Текст книги "Сказание о Распрях (СИ)"

Автор книги: Илларион Герт

Глава VIII. Годомир Лютояр

И озлобился Годомир после смерти друида, и отправился на север. И дойдя, увидел он Хладь в самом неприглядном свете, потому что поросла вся земля сизым корнем. И никто его не полол, ибо полоть было некому – ещё со времён номадинского вторжения попрятались все по своим избам и сидели тихо. И бродили там по ночам упыри да вурдалаки, заглядывая в окна.

И был среди этой нежити тот, кто заметно выделялся, потому что был это живой человек. Никто не знал ни его имени, ни где он живёт, но боялись, страшились все. Днём он не показывался, но ночью, когда все прочие спят, шёл этот человек на погост, и зарывался в землю, не снимая своих одежд; оттого выглядел, точно труп из склепа, ибо бледным до невыносимости становилось его лице от могильной почвы. И прозвали его некромантом, потому что владел этот человек некой чертовщиной, а именно – поздним вечером, во время своей «охоты», мог подойти он к своей очередной жертве и запросто загипнотизировать, вызнать необходимое, а затем вынуть душу. И собирал некромант души в грёбаный мешок, потому что так уж ему хотелось. Ещё человек этот призывал к себе вранов, которые садились ему на голову и плечи, зловеще каркая. И несло от него мертвечиной, хотя был некромант живее всех живых и даже юн; и взял себе в привычку пробираться на скотобойню мясника и вдыхать запах мёртвых животных.

Годомир же проник в белокаменные полати, всеми заброшенные и никем не охраняемые. И не осталось от былого величия Златограда ничего. Даже золотой петушок над главным теремом весь как-то съёжился и потускнел. И поклялся Годомир отстроить заново опустевший, обезлюдевший город ста золотых ворот, а рати вражьей – отомстить жестоко и сурово.

И пошёл юноша в ближайшую деревню, и застал в одной избе Илью, и в другой Емелю, и в третьей Козьму, и в четвёртой Ивана. И полёживали все без задних ног на тёплой печи весенним утром, и дрыхли, как кони. И осерчал Годомир, и выволок всю сонную четвёрку за шкирку, как щенят, и начал тормошить, поливая водицей из колодца, но хоть бы хны. Пнул тогда он каждого в зад, и начал пороть веником из крапивы. Взвизгнули тогда холопы, и вступили с Годомиром в противоборство, и почти положили его, ибо здоровенные лбы, но извернулся молодец и задал каждому заслуженную ими взбучки и трёпку.

– Пусти, окаянный! – Ныли лежебоки. – Что сделали мы тебе?

– А что сделали вы для родины своей? – Огрызнулся Годомир. – Выжжена земля, иссохла. А та, что уцелела, покрыта сорняком. Пятнадцать лет вы все так живёте, уже поколение на смену подросло, и не в зуб ногой! Пора набираться сил и порешить обидчиков! Хладь должна восстать с колен!

– Люто, яро обошёлся ни за что! – Продолжали зализывать свои раны хладичи.

И прозвали Годомира Лютояром, потому был он с ними яр; и не просто яр, а люто яр. И поплелись на площадь, и тот – за ними.

И собрал Годомир вокруг себя зевак, собирающихся в большую толпу, и сказал так:

– Я тот, кому вы будете служить. – И разодрал свой ворот, обнажив шею и грудь со златым кулоном. – Я пришёл, дабы спасти эти земли от погибели. Но нужны мне воины. Есть ли такие в деревне?

И ответили ему:

– Чем же ещё докажешь ты, что кронингу ты сын? Говорят, убиты были и наследник, и его мать. Чего же ты тычешь нам златой вещицей? Мало ли что можно выковать из тяжёлого металла…

И начали галдеть, угрожая вилами в руках, что надобно на плаху голову его, ибо мало ли тут супостатов всяких шастает почём зря.

Но вышел тут староста деревни, и изрёк:

– Одно лицо, родимые.

 
Бывал я во дворце,
И династии сие лице!
 

Все притихли.

– Только быть того не может… Чего же ты хочешь от нас, простых людей? – Озадачился староста.

– Воинов. Скорых на ногу и крепких на руку, светлых на ум и свободных от тягостных дум.

– Наберись сначала опыта, отрок. – Поучительно молвил староста. – Те, с кем схлестнулся ты поутру, вовсе не воины, а так. Но и их силы богатырской хватило, чтобы раздать тебе затрещин, хоть и одолел ты всё же их вконец. Ты походи по нашей Хлади, сынок, пораспрашивай чуток. Сена покоси; посмотри, как другие живут. Дрова порубай, да поле вспаши. Деревня не поставит тебе силушки, ты должен сам найти себе достойных людей. Поэтому возвратись к отцу твоему, припади на колено и скажи, кто ты. Авось примет отче твой тебя с распростёртыми объятьями и на радостях выделит людей, с которыми коротал бы ты время военное. Только скажу я тебе так, что не подчиняемся отныне мы государю своему, ибо бросил он нас в трудную минуту и прячется в нововозведённом дворе своём. Не кронинг он нам больше, потому что позволил захватчикам сделать скверное с землёй нашей, с урожаем нашим, с жёнами и дочерьми нашими. Кормимся мы сами чем пошлёт земля, и делимся друг с другом последним кусочком каравая. Так мы и живём, но ни одного обоза с продуктами мы больше не привезём в царские хоромы; даже не проси. Примет ли тебя отец вообще, сомнение берёт; может, и с тобой поступит, как скронством своим. Поэтому живи покамест тут; дальше видно будет.

И прожил Лютояр в деревне год, и показал себя достойно: колол дрова, аккуратно складывая в дровник; к коромыслу приловчился и пожар тушил; сено косил и поле вспахивал; грядки полол и колодец починил; и для детей мастерил кораблики, пуская по реке. И полюбили его всей деревней, и приняли, и доверие имели.

И красили себе местные красавицы свёклой губы да щёки, потому что без ума были от Годомира. Только другими заботами жил Лютояр, и часто уходил в свои думы, и тихо вздыхал украдкой, потому что не хватало ему общения со старцем.

И донесли, и вот: прознал хладский кронинг про юношу, который выдаёт себя за наследника престола, ибо имел царь всюду и глаза и уши. И испугался за живот свой, и велел остаткам своих слуг разыскать дерзновенного наглеца и привести к его двору.

И предстал перед владыкою земли хладской Годомир Лютояр, и враз узнал его отец, но умолчал. И отослав юношу в покои для гостей, начал держать совет перед своими боярами:

– Вот, уходит трон из-под моих ног. Оказывается, жив мой Годомир, но я сему не рад.

– Назначь ты его охранять старый город. И от тебя будет подальше, и мнимой властью будет обеспечен. И волки сыты, и овцы целы; все довольны. – Шептали царю его советчики.

А Годомир, не усидев в своих покоях, начал бродить по усадьбе, пока не наткнулся на своего ровесника, в богатых одеждах, но с нездоровым оттенком кожи.

– А я знаю, кто ты и зачем ты здесь. – Акцентируя каждое слово, надменно произнёс незнакомец, поворачиваясь к Лютояру.

– Неужто – брат? – Ухмыльнулся тот, держа в голове все предостережения друида.

– Не брат ты мне ни по отцу, ни по матери; стало быть, не брат ты мне вовсе, хоть и одной мы с тобой крови. Трон унаследую я, ибо я на полгода старше тебя, а ты непонятно кто и появился невесть откуда; так что держись подальше, иначе худо будет.

– Ты не только Сребролюб, но и душегуб. – Бросил он Вранолису, ибо это был именно он. – Ради властвования готов ты собственного брата извести. Смотри, – Добавил Годомир с явным сожалением, кивая на замаранную песком одежду Сребролюба. – Из-под робы твоей прах сыплется; может, не успеешь корону надеть.

– Ты жалок. – С презрением кинул ему некромант, разъярённый тем, что какой-то выскочка едва не уличил его в деяниях секретных, в то время как народ месяцами ходит дурак дураком. Выпалил – и исчез стираться в лохани с горячей водой, проклиная день, когда ступил своею ногой сюда его двоюродный брат.

А Годомир, с разрешения сановников войдя в библиотеку, взял с полки одну книгу, и называлась она «Кронинг. Владыка нордов: каким он должен быть». И открыл её Лютояр, и зачитался весьма. И вот что он там прочёл:

«Первым во всём должен быть кронинг; первым среди народа своего и первым в делах, иначе незачем и быть кронингом. Уметь он должен всё, что умеет любой из верноподданных его – иначе не уразумеет дум и помыслов их, не поймёт души отдельно взятого норда, присягнувшего ему когда-то на верность. Такими качествами должен обладать, дабы брали с него все остальные правильный пример. Первым ему следует идти в бой, первым принимать на себя удар; но обязан не погибнуть в бою до совершеннолетия сыновей своих, дабы было кому передать престол. Достойным, рассудительным и справедливым надлежит ему быть; правдивым и не жестоковыйным подобает быть. И ежели потускнеет трон кронинга под ним – значит, чрезмерно проводил он своё время в праздности; не имеет права такой кронинг властвовать. Тогда да соберётся большой альтинг, и да изберут себе норды нового кронинга…».

И понял в тот час Годомир, отчего Седобрад Вековлас так учительствовал над ним.

И призвал Древомир сына пред очи свои спустя некоторое время, и сказал, как велели ему его придворные:

– Наслышан я о подвигах некоторых твоих, похвально это весьма. И в зачёт сего имею я великое желание возвысить тебя и послать в некогда разрушенный недругами нашими стольный Златоград. Охраняй его усердно, это объект государственной важности. Если будешь ты там находиться, тогда спокоен я буду за кронство наше, ибо Златоград – сердце и опора его, а ты – сердце и опора моя. Такова моя воля!

И расценил Лютояр речи отца своего, как приказ, и поклонившись, вышел вон из его обители. А уходя, заметил на себе взгляды элиты боярской, преисполненные ненависти. И сел у дороги, и сжался в комок, почувствовав себя самым ненужным человеком в мире, самым одиноким. Но удержался от слёз; а восстав перед запертыми уже воротами, едва слышно, с горечью прошептал:

– Я уйду. Я выполню твою просьбу, отец; сделаю так, как ты того хочешь. Но однажды я вернусь, и повешу на первом попавшемся суку древесном всю твою мракобесную братию, а тебя заставлю искать до скончания времён могилу матери моей, ибо нет её нигде. Вижу, не дорожишь ты памятью о ней, коль взял из терема девиц красных. Никогда я не прощу вам всем, что ухожу оплёванный, точно больной проказой. Изгоняешь ты меня из моего же дома, и по правую твою руку тот, кто страстно желает возглавить эти земли, а тебя, отец, совсем не любит и лишь притворно чтит. Будь по-вашему, князья, я стану Хранителем Руин. Но однажды придёт день, когда отстрою я дворец наш заново и вас туда не пущу. А пока что я буду охранять ту цитадель так, как и надобно охранять столицу; отражать натиск возможных врагов ценой своей жизни и до последней капли крови, если потребуется. Но не запретишь ты мне отлучаться ненадолго, если того потребуют государственные дела – если придётся гоняться за неприятелем по всей нашей Хлади. Ибо ни одного не пощажу, как не пощадили они. Потому что нет никого мягкосердечнее меня, но ежели перейдёт кто мне тропу, не будет никого мстительнее и злопамятнее меня, ибо доколе терпеть весь тот произвол? От лукавого всё, что делают бояре при дворе отца моего, оттого ещё опаснее недругов заморских! Насквозь я вижу их гнилую сущность…

 
Изменю свою судьбу,
Всё обратно поверну,
Будет так, как я сказал,
Слишком много я терял.
 
 
Не дождётесь, не умру,
Больше я не упаду,
Всем-всем-всем утру я нос,
Сожалеете? Вопрос.
 
 
Бегать будете за мной,
Буду я в ответ чужой,
Месть и ненависть моя,
Да пребудет до конца!
 

Глава IX. Хранители руин

Уже наступила зима; два года минуло с тех пор, как Годомир ускакал блюсти руины Златограда. С тех пор мало что изменилось в Фантазии, разве что сам Лютояр ожесточил сердце своё, затаив обиду на родню. И назвался он Хранителем руин, и набрал себе дружину отборных богатырей, включая Добрыню и Алёшу. И стерегли они пустые палаты, и менялись в дозоре, и в тягость это было Хранителям, потому что силушка их требовала выхода, а недругов прямо след простыл. Тогда обскакивали они годомировы владения в радиусе нескольких вёрст от Златограда, дабы быть начеку в случае чего, однако вылазки их заканчивались ничем.

А вот в другом кронстве, Тронне зима словно не уходила никогда – застряла она в тех и без того холодных местах надолго. Плотной белой пеленой покрыло каждую пядь того края, и завалило домики по крышу. И боязно было выйти в свет, хотя то был не свет, но тьма и мрак: чары висели над Абфинстермауссом, и над всей его округой, над скалистым ущельем одиноко и грозно возвышалась Чёрная башня; башня из прочного чёрного камня с винтовой лестницей внутри. Сыро и мрачно в Чёрной башне, страшно и зловеще тихо; и зоркое око падальщиков – вранов и гриффонов внимательно следит за каждым перемещением за сотни лиг от неё…

Обитала же в той зломрачной цитадели вот уже больше года злодейка Рагнильда; но всем казалось, что прошёл не год, а целая вечность, ибо натерпелись от неё троннары знатно. Но околдовала ведьма люд, очаровала, посему не поднимались бунты в кронстве. И прозвали люди Рагнильду Снежной королевой, потому что так и не пришла в этом году долгожданная весна.

Однако это было не единственным прозвищем коварной девушки: нарекли её люди Кровожадиной, потому что скупа она была по своей природе до невыносимости, и кровожадною весьма – так, по всему королевству был объявлен приказ умерщвлять всех новорожденных детей, имеющих какой-либо физический изъян; а всех уже живущих карликов и уродов велено было заживо сжигать в печи, дабы не обременяться их присутствием. Тем же младенцам, которые были здоровы, уготована была иная, не менее жестокая судьба: Рагнильда принимала ванну… наполненную их кровью; ещё горячей. А делала она так, поскольку боялась однажды состариться, хотя до этого было очень далеко.

И захватила королева полуостров Вуффел, отняв его у вульготона Тирания; и сдружилась со всеми троллями и великанами, и перешли все живущие там йнигг на её сторону. И вступила Рагнильда в их Чёрный круг, и читала древние свитки о Первом среди драконов. И издала несколько магических трактатов, и возжелала большего.

И окружила себя троннская кронинхен звездочётами, знахарями, хиромантами и прочими сомнительными лиходеями, и всячески покровительствовала им, развивая в королевстве как науки, так и лженауки. И занималась она усиленно алхимией, и при помощи философского камня умудрилась получить из свинца золото. И дурили на ярмарках народ подосланные Кровожадиной гадалки.

И купалась порой в Чёрном пруду, несмотря на погоду, и пила на ночь кровь единорога. И клала на веки дольки огурцов, и совершала моцион живой водой. И чтобы кожа была бархатною и шелковистою, теребила её Рагнильда лунным камнем.

– Свет мой, зеркальце, скажи: кто на свете всей красивей, всех румяней и милей? – Мурлыкала Снежная королева.

– Всех мудрей ты, госпожа! – Молвило волшебное зеркало.

– Я спросила «кто красивей», а не «кто мудрей»! – Разозлилась Рагнильда.

– Красивей всех Майя, твоя младшая сестра. Не то, что во всём королевстве – во всей Фантазии не сыскать такую. – Вздохнуло зеркало.

– Проклятье! – Рявнула на всю Чёрную башню ведьма и со всей силы швырнула зеркальце оземь; и грохнулось оно, и рассыпалось на мелкие кусочки. – Противная стекляшка! Как ты можешь говорить о той, которой нет сейчас в мире живых?!

И спустилась Рагнильда в темницу, и вот: лежит там богато украшенный чёрный гроб, а в нём – Майя, и нет на ней лица, и глаза сокрыты. Однако не исчез румянец на щеках, и кровь не отхлынула от уст. И стерегут Майю тетралаки, четырёхглавые волки.

И воспылала она к сестре своей ненавистью великою, и прокляла её трижды. Но не сняла отчего-то чар, и не убила ту во сне. Не поднялась у Рагнильды рука на Майю: три раза заносила она карающую длань – и все три раза опускала мимо. Привыкшая убивать, убийца собственного отца, Рагнильда словно трусила брать ещё один грех на душу; но это всё потому, что дух добрый витал в воздухе и не давал злодейке завершить начатое.

И поднявшись по кручёной лестнице обратно, уселась Рагнильда и сказала:

– Эта от меня никуда не денется в любом случае; мне бы найти Хельгу и изничтожить её! Ох, мне б до неё добраться; тогда схвачу я её, и отведу к своим стражникам. И пустят они её по кругу, а я буду смотреть и ухмыляться, смотреть и ухмыляться, смотреть и ухмыляться, ах-ха-ха-ха-ха-а…

И вспомнилось Рагнильде, как гуляли они в детстве с Хельгой в одной чаще зимой, когда хозяйничать в доме и накрывать ужин выпал черёд Майе. Там на опушке явился им старик Мороз и пообещал сундучок с подарками, если они помоют посуду у него в домике. Хельга сразу же принялась за работу, а её, Рагнильду у тёплой печи так сморило, что сама не заметила, как глядела десятый сон. И всё уже было вылизано дочиста Хельгой, и вручил ей Морозко леденцы да ткани всякие, а ей, Рагнильде, чан с мусором.

«Кабы была мне сестрой – сказала бы этому зловредному деду, что всю работы мы выполнили вместе; так нет же – сдала с потрохами, что поленилась Рагнильда тем зимним вечером. Ну, ничего: мы с тобой ещё поквитаемся; а зиму я такую ещё закачу, что замёрзнет даже дед Мороз и прибежит ко мне греться! Теперь я хозяйка зимы, я теперь Снежная королева! Противные все… Вы будете меня слушаться», бубнила себе под нос злодейка, пока не провалилась в сон.

Хельга же никуда не девалась и находилась ближе, чем могла себе представить Рагнильда – всего-то в соседнем королевстве, кронстве Сюшер.

Уже год как Рыжая промышляла в восточной части кронства – направлена она была туда за проявленную самоотверженность при раскрытии ряда покушений на сюшерского кронинга.

Восточная часть королевства находилась в непосредственной близи от Срединных земель, и на южной границе то и дело происходили стычки сюшерских пиратов с вониственными номадинами, которым лишь бы перегонять скот с пастбища на пастбище, не спрашивая, их ли это земля. Поэтому кронинг знал, что делал, когда поручил Хельге отряд и велел охранять замки Брисеад («Излом») и Лиддауданс («Врата смерти»), что у Врат смерти, и ветер там выл пресильный; да такой, что сдувало иногда совсем, если не ухватиться вовремя за ствол древа.

И было в отряде Рыжей четырнадцать человек (не считая её): семь мужей – Ансгар, Конн, Гверн, Брейден, Айрелл, Ронан и Фелан; и семь дев – Аластриона, Грания, Гвендолина, Иделла, Мерна, Риннона и Эдана. И, несмотря на число, отряд этот был хорошо тренирован, и девы не уступали в силе и храбрости мужчинам. Все они были, прежде всего, лучниками (пуская стрелы, дротики и пращу), хотя щиты, копья и мечи они тоже порой пускали в ход. И не пожалел, не просчитался кронинг с Хельгой, поскольку с её прибытием в Брисеад распрощались скуловиды с мечтой взять оба замка и закрепиться в восточной провинции Сюшера.

Запросто, либо засев в дремучих зарослях, либо целясь с одной из башен замка, истребляли лучники вражью погань, и на некоторое время воцарился в тех краях мир.

Тогда начали искать негодники другие пути, и пересекли границу Хлади, чем не преминул воспользоваться Годомир – вторжение номадинов стало для него долгожданным. В отличие от отряда Хельги, дружина Лютояра больше предпочитала ближний бой, и основным её оружием являлись прямые мечи, тяжёлые дубины и длинные алебарды, а также щиты и секиры. Лучников у Годомира не имелось вовсе.

И завидел Годомир, что встало у южных границ Хлади вражье войско крупным лагерем, и не похож был их стан на юрты обычных нарушителей. И понял он, что не справится с этой угрозой, хоть и была горстка его людей отборными витязями. И пошёл на хитрость, и напал ночью сам, собственноручно перерезав горло вражьему дозорному. И спохватились было опешившие от внезапной атаки номадины, но были подожжены. И гнал их Лютояр до рассвета; гнал так далеко, что кони выбились из сил. И удирали окаянные в «спасительный» лес, как вдруг с другой стороны поля, прямо из-за веток и листвы хлынул дождь из стрел, и остатки врагов полегли замертво.

И спешился Годомир, и вышел ему навстречу воин в шлеме с забралом; воин молодой совсем, с длинными, до поясницы, волосами огненно-рыжего оттенка.

– Кто вы такие? – Намеренно грубо и хрипло выкрикнул незнакомец, но Лютояр понял, что у того это не обыденный его голос.

– Мы – Хранители руин. – Гордо произнёс Годомир.

– А мы – разбойники с большой дороги, и я – их предводитель. – Не менее хвастливо парировал тот.

– Юн ты ещё воином быть. – Недоверчиво скосил глаза на рыжего спесивца Лютояр.

– Сам не младше ли меня, чужак? – Явно нарывался Рыжий. Годомир не видел его лица из-за закрытого шлема, но чувствовал, что тот словно издевается над ним.

– Да кто ты такой, чтобы дерзить мне, а?! – Окончательно вышел из себя хладич.

– А ты назовись, и я назовусь.

– Я тот, кто переломит тебе хребет! – Глаза Годомира налились кровью. – Да я одним глазом – семерых одним разом!

– Пф, бахвал! Это не ответ; это лай простуженной собаки. – Съязвил наглец. – Посыпал ты слова мои несвежим перегноем. Чем трепать языком – докажи на деле, чего стоишь!

– Так сойдёмся же в великой схватке! – Благим матом заорал Лютояр вне себя от ярости.

И сели оба на коней, и состоялся поединок. И помчались друг на друга с палицами тяжёлыми, и улыбнулась Рыжему удача, и скинул он Годомира с его лошади. И упал тот, но резко поднялся без рук и держался на ногах он твёрдо. И спешился Рыжий, и пошёл в бой ближний. И начал Лютояр одолевать, ибо был повыше и крупней. И со всей дури больно двинул сплеча, и припал Рыжий на одно колено, но устоял. И сошлись на мечах, и было непонятно, кто победит. И стояли все, и смотрели, каждый отряд за плечами своего руководителя; и стояли, и молчали, не в силах шевельнуться от напряжения.

Годомир накануне был измотан боем с номадинами, но противник ему всё же уступал, беря лишь своей изворотливостью. Час боролись они, другой, пока не перешли в рукопашную. И ударил Лютояр незнакомца очень сильно, и увидел кровь. И почти поборол, но извернулся тот что есть мочи, уложил хладича на лопатки и уселся верхом.

И ахнул Годомир, ибо снял победитель шлем, и оказалось, что это дева невиданной красы.

– Итак. – Улыбнулась Хельга. – Юна ли я, чтобы воином быть, али уже нет?

– Чего ж ты сразу не сказала, что ты девица? Я б на пядь не подошёл.

Тогда слезла с него Рыжая и молвила:

– Что за войско, что мы постреляли, как собак?

– Этот отряд мы преследовали несколько дней. – Вставая и отряхаясь, ответил Лютояр. – Он был многочисленнее предыдущих.

– Меня зовут Хельга. Мы фрекинги; лучники из Брисеада и Лиддауданса, которых сторожим.

– А моё имя Годомир, и Лютояром меня прозвали за мой нрав. Мы из самого Златограда.

– Ясно. – Сказала Рыжая, поглядывая на него. – Ваши лошади устали; можете отдохнуть у нас в Брисеаде, вы почти у его стен. Чтобы ты и люди твои не подумали, что Хельга Воительница (как меня кличут) лишь на язык остра и в драке хороша; радушия мне не занимать, я сегодня добрая.

И принял Годомир её предложение, и остались Хранители руин всем отрядом на ночлег. И отдохнули, и поели, и обсушились, взмоченные битвой.

И не торопился хладич в обратный путь; что-то останавливало его теперь. И другими глазами он теперь смотрел на Хельгу, ибо влюбился с первого взгляда, но виду своего не показал. И остался на несколько дней в Брисеаде, и сдружился сильно с Рыжей.

И отправились вдвоём на луг вдохнуть запах природы. И гуляли от заката до рассвета. И напевала Хельга песни, что пела ей мать; и делился Годомир историями, что сказывал ему друид. И разговорились, и узнали судьбу друг друга. И счастьем было для хладича держать Рыжую за руку.

И сказала Хельга:

– В горле пересохло. У меня уже давно ничего не было во рту; ни маковой росинки. И взявшись за руки, ушли в дремучий лес пить росу. И подошла Рыжая к одному из древ, и молвила:

– Смотри – это дубы. Люблю сильные деревья, люблю природу. – И она приобняла ветку. – Они словно наделили меня частью своей энергии.

И смотрел на Хельгу Годомир, и печалился, отчего не встретил её раньше. И поддавшись чувству, со всей нежностью обхватил Лютояр её талию с бархатною кожей, и прильнул к устам сахарным, но отстранила та его.

– Я воин и ты воин. – Повернувшись к нему спиной, ответила Хельга, а в глазах впервые в жизни что-то заблестело, как капли осеннего дождя. – Нужна тебе жена, не я.

Рыжая повернулась.

– Я нужна им, пойми. – Взволнованно кивнула она на своих, уже идущих навстречу; обеспокоенных их долгим отсутствием.

– Угу. – Грустно проговорил Годомир и молчал до самого вечера, утопая в своих думах, пока не принял решение сняться с утра и отправиться домой.

– Не печалься. – Легонько потрепала его по плечу Хельга. – Быть может, мы ещё встретимся; возможно, раньше, чем ты думаешь.

И вскочил Лютояр на коня своего, поблагодарив фрекингов за гостеприимство, и поскакал прочь, не прощаясь и не оборачиваясь назад, и вся дружина его последовала за ним немедля.

Но не прошло и четверти часа, как нагрянули, точно гром среди ясного неба, орды кочевников. И спасло вначале отряд Хельги то, что река преграждала неприятелю путь – не любили воду скуловиды, точно шакалы какие, несмотря на скованные ледяным панцирем воды, ведь стояла лютая зима в самом разгаре.

И встали недруги, как вкопанные, не в силах перейти замёрзшую водную преграду, ибо скользкою была она весьма.

И Грания, сидящая в дозоре, вмиг вынырнула из кустов и, вскочив на свою лошадь, помчалась к Хельге с новостью, но та и так всё прекрасно видела из замка в Брисеаде, наблюдая из окна.

«Не поняла – они снова перешли границу? Странно, что они зачастили в последнюю пору», размышляла Рыжая, когда взмокшая от скачки Грания вбежала к ней в замок. И хотели уже поднимать врата, обнажая ров, но Хельга дала знак этого не делать.

– Хельга! Там… – Тяжело дыша, выговорила Грания.

– Я видела. За мной – мы идём в бой! – Хладнокровно бросила Рыжая и двинулась на коне наперевес нежданным гостям.

Те же продолжали стоять у заледеневшей реки, и вид у них был самый недобрый, самый неприветливый, самый ненадёжный.

Хельга спешилась и, подходя к берегу, рявкнула так, чтобы её хорошо услышали на том берегу:

– Суньтесь, если сможете! – Она указала на лёд.

Но врагов это только ещё больше взбесило и раззадорило, потому как пришли они мстить за покалеченное давеча своё войско. И произошло невероятное: враг встал на лёд, и не было ему числа, и лица их были голодные и злые…

Потемнело у Хельги в глазах, но она быстро овладела собой.

– Как же так? – Удручённо воскликнула Аластриона, и в её глазах проступили слёзы.

– Они всё-таки пошли?! – Изумилась Грания, и конец пришёл её былому бесстрашию.

– Что же ими движет, что подгоняет? На этот раз они смелее обычного! – Удивлялась Гвендолина.

Обычно это всегда срабатывало – прикрикнуть с берега и показать на реку. Боявшиеся воды, как огня кочевники немедленно отступали, ища другие пути. На сей же раз решились они не отступать от намеченной цели, поскольку перейти реку вброд являлось кратчайшим расстоянием, дабы достичь окрестностей Брисеада и Лиддауданса.

– Оставаться на своих местах! Живо в позицию! Взять на цель! Стрелять только по жесту моей левой руки! – Скакала туда-сюда перед своим немногочисленным гарнизоном Рыжая, раздавая приказы, и прокралось в её сердце какое-то нехорошее предчувствие.

А враги, побросав своих лошадей, начали идти по льду пешими, и с каждым мигом они были всё ближе.

И взмахнула Хельга рукой, и нет пятнадцати недругов; и взмахнула ещё – и вот, уже тридцать заливают своей кровью лёд, окрашивая его в багровый цвет. И долго не сворачивалась кровь, ибо морозный сегодня выдался денёк.

Но не боялся неприятель ни мороза, ни сыплющихся на него стрел, и каплей в море были отчаянные попытки отряда остановить его перемещение.

Паника, паника стояла в лицах соратников Рыжей и, заметив это, развернула она лице своё к гарнизону и прогудела сквозь шлем следующее:

– Я верю, что есть Некто над всеми нами; да поможет он храбрецам и не одобрит нытья слабаков. Тот, кто боится – да пойдёт пусть прочь, и не убью я того, но истребится душа та из сердца моего и из отряда моего вон!

И воспрял духом гарнизон на время, но пересёк уже враг половину реки.

Воздела тогда в отчаянии Риннона руки кверху, подняв крик:

– Хельга, это конец! Мы не удержим берег, надо отступать!

– Предупредить нужно кого-нибудь! – Вторила ей Мерна.

– Только – кого? – Вздохнула измученно Иделла. – Мы совершенно одни.

– Все наши здесь; и если поляжем – некому будет защищать замок. – Добавила Эдана.

И протрубила Рыжая в рог на всякий случай, а номадины всё приближались.

Тогда вышла она из-под прикрытия, и стала стрелять в лёд, а когда закончились стрелы, начала рубить застывшее водяное зеркало небольшим тесаком. И изошла река трещинами, и много народу утопло в нём.

Но не спасло это Хельгу и её верных друзей. Тогда повернулась она к своим, дабы приободрить их в очередной раз; и в немом ужасе застыла, ибо позади неё лежали мёртвые, сражённые вражьими стрелами тела, и некого уже было подбадривать и защищать. Совсем юные девушки, совсем юные ребята; все как один почили фрекинги вечным сном.

И протрубила Рыжая в свой рог ещё раз, сама не ведая, зачем, ибо её нынешние земляки, корсары Сюшера промышляли несколько севернее, охотясь и заготавливая пушнину; вряд ли бы они её услышали. И тяжело было глазам, потому что всюду было бело от снега.

«Не дай, не дай мне упасть; об одном лишь молю»; прошептав сие, подняла свои очи к небу истощённая неравной борьбой девушка.

И вот уже ранена в плечо Хельга, и нога не слушается; и захрипев, протрубила в рог в последний раз. И обступили её высадившиеся таки на противоположный берег чёртовы изверги, и начали побивать небольшими камнями и мокрыми комками снега; но упорно сопротивлялась Воительница, яростно огрызаясь, кусаясь и царапаясь, ежом катаясь по примёрзшей траве.

И внёс вдруг кто-то разлад во вражьем стане, и редеющими стали наступающие ряды противника. И был это Годомир, ибо отправился он в земли свои не спеша, а услышав звуки труб, развернул отряд в обратную сторону и полетел коршуном немедля; и еле успел, ибо упала шатающаяся Хельга оземь, и занесена уже была над ней карающая длань, топор мстителя и завистника.

И разметал Лютояр с богатырями своими скуловидов, как вошей, и не уцелел никто, ибо не ждали враги удара сзади, из подворотни. И подал юноша Рыжей руку, дабы поднять её и отнести в замок, но грубо оттолкнула та его и встала сама.

– Коль упала не на лопатки – стало быть, не побеждена! – Молвила Хельга, и поразился Годомир её стойкости.

– Прости, что так поздно. Я мчал во весь опор. – Сочувствующе произнёс спаситель.

Та ничего ему не ответила, молча разглядывая следы побоища; а устав созерцать, кинула ему через плечо:

– Ты поможешь мне предать моих героев земле? Они заслужили того, чтобы их похоронили по-людски, со всеми почестями. Я бы справилась сама, но дико устала. А если повременить, не дремлющие враны налетят, и будут останки им завтраком обильным.