Текст книги "Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей"
Автор книги: Игорь Зудов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Возвращение к жизни
Жизнь тем временем шла своим чередом. Увозили одних больных, на их место привозили новых. Больничный конвейер работал без остановки. Первой ласточкой того, что дела мои пошли на поправку, стали вопросы о моем самочувствии заходивших в палату врачей. Раньше они были просто неуместны.
Одна из двух сестер, которым я очень благодарен за подлинное милосердие, Лена, предложила мне взглянуть на себя в зеркало. Мое отражение повергло меня в шок. Обросшее за две недели пергаментного цвета лицо скорее принадлежало покойнику, чем живому человеку. Как тут не вспомнить выражение «краше в гроб кладут».
Увидев мою подавленность после «смотрин», Лена подбодрила меня, сказав, что раньше, в период кризиса, даже им, привыкшим ко многому, было страшно смотреть на меня. Этот день консилиум отметил как переход из угрожающе-тяжелого состояния в просто тяжелое.
Вместе с возвращением к жизни стали острее проявляться неудобства моего положения. Попробуйте полежать на спине хотя бы в течение часа. Гарантирую, что здоровый человек больше не выдержит, захочет пошевелиться. А сутки, а неделю?
Повернуться на бок нельзя, не позволяла трубка для искусственного дыхания. Ноги поднять невозможно, иначе можно было сорвать катетеры для капельниц. Правой рукой не двинешь – на ней манжета для непрерывного измерения давления.
Поэтому ежедневная смена постельного белья воспринималась как праздник. Ведь можно было чуть-чуть подвигаться. Даже ежедневные перевязки, несмотря на болезненные ощущения, воспринимались как благо. Целых 10–15 минут можно было провести в сидячем положении.
Из таких «радостей» складывалась больничная жизнь, и я медленно, но верно пошел на поправку.
Новое испытание
Но, видимо, судьба не исчерпала всех препятствий на моем пути к выздоровлению. В один из обычных дней к нам в палату положили двух спортсменов, которые готовились к ответственным соревнованиям. Времени на обычное лечение травм не хватало, поэтому использовали довольно экстремальный способ – в течение нескольких часов они лежали на толстой пластине льда, и он таял от тепла человеческого тела.
В конце процедуры переохлажденный организм согревали горячим чаем, добавляя для усиления эффекта церковное вино – кагор. То ли спортсменов чрезмерно переохладили, то ли плохо действовал чай, но необычные пациенты буквально бились в ознобе.
Естественно, сестрам хотелось помочь молодым, симпатичным ребятам. И они начали срывать одеяла с больных и укрывать ими дрожащих от холода молодых людей. Лишился своего одеяла и я. Вернулось оно ко мне минут через 30, но этого оказалось достаточно, чтобы началось двустороннее воспаление легких.
Специалисты говорят, что в подобных ситуациях воспаление легких – неотвратимое следствие выключения носоглотки из процесса дыхания. Не буду спорить, но точно знаю, когда болезнь началась. Уверен, что легкое переохлаждение ускорило возникновение неизбежного заболевания.
А вот для лечащего врача, которому под руководством именитых специалистов с неимоверным трудом удалось вывести больного из почти безвыходной ситуации, новое опасное заболевание стало неприятным сюрпризом. У здорового человека оно лечится довольно легко. Для больного же с целым шлейфом заболеваний воспаление легких – серьезная угроза, часто вызывающая летальный исход.
После рентгеновского подтверждения диагноза начался новый этап лечения. Сильнейшие антибиотики к утру сбивали температуру, но к вечеру она поднималась вновь.
Борющийся со своей стороны организм ответил повышенным содержанием сахара в крови. Наряду с антибиотиками пришлось начать инъекции инсулина. Казалось, судьба решила расправиться с больным не тем, так иным способом.
Но столь же решительно были настроены и специалисты, уже добившиеся определенных успехов и не собиравшиеся сдавать завоеванных позиций.
Каждый вечер на основе анализа хода болезни вырабатывалась тактика лечения на следующий день. Практически ежедневно меня навещала та или иная медицинская знаменитость. У них вызывало симпатию мое стремление бороться с каждой возникающей напастью. Именно на этот боевой настрой они возлагали больше надежды, чем на лекарства.
Вспоминаю, как когда-то не мог поверить С. Цвейгу, у которого врач утверждал: «Энергичный, даже неистовый протест больного мы можем только приветствовать, ибо иной раз такая, на первый взгляд, неразумная реакция удивительным образом помогает нам больше, чем самые эффективные лекарства». Теперь же смысл этих слов глубоко проник в сознание, привел к пониманию, что моя жизнь прежде всего нужна мне, моей семье.
И как только я почувствовал «спасительный канат», брошенный мне врачами, то стал карабкаться по нему вверх, ломая ногти и срывая кожу на руках. Может, это был сон, а может – галлюцинация. Обессиленными руками я хватался за колючую основу и подтягивался на сантиметр-другой. Снова съезжал вниз. Но даже опускаясь, я верил, что через мгновение вновь буду карабкаться вверх.
Наконец, общими усилиями очередной раунд в борьбе за жизнь был выигран. Казалось, уже ничто не вызывает опасений. Но, видимо, чаша испытаний была испита мною еще не до дна.
Пациент, а не лабораторная мышь
Меня постепенно стали отключать от аппарата искусственного дыхания, приучая дышать обычным воздухом, а не обогащенным кислородом. Дыхание восстанавливалось с трудом. Главным образом из-за психологического фактора.
Если днем я сравнительно легко обходился без спасительной трубки, то заснуть без нее было страшно. Казалось, что я тут же задохнусь. Пришлось самому освоить технику подключения к аппарату искусственного дыхания. Ведь не могла же сестра находиться возле меня всю ночь, подключая и отключая его по необходимости. Несколько ночей ушло на то, чтобы привыкнуть дышать самостоятельно. Но наконец и этот этап был пройден.
Следующим стал подбор трубки, которая позволила бы мне говорить, пока не зашили рану на шее. После недолгих упражнений начали выговариваться отдельные слова, но и их хватило, чтобы убедить лечащего врача не кормить меня кукурузной кашей. Так, на восемнадцатый день пребывания в реанимации я стал почти полноценным человеком.
С целью дальнейшего улучшения моего состояния консилиум назначил мне процедуру гипербарической оксигенации, при которой пациента помещают в металлический «саркофаг» и под давлением около двух атмосфер насыщают его организм кислородом.
Подобная процедура оказывает благоприятное воздействие при недостаточности внешнего дыхания и способствует полному удовлетворению потребностей тканей в кислороде. По многим показателям для меня было полезно сорокаминутное пребывание в насыщенной кислородом среде.
Однако наряду с положительными факторами присутствуют и отрицательные. Например, возможно падение артериального давления. Поэтому медицинский персонал всегда измеряет давление у пациентов до и после проведения сеанса терапии. Но как принято в России, больного в тонкости проводимого лечения не посвящают, что и приводит иногда к негативным результатам.
А вот как подходят к этой проблеме за рубежом. Еще на студенческой скамье закладывается уважительное отношение к больному. Приведу небольшую выдержку из английского учебника по медицинской этике: «Как у всех индивидов, у пациентов существуют свои представления и жизненные цели, для достижения которых им требуется осознанно относиться к своим поступкам. Но для того, чтобы пациенты действовали осознанно, им необходимо: а) предоставить информацию; б) дать возможность самостоятельно принять решение. Поэтому на профессионала возлагается обязанность информировать своих пациентов об их диагнозе и методе лечения их заболевания с тем, чтобы дать им возможность сделать важный выбор, который требуется, когда болезнь влияет на их жизнь и карьеру...Можно сказать, что наилучшая модель взаимоотношений доктора и пациента – это кооперативное партнерство перед лицом серьезных жизненных проблем».
Звучит как фантастика, не правда ли? Мне с таким подходом со стороны медицинского персонала приходилось встречаться очень редко. Должен сказать, когда при подготовке рукописи я случайно заглянул в упомянутый учебник, то поразился тому, как далека отечественная медицина от зарубежных этических норм.
То, чему учат студентов как общепринятым установкам, которые они должны будут использовать в практической деятельности, является недостижимой мечтой для большинства российских граждан. А теперь посмотрим, к чему это приводит в реальной обстановке.
В реанимации используются, как правило, сильнодействующие лекарства, вводимые с помощью инъекций и капельниц. А получить таблетку для снижения давления почему-то было проблематично. Конечно, повышенное давление по сравнению с тем, от чего меня лечили, было сущим пустяком, и долгое время на него не обращали внимания, пока я балансировал между жизнью и смертью. Однако по мере выздоровления оно все больше давало о себе знать, вызывало негативные ощущения, и на очередном врачебном обходе приняли решение заняться и этой проблемой.
Мне стали давать таблетки, которые можно было сосать, поскольку ни пить, ни глотать при наличии трубки для искусственного питания я не мог. Получал я их из каких-то «секретных» фондов. Как иначе объяснить, что приносили по две-три таблетки разные врачи и в разное время.
Новая коллизия возникла из-за того, что очередная партия таблеток поступила перед началом процедуры оксигенации. Когда меня повезли на каталке, я, не подозревая о последствиях, начал сосать полученную таблетку. Случилось то, что должно было случиться. Эффект снижения давления от таблетки совпал с действием проводимой процедуры. Самочувствие резко ухудшилось, я хватал воздух как выброшенная на берег рыба.
Но опять повезло! На дежурстве была Ирина, которая вытягивала меня и не из таких ситуаций. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять – пациенту плохо. Подойдя к кровати, она шутливо спросила: «Игорь, сколько раз можно загибаться? На этот раз от чего?» Но мне было не до шуток, и она начала принимать меры по очередному выведению больного из кризиса.
К счастью, непрерывное измерение давления и пульса помогло ей быстро разобраться с причинами моего состояния. Дальнейшее было делом техники, а ею Ира владела в совершенстве. Часа через полтора я пришел в себя, но полезные для меня процедуры, не разбираясь в причинах, отменили.
И опять мои мысли приняли привычное направление. А если бы на дежурстве находилась менее опытная и наблюдательная сестра? При дальнейшем снижении давления последствия могли бы быть самыми плачевными. И все из-за того, что врачи воспринимают нас, пациентов, не как партнеров в борьбе против болезни, а в лучшем случае в качестве бессловесных домашних питомцев.
Они не считают необходимым объяснять, для чего назначается та или иная процедура, с какой целью выписывается то или иное лекарство, каких результатов ждать после их применения. Любой вопрос по поводу прописанных лекарств или методов лечения, любое несогласие с принятыми врачом мерами воспринимается в штыки. Впечатление такое, что они никогда и ни в чем не ошибаются. Многие из нас сразу отступают перед напором докторов, помогая им твердо верить в собственную непогрешимость.
Но ведь даже ребенок знает, что в нашей медицине это не соответствует действительности. Моя внучка уже с детского сада, прежде чем выполнять предписания врача, обязательно консультируется с дедом. И очень часто чудовищные дозы лекарств приходится либо уменьшать, либо вовсе отменять. Объясню, почему беру на себя смелость вмешиваться в предписания докторов.
Однажды, когда старшему сыну не было еще и 14 лет, ему назначили сложную операцию из-за гнойного гайморита. Как назло, я в тот момент находился в командировке. Настойчивый врач сумел убедить маму в необходимости хирургического вмешательства. После него, кстати, по мнению опытных специалистов, гайморит приобретает устойчивую хроническую форму.
Но, к счастью, восстал сын, заявивший, что до возвращения отца ни на какую операцию не пойдет. И что же? После моего возвращения мы проконсультировались у другого специалиста, и... оперативного вмешательства не потребовалось.
С тех пор в нашей семье установились две традиции. Во-первых, никогда в сложных случаях не доверять мнению одного, пусть даже именитого врача. Как говорится, и «на солнце бывают пятна». Практика консультаций с другими специалистами ни разу нас не подвела и уберегла от многих врачебных ошибок.
Во-вторых, при серьезной болезни кого-нибудь из родственников все решения принимаются на семейном совете, где тщательно анализируются все рекомендации докторов. Конечно, порой наш подход трудно осуществить на практике из-за излишней самонадеянности медицинского персонала, часто совершенно неоправданной.
Как минимум в одном случае удалось вовремя прервать смертоносное лечение. Но об этом ниже.
Здесь лишь добавлю, что как настоящий ученый с пониманием воспринимает критику в адрес новой гипотезы, так и пользующиеся авторитетом врачи с вниманием выслушивали наше мнение по поводу того или иного лечения. А вот специалисты с сомнительной репутацией всегда с возмущением реагировали на любое возражение.
Поэтому когда читаешь, что «...информирование пациента и уважение к нему в совокупности лежат в основе этических взглядов современной медицины на отношения между врачом и пациентом как отношения равных разумных партнеров», то воспринимаешь это как отголоски принципов существования какой-нибудь внеземной цивилизации. А оказывается, ими руководствуются в соседних европейских странах.
Когда я рассказывал о некоторых случаях, свидетелем которых был в реанимации, моему американскому знакомому, перенесшему недавно довольно сложную операцию, он не поверил мне и посчитал, что это плод моей расстроенной психики. Так сказать, последствия тяжелой болезни.
Чтобы, в свою очередь, не повредить его психику (82 года – не шутка), мне пришлось прекратить рассказы, воспринимаемые им как бред сумасшедшего.
Но, к сожалению, мои воспоминания, сохранившиеся на всю оставшуюся жизнь, – это не бред, не фантазии, а суровая реальность, подтвердить которую может любой честный человек, независимо от того, врач он или выздоровевший пациент. За все изложенное здесь готов нести ответственность – как перед судом совести, так и по закону.
Бизнес на страданиях
Возвращаясь к тем трудным дням, хочу сказать, что, пожалуй, наибольший дискомфорт создавали все же не физические, а душевные страдания. Полная изоляция от родственников переносилась особенно трудно. В то время когда сердечная поддержка, участие со стороны родных и близких могли бы оказать более благоприятное воздействие, чем иные лекарства, больные в реанимации оказываются отрезанными от окружающего мира надежнее, чем в тюрьме.
Судите сами. Посещения запрещены, письменные сообщения не принимают, телефонные разговоры не положены. Если близкие интересуются вашим состоянием, а в справочную данные из отделения еще не поступили, то после звонка непосредственно в реанимацию впору идти на прием к психотерапевту. Это в случае, если удостоят ответом. Но обычно справок вообще не дают, и люди мучаются неизвестностью: то ли близкому человеку стало лучше, то ли за молчанием последует трагическая весть.
На таком информационном дефиците нечистые на руку люди – язык не поворачивается называть их медиками – делают грязный бизнес. Им ничего не стоит представиться лечащими врачами людей, которых они не знают даже по фамилии. За отдельную плату они сообщают родным больного «самые достоверные сведения» о его состоянии – как правило, полную чушь. Хорошо, если жулики от медицины только приукрашивают действительность. Бывали случаи, когда обнадеживали родственников тех, кто уже находился в морге.
Представьте себе, что вечером вам сообщают: близкий вам человек или знакомый идет на поправку, все у него хорошо, скоро переведут в обычную палату. А наутро следует официальный звонок из реанимации (почему-то это тоже обязанность медсестер) с просьбой забрать тело из морга. Такое трудно представить нормальному человеку, но, поверьте, здесь нет ни одного слова преувеличения. Где же предел человеческой низости, если бизнес делают даже на человеческом горе?
Другой вид наживы – допуск родственников к больному в реанимацию. Разумеется, не бесплатно. Да-да, я не оговорился, в святая святых можно легко проникнуть, заплатив дежурному врачу. И никаких проблем с инфекцией. Видимо, она, инфекция, не выдерживает запаха денежных купюр.
