Текст книги "Гномья летопись, или Быль об Олвине (СИ)"

Автор книги: Илларион Герт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

   Многое повидала в своей жизни Ларуал, ибо было ей уже полтора столетия; полжизни, по гномьим меркам. Обычно невозмутимая, сейчас она была чем-то встревожена, ведь не просто так мать гномов бодрствует и мудрствует на сём холме вот уже четвёртый день, вдали от всех, от чужих ушей и глаз.

   Мать гномов... Я сказал – мать? Ах, да: в этих краях без неё никуда, и гномы ни разу не пожалели, что именно Ларуал они выбрали для своих духовных нужд. Наставница, советница, целительница и наставница своего рода, которую все уважают за недюжинный ум и проницательность; сильная, немногословная и справедливая, Ларуал помогала каждому и не брала за это мзды, хотя за все её потуги наград скопилось бы на целую пещеру. Это была очень строгая женщина, и самая настоящая воительница, что защищала гномьи владения как в то время, когда мужчины гномов уходили за великою добычей, так и во время войн (а таких на её веку случалось не одна и не две, включая Лихие годы). Она неустанно правила этими землями, своим родом уже много лет, не являясь королевой, ибо Совет никак не мог выбрать единого короля; каждый род давно выбрал себе жрицу, расширил ей полномочия и на том всё остановилось.

   В первый день своего пребывания на холме мать гномов провела над одной из рун горячей лучиной, дабы пробудить стихию огня; во второй день окропила влагой, дабы пробудить стихию воды; в третий день посыпала солью, дабы пробудить стихию земли; наконец, сегодня Ларуал использовала дыхание, дабы пробудить стихию воздуха.

   Активировав все четыре стихии, посовещавшись с богами, получив ответ и завершив обряд, гномиха начала собираться в обратный путь, к себе в пещеру (либо на капище – кто их, ведуний, разберёт?), но тут почувствовала на себе чей-то взгляд, и про себя улыбнулась. Не оборачиваясь, она проговорила:

   – Я помню маленькую девочку, испуганную, но вместе с тем очень смелую, что много-много лет назад постучалась ко мне в сырую, дождливую ночь; босой и грязной ты пришла ко мне, в изорванном и подранном плаще, с покрытою главой, и с капюшона капала водица в три ручья. Из-под него выглядывали дикие глаза, что помощи искали, и в руках твоих был старый престарый фонарь, светивший очень тускло. И на правом твоём, ещё не окрепшем детском плечике восседал маленький беспокойный дракон; крепко он вцепился в плащ, и не отпускал. Теперь же вижу я перед собой повзрослевшую, возмужавшую деву... Давно не захаживала ты ко мне, Юнни! Что привело тебя ко мне?

   Юнни (а это была именно она) покраснела; её лицо залилось краской, щёки так и горели! Как мать ей стала в своё время Ларуал, и многим знаниям обучила, включая готовку зелий из целебных кустрав и разжигание особого костра.

   – Совершала ты обряд – не помешала ль я?

   – Я уже закончила. – Сказала мать гномов, вставая.

   Вместе они пошли прочь от Рунного камня, не оглядываясь по сторонам.

   – На твоём лице немой вопрос; хочешь знать, отчего враждуют меж собою три гномьих рода, что не поделят?

   – О да.

   – А ещё тебе покоя не даёт тот незнакомец, что наведался на днях в таверну?

   – И это тоже.

   Ларуал остановилась, и возложила ладони свои на плечи гномке, и сказала:

   – Стала ты и статна, и мудра; на всё найдёшь ответ сама.

   Ларуал точно след простыл... Магия!

   Юнни вернулась к себе, и разложила карточки с нанесёнными на них рунами. И вот, выпало ей, что пожаловал тогда в «Коннахт» шпион, соглядатай из чернолюдов, дабы с малого начать да осмотреться; мести ищет тот народ, за поражение в Лихие годы, отмщения жаждет. И выпало ей ещё, что род меди с родом железа враждует, а род олова пытается их помирить, но тщетно. Карты говорили, что гномы из рода меди недовольны, что слишком властной стала Ларуал по разумению их, а гномы из рода железа хотят над собой королём Олвина; спят и видят это – однако ж, сего не желает сам Олвин, да и негоже это, будто бы по наследству власть передаётся. Это запрещено Советом, но ведь столько воды утекло! И разве Берилла – не правнучка Ронфутта, а оба властвовали в Гномгарде.

