Текст книги "Сказание о Распрях (СИ)"

Автор книги: Илларион Герт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Ха-ха-ха-ха! – Расхохоталась пери и, приняв облик зловредной гарпии, улетела. – Доверчивый мальчишка! Пери всегда дают неверные советы!

Годомир же бродил по подземелью час, другой, третий, пока не наткнулся на следующую картину: одного паука (видимо, сенокосца) окружили несколько сколопендр и теснили до беспамятства, но паук, отступая, отчаянно сопротивлялся, и две-три сколопендры, отравленные ядом, уже лежали бездыханными. Однако вскоре храброму сенокосцу пришлось совсем туго, ибо осталось у него лишь две из восьми его конечностей; а те, что были обломаны, оторваны, вытанцовывали нечто сами по себе так бодро, так неистово плясали, что юноша глядел во все глаза. И надоело Годомиру созерцать избиение паука, и, приблизившись, отогнал он сколопендр прочь. Но и паук, насмерть напуганный, спрятался за щель, собрав остатки своих сил. Видя же, что человек не собирается его выковыривать оттуда, сенокосец выглянул наружу.

Годомир слегка наклонился:

– Да не бойся ты, дружок; вылезай, не трону.

– Что-о? – Паук оказался созданием гордым. – А я и не страшусь; вот ещё!

Путник улыбнулся и пошёл было прочь, но паук, не будучи неблагодарным существом, бросил ему вдогонку:

– Спасибо тебе! Авось тоже однажды сгожусь…

Годомир же вскоре вышел на поверхность самостоятельно и вздохнул было полной грудью свежий воздух, а не затхлый подземельный, как вовремя заприметил на другом конце поля озверевших варгов, отчаянно рычащих на что-то либо на кого-то, и притаился в высоких камышах.

«Чёртовы волки! Что им неймётся в такую рань?», с досадой размышлял про себя путник.

А варги были огромны – чуть ли не с быка был ростом их вожак, и пасть его была огромна и преисполнена острых, как самый острый клинок, клыков. Резцы же были длиннее прочих зубов и выдавались из пасти, из которой лилась слюна. И шерсть их была груба, а стеклянные глаза смотрели безо всякого сожаления. И пожалел Годомир, что не взял с собой Дымка, оставив его в новофеевской избе, хотя вряд ли бы выручил юношу один несчастный и не самый крупный щенок против целой стаи беспощадных и кровожадных варгов; рычащих так, что содрогалась вся долина и с ближащих скал сыпались мелкие камни, ибо вышел уже парень к какому-то заливу. А волки всё скалились и скалились, ибо отродья они одного злого духа, и нет в них ни капли добра, ни капли совести.

А рычали варги на какую-то пещеру, и медленно приближающийся к ним Годомир начал улавливать доносящиеся оттуда какие-то всхлипывания.

Но учуял варгский вожак юношу, и вся стая развернулась, двинувшись к нему клином, острием которого и был их вожак. Но поднявшийся ветер обнажил грудь от лёгкой рубахи, да и стебель одного растения, которым подпоясывался путник, уже дал трещину. И блеснул на солнце медальон с лучистой его копией, и рявкнул тут главный варг от неожиданности:

– Проклятье! Разве у царя потомство не погибло?

И, разворачивая морду к своим, прорычал:

– За мной! А с ним мы ещё встретимся…

И обомлевший Годомир глядел, как вся стая промчалась вихрем мимо него, не задев и пяди его тела.

Тогда приблизился юноша к пещере и крикнул в пустоту:

– Девочка, ты там?

И ответом был знакомый уже слуху писк:

– Нет сил, не могу подняться.

И снова схватился Годомир правой рукой за затылок:

– Как же тебя вытащить оттуда? Сам я не пролезу.

Тут послышался какой-то шорох, и путник выхватил из чресл своих остро отточенный кинжал.

– Кто здесь? – Благим матом заорал он.

– Это же я! – Явно обиженным тоном проговорил кто-то. – Я Эрл «Танцующая лапка»!

Обернулся юноша и сначала не увидел ничего, а потом заметил у самых своих ног сенокосца; того самого.

