благ; когда чёрным было небо над моей главою, и изодранными в кровь были мои стопы; когда меня, ребёнка пола женского, работать заставляли, ведь гномы наиболее выносливы из всех рас, что есть на свете; когда кидали мне огрызки да чёрствые по виду и по вкусу сухари, точно дворовой собаке – но и к собакам относятся лучше в разы...