   Юнни была очень хозяйственной гномкой, и держала в своей уютной пещере-норке рассаду комнатных растений, а также кур – а курица сидит и жмурится; дожидается хозяйку. Но стоило Юнни отвлечься на пару мгновений – хвать, а курицы-то и нет! Курица больше не жмурится; нет больше курицы... Кто слопал?

   – Ах, ты ж, рыжая, бесстыжая лиса! – Накинулась было гномка на воровку, но та уже сбежала далеко-далеко, виновато поджав хвост, и в пасти – бездыханная курочка. И не лень же было лисице спускаться под горку!

   Тем временем Олвин в очередной, уже второй раз налетел на камень, о который уже спотыкался, когда относил в мешке пойманного им огнехвоста. В этот раз времени у гнома было чуть больше, и он решил докопаться до истины, а именно выяснить, откуда взялся на дороге этот достаточно крупный по своим размерам булыжник, и отчего его до сих пор никто так и не убрал.

   Гному, как это ни странно, удалось прочесть руны, нацарапанные кем-то на этом валуне, хотя тогда, вечером, он не мог разобрать ничего. И зря он это сделал: видимо, сработало какое-то заклинание, и прямо в центре камня отпечаталось чьё-то дивное лицо!

   «Зеркало, не зеркало... Что это? И кто?», мелькали в голове у Олвина разные мысли.

   Сначала гном попытался приподнять камень, чтобы вглядеться повнимательнее в образ, им, камнем, источаемый, но не тут-то было: при всей своей природной, физической силе Олвин не смог даже сдвинуть с места тот достаточно небольшой объект – большой, как препятствие на дороге, но малый, чтобы совладать с потомком Нейна.

   Наконец, камень поддался, но теперь этот чудо-булыжник показывал сбитому с толку гному не только лицо, но и всё тело той, которая...

   «Интересно, а кто это?», бормотал Олвин. И чем больше он вглядывался в образ, тем больше этот образ захватывал его.

   То была самая что ни на есть великанша – вот только таких красивых он не видывал никогда: никакого внешнего уродства, утончённая фигура, даже талия; светлые локоны волос, и васильковые глаза. Точно эльфийка или представительница людей из рода Варианна – но слишком уж большая да высокая; для неё, пожалуй, даже гора Энгер будет только по колено в высоту!

   Великанша там, в камне, ходила-бродила по какой-то лужайке, и, по всей видимости, почуяла, что за ней кто-то пристально наблюдает; лицезреет, не отрывая своих глаз. Ходячая глыба нагнулась, и приблизила своё лицо к порталу; розоватые губы насмешливо скривились в ухмылке, но для Олвина это уже не имело никакого значения в абсолюте – точно завороженный, он пялился на ту, которая с интересом его разглядывала, рассматривала.

   – Олвин! – Позвала она. – Олвин!

   – Да, моя госпожа? – Гном был словно загипнотизирован ею.

   – Иди ко мне!

   – О да, моя госпожа...

   – Но для этого тебе придётся меня найти! Разыщешь Ёллейн среди льдов и снегов, на крайнем севере... Да смотри не замёрзни на полпути!

   Гном застыл в безмолвии: образ Ледяной королевы исчез! И руны на камне – тоже. Теперь это был самый простой булыжник, не более того...

   Перемену в Олвине заметили не сразу – это был всё тот же трудяга, работяга; однако, медленно, но верно гном замерзал, постепенно становясь каким-то чёрствым, мрачным, отстранённым – чары колдуньи обволокли и больше уже не отпускали.

   Когда Олвин пожаловал в «Коннахт», всё уже было давно убрано – любой в этом мире имеет право на отдых.

   – Олвин! – Окликнула осунувшегося гостя Юнни: от неё не укрылось, что бравый гном не в духе, и уже давно.

   – Да?

   – Тебя явно что-то беспокоит. Говори.

   – Тебе показалось. – Уклончиво ответил тот: похоже, он не желал говорить на эту тему.

   – Вот чего ты хмур? Опять не поел, словно моя стряпня тебе больше не по нраву. – Присев рядышком, гномка легонько дотронулась до плеча своего друга.

   – Одну из шахт нынче завалило; хорошо, что никто не пострадал.