– А ты что тут делаешь? – Фыркнул парень, складывая кинжал обратно в ножны. – Как? – Изумился он. – У тебя снова восемь лапок?

– Ну да. – Невозмутимо ответил паук. – А вообще, я очень хороший; на самом деле. И поборник я добра, правды и справедливости. Вот, например, я, в отличие от других моих собратьев, прекрасно чувствую себя в воде; мы там, где сыро, и безвредны мы для многих зверей и насекомых. Как и улитки с фригидрами, мы чистим водоёмы; фильтруем, процеживаем через себя воду. Наш верный другъ и помощникъ Эрл зело добръ и авсь, иже святъ…

Годомир же почти не слушал его речи, размышляя, как выручить девицу:

– Я заметил. Лучше придумай, как вытащить кое-кого из этой пещеры.

– Моя паутина выдержит и пуд. Обычно мы, сенокосцы, не плетём её, но в благодарность за оказанную тобой милость я пойду на этот шаг. Жди!

И за каких-то полчаса паук, забравшись в пещеру, сплёл тончайшую, но очень прочную нить; липкую, как пустынная колючка или тополиная серёжка. Одним концом сенокосец обмотал девочку так, что стала она похожа на кокон, а другой конец, выбравшись наружу, протянул Годомиру:

– Тяни. Я обволок её, точно мягкой тканью, но всё же тяни осторожней, ибо в пещере камни, а не трава.

И вытащил путник девочку, и размотал её от склизкой паутины, и брызнул на неё найденной ещё в Феевой земле живой водицей. И очнулась та, и громко чихнула, ибо светило солнце ярко; Эрл же от её чиха отлетел далеко в сторону.

– Фу! Это же паук; мама строго-настрого наказала их сторониться!

– Есть плохие пауки, а есть хорошие. – Всерьёз обиделся Эрл. – Мы, например, чистим воду от мути.

– Собирайся. – Укоризненно заявил девочке Годомир. – Мы идём домой. – Пойдёшь с нами? – Бросил он пауку.

– Ты помог и я помог; теперь в расчёте. Только дом мой здесь.

– Что ж; вдруг свидимся ещё, мой маленький друг.

И пошли было вдвоём обратно, но заметил путник у видневшегося вдали берега ладьи, плывущие мимо, и сидели в ладьях люди, и гребли в двадцать вёсел, по десять с каждого борта, и по краю каждого борта висели тяжёлые белые щиты с голубоватым крестом. И студёною, прохладною была морская гладь, ибо, пока бродил по свету Годомир, настала осень.

И всю дорогу назад, чрез леса и поля пилил девочку юноша, приговаривая:

– Что ж не сидится тебе дома в тепле? Куда вечно несут тебя ноги твои? Слушайся своих родителей, ибо я не всегда буду рядом.

И привёл он её в родную избу, и возрадовались отец и мать, и накрыли стол с угощениями. И вложил в руки девочки тихо мяукающего котёнка, который достался ему от амулетинского купца, и который на время поисков сидел в избе вместе с Дымком:

– Вот, держи своё новое чудо, и впредь не теряй; не води, куда не следует. И сама не теряйся; почитай отца и мать свою.

И решили на радостях поесть тыквенную кашу, но увидели в огороде, что рядом с тыквой по осени уродилась репа здоровенная, и захотели её изъять из недр почвы. И вот, тянут и дед, и бабка, что были в гостях, и лесоруб рукою ухватился, и жена его за ним, и Годомир с дочуркою их, и всё никак. Тогда прибежал Дымок и пристроился сзади в подол девочке, и котёнок в хвост ему уцепился крепко; тянули все вместе дружно, но всё без толку. Тогда прибежала одна белая мышь, что из благородных мышей благого Ксандра, и помогала тоже. Тянут-потянут – еле выдернули репу. И сварили кашу из тыквы и суп из репы. И наелись до отвала и улеглись беспробудно спать.

И попрощался утром ранним Годомир со слезами на глазах со всеми, и пошёл дальше на северо-запад, домой, вместе с верным псом своим, Дымком и со скарбом наперевес.

