Текст книги "Судья"

Автор книги: Игорь Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Сядь, – приказала директор. Властным жестом указала на кресло. Павел подчинился.

– Я тебе про Нестерову расскажу. Та еще стерва.

Павел кашлянул.

Анна Павловна рассказывала довольно бессвязно. Павел внимательно слушал. Он услышал гораздо больше, чем директор намеревалась ему сообщить.

Кирилл Нестеров был уродом семьи. Окончив в восемьдесят втором школу, он сбежал из дома. Жил на чердаке заброшенного дома. Подрабатывал штукатуром. Говорят, по вечерам он писал роман, бичующий советскую власть. Точно сказать нельзя, поскольку этот роман никто никогда не видел.

В семье Нестеровых, видных ученых, о младшем сыне забыли и старались о нем не упоминать. Старший, Вадим, напротив, был гордостью семьи: обаятельный, практичный, предприимчивый. В восьмидесятые Вадим открыл одну из первых торговых фирм в области, и к концу десятилетия, что называется, оказался «на коне». О брате он не говорил иначе как с презрительной усмешкой.

В 84-м до Нестеровых дошли слухи, будто Кирилл женился на дочке партийного чиновника. Нестеровы только посмеялись. Но слух был верен.

Никто точно не знает, как неудачник Кирилл встретил Софью. Говорили, будто он защитил ее от хулиганов. Но это весьма сомнительно.

Родители, естественно, горячо убеждали дочь порвать с «никчемным неудачником». Молодой человек казался расчетливым проходимцем, который норовит пролезть в семью и пользоваться накопленными благами. Нестеровы думали точно так же. Женившись на Софье, Кирилл оказывался куда богаче Вадима.

Все сложилось иначе. Софья ушла из дома, отказавшись от денег и материального комфорта. Путь назад был для нее закрыт.

Возлюбленные расписались. Софья последовала за Кириллом в его печальных поисках правды. Девушка была беременна. Поиски привели молодоженов на юг. Там родилась Инна Нестерова.

Нестеровы несколько лет ужасно бедствовали. Даже для немногих друзей, которых интересовала судьба молодой пары, они будто канули в Лету. В 90-м о них появились первые новости. У Нестеровых все было хорошо. Софья зарабатывала достаточно, чтобы семья поселилась в домике на берегу моря. Они не хватали звезд с неба, но были вполне счастливы. Говорили, будто Кирилл собирается вернуться на северо-запад и помириться с семьей. Однако, этого не случилось. Нестеровы погибли в автокатастрофе, столкнувшись с бензовозом. Считалось, что виноват был пьяный водитель грузовика. Правды не узнал никто: тела и обе машины разнесло на части взрывом.

Оба семейства с отцовской и материнской стороны отказались принять Инну. Вадим Нестеров, по совершенно неясным причинам, согласился взять сироту. Он приехал за ней и увез в Высокие Холмы.

Девочка очутилась в атмосфере богатства, роскоши и власти. Ее окружали сильные мира сего – холодные, жестокие люди, превыше всего ценящие собственную персону.

Опекун заботился о ней, но забота носила строго материальный характер. Инна получала любую игрушку или платье, какое желала. Но ей всегда чего-то не хватало. Очень скоро она перестала желать что-либо.

Инна замечала косые взгляды взрослых. О ней шептались. Девочка поняла: ее судьба неразрывно связана с роковой тайной, которую ей никогда не разгадать.

Вадим Нестеров не единожды проклинал день, когда взял к себе девочку. Очень скоро стало ясно, что из Инны ничего путного не выйдет. Зато греха не оберешься. Вадим не раз говорил друзьям (иногда в присутствии Инны), что ее нужно было утопить в помойном ведре.

Инна была невыносима. Ее истерики и самоистязания приводили прислугу в ужас. Девочка рвала на себе волосы целыми прядями, царапала лицо, била себя по щекам. Когда няня спросила, зачем она это делает, девочка ответила, что хочет быть некрасивой.

– Почему? – спросила няня – робкая женщина с усталым лицом – со слезами глядя на богато одетую девочку.

Инна встала и подошла к няне, глядя дикими голубыми глазами.

– Они говорят, что я красавица, – прошептала девочка. – А я уродка. Я хочу, чтобы все это видели, все, все, ВСЕ!

И начала кататься по полу, выкрикивая грязные ругательства. Няня ахнула и выбежала прочь из комнаты. На следующее утро положила на стол Нестерову заявление об уходе.

– Почему? Разве я мало плачу?

– Даже за большую плату я не стала бы здесь оставаться. Я не могу этого выносить.

Нестеров нанимал десятки женщин, но ни одна не задерживалась больше, чем на неделю. Он повышал плату и в два, и в три раза – без толку. Последняя сказала ему, глядя прямо в глаза:

– Просто ужас, что вы творите с бедным ребенком.

Нестеров мрачно смотрел ей вслед: «Лучше подумай, дура, что она со мной вытворяет».

Вадим сидел в гостиной с партнерами по бизнесу. Инна, в розовом платьице, с расчесанными золотыми волосами, сбежала вниз по лестнице, забралась на стол и тоненьким голоском пропела «Голубой вагон». Партнеры Нестерова (некоторым из них случалось заказывать похищение или убийство детей) изумленно переглядывались. Вадим побледнел. Он видимо сдерживался, чтобы не ударить племянницу.

Закончив выступление, Инна улыбнулась и грациозно присела. Она держалась с изумительным достоинством, которому нельзя обучиться.

Бизнесмены засмеялись. Кое-кто зааплодировал.

Девочка спрыгнула со стола. Застыла посреди комнаты, со странным выражением оглядывая лица взрослых.

– Какая хорошая девочка, – сказал один из них, по фамилии Баринов. Взял из вазы апельсин, протянул Инне. – Смотри, какой фрукт! Хочешь?

Инна настороженно смотрела на него.

– Невежливо молчать, когда с тобой разговаривают взрослые, – сказал Нестеров. Лоб его покрылся испариной. Он внимательно следил за Инной.

– Вкусный апельсин, – продолжал Баринов с кошачьей улыбкой. – На, бери! Ну что же ты? Боишься? Да не бойся, я не кусаюсь.

Инна не пошевелилась. Глядя на Баринова умными серыми глазами, она вдруг побледнела.

На его лице появилось выражение раздраженного нетерпения.

– Да что ты, в конце концов! Иди-ка сюда!

Приподняв зад от дивана, он наклонился вперед, схватил девочку за руку и притянул к себе. Посадил на колени. Погладил по волосам.

– Красивая девочка, – промурлыкал он. – Почему апельсин не берешь? Нехорошо так с дядей обращаться.

Инна, глядя ему в глаза, вдруг ласково улыбнулась.

– А ты правда не кусаешься?

Баринов кивнул.

– Правда. Я добрый дядя.

Улыбка девочки стала еще более ласковой.

– А я кусаюсь, – сказала она. Личико ее исказилось злобой. Извернувшись, она укусила Баринова за палец.

Добрый дядя заорал от боли. Выпавший из руки апельсин покатился по полу в угол.

Инна, спрыгнув с колен Баринова, отскочила в сторону. Наставив на Баринова пальчик, запрокинула головку и злобно расхохоталась.

Побагровев, Вадим вскочил.

– Ты что вытворяешь, сволочь? – заорал он и ударил Инну по лицу.

Инна ошарашено взглянула на дядю. Глаза ее наполнились слезами. Она выбежала вон.

Еще час Баринов, раскачиваясь на диване взад-вперед, баюкал распухший, кровоточащий палец. Все его утешали и успокаивали.

– Вадим, сука! – выл он. – Чтоб я еще раз к тебе в гости пришел!

– Ну, что ты хочешь, Валера? – бормотал Нестеров, потирая лоб. – Она сирота.

– Да ну тебя! – сказал Баринов, чуть не плача. – Она меня за палец тяпнула! Сука!

Не дождавшись семилетия Инны, Нестеров отправил ее в престижную школу-интернат. Вскоре Нестерова засыпали телефонными звонками – жалобами на Инну.

Девочка никак не хотела превращаться в маленькую принцессу, достойную фамилии. У нее были уличные манеры. Она часто сбегала по ночам или во время занятий. Пока ее сверстницы обучались танцам, этикету и оксфордскому диалекту, Инна сближалась с детьми из бедных районов. От них Инна набралась характерных словечек. Воспитатели с ног сбивались, разыскивая ее по глухим подворотням. Инна сама возвращалась под вечер, в испачканном платьице, с царапинами на коленках и синяком под глазом.

С одногруппниками она не желала общаться. Они были ей чужды, как посланцы иного мира. Эти дети не знали ни горя, ни страха, ни голода. Подражая взрослым, они обсуждали деньги, налоги, яхты. Сверстники презирали ее и дразнили «подкидышем». Инна жестоко наказывала обидчиков.

К третьему классу девочка подошла со средней успеваемостью. Отличные оценки только по литературе, рисованию и кулинарии. Дальше училась все хуже.

В десять она закурила, в одиннадцать выпила, в двенадцать загуляла. Вадим от злости и отчаяния чуть на стенку не лез. Ночами ворочался в постели.

«Чего ей еще надо? Все у нее есть. Тряпки, побрякушки, курорты – пожалуйста. Сколько возможностей! Весь мир перед ней. Да любая девка с улицы жизнь продаст, чтобы оказаться на месте этой идиотки. Дрянь неблагодарная!»

Ссорились они по сто раз на дню. Иногда дело доходило до поножовщины. Из-за пятен крови ковер в гостиной часто меняли. Но Инна была неспособна сбежать из дома, как ее мать.

В детстве она часто бродила в одиночестве по берегу озера или в лесу, и все мечтала о принце, который приплывет на корабле под алыми парусами. И увезет ее далеко-далеко. Ребенок, не знающий родительской любви, взрослеет очень рано. Это жестокое взросление, которое искажает душу. Такой ребенок рано начинает мечтать о возлюбленном, который обласкает его. Сирота всю жизнь будет искать в любовнике отца или мать. Нужно ли говорить, что эта жажда никогда не будет утолена. В любви никто не способен всю жизнь нянчить другого.

В двенадцать лет Инна почти забыла своего Принца-отца. Более того – любая мысль о нем вызывала в ней отвращение и ужас.

Под конец рассказа речь Анны Павловны стала совсем бессвязной. Она уронила голову на грудь.

Павел тихо встал. Взял портфель, и на цыпочках вышел.

Глава 5. Ира

Павел шагал, спотыкаясь о неровности асфальта. Все время приходилось обходить огромные лужи.

Небо потемнело. Серебристый диск луны сиял из прорехи в скоплении облаков, как из глубокого колодца.

Над разбитой дорогой низко стелился подсвеченный сиянием фонарей туман. Ноги вязли по щиколотку, словно идешь по толстому слою мокрой ваты.

Дом Иры старый, перекошенный, неприятного серого цвета. Одно окно тускло светится, как единственный глаз на лице старика. В крайнем правом окне разбито стекло. Камень.

Павел скривился.

Свернул на тропинку к воротам. Почувствовал спиной взгляд. В освещенном окне дома напротив мелькнуло лицо женщины. Когда он обернулся, любопытная соседка тут же юркнула за занавеску.

Павел просунул руку в щель между стеной дома и забором. Пальцы нащупали холодное железное кольцо. Он потянул на себя засов. Тот поддался с тяжким скрежетом.

Над крыльцом зажглась лампочка. Павел зажмурил глаза. Открыл и увидел Иру. Девушка показалась ему бесплотным призраком в застиранном халате.

– Привет.

– Привет, – Ира скрылась в коридоре. Павел взошел по скрипучим ступенькам. В доме пахло табаком и тухлой капустой.

Прошел в душную кухню. Колченогий стул под ним со скрипом пошатнулся. Портфель он сунул под стул.

На плите кипела в грязной кастрюльке мутная вода. Под потолком на веревках висели влажные тряпки.

– Как я выгляжу? – Ира протиснулась к плите.

Некогда сильные волосы с золотым отливом – теперь тусклые, стянутые на затылке в тугой пучок. Под глазами темные круги.

Взгляд Павла скользнул вниз. Руки огрубели, ногти черные от грязи.

Ей было шестнадцать лет.

– Прекрасно, – сказал он.

– Картошку будешь?

Павел покачал головой.

Ира села за стол. Начала очищать дымящуюся картофелину.

– Осторожно, – сказал Павел. – Руки не обожги.

За тонкой стенкой заплакал ребенок. Ира вздрогнула.

– О господи. Я сейчас.

– Ну что ты, что ты. – донеслось из-за стенки. – Чего мы расплакались? Ш-ш-ш…

Ира вернулась, потирая лоб. Встретила взгляд Павла. Устало улыбнулась.

– У него температура.

Села за стол. Взяла картофелину.

– Остыло, – пробормотала она.

– Все будет хорошо.

Ира взглянула на Павла. В ее глазах затаилась старая злоба, которая пугала Павла, хотя к нему не относилась.

– Ты не представляешь, каково было в роддоме. Гадюшник, одно слово! Они все время пялились на меня.

– Кто, Ира?

– Мамаши. Врачи. Медсестры. Все. Я вижу их везде – в магазине, в автобусе, в соседских окнах. Они повсюду.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь! Каково было слышать их тупое квохтанье: «На каком вы месяце? А кто папаша?» – передразнила Ира. – Но еще больше меня бесили те, кто все понял. Одна такая все смотрела на меня, будто я ноги лишилась. Приставала, совала фрукты. Ты знаешь – бабы вечно суются со своей заботой, когда их никто не просит. Я пряталась от нее в сортире.

– Скверно.

– Да, в общем, ничего. Только когда мужики к ним приходили, было худо. У меня-то никого.

– Я пришел один раз, – напомнил Павел.

– Да, – Ира с благодарностью взглянула на него. – Когда ты ушел, соседки по палате про тебя спрашивали.

Ира отвела взгляд. Рассмеялась.

– Я сдрейфила. Сказала, ты мой муж.

Они сидели, натянуто улыбаясь. Ира съела одну картофелину. Отодвинула блюдо.

– В зале дует, – сказала она.

– Окно разбито.

– Знаю. Камень бросили.

– Да? Как странно!

– Нужно вставить новое. Или заделать чем-нибудь.

Павел потер рукой лоб.

– Я не умею стекла вставлять.

– Я соседа попрошу. Он давно на меня облизывается.

– Неплохой повод.

– Не смейся.

– Извини.

– Ненавижу мужиков. Вы все такие идиоты.

Она наклонилась, пристально глядя на Павла.

– Я и его, – Ира покосилась в сторону детской. – Ненавижу иногда. Ничего не могу с собой сделать. Как на него погляжу – так отца вспомню. Глаза, нос, рот – все то же.

Она сгорбилась, глядя на стиснутые пальцы.

– А иногда думаю – хорошо, что сын. Он поймет, почему я на трассу ходила. Женщины ненавидят меня и считают кругом виноватой.

Павел вспомнил кое-что. Сунул руку в карман. Положил на стол пачку денег.

Ира округлила глаза.

– Что это?

– Здесь восемьдесят тысяч рублей, – Павел подвинул пачку на ее край стола. – На первое время хватит.

Он потер лоб.

– Послушай меня. Я хочу, чтоб ты начала жить по-человечески. Чтобы нашла нормальную работу. Слышишь?

Ира взяла деньги. Поднесла к глазам, будто боялась, что растворятся в воздухе.

Кинулась к Павлу.

– Спасибо! Ты спас меня!

Она начала покрывать лицо Павла поцелуями, пожалуй, чересчур жаркими.

– Ира… не надо.

Ира смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Почему?

– Не надо.

Она опустилась на колени.

– При первой встрече ты тоже отверг меня. Я была дура. Я думала, ты как все. А ты совсем не такой.

Она уткнулась лицом ему в колени и заплакала. Павел слегка отстранился, потирая висок.

Ира взглянула на него лихорадочно горящими глазами. Начала трепетно поглаживать ладонями ноги, начиная от коленей и поднимаясь выше и ближе.

– Мне хочется отблагодарить. Почему не позволяешь?

– Прекрати.

Она тяжело поднялась. Волосы беспорядочными прядями упали на лицо.

– Знаю, я тебе не нравлюсь. Потому что я такая.

– Ира…

– Ты чистый. Я тебе противна.

– Замолчи сейчас же!

– Хорошо, – Ира со страхом взглянула на него. Тронула лоб. Словно в лихорадке, оглядела кухню.

Павел со вздохом поднялся.

– Ну, мне пора.

Он достал из-под стула портфель.

– Я провожу.

В прихожей Ира окликнула Павла.

– Возьми, – она протянула ему пачку денег.

– Зачем? – нахмурился Павел.

– Я не могу их взять.

– Не ломай комедию.

Ресницы девушки дрогнули.

– Я не заслужила.

Павел обнял ее за плечи. Посмотрел в глаза.

– Ира, – прошептал он. – Подумай о ребенке.

Ира прикусила губу, глядя на него. Отвернулась.

– Уходи, пожалуйста, побыстрее уйди и никогда больше не приходи! Я боюсь тебя. Боюсь и ненавижу. Ты хуже всех. Нет никого ужаснее тебя.

– Это я знаю, – пробормотал Павел.

– Что?

Он отвернулся. Ступеньки скрипели под ногами. В голову через затылок проникала тупая боль. Павел чувствовал себя разбитым.

– Паша?

Он обернулся. Ира смотрела на него сверху, зябко кутаясь в халат. Глаза ее болезненно горели.

– Сегодня я проснулась, и впервые не заплакала, – исступленным голосом сказала она. – Я чувствую, скоро все изменится. Скоро придет Спаситель!

Павел нахмурился.

– Какой еще Спаситель? Иисус, что ли?

– Нет! – Ира сбежала по ступенькам, приблизилась. Ее безумное лицо в тускло освещенном полумраке походило на белую луну. – Не жалкий хлюпик. Истинный герой. Смелый и жестокий. Я знаю, Он придет и отомстит за всех нас!

Павел несколько секунд разглядывал ее будто сведенное судорогой лицо.

– Иди в дом, – наконец сказал он.

Он везде зажигал свет. Задернув занавески, отогнул одну и выглянул на улицу. Облегченно вздохнул.

– Вот я и дома.

Во всех комнатах лампочки два раза мигнули и погасли. Дом погрузился во мрак.

Он стоял у окна, слушая стук сердца.

Спустя миг вспыхнул свет. Павел бросился в гостиную. Споткнулся о порог. Упал на колени. Вскочил.

Сунул руку под подушку дивана.

Пальцы сомкнулись на рукоятке.

Взглядом он судорожно ощупывал каждый угол. Дергаясь от каждого шороха, водил стволом пистолета.

Ящик комода выдвинулся сам собой. Павел замер, слушая оглушительный стук сердца. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара.

Сняв пистолет с предохранителя, он медленно приблизился к комоду.

На дне выдвинувшегося ящика лежала фотография в рамке. Павел взял ее в руки.

Красивая брюнетка с бархатными карими глазами. Платье кремового цвета с открытыми грудью и плечами. Холодная, строгая красота розы.

И рядом с ней – он.

Павел с болью и тоской разглядывал фото.

– Очень смешно, – он бросил рамку на дно, задвинул ящик. – Думаешь, я сам не помню?

Он спрятал пистолет. Провел ладонью по лицу.

Сел на диван со стаканом вина. Уставился в пустоту.

Прошлое выступало из тумана, как силуэт темной скалы. Павел попытался вспомнить лицо Юры, но не смог.

Неожиданно для себя он заплакал.

Глава 6. Допрос

– Володя, выйдем на минутку, – Точилин незаметно подмигнул Быстрову. Повернулся к Нестеровой. – Инна Кирилловна, мы ненадолго.

Следователь Точилин – высокий, стриженный ежиком мужчина с высеченным из камня лицом – насмешливо взглянул на капитана.

– Ну, что думаешь?

Придвинувшись к следователю, Быстров прошептал:

– У меня там сидит племянница и единственная наследница Вадима Нестерова. Которую вполне можно назвать главной подозреваемой в убийстве. Которая, к тому же, несет бред собачий про мужика с молотком. Ты понимаешь, в какое говно я вляпался?

Точилин усмехнулся.

– Капитан, доверься мне. Эту кучу таким, как ты, не разгрести. Ты, главное, поддакивай в нужных местах.

Быстров промолчал. Он смотрел на этого человека, о котором в коридорах ОВД не говорили иначе, как с боязливой ненавистью, и снова почувствовал, как он устал.

– Ну, – вздохнул капитан. – Пошли!

К ним подошел мужчина в сером плаще. У него было очень напряженное лицо.

– Простите, я из комиссии по делам несовершеннолетних. Нужна ваша подпись.

Точилин ощупал его взглядом с головы до ног. Наморщил лоб, будто пытался вспомнить, где видел этого человека.

– Это не ко мне, – отмахнулся Быстров. – А что у вас?

– Ходатайство о лишении родительских. Шестьдесят девятая статья.

– Вы из школы?

– Да, я классный руководитель.

– Вам к Чернухину. Пройдемте, это сюда.

Все трое вошли в кабинет. Быстров отвел Павла к столу Чернухина, а сам вместе с Точилиным прошел в дальний конец комнаты.

Инна Нестерова сидела на диване, глядя в одну точку.

Когда открылась дверь, Инна вздрогнула, но быстро овладела собой. Ее пальцы стискивали сжатые колени.

Точилин взял стул. Поставил напротив дивана, спинкой вперед. Сел, положил локти на спинку, свесив вниз руки. Инна сжалась под строгим, настойчивым взглядом глаз со стальным блеском.

– Снова здравствуйте, Инна Кирилловна. Я – Точилин Александр Сергеевич, следователь по расследованию особо тяжких преступлений областной прокуратуры в звании майора юстиции. Будем разговаривать.

Инна пристально смотрела на него.

– В чем меня обвиняют?

Голос ее прозвучал так громко и резко, что все, включая Павла, посмотрели на нее.

Павел уже получил подпись. Ему следовало уйти. Но он застыл у стены с документом в руках, странно глядя на Инну.

– Ни в чем, – вздохнул Точилин. – Пока ни в чем.

Он задумался.

– Расскажите нам еще раз, как все было.

Инна вздохнула.

С того самого момента, когда они с дядей ссорились у машины, и появился незнакомец в черном плаще, все пошло кувырком. Эти два дня Инна прожила в аду.

Она приехала к Илье на квартиру, где, как всегда, творился настоящий бедлам.

Девушка остановилась на пороге, усиленно улыбаясь. Никто не обращал на нее внимания. Впервые в жизни голову Инны посетила мысль, что друзьям нет до нее никакого дела. Умри она сейчас – вечеринка продолжится.

Илья поймал ее взгляд. Он сидел во главе стола. Рядом, пунцовая от вина и счастья, Вероника в голубом топике и джинсах с низким поясом. Правую руку Илья просунул под мышкой, сжимая ее грудь.

Инна с болью следила, как Илья наклоняется к Нике. Шепчет на ушко. Та смотрит на Инну с торжеством.

Илья убрал руку с ее груди. Встал из-за стола. С возгласом: «А вот и наша Инна!»

– Легка на помине! – крикнул кто-то.

– Вспомнишь говно, вот и оно! – процедила Вероника.

Илья поцеловал ее.

– Как доехала? Нормально?

– Да.

Илья усадил ее за стол под грохот металла – Pantera, или что-то в этом роде – и все было как всегда.

Инна сидела молча, почти не притрагиваясь к спиртному. Только высаживала сигарету за сигаретой. У нее еле хватало сил сидеть прямо, вставлять реплики, выдавливать смех. Она чувствовала себя актрисой, которой дали чужую роль.

Она заперлась в ванной. Оперлась руками на раковину. Посмотрела в зеркало.

За спиной стоял Он. Черный плащ с капюшоном без тела. Поднимает ладонь с длинными тонкими пальцами. Приветливо, издевательски машет.

Инна вскрикнула. Обернулась. Никого.

Она осела на пол вдоль стены. Спрятала лицо в ладонях.

Выплеснув боль и отчаяние в слезах, встала, привела себя в порядок.

Илья стоял в коридоре, скрестив на груди руки.

– Колись. Что с тобой?

– Ничего. Все в порядке.

– По-твоему, я дебил?

Инна молчала.

– В чем дело?

– Ни в чем, – она выдавила улыбку.

– Тогда встряхнись и не порть мне праздник. Сидишь с кислой рожей. Смотреть тошно.

– Хорошо, – Инна кивнула. – Прости.

Они вернулись в безумие залы. Но девушка не могла избавиться от ощущения, что все смотрят на нее с подозрением.

А потом – звонок в дверь.

Инна вздрогнула. Со страхом посмотрела в сторону двери. Илья, Вероника, Болт, Мигунов сразу смолкли. Кто-то бросился открывать и вернулся с мертвым лицом.

В зал вошли менты. Быстров с отвращением огляделся.

– Нам нужна Инна Нестерова. Кто знает, где она?

– Это я, – Инна сжалась. – Что вам?

– Ваш дядя найден в лесу. Он убит.

Инна дернулась, словно осужденный на электрическом стуле. Неестественно округлила глаза.

– Что? – ахнула она. – Как? Где? Господи…

Она всю жизнь будет стыдиться своей неубедительной актерской игры в тот миг. Даже Болт и Мигунов не поверили. А уж их-то никто не назовет ценителями искусства.

– Вы должны ехать с нами.

Инна подчинилась. Она покидала квартиру, ощущая промеж лопаток прожигающий взгляд Ильи. Девушка знала – после допроса в отделении ее ждет еще один, домашний. И неизвестно, что хуже.

Она объяснила милиции все как есть. Ей не поверили (что неудивительно). Взяли мужика с камерой, поехали на место. Инна все показала. Где стояла она, дядя, как подошел убийца, как убил дядю. Конечно, многое она опустила – например, странные слова Господина Убийцы. Когда все закончилось, приливом нахлынуло облегчение.

На следующий день встретилась с Ильей. Тот наказал ее за то, что засветилась у ментов. Очень серьезно наказал. Так, что Инна два дня не вставала с дивана. И ходила с кровью. Она смотрела на кофейного цвета мочу в унитазе, и думала: «Вот он, цвет моей любви» И хохотала.

А теперь приехал этот следователь с жесткими глазами, опять начинай все сначала.

Точилин допросил ее второй раз. Инна все рассказала, чувствуя на себе взгляд странного мужчины в сером плаще, который молча стоял у стены. Возможно, помощник Точилина. А может, тайный свидетель, которого Точилин приберег на десерт. Который видел, видел, ВИДЕЛ.

Боже, да что видел-то?

«То, что Я убила дядю, Я, Я, Я!»

Об этом она, конечно, умолчала.

Следак, похоже, не верил ни единому слову. Он постоянно перебивал: «Вы уверены? Так все и было? Как странно!»

– Нет, я не уверена! – сказала Инна. – Долго вы будете меня мучить? Я все рассказала что знаю. Не один раз! Вам нравиться надо мной издеваться? Он убил дядю и ушел. Он вернется за мной, понимаете? Я боюсь, боюсь!

Она зарыдала. Точилин хмыкнул. Быстров подал стакан воды.

– Успокойтесь. Здесь вы в безопасности.

Точилин встал, прошелся по комнате.

– Еще парочка вопросиков, Инна Кирилловна. Вы в состоянии отвечать?

– Спрашивайте, – Инна хлюпнула носом. – Все что угодно.

Точилин пожевал губами.

– Баринов Валерий Георгиевич – это имя вам что-нибудь говорит?

– Говорит. Баринов – друг и деловой партнер дяди. Он живет через два дома от нас. Часто бывал у нас дома. Девочкой я сидела у него на коленях.

– Что вам известно об отношениях между Нестеровым и Бариновым? Дядя когда-нибудь говорил с вами о делах?

– Никогда. Мне всегда было до лампочки, чем дядя занимается. Отношения у них были нормальные.

Точилин сел на край стола.

– Инна, знаете, почему дядя никогда не говорил с вами о бизнесе?

– И знать не хочу!

– Он не хотел подставлять вас под удар. Ваш дядя – и Баринов – занимались черт знает чем. Торговля оружием, наркотики, детская проституция. И многое другое.

Он выжидающе уставился на Инну. Она отвела взгляд.

– Я не хочу, чтобы вы бросались бездоказательными обвинениями в адрес нашей семьи. У дяди нимб над головой не светился. Его дело. Каждый крутится как может.

Точилин нахмурился. Подошел к окну, выглянул на улицу.

– Инна, вы не понимаете, в какой опасности находитесь. Вы стали свидетелем убийства. Этого мудака послали очень нехорошие люди. Люди эти не знают, говорил с вами дядя насчет бизнеса, или нет. Они не уверены. А такие люди очень не любят неясности. Рисковать они не станут.

Он повернулся к Инне.

– Они ни перед чем не остановятся.

Быстров кашлянул.

– Александр Сергеич, я думаю, будет лучше…

Тот не слушал. Продолжал сверлить девушку взглядом.

– Ну?

Инна покачала головой.

– Я все рассказала.

– Подумайте хорошенько. Не спешите.

– Я. Ничего. Не знаю.

Инна с вызовом взглянула в глаза Точилину. Тот поиграл желваками.

– Что ж, в таком случае – раз вы ничего не знаете – я не могу гарантировать вашу безопасность.

Инна вскинула голову.

– Мне ничего от вас не нужно. Думаете, я не знаю ваши нравы? Вы возитесь со мной только потому, что я богатенькая стерва. Будь я без гроша, вы бы меня мигом на Колыму отправили.

Точилин хмыкнул.

– Ну, зачем же вы так о правосудии… Мы вас отправим на Колыму – когда у нас будут улики против вас.

Быстров снова кашлянул.

Вошел молодой дежурный, отдал честь.

– Что такое? – лицо Точилина дернулось. – Что случилось?

– Вам просили передать, – сержант протянул коричневый конверт.

– Кто просил?

Сержант набрал в грудь воздуха и открыл рот.

Его глаза расширились. Желваки напряглись. Вместо человеческой речи сержант издал невнятный сдавленный звук.

– Что за… – нахмурился Точилин.

Быстров начал медленно подниматься со стула.

– Парень, что с тобой? Э?

Тело сержанта содрогнулось… Он издал булькающий горловой звук, будто полоскал горло. Побледневшая Инна, открыв от изумления рот, расширившимися глазами смотрела на него.