   – Уверена, что это не единственная причина твоей апатии.

   Олвин молчал. И на следующий день была такая же картина.

   – Я знаю, что это: это ледяное дыхание Ёллейн. – Юнни была мудрее многих смертных, многих из уже почивших и ныне живущих. – Ёллейн да Ёллейн! Заладил одно и то же. Не издал ни звука, но я всё поняла без слов. Не кушаешь; ни капли не пригубил из-за неё.

   Олвин посмотрел на Юнни, небрежно расплатился (хотя ни к чему не притронулся), встал из-за стола и вышел, не проронив ни "а", ни "б".

   Трактирщица чуть не разревелась, но вовремя взяла себя в руки – и всё же одна слезинка предательски побежала по щеке. Огнехвост заворчал и уткнулся мордочкой в ладони гномки, сложенные на переднике.

   «Ничего! Всё в порядке, малыш; это временное...», мысленно шептала она, гладя зверька по голове, но на душе скребли кошки.

   На руднике работа встала – если с мастером не всё в порядке, из строя выходит и вся артель.

   – Олвин, бык тебя дери! Какая муха укусила? Не с той ноги ты, что ли, встал... – Шумели одни рабочие.

   – Ни одного дельного предложения за все эти дни! Топчемся на месте. Ни взад, ни вперёд, ни в бок, никак. – Роптали другие.

   – Кажется, сегодня не сдвинемся снова; даже до простого стёклышка не добрались, ибо не бурили ничего. – Возмущались третьи.

   А потом Олвин пропал! Взял да и пропал на несколько дней. Совсем. Но позже заявился в таверну, и взял руки Юнни в свои.

   – Я решился. Я должен её отыскать, ведь я увидел Ледяную королеву один лишь только раз. – Вздыхая, проговорил Олвин.

   – И что же ты найдёшь, когда сыщешь? Не пожалеешь ли? – Укоризненно отвечала Юнни.

   – Я не знаю. – Задумался отважный гном. – Я ищу самого себя. И страстно желаю лицезреть Ёллейн...

   – Иллюзия. – Выдавила из себя гномка, а где-то внутри себя страшно сердилась. – Я могла бы тебе помочь, но ты не хочешь сам; ты отвергаешь помощь.

   – Так же, как и ты. – Улыбнулся Олвин.

   – Это другое! Ты подвергаешь себя опасности всякий раз. Появляешься из ниоткуда, и так же стремительно исчезаешь в неизвестном направлении. Что с тобой происходит? Кажется, я теряю брата...

   – Я не хочу лишний раз светиться, ведь роды наши враждуют. Я не хочу доставлять тебе проблем.

   – Отговорки; я думала, что мы с тобой умнее наших родичей! Они рассорились из-за ерунды, и ты теперь туда же. Больше можешь не приходить.

   – Я приду проститься. Вечером. Дождись, ибо без благословения своей сестры я никуда не поскачу.

   – Благословение даёт старший по роду... – Начала было Юнни.

   – Дождись. – Повторил Олвин, и вышел из кухни.

   «Это Олвин и не Олвин одновременно», озадаченно размышляла гномка. «Чёрт бы его побрал! А, точнее, эту Ёллейн. После встречи с этой великаншей он точно спятил; понурый, нелюдимый. Не ест и не пьёт; не спит и говорит загадками. Вот что ты с ним будешь делать? Но её чары сильнее всего того, чем обладаю я; я не могу развеять их, как ни стараюсь. Нутром я чую, что там, куда стремится тот глупец, лишь пустота...».

   Сменился ветер, и молодой гном Олвин из рода Железа собрался в дорогу. Путь его лежал через земли предков, но был полон неизвестности и опасностей, а в сердце затаилась грусть. Перед тем, как покинуть дом, выбрал он минуту для разговора с названной сестрой, и она сделала ему три подарка:

   Первый – рунический компас «Визингир». В каких бы опасных краях не побывал рыцарь, компас всегда укажет ему путь, сохранит невредимым и поможет достичь своей цели.

   Второй – светоносный меч «Лайсендер» с нанесёнными на него рунами и защитными надписями. Тот, кто им владел, никогда не поднимал его первым, и не использовал для нападения, но только для защиты.

   Третий же подарок – благословение.