И вот, родные места, знакомые края открылись его взору; всё тот же хвойный лес с прекрасным запахом сосновой смолы, из которой сотворён янтарь, так почитаемый гномами. И скрипнула калитка, и дома Годомир, но слёгшим застал он Вековласа Седобрада.

И предстал перед ним юноша, и молвил:

– Насколько ли больны вы, старче? Чем могу служить?

И открыл глаза друид, но гримасой исказилось лице его вместо улыбки, ибо хворь совсем свалила его:

– Какое счастье, что снова я вижу пред собой своего птенчика, который уже и не птенец боле, но возмужавший богатырь и добрый молодец! Какое счастье, что я вообще ещё вижу…

И сказал ещё после небольшого промедления:

– Подай глотка воды.

И бросил всё Годомир, и припал к одряхлевшему деду с чашей в руках.

– Вот; возьмите и пейте. – Но, видя, что старец не может шевельнуться, сам влил ему в рот необходимую жидкость, и враз тому стало легче.

И разодрал и без того истрёпанные путешествием одежды Годомир и вскричал:

– Не следовало мне оставлять вас!

Но спросил старик:

– Принёс ли ты то, за чем я тебя посылал так далеко?

И вынул аккуратно тот перо жар-птицы, и так же аккуратно протянул друиду.

– Положь обратно, ибо узрел я и перо, и взросление твоё. Больше мне ничего не нужно. А теперь оставь меня, и иди, покамест я не позову вновь.

И призвал к себе Годомира Седобрад чрез некоторое время.

– Вот, приснилось мне четыре видения, и последующее было хуже предыдущего. И проснулся я, и желаю поведать сие.

– Я весь во внимании, старче. – Озадачился юноша.

– Се, вижу я: конь белый и красивый, а на нём – тот, кто как никто другой достоин короны.

И умолк друид, и продолжил:

– И вот, вижу я: конь огненно-рыжий; приручивший же его решает всё вокруг своим мечом.

И умолк друид, и продолжил:

– Что же вижу? Конь вороной и, о боже: оседлавший его держит в руках весы.

И умолк друид, и продолжил:

И, вижу я: конь бледный, и сидящему на нём имя – Смерть…

И умолк друид, и не говорил более. Молчал и Годомир, не зная, что могли бы значить приснившиеся Вековласу четыре странных всадника.

И слабым движением своей главы отослал старец от себя юношу вновь.

И призвал Годомира друид опять:

– Расскажи же мне теперь, о всём пути твоём от самого начала и до самого конца!

И отвечал ему покорно и безропотно его лучший ученик:

– Шёл я долго и устал, а тут развилка. А затем приметил я заросшие пруды, и кикиморы болотные там бесновались. И увидел избу, и вошёл. И вот: три ведьмы сварили котёнка и собирались живьём загрызть одну бедную и несчастную девочку; она стала мне дорога и жаль, что она мне не сестра. И сшиб я с ног старух, и самая старая карга – хозяйка избы, а изба эта ещё и ходит сама; я диву дался: то ли куриные лапы, то ли звериные. И привёл я девочку домой, в деревню Новофеевку, а её мать сильно так переживала и прямо убивалась, а потом возьми и чуть не хвать меня по голове тяжёлой кочергой, вынутой с печи. Но образумилось всё, и пошёл я далее, и дали мне с собой щенка, и ныне мы с ним неразлучны. И попался мне навстречу караван, и беседовал со мной в шатре один купец, надарив много предметов. И решил я не испытывать почём зря судьбу и не вошёл в чуждый для меня город, и свернул на юг, повстречав синептицу и феникса. И выпросил у жар-птицы перо, и начал путь обратный. И вернулся в Новофеевку, но снова куда-то пропала кроха-непоседа, и я за ней. И пери обманула меня; обставила, как самого последнего глупца, дав неверный совет. И потерялся я в тумане, и под землю провалился. И познакомился я с Эрлом, храбрым паучком, и помог он мне найти девочку, которая забилась в пещеру; варги не настигли её чудом. И вот теперь я здесь.