«Проникновение» случается только поздним вечером, когда более строгие, чем в тюрьме, законы с легкостью нарушаются. Но только в том случае, если больной находится в сознании или идет на поправку, словом, имеет «товарный вид». Ко мне пустили сыновей только на пятнадцатый день, когда основные угрозы миновали. А вот жене, у которой в глазах были слезы, не помог даже материальный стимул. Не положено волновать больного. Какая трогательная забота!
Знали бы эти горе-эскулапы, что значит для эмоционального человека моральная поддержка, осознание того, что ты нужен своим близким!
Не случайно столетние горцы на Кавказе, где почитание старших возведено едва ли не в культ, где с ними принято советоваться по всем вопросам, одной из причин долголетия считают постоянную востребованность их мудрости и жизненного опыта со стороны молодых. Некогда умирать – вот и живут.
Заряд бодрости
До сих пор подступает комок к горлу, когда вспоминаю такой важный для меня визит моих слегка растерянных сыновей. Получаемая ими из разных источников информация, в том числе и от самозваных лечащих врачей, была настолько противоречива, что они готовились к чему угодно, только не к тому, что увидели. Какая-то внутренняя сила заставила меня приподняться на локтях самому, без помощи посторонних, и это был самый лучший знак для них. Опасения исчезли, и общение стало оживленным, как в прежние добрые времена.
Мы не говорили о болезни, а строили планы на будущее, и я даже на какое-то время забыл о своей неполноценности и о своих сомнениях, удастся ли мне ее преодолеть. Хотя посещение продолжалось не более 10 минут, положительного заряда от него мне хватило надолго. Весь следующий день лечащий врач долго пыталась понять, от какого чудодейственного лекарства или от какой процедуры мое состояние так изменилось в лучшую сторону всего лишь за одну ночь.
Еще и еще раз хочу сказать, что не стоит «замуровывать» больных в реанимации, как это делается сейчас. Ведь за рубежом мужьям разрешают присутствовать даже при родах, родственникам – следить за ходом операции и в последующем выхаживать тяжелобольных. Негативных последствий от такой практики никто не наблюдал.
Из собственного опыта, да и из опыта соседей по палате знаю, что изоляция, практикуемая в реанимации российских больниц, никому на пользу не идет. А вот вред был бы заметно меньше. Да не останется это гласом вопиющего в пустыне!
Уже через день при очередном врачебном обходе один из авторитетных докторов предложил лечащему врачу начать мою подготовку к самостоятельной ходьбе. Нужно ли говорить, с каким энтузиазмом воспринял я эти слова? Не говоря о том, как мучительно лежать целыми сутками на спине, разрешение ходить стало доказательством окончательного выхода из затянувшегося кризиса.
Но мое приподнятое настроение длилось недолго. Накопилось слишком много прозаических трудностей.
Вполне естественно, что лечащий врач не хотела рисковать, а рисковать было чем. Как поведет себя больной при переходе с искусственного на естественное питание? Нужно удалить трубку, подводящую пищу непосредственно в желудок. Из-за сильного сужения пищевода и дыхательных путей пациенту требовалась еда достаточно жидкой консистенции, но оставалось опасение, что и такая пища легко может вызвать затруднение дыхания.
Процедура извлечения трубки оказалась болезненной, и больше часа ушло на устранение негативных последствий. Наконец под наблюдением врача и медсестры, готовых прийти на помощь в любую минуту, – а опасались они возможного удушья от застрявшей пищи, – я приступил к первой за 18 дней самостоятельной трапезе.
Сама подготовка к ней, напряженные лица наблюдателей создавали довольно нервозную обстановку, и первый кусочек омлета удалось проглотить только с третьей попытки. Второй – простите за подробности, – как и ожидалось, вылетел через отверстие в горле. Тем не менее процесс, начатый с утра, благополучно завершился к обеду поглощением детской порции омлета. Это восприняли как достижение – получилось с первого раза. Очередной этап возвращения к нормальной жизни был пройден.