   – Я знаю, – Промолвила воинственная дева, – Что ты уезжаешь с грустью, ибо отдал часть своего сердца Ледяной королеве. Но не печалься! Я – третья в роду ясновидящих, и я скажу тебе так:

   В своем замке на высокой горе, окруженной зелёной дубравой,

   Где берут начало горные реки с кристальной водой,

   Живёт грустная, но прекрасная дева.

   Длинные волосы её – как золото, глаза – как небесная гладь.

   Нежным и чистым голосом она поёт песню и смотрит на дорогу,

   А сердце её переполнено ожиданием.

   Многие проезжают мимо замка и любуются ею издалека,

   Но она ждёт того, кто предназначен ей судьбой -

   Своего странствующего рыцаря со светоносным мечом.

   Их встреча предначертана звездами,

   На свете не будет пары более счастливой.

   Над замком всегда будет светить солнце, а в краю – царить благоденствие!

   Сказанное было давним пророчеством, и гном Олвин, что из рода Железа, пустился в путь со светлой грустью, пожелав воинственной деве благоденствия и счастья! Названная же сестра долго смотрела вслед кораблю, который гордо расправил свои паруса и словно птица скрылся в морской дали. А кораблём этим был силуэт отдаляющегося гнома, расправившего свои плечи, и идущего на Север – но судьбе ли своей навстречу?

Свиток #12. Тот, кто призывает

   – Аашшь, хаашшь4... – Шептал кто-то в густом, ледяном тумане, и шёпот этот пронизывал насквозь. Туман клубился в кромешной мгле, нарушая тишину, и то был зов Зла.

   Поначалу никто не откликнулся на призыв, ибо Зло было далеко, и шёпот его был едва различим на слух. Но зов становился всё громче и громче – и те, в ком Зло дремало от начала времён, постепенно услышали его. Эхом раздался этот зов в ушах и сердцах их; и внемлили они призыву, и стали собираться. На поклон они пошли ко Злу, и предстал он пред ними в виде пара, иль тумана, или дыма – каждому по разумению его.

   – Служи-и-и мне-е-е... – Вкрадчивым тоном убеждал туман.

   И вот: поглотил туман многих из тварей, что прибыли на звук, и среди этих тварей были бестии, вампы, василиски, ведьмы, великаны, вервольфы, виверны, враны, гоблины, големы, горгульи, гриффоны, дивы и дэвы; саламандры, сколопендры, драздрапендры, зомби, пяточные зудни, йнигг, кадаверы, колоссы, кристаллы-оборотни, крыланы, крысы-летяги, луноеды, мараоо, мегеры, нежить, некроманты, огнеподобы, омофаги, пери, призраки, привидения, скелетоны, скорпионы, слизни, тетралаки, тритоны, тролли, фригидры, фурии, церберы, гингеры, непентесы, мандрагоры, мантикоры, поганки, сизые корни, бастарды, гарпии, демоны, змеи, миноги, минотавры, кракены, людоеды, упыри, летающие глаза, пауки, гигантские земляные черви, муравьиные львы, архиизверги, варвары, личи, ламии, лютоволки, циклопы, кикиморы – всех подчинил своей воле злой туман, но многие шли сами, ибо Зло в них было изначально.

   Пока Олвин шёл к своей цели, разыскивая Ледяную королеву, Ёллейн сидела у глубокого колодца, который служил ей зеркалом, и расчёсывала свои длинные волосы – настолько длинные, что они стелились, волочились по земле, недавно припорошенной белым снежным покрывалом. Одновременно колодец являлся и порталом, и великанша отслеживала каждое перемещение гнома, каждое его телодвижение, и злобно ухмылялась: как же быстро влюбился Олвин, голову потерял! Он сам идёт к ней в руки, дабы стать самым верным, самым преданным рабом, и она через его муки и страданья отомстит за смерть её предка Еттина, пока большой бесплотный дух собирает огромнейшую армию, дабы навсегда ввергнуть в небытие все хорошие, все добрые народы, включая гномов, эльфов, тифлингов и тех из драконов, кому претило Зло.