Друид долго молчал, а потом сказал:

– Знаю я, что ждёшь ты от меня ответов; но учти, что когда-нибудь некому тебе будет ответить, либо данный кем-то ответ не устроит совершенно, и ответы ты будешь вынужден находить сам. А про пери я тебя предупреждал в россказнях своих; видать, принял ты их за байки выжившего из ума старика, за невнимательность и поплатился.

Вопросы действительно имелись, поэтому Годомир спросил:

– Почему все или почти все пытались мне что-то сказать, на что-то намекнуть?

Старец молчал.

– Почему купец велел передать вам поклон, будто знает вас лично? – Не унимался юноша. – Почему пери вела себя так, словно видела меня не впервые? Отчего варгский вожак произнёс странные слова про какого-то царя и его детей?

Годомира осенило; он содрал со своей шеи златой кулон и подбежал к изголовью ложа Седобрада:

– Что это за медальон? Зачем он мне? Почему я должен носить на шее эту золотую вещицу? Отчего все так пялились на меня, будто протыкали иглами насквозь? Отвечайте!

Вздохнул тогда Вековлас, поняв, что уже не отвертеться:

– Пришло, видать время моё и время твоё. Видит Он, что всё, что я делал, я делал во благо. Пятнадцать лет стерёг я тебя как зеницу ока своего и ремёслам обучил. Точно внука родного любил, хоть и прихотей не исполнял. А теперь заявляется мой отрок через три летних месяца, а поздней осенью прямо таки требует ответ, точно с провинившейся овцы, отбившейся от стада.

– Что значит «точно родного»? – Вскричал Годомир. – Разве я не внук вам?!

– Имя тебе Годомир, что значит «наступит год – настанет мир». Не внук ты мне, но наследник хладского престола; единственное чадо в семье Древомира Слабого.

Того словно бревном по голове огрели; точно ледяной водой окатили из громадного ушата.

– Если это шутка, то шутка скверная!

– Разве могу я, старый и больной, так шутить с тем, кто мне так дорог? – Вздыхал дед.

– Если бы я был вам дорог, вы рассказали бы мне обо всём раньше!

– Раньше – когда? Когда я утащил тебя с ярмарочной распродажи? Или когда ты только научился говорить?

– В смысле – утащил? Я что, был в рабстве? – Ничего не понимал совсем уже сбитый с толку Годомир.

– Почти. Перед своей смертью твоя мать, хладская кронинхен успела вручить тебя одному из верноподданных; оседлал он коня и мчал что есть силы, но попал в засаду. А когда он поскакал в другую сторону, искромсал его один из кочевников, а тебя привёз на ярмарку. И повезло тебе, о неблагодарный, что на той ярмарке был я, ибо умею представиться купцом и сделать так, что никто меня не узнает.

Годомир молчал, поражённый услышанным.

– Спросишь, откуда я всё это взял? Я видел это, ибо я всё-таки друид. Но только когда я увидел медальон – только тогда все мои самые смутные сомнения перестали меня терзать и рассеялись окончательно. Я видел передачу ребёнка гонцу, видел город ста золотых ворот, я видел огонь. Но увидев на тебе медальон, я понял, что вручить тебя гонцу могла только непосредственно кронинхен. Не каждому дано носить символ солнца, и слишком это щедрый подарок, если дарить его первому встречному младенцу. А когда я через леших и ведмедей навёл справки, то выяснил, что отец твой, уж прости такие мои слова, последний трус, и убежал к границе своего царства на север, и ныне там его вотчина. И не во дворце, но в здравой избе влачит он жалкое существование своё, и в долгах, аки ранее в шелках, ибо с не с кого больше поборов снимать – люд кто полёг на поле брани, а кто обнищал настолько, что…

– Замолчите! – Взвизгнул Годомир, схватившись за сердце. И начал он крушить и ломать всё в жилище старика.

И глядел друид на обезумившего от горя человека, который только что узнал всю правду о себе и своём происхождении.