Павел, до сих пор таившийся в углу, бросился к парню.

Голова сержанта откинулась назад. Хрустнули шейные позвонки.

Глаза вылезли из орбит. Лицо побагровело.

Парень согнулся пополам. Из его горла хлынул поток алой крови с черными потеками. Воздух наполнился вонью тухлой рыбы и гнилых помидоров.

Инна завизжала. Павел схватил ее за плечи и оттащил в дальний угол.

Сержант с трудом разогнулся. Он дрожал. Точилин схватил его за шиворот. Встряхнул.

– КТО ОН? – заорал Точилин в лицо сержанта, брызнув слюной. – Как выглядел? Что говорил? Куда пошел?

Сержант моргал, не отвечая. Он выглядел больным. Точилин вновь встряхнул его. Послышался треск ткани.

– Сержант, ты что! Оглох?

– Я… – слабым голосом начал тот. – Он…

– Что «он»?

– Черный… холодный…

Точилин отпустил паренька. Тот пошатнулся и, словно в лихорадке, прошептал:

– Айлатан…

– Проклятье! – Точилин грохнул кулаком по столу. – Уведите его!

Сержанта увели. Точилин подошел к столу, сощурился на коричневый конверт. Протянул руку.

– Не трогайте! – вскрикнул Павел.

Точилин вздрогнул. Оглядел учителя с головы до ног.

– Это еще кто? Посторонние в отделении? Без премии всех оставлю!

Быстров и Чернухин переглянулись.

– Н-не имеешь права, т-товарищ майор… – начал Чернухин.

– Еще как имею! Здесь все мое, товарищ капитан. Мое! Ясно?

Павел покосился на Инну. Она смотрелась в зеркальце, поправляя волосы. Павел хотел подойти, спросить, в порядке ли она. Девушка с такой ненавистью посмотрела на него, что Павел поспешил выйти.

Глава 7. Хуже и хуже

– Инна!

– Проклятье! – девушка остановилась.

Следователь быстрым шагом пересек коридор. Схватил Инну за руку и потащил к выходу.

– Что вы творите?

– Слушай меня внимательно, милая. Я знаю, ты невиновна. Что бы там между вами ни произошло, дядю ты не убивала.

Инна с надеждой и подозрением покосилась на следователя.

– То, что ты там наговорила – это, конечно, твое дело. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы с тебя сняли обвинения. Однако, если дело дойдет до суда…

– Вы думаете, будет суд? – Инна вздрогнула.

– Инна, все может быть, – прошептал Точилин.

Они вышли из отделения. Обогнули здание и двинулись к автостоянке.

– Вот я о чем. То, что ты там насочиняла – черный плащ, мистика… весь этот туман…

– Я не…

– В суде этого говорить нельзя. Скажешь, что видела человека в черной маске. И все. Ясно?

Инна прикусила губу.

– Этого не было.

– А все же будет лучше, если ты так скажешь.

Инна кивнула.

– Хорошо.

– Сможешь? – настаивал Точилин. – Не испугаешься?

– Нет, что вы, – расхохоталась Инна. – Я же теперь убийца!

Точилин улыбнулся. Инна хотела идти, но он удержал девушку за руку.

– Да, еще. У тебя будут спрашивать, не было ли у дяди врагов. Ты скажешь – был. И его имя – Баринов Валерий Георгиевич.

Инна мгновенно переменилась в лице. Вырвала руку.

– Использовать меня вздумал? Очень смешно. А вот это видел?

Девушка с фальшивой улыбкой показала ему средний палец. Лицо Точилина окаменело.

– Не, начальник, – все с той же неискренней улыбкой продолжала Инна. Глаза наполнились слезами жалости к себе. – Если мне и придется сдохнуть, то только по собственной тупости. Не хочу лечь в гроб из-за того, что этого ублюдка убили у меня на глазах.

– Инна…

– Мне плевать! – вскричала Инна. – Он мертв, и знаете что? Я в восторге! Он мне надоел! И я не хочу, чтобы он из могилы доставал меня! Мы прожили под одной крышей пятнадцать лет, и я хочу забыть все, как страшный сон!

Плача, она развернулась и направилась к бутылочного цвета «БМВ». Точилин видел за рулем знакомого парня с порочным лицом и насмешливым взглядом. Илья Бубнов. Точилин многое знал о нем, и то, что он знал, не предвещало для Инны ничего хорошего.