   Дойдя до Крайнего Севера, Олвин нашёл Ёллейн, и в реальности она оказалась ещё прекрасней, чем тот образ, что лицезрел он в камне. Неспешно подошла к нему Ледяная королева, и возложила перст свой на главу гнома, встретив, как давнего друга. И взяла его за руку, и повела в свою обитель. И поцеловала гнома в лоб, и приласкала. И велела служить ей верой и правдой. И вот: от Олвина осталась лишь тень, и порабощён он был снежной госпожой на долгие тринадцать лет. И ради мимолётной улыбки своей богини, ради поцелуя в щёку, ради снисходительной глади по главе, ради её томного взгляда выполнял несчастный гном различные задания и поручения; завороженный, заговорённый... Не смел он отказать, той, ради которой проделал такой долгий, такой длинный путь. Визингир не дал ему сбиться с пути, и Лайсендер служил хорошей защитой в дороге, но оба подарка отняла Ёллейн, и сложила в свой волшебный сундучок, дабы никто, никто не уволок, а ключ от сундука повесила себе на шею. Осталось с Олвином лишь благословение, напутствие воинственной девы, гномки Юнни; пребывало оно с ним незримо, не давая чарам Ёллейн до конца разрушить то, что было так дорого богам.

   И спустился Олвин в глубины гор, и пребывал во тьме и мраке подземелий многие и многие дни. И дошёл он до центра Земли, упав на самое дно, пройдя через раскалённую магму. Но не жгло гнома ничего, ибо движим он был тем, как угодить Ёллейн. И пробурив земное ядро, наткнулся он на сердце земли! Удалось Олвину то, что не удавалось никому из гномов, ибо «сердце земли» был самым красивым, самым прекрасным, самым лучшим, самым дорогим, самым ценным из всех камней, что когда-либо добывали гномы.

   И возвратился Олвин с этим сокровищем наверх, и предстал перед Ледяной королевой, учтиво склонив главу свою в почтении своём великом.

   – Держи же, госпожа моя, сердце земли; се мой тебе подарок, который достался мне ценой моего зрения, моего здоровья: пробыл я во мгле годы, и ныне хил и слаб; я хром, устал и почти ничего уже не вижу. Отпусти же меня, прошу, ибо, что бы я не делал для тебя – всего тебе мало.

   И рассмеялась Ёллейн, и встала с ледяного трона. И спустилась в залу, и дала согбенному годами и трудами Олвину оглушительную пощёчину – да такую, что не удержался некогда крепкий гном на ногах своих, и упал на колени. И, как коршун, вилась над ним великанша, язвительно ехидничая. И сжался гном в комок, ибо после подгорных подземелий слишком ярок был свет – даже для его старых, подслеповатых глаз, ведь состарился Олвин раньше времени, раньше срока. Наибольший же свет исходил от самой великанши, но свет тот был не от мира сего, но от лукавого. И забился бедняга в угол, но шутя вытащила того за шкирку злая колдунья, и пнула так, что отлетел он на другую сторону, скользя по зеркальному полу, не в силах удержаться.

   – Подарок твой хорош, но пуст! – Рявкнула Ёллейн, гневно сверкая своими очами. – Что мне до сердца земли, если оно – мертво? Блестит, переливаясь на солнце всеми цветами радуги, и манит любого... Кроме Меня.

   – Чего же ты хочешь, моя госпожа? – Потупил свой взор гном, не в силах глянуть на великаншу. Он больно ушибся, и стоял еле-еле, душа в теле.

   – Вдохни в сей камень жизнь! – Приказала Ледяная королева, чья душа также была холодной, мёрзлой. – Выстрой же, сооруди мне из сего камня Каменный цветок, дабы радовал он мой глаз.

   И пошёл гном, и взял камень. И удалился, дабы сделать из него то, что повелела ему Ёллейн.

   И вот, прошло некоторое время, и несёт гном Олвин цветок столь прекрасный, как если бы он был настоящий! Каждый захотел бы себе такой, в свой сад, оранжерею.

   И вгляделась королева великанов, сузив свои очи, и недовольно, грозно изрекла:

   – Вот, камень стал цветком – однако ж, не ожил?! Проткни же тотчас своё сердце, и окропи своею кровью Каменный цветок, дабы начал он цвести, благоухать! Дабы я с помощью него и своей магии подчинила себе весь мир! Ибо тот, в чьих руках сердце земли – владеет всем.

   Ведь утаила великанша, что воспротивится сердце земли злой воле, и не станет ей служить! И только кровь сильнейшего из гномов (которые сами есть Камнерождённые) да магия тёмная и злая (которая сделает так, что кровь эта будет жить в Каменном цветке вечно, не сворачиваясь никогда) способны повернуть всё спять и сделать так, что добро будет работать на пользу Злу...

   И занёс уже вдруг Олвин длань карающую над собой, дабы пролилась горячая да алая струя на лучший из его трудов, но тут случилось то, что должно было случиться: одумался, опомнился тут гном, ведь иная уготована судьба ему богами.

   – Чего же ты ждёшь? Ну же! – Закричала Ледяная королева, сгорая от нетерпения и томительного ожидания.

   – Не стану впредь идти на поводу, ведь ты – жестокая и злая! – Спокойно произнёс Олвин, но внутри него уже пробудился огонь возмездия, расплаты и обиды.

   Побелела та, как полотно, хотя и так белым бела.

   – Да как же смеешь ты, прах и дщерь, противиться моей великой воле? – Не на шутку разозлилась королева. – Неблагодарный! Кто тебя поил, кормил? Сейчас же на колени, и да знай же своё место!

   – «Поил, кормил...»? А я здоровье всё сгубил! – Обиженным тоном сказал гном. – Я не вижу и не слышу; еле ползу, чуть передвигаюсь. Но злобу, хитрость, сущность неуёмную, фальшивую; натуру хищную и лживую я вижу насквозь и без глаз, без всякой магии. Ты дрянь, которая не заслужила ничего!

   – Что, ЧТО ты можешь сделать??? – Наступала, наседала на Олвина Ёллейн.

   Но не попятился, не отступил на сей раз гном упрямый и отважный.

   – Вернусь я к той, что ждёт меня в таверне; что любит искренне, скучает. Господи, ну как же я был слеп? Прозрел лишь ныне, но – вовек! Отпустила с миром, но со слезами на глазах. Впредь же не оставлю боле, никогда. Возвращусь и за руку возьму, а руку ту к груди своей прижму. В уста сахарные я любовь свою вложу, и крепко, нежно обниму...

   – Ужель так любишь свою гномку? – Насмехалась великанша. – Сестрой своей лишь величал – теперь возлюбленною посчитал?

   – Возлюбил её я раз и навсегда! Лишь умолчал о том; не ведает она. К кому я шествовал за помощью, советом? К кому спешил после работы? Кого улыбкой одарить мечтал? Кого спасти от зверя я гадал? В чьи очи заглянуть хотел? По пути сюда, я много женщин повстречал! Эльфийки, тифлинговы девы... Прекрасны сердцем и душой, но в дом их я ведь, ни ногой! Всё ж Юнни мне милее всех! Лишь ей я верен я, эх... Эх. Ни на одну я не смотрел, и на тебя я б не взглянул! Ты страшное, презлое существо, и как же носит тебя по земле? Очаровала, заколдовала, отравила, уничтожила, сгубила... Я не люблю тебя, ты – тварь! Уродина внутри, хоть краше многих ты.

   Олвин топнул ногой; выглядел он воинственно и угрожающе, хотя от былой его силы не осталось ни следа.

   – Ба, какие речи! – Медленно похлопала Ёллейн в ладоши. – Коль так любишь ты ту гномку – отчего ж не удержался, да подпал под мои чары? Разве любовь меж гномами мягка? Разве не тверда она, как самый твёрдый камень?

   – Стыд мне и позор за это! – Вскричал Олвин, белея от злости. – Но ведь устоял я пред соблазном, и не покорился твоей воле до конца! Я ухожу, и не чини ты мне препятствий на моём пути, прошу. Гном я добрый, благородный – не убью, не подниму руки на ту, что жизнь мне поломала...

   – А ждёт ли тебя Юнни? Не забыла ли тебя? – Проговорила Ёллейн, и сама на себя сейчас была не похожа – куда, интересно, делась вся её агрессия? – Ведь минула уж чёртова дюжина лет! Что ж, ступай, мой бравый гном и славный раб. Не стану я мешать тебе.

   Но гном отчего-то медлил.

   – Убирайся!!! – Взвизгнула высоченная громадина. – Пошёл вон, пока я не передумала!!!

   Олвин направился уже было из её покоев прочь, как вдруг Ёллейн тихо окликнула его напоследок:

   – Стой! И подойди.

   Поседевший, сгорбленный карлик подошёл поближе.

   – За безупречную службу мне я отпускаю тебя на все четыре стороны. – Выдавила из себя великанша, стараясь не смотреть на свою бывшую игрушку, и протянула тому, живому пока что ещё созданию кое-что на цепочке, сняв это со своей шеи. – Держи ключ от сундука – там твой компас, твой клинок. И поспеши: боюсь, не доживёт частичка сердца твоего до прихода половинки, ведь тучи чёрные сгустились над горой Энгер.

   Гном поблагодарил Ёллейн, но по всему было видно, что великанше тяжело прощаться с тем, кто столько лет терпел все её капризы и причуды.

   – Забери это. – Она вложила Олвину в руки сердце земли. – Возьми, и отнеси обратно; туда, где взял. Теперь это не просто камень, но Каменный цветок. Благодаря тебе он обрёл другую форму, но сердцем земли быть не перестал. Да хранят тебя боги...

Свиток #13. Король и королева

   – Лети на Север! – Сказала Юнни своей драконихе, нарисовав ей на лбу руну «хагал» для устранения возможных физических препятствий. – Дурное у меня предчувствие...

   Взмахнув своими крыльями, Иддир послушно поднялась в небо и скрылась за горизонтом.

   А времена настали и впрямь неспокойные: в Волшебных землях началась самая настоящая война – Тёмные места на юге вошли в сговор с великанами из Абр-Дабра и выступили против Эльфхейма, Мэнна и Гномгарда. Все мужчины ушли биться, а старики, женщины и дети остались в Гномгарде. Рудники опустели, шахты – тоже...

   Ларуал мысленно очертила границы королевства магическим щитом; в её это было власти. И до поры, до времени в Гномгарде было относительно спокойно.

   Юнни тоже не сидела на месте: готовым надо быть ко всему. Гномка вырезала магические руны на деревянных плашках, камешках; для того, чтобы не подпустить врага к своему жилищу, она возложила на дорогу уменьшенную копию Рунного камня. Также, для защиты она исписала, изрисовала рунами свою входную дверь, свой щит, свой меч, свой шлем и свою мифриловую кольчугу – да, названная сестра Олвина являлась ещё той воительницей! И оружием она владела столь же искусно, как магией – в случае необходимости Юнни будет сражаться наравне с мужчинами. Она бы и сейчас рванула на сечь, в самую гущу и пекло, но гномьи законы предусматривали сие только на крайний случай.

   Иддир обнаружила Олвина вовремя: тот увяз в непроходимых снегах, и чуть было не погиб; чуть не сгинул совсем.

   – Иддир? – Не поверил гном такому счастью, ведь шёл и брёл назад он уже вслепую, полагаясь исключительно на Визингир, который его ещё ни разу не подвёл. Он не увидел подлетевшую хвосторогу, не услышал хлопанье её крыльев; но он почувствовал, что он – не один, что боги не бросили его в беде, на произвол судьбы.

   – Только Иддир могла прилететь за мной в эти края! – Шептал он, уткнувшись лицом в сугроб, и тот таял от его дыхания – хоть и с явной неохотой. – Но почему так поздно?

   – Семь лет ждала тебя твоя сестра; шесть лет искала я тебя повсюду. – Беспристрастно говаривала дракониха. – Я рада, что ты нашёл в себе мужество отказать той дылде. Я её не видела, и знать не знаю, но мне она отчего-то сразу не понравилась! Как ты мог нас бросить? – С укором вопрошала она. – На кого ты нас оставил? На кого же променял? Стоило ли оно всего того?

   – Я уже наказан, и изрядно. – Отвечал ей Олвин с камнем на душе. – Отнеси меня домой, молю.

   Но Иддир и не подумала. Вместо этого она задумала иное.

   – Сейчас будет больно. – Предупредила она. – Терпи.

   И изрыгнула хвосторога небольшое пламя, и опалила им брови измождённого годами и дорожными переходами гнома.

   – Ибо обморожение имеется на твоём лице! – Сердито вымолвила Иддир. – А теперь дотронься ладонями до лица – согрелись ли они?

   – Немного. – Ответил тот. – Благодарю.

   – Видишь ли ты что-нибудь сейчас?

   – О нет.

   – Ну, я не маг, а всего лишь дракон. – Развела крыльями Иддир.

   И усадила она Олвина к себе, и полетела в Гномгард.

   Тем временем одна часть вражьего войска, одно крыло двинулось в тыл защитникам своих земель. И вот: пробил час, и взяла Юнни в свои руки оружие магическое и оружие физическое, ибо некому больше было его взять – убили злыдни Ларуал, изничтожив как её ману, так и её ауру; нет больше у рода Олова матери гномов. Долго, долго сопротивлялась Ларуал, и некому было её одолеть, ибо берегли гномиху и руны, и боги; однако, слишком много оказалось по её душу врагов, и главный василиск обнажил и свой взгляд, и свой клинок – его магия, его сила оказалась посильнее гномьей. Отныне Ларуал – гномья королева в стране теней, что превращается в звезду и указывает путникам путь...

   И подняла гнома-воительница тревогу, протрубив в рог боевой клич. И откликнулись на её зов и женщины, и дети, и старики. Каждый взял себе оружие, и стеной встали перед врагом. Но силы были слишком неравны, ибо под грохот больших, тяжёлых барабанов, в которые долбили неторопливо идущие тролли; под звучание низко настроенных скрипок, на которых быстро-быстро играли гоблины; под адский визг вампиров и страшное, ужасное, звериное рычание демонов на свет богов вышло вооружённое до зубов войско. И лица воинов были раскрашены в «корпспэйнт» – трупно-боевую раскраску, в состав которой входили кровь, мел и дёготь. И мел делал морды недругов, недоброжелателей бледными, точь-в-точь как у бездыханных тел; дёготь подчёркивал впалость глаз, а кровью были измазаны рты. Страх и ужас шли впереди этого войска, и многие из тех, кто пришёл к Юнни, дабы стоять плечо к плечу, дрогнули, и справедливо убоявшись, побросали оружие своё, ибо не пристало слабым противостоять сильным; сие есть избиение, а не бой.

   Пыль стояла столбом, и вот: Зло всё ближе и ближе. Осталась Юнни одна-одинёшенька, но взгляд её был твёрд, а руки с силой сжимали щит и меч. И увидела гномка среди солдат того, кто однажды нарушил покой в гномьей деревне на целую неделю, придя в «Коннахт»; того самого, что нагрубил и вёл себя прескверно. Узнала Юнни его взгляд, ибо и сейчас не отрывал он своих глаз от гномки.

   Обложили гномку со всех сторон, обступили. Направо и налево наносила она удары; самоотверженная, непокорная, неприступная. Много, много полегло злых тварей у её ног, сваливаясь в целую гору; но не отяжелел ещё меч в руках воительницы, ещё держит она удар.

   И отделились от той чернющей тучи двое, и были это главный василиск, да тот чужак, который не отводил своего алчного взора от некогда своей обидчицы, а ныне своей жертвы, своей добычи – не простил, не простил в злопамятстве своём тот чернолюд униженья своего, когда не получил он своего; когда огрели его сковородкой по затылку, и вышвырнули вон.

   И щит уж – решето, и меч сломался; слабеет и рука, и тело. И накинулись на гномку полчища врага, и уже почти сломили дух, но зовёт, зовёт труба на бой – одолевать стал Гномгард, устоял Эльфхейм и Мэнн. Испугался враг, потерпев пусть и не сокрушительное, но всё же поражение; и понял, что одной лишь силой не сломить ни гномов, ни эльфов, ни тифлингов, ни всех друзей их.

   В бессильной злобе своей, на последнем издыхании повалил враг Юнни на землю, связал и пленил, утащив в своё поганое логово – но прежде, чем удалось иноземцам её схватить, ещё добрая их куча была перебита гномкой! И заточил враг красавицу в башне, дабы согласилась гномка выйти замуж по доброй воле – ибо даже Зло понимало, с кем связалось, и уважало всё её бесстрашие. Понастроило Зло в корысти своей вокруг башни красивых построек, лёгких беседок; насадило деревьев, ведь многое в Его власти. И задирали свои головы все проходящие по лугам и полям мимо башни, где томилась прекраснейшая из Камнерождённых; свисали с окошка локоны золотистых волос. Но не мил был свет гномке; всякую пищу она гордо отвергала, ибо понимала, что мечтает враг таким вот образом польстить ей, дабы смягчилась и полюбила Зло, предав добро.