– К чему тогда всё это? – Рвал и метал юноша. – Почему не отвели вы меня к отцу, когда все страсти улеглись и кочевники убрались из Хлади сами? Для чего обучали самой чёрной работе, как последнего невольника, когда мог б я вкушать плоды заморские, полёживая на мягкой, устланной подушками перине? Зачем, зачем вы отравили мне всё моё детство?

Зарёванный парень снова подбежал к старику:

– Посмотрите на мои руки: это не руки царевича! Оборванцем я ходил и каждый приказ ваш я выполнял исправно! Я любил вас, как родного деда, и именно поэтому я старался не возражать.

Седобрад молчал.

– Вот, я думал, что отец мой, и мать моя – что нет их уже в живых. Теперь я узнаю, что отец мой жив и я не сирота…

– Отец твой лишился рассудка, Годомир. – Откашлявшись, еле выдавил из себя уже слабеющий Вековлас. – Поверь, если б я только мог! Но я не хотел, чтобы ты вырос таким же, как твой брат!

– Ах, у меня ещё и брат?!

– Рос ты в послушании и стал человеком; мне не стыдно за тебя, хоть и в гневе лютом ты сейчас. Я знаю, что ты не пропадёшь, и спокоен за тебя. А вот брат твой уже пропал, потому что воспитан в роскоши и не знал слова «нет». И привык повелевать, и не любит его народ. Он как твой отец, а ты – как его отец. Мне очень жаль, мой червячок, мой паучок, но если я неправ, то я отвечу. Перед тобой ли, перед Ним ли, перед собственной совестью ли.

– Перед кем – перед Ним? – Перебил парень.

Вековлас собрал оставшиеся силы и указал пальцем в небо.

Годомир, естественно, ничего не понял и сидел рядом, подперев ладонью подбородок.

– Вот, вижу я: взросл ты; молодая, горячая кровь так и бурлит. А я уже отжил своё.

– Не говорите так. Не оставляйте меня! У меня есть вопросы, на которые сможете ответить лишь вы одни! Если всё так, как вы говорите, то откуда вы взяли столько монет, чтобы выкупить меня, если сами вы не раз говорили, что денег у вас не было сроду, не водилось и в помине. А как же покупка осла и коня? Вы же не…

– Не вор. Я не богат, но вожу иногда на ярмарку то, что породила земля у моих ног: корневику, клубни эрза и прочие фрукты-овощи. Делаю кувшины, чему и тебя с грехом пополам научил. Да много ли надо нам вдвоём? Иногда присылали за мной во дворцы, и лечил я от «хвори» изнеженных вельмож. И вся их «хворь» от их же безделья. Но ради твоей, не моей, безопасности я ограждал тебя, чтобы ни единая душа не увидела ни тебя, ни тем более медальона на твоей шее. А уж если б жил ты там, где ты хотел бы жить, то убили б тебя враз ещё вернее, ибо разорена Хладь и обессилена, а ты – юный наследник. Сам догадаешься о таком исходе или мне поведать о возможном грядущем раскладе? Я мечтал сохранить жизнь, и мне это удалось; мечта моя осуществилась. Эх, не та уж Хладь, что прежде; гнилые люди в ней теперь – оттого и прячусь я в чужом, дремучем лесу почти чужого мне королевства, и почти никто не знает об убежище моём.

И молчали потом оба, и спросил Годомир позже:

– Видел я на пути обратном ладьи большие, и точно голова некоего ящера на носу каждого судна, и много в ладьях людей, и гребли они сурово, но безмолвно. Кто они? Не видел их прежде; ни на ярмарке; нигде.

– Воины это, из Северных кронств. Коли красные щиты с синим крестом – стало быть, из самой Большой Варварии; Варгия-Викингия по-нашему, и кронство Эйнар по-ихнему. Коли серо-бежевые с крестом посветлее – значит, наши; точнее, не совсем наши, а кронства Сюшер – земли, в лесу которой мы прячемся. Коли белоснежные с голубым перекрестьем – ну, это щиты хладского соседа кверху, Северного Кронства Свэй.

– Именно последние я и видел! Что за люди-то? Скажите. – Пристал, как банный лист, Годомир.

– Норды все они; такие же, как и мы, северяне. Но они севернее нас, особенно нордландцы – норды с острова Нордика, оттого и прозвище им норманны, то есть, люди севера. Хладичи (навроде нас) кличут их варягами али варварами, но все они викинги, кроме хладичей, стерландцев и тезориан, потому что мы более южная их ветвь; более миролюбивая и оседлая, и пашня с сенокосом преобладает у нас над пастбищами.

– Но почему у них всех на щитах крест? Это символ чего-то?

– Почему «у них»? У всех нордов боевой, походный щит имеет на себе изображение перекрёстка, а означает оно, что на все четыре стороны света – север, юг, запад, восток распространится однажды власть нордов, ибо первородные мы в происхождении своём; первые мы среди всех прочих людиян, и другие да служат нам в один день. Но это вовсе не значит, что все остальные крупные племенные союзы (амулетинцы, красномазые, щелеглазки и люди цвета сажи) произошли от нордов – просто они как народы появились позже и проникли в Фантазию гораздо позднее. И когда пристал Эйнар Мореплаватель к неизвестному берегу и отведал эльфийской пищи, все остальные земли, кроме северных, были ещё дикими и свободными от людей.

– Страсть как хочу я быть одним из них! – Заблестели, загорелись у Годомира глаза. – Стать воином желаю я!

– Будешь. Станешь. К тому и готовил тебя; к походной жизни, к суровым условиям. Ибо на севере, куда ты отправишься (а ты туда отправишься) нет таких плодородных земель, как в той же Феевой земле. Хотя ты был и там и сям; есть, с чем сравнивать теперь. Кинжалом управлять умеешь, и меч научишься держать в руках прекрепко. Руби врагов не медля – иначе не руби вовсе. Будь безжалостен, но справедлив, ибо не пожалеет тебя в ответ паладин восточный. Будь безжалостен, но справедлив; умей найти златую середину. Потому что однажды взойдёшь ты на престол, сядешь на трон, и некому будет подсказать тебе нужное и важное решение, потому что недолго мне осталось.

– Что значит…? – Годомир побледнел.

– Но перед тем, как я отправлюсь в путь иной, в места наилучшие, чем здесь, – Оборвал его друид. – Получить ты должен от меня последние дары и наставления, иначе неспокоен буду я вовек.

Юноша вздрогнул.

– Отыщешь в чулане сапоги-скороходы, скатерть-самобранку и ковёр-самолёт. Пользуйся ими с умом, иначе вернусь я с того света, кипя от злости, и отлуплю тебя что есть сил своим ясеневым посохом!

И сглотнув, продолжил Вековлас:

– Итак, ступай же на север (а точнее, на северо-восток) и разыщи там отца безумного своего; не сошедшего с ума, но творящего безрассудство. Как пить мне дать, не признает он тебя сразу (али не признает вовсе), и масла в огонь будет лить его племянник; уж я-то чую: тоже мне, бояре в изгнании. Тогда вернёшься в старый город, и наберёшь людей. Как ты это сделаешь, мне и высоко, и глубоко. Дальше – сам.

И благословил Годомира старец, и помер, и лет жизни его было ровно сто и пятьдесят ещё. И стенал его единственный родной человек, и убивался.

А свэйский же кронинг, приняв у себя тех самых людей, что видел Годомир ранее в Руническом море, изрёк:

– Вот, мечтал прибрать к рукам своим я земли хладские, но что сталось с ними теперь? Их кронинг жалок; забился в нору, как чёртов крот. Их земли поражены; если что и растёт, так это сизый корень, который есть поганый сорняк. Их люд бедствует, и некому в поле косить траву, ибо многих мужей убила война. За пятнадцать лет не только ничего не изменилось, но стало много хуже. Нужна ли нам такая бесплодная земля? Нужны ли нам опустошённые горем, пустые внутри люди, которым всё равно, живут ли они, или существуют? Впавшие щёки, усталые глаза – этого ли хотели мы для себя? Да, они наши братья по крови, но кто сказал, что мир не жесток? Не будем порабощать их, но и помогать не станем. Поищем же себе другой сырьевой придаток; более богатый ресурсами.