Текст книги "Футбол. Искушение (СИ)"

Автор книги: Игорь Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Есть такая тварь единая, на земле, Феденька... рудиментами которой являемся мы, люди... со временем мы погружаемся, вливаемся в эту тварь и становимся ее ложноножками, альвеолами... Не все, совсем не все, но мно-огие... Боже нька... насколько же многие... Вливаются в существо... вливаются в существо под общим названием Тварь...

Взгляд Рома поднялся, остановился на Кузьмиче и всмотрелся, казалось, в самую душу:

– А некоторые... пусть редкие, но некоторые... и они есть... остаются людьми.

Тут Кузьмич каким-то чудом понял, что дальше так продолжать нельзя. Надо прямо сейчас, не откладывая, вызывать администратора и разъезжаться по домам. Он растряс продолжающего невнятно шипеть под нос Романа, и они общими усилиями вызвали местное "начальство", которое, не откладывая, с привычной сноровкой взяло дело в руки. Собутыльники были спасены.

***

Ром вёл утреннюю планерку. В голове было паршиво, чуткие подчиненные прониклись состоянием начальника, потому ежедневные рапорты свои совершали кратко и только по делу, не расплываясь. Наконец последний докладчик, недавно принятый на службу молодой руководитель группы из "ранних", из "хорошей семьи", одетый в отлично сшитый костюм, наклонил свою украшенную мелированной модной стрижкой голову, заканчивая скомканный отчет о командировке в южный регион, и уселся на место.

Фененко отпустил подчиненных и остался один. Нажал клавишу вызова секретаря. Потребовал бутылку воды и стакан. Дождался ухода женщины, проводив задумчивым взглядом ритмично покачивающиеся бедра, сам налил, вынул из ящика стола упаковку алкозельцера и бросил таблетку в воду. Вода в стакане убедительно зашипела, обещая скорое избавление от "свинца" в голове. С утра это была уже вторая.

Несмотря на в целом паршивое состояние тела, настроение у Романа Владимировича было отличным. Он прекрасно помнил все произошедшее вчера и чутьем матерого, видавшего виды чиновника чувствовал грядущие полезные перспективы. Не использовать открывающиеся возможности было нельзя. А как профессионал-футболист он вообще приходил в состояние возбуждения, представляя какого шороха можно навести в футбольной тусовке, если все правильно организовать и уместно использовать этого парня с его чудесным, неизвестно откуда взявшимся, совершенно невозможным даром. Подтаскать только его, оформить, отшлифовать и команду под него настроить. Физику быстро подтянуть нереально, но на приемлемый уровень вывести, наверное, возможно.

Необходимо еще раз все обдумать, учесть роль и место Кузьмича, его придется, нет, надо использовать. А почему бы и нет? Ром неплохо знал черты характера и способности Кузьмича лично, с тех самых совместных командных времен, также он держал в поле зрения, конечно, по возможности, и дальнейшую судьбу своих бывших коллег, соратников и вообще всех, встречающихся на жизненном пути. Так, на всякий случай, неизвестно кто какое место займет, и кто, когда и по какому делу понадобится. Жизнь она штука непредсказуемая.

Роман вчера лукавил, когда делал вид, что не в курсе существования у Кузьмича тренерской лицензии, да еще и не последней категории. Все он знал, но знания свои держал при себе. И только Кузь полностью и целиком в курсе этого новичка, неизвестно откуда взявшегося. Кузь его нарыл, ну ему и карты в руке. Пусть займется. Хочет агентом быть, ну что ж, его дело. А мы все продумаем, в должной мере организуем, кого надо – подтянем.

Вот только сезон уже идет. Терять время нельзя, нет, никак нельзя. С каждым днем оформить будет труднее, и так все возможности придется напрячь. Регистрация, трудовой договор, оформление паспорта футболиста, допуск к соревнованию, а окно-то уже прошло. И не засунешь же его в премьеру сразу? Команду-то под него настраивать придется, схему, стиль – все менять, кто добровольно на это пойдет? Что-то, вернее, кого-то придется менять.

Кузьмич справится, думаю, всегда толковым был. Да и помощников неглупых можно найти. Справится, никуда не денется. Вернее, мы справимся. Кузь не глуп, но упрям, надеюсь, агентскую дурь из головы все же выбросит и займется делом, которое знает. Но начинать надо скромнее. Вверх сразу не лезть.

Постой, парнишка-то у нас новичок, нигде зарегистрирован не был. Жаль, что он не вратарь, с ними проще, допущений больше по оформлению, специальные исключения опять же. А почему бы и нет, собственно? Стоп, в случае сомнений и затруднений обращаться нужно куда? Правильно, к руководящей и правоустанавливающей документации.

Ром потянулся с кресла, открыл ящик своего шикарного рабочего стола, вынул добротно переплетенное издание регламента союза по статусу и переходам, полистал его. Так,

глава 4, статья 14: «...решение о регистрации футболиста-профессионала вне регистрационного периода принимается с учётом фактических обстоятельств и при условии сохранения целостности спортивных соревнований...» Что это нам дает?

Стоп, а что мы вообще точно знаем? А ничего точно. Да, ты видел парня, который ни разу не промахнулся. Физические кондиции ниже среднего. Возраст не юный. Какой вывод? Да нет определенного вывода. Все это может оказаться пшиком и «дутым пузырем». Может? Вполне. Если бы не Кузь. Не в его это характере – из мухи слона делать. Да и на алкаша конченного не похож, врет молва. Все это так, но надо быть осторожнее, а там жизнь покажет. Наверху светиться пока не будем, скромненько так, потихоньку, полегоньку – а там поглядим.

Так, Ромик, а какого ты не своим делом занимаешься? Подчиненных мало, что ли? Вызвать толкового и неболтливого, вкратце изложить, не раскрывая сути, имеющиеся обстоятельства, обозначить даты, наметить цель и поставить задачу, не называя конкретных имен, и пусть роет, работает. И в кратчайший срок доложит. За что деньги получают, бездельники?

Ром взял в руки телефон и набрал Кузьмича:

– Привет, дружище! Как сам? Как самочувствие? – похихикал в трубку, выслушивая комментарии о вчерашнем, и продолжил уже серьезно, – Возвращаясь к нашим "баранам", по вчерашнему делу ситуация такая – мы сейчас поработаем, через пару дней, когда результат будет, конкретно действовать начнем. И пока определись, Федор, агент ты или тренер, и стоит ли живое дело свое, в котором ты профи, на совершенно новое менять? Вообще-то, я бы на тебя рассчитывал. Подумай... Да, и нашего парня из виду не выпускай, позанимайся с ним, заодно выясни, – что, как, в каких условиях, и чего требуется организовать. Договорились? Ну что же, будем на связи.

***

На следующий день Кузьмич проснулся в своей постели около десяти, с головной болью и острым желанием посетить удобства и хоть как-то удалить этот гнусный привкус изо рта. Головная боль – лучшее средство – растворимый аспирин, затем почистить зубы, умыться и заварить чаю. Нет, сначала умыться, потом аспирин. Если получится, заставить себя что-нибудь съесть. Позвонить в школу, на что-нибудь сослаться, не надо прежде времени волну поднимать.

Он помнил, что вчера разъехались они вполне благополучно, вернее, как разъехались – вызванный Ромин водитель усадил их обоих в одну машину, затем доставил хозяина прямо к его подъезду, как мог, бережно, отволок слабо соображающего увесистого Романа домой – Кузьмич имел время оценить новое место жительства своего приятеля, но впечатления остались туманными и смазанными от нетрезвого состояния самого наблюдающего – и лишь после отвез Кузю до самого дома, причем подняться на этаж Кузьмич смог уже самостоятельно. Всё как всегда, безудержные пьянки оканчиваются одинаково постыдно.

Пока пил чай, пытался привести мысли в начинающей потихоньку отпускать голове в порядок и выстроить хоть какой-то план дальнейших действий. Так, вчера решили взять паузу, дать возможность Рому подумать. Хороший момент, Рома проняло и всерьез заинтересовало. Сути заинтересованности Кузь точно знать не мог, но догадывался легко, как и у всех чиновников – карьера и еще раз карьера, вперед к бюрократическим вершинам. Против чего Кузьмич и не возражал, пока их интересы совпадали.

Надо бы навестить Матвея, посмотреть, как и чем он живет, в каких условиях. Парень в своих рассказах не был слишком окровенен, видимо, были причины. Но оставлять все как есть уже невозможно. Блин, машина брошена у клуба, надо забрать, ключи – он отчетливо это помнил – при нем и должны лежать на тумбе в прихожей.

Непременно надо съездить, ведь Матвею придется изрядно потрудиться, форму хоть какую-то приличную набрать. На самотек оставлять это никак нельзя. Это мои организационные моменты, и только мои. Глаз да глаз нужен, да и откуда парень знать может – как надо, где и в каком количестве? Интересно, как долго Ром будет думать? Без него, без его положения и связей в спортивной бюрократии, все пойдет гораздо сложнее.

Стоило подумать о Роме, как тут же раздался звонок. Кузьмич глянул на определитель, опасаясь нежелательного звонка из футбольной школы. "Стоит чорта помянуть, как он тут как тут", – звонил Роман Фененко. А говорят, совпадений не бывает.

Ответил, поговорил. Ром, похоже, проникся, во многом вторил мыслям самого Нестерова и, походу, начал действовать. Резануло "...наш парень..", это как-то не понравилось. Надо бы, не откладывая, утрясти с Матвеем все эти формальности. Агентский договор. Не хочется опять оказаться за бортом. И так уж – столько лет болтаюсь, как "гэ... в проруби".

Кузьмич потянулся за кусочком сыра, лежащем на блюдечке, взял его в руки и задумался. Так тренер все же или агент? И Ром об этом спрашивает. Агентской лицензии у него нет, да и быть не могло, регламент впрямую запрещает совмещать эти виды деятельности, и Фененко об этом прекрасно знает. В голове всплыли в свое время вызубренные строки: "...не вправе занимать какие-либо должности в футбольном союзе, иных национальных ассоциациях, профессиональных футбольных клубах...". На память он пока не жаловался. Но как же быть?

Придется бросить работу в Луже, но это ладно. Стану я агентом этого парня, но дальше что? Я же тренер, бывший футболист, мне футбол нравится, а не бабло намывать. Матвей – это мой шанс, но шанс стать кем? Известным агентом, приведшего в футбол незаурядного парня с феноменальной способностью никогда не промахиваться? Известным ли? И зачем мне это? Никогда не хотел и не стремился. А Матвей, сам по себе, без чутко настроенной команды, работающей вокруг него и на него, да со своей ущербной физикой – мало чего стоит. Футбол – коллективная игра, и это не пустые слова, ты знаешь это не понаслышке.

Кузьмич встал, подошел к окну, выглянул во двор. День какой на удивление солнечный!

Потом мысли опять вернулись к проблеме, которую не отложишь, и сама по себе она не решится.

Отдать парня в чужие руки? Не верю, загубят. Нет, только я могу построить эту команду... создать систему, в которой наш "стрелок" будет необходимым "золотым" звеном... я могу продумать и отработать схемы... Вот это цель, это действительно интересно. Это и есть мой шанс, сделать все собственными руками, сделать Команду. Шанс заявить о себе. Громко, на всю страну. То, чего мне так не хватало и о чем я мечтал, боясь признаться самому себе. И Ромик поможет, никуда не денется. К этому и надо стремиться. Это просто надо сделать.

А сейчас, позавтракать наконец-то, одеться, не откладывая – дозвониться до Матвея и ехать.

***

Всю первую половину дня Матвей пребывал в легком искрящемся настроении, похожим на детское ожидание новогоднего праздника и связанных с ним подарков. Вот-вот что-то произойдет. Что, точно неизвестно, но, непременно хорошее и радостное. Он старательно пытался взять себя в руки, подумать о всем произошедшем, проанализировать, как подобает взрослому человеку, но ничто не помогало. Матвею было радостно и невесомо, как перышку, которое подхватил теплый весенний ветерок и несет-несет куда-то ввысь, к чистому голубому небу, где всё всегда правильно и справедливо, где нет места боли и бедам.

А за окном была осень, необыкновенно холодная в прошедшие дни. Сегодня все изменилось. Выпавший было за ночь легкий снежок мгновенно растаял под солнцем, радующим теплом и проникающим всюду светом. Прохожие за окном не как обычно спешили, ссутулившись и спрятав лица от промозглого холодного ветра, а шагали не торопясь, оглядываясь вокруг и неизвестно чему улыбаясь.

С утра Матвей успел сбегать в магазин, забыв про экономию, щедро пополнить запас продуктов, и сейчас кашеварил на кухне, пытаясь сделать что-нибудь необыденное, отвечающего его нынешнему состоянию. Он раскалил сковороду, полил ее малой толикой подсолнечного масла, кинул горсть мелко нарубленного куриного филе, выждав некоторое время, расколол несколько яиц и вылил содержимое из скорлупок поверх скворчащих мясных кусочков. Посолил, поперчил совсем малость и мелко шинковал отрезанные зеленые усы от неожиданно проросшего лука, собираясь посыпать ими блюдо за пару минут до полной готовности.

На столе уже стоял в ожидании мерцающий маслянистым блеском шикарный салат из приготовленных вкрутую яиц, мелких кусочков вареной колбасы, смешанных с отварным же картофелем, посыпанный консервированным зеленым горошком, крупно нарезанными солеными огурцами, венчающийся снежной майонезной вершинкой, украшенной зеленью от тех же оживших луковиц. Почти оливье. Ну куда как не новый год!

Рядом крутилась Петровна, привлеченная из своей комнаты необычно вкусным запахом. Матвей время от времени добродушно ворчал на нее, то прося вымыть использованные приборы и посуду, то убрать мусор в предназначенное для этого ведро, то почистить еще картофеля, а то и протереть шваброй пол у плиты. Теща с готовностью и радостно требуемое исполняла. Все были оживлены в предвкушении славной трапезы.

Наконец, все было готово. "Оливье" занял центральное место посреди стола, тарелки расставлены, приборы разложены, хлеб нарезан на дощечке и на ней же водружен на стол. Петровна произнесла свое обычное "ой, как красииво", что говорила всякий раз, оглядывая поданную пищу, а Матвей через тряпочную ухватку взялся за сковороду, собираясь лопаточкой разделить омлет, как задребезжал лежащий на подоконнике мобильный телефон.

– Да, слушаю вас. Здравствуйте... Конечно, конечно... Федор Кузьмич, домофон не работает, сейчас спущусь и открою.

Тяглов обернулся к усевшейся на табурет теще, с досадой хрипло произнес:

– Погодите минуточку, бабушка, к нам гости.

Петровна заулыбалась:

– Гости – это хорошо! – потом помялась, глядя на стол, – А я не помешаю? Может, пойду к себе?

– Нет-нет, все в порядке, не волнуйтесь, сейчас все вместе и покушаем.

***

По пути к машине, – Федор решил, что пройтись в его состоянии не помешает, а ходу до Новоалексеевской было не более получаса, – он продолжал обдумывать насущную дилемму "быть или не быть" агентом, или все же остаться тренером. Тщательно прикидывал и сопоставлял плюсы и минусы, а в результате совершенно запамятовал предварительно позвонить Матвею. Бодренько уселся в благополучно ожидающую его авто, – прогулка пошла на пользу, – завел, прогрел, тронулся, в голове же в это время складывался в систему стройный план приобщения парня к высокой физической культуре.

Спохватился он, уже подъезжая к дому подопечного. Стало немного неловко. Первый визит в дом парня, а он не соизволил предупредить. С трудом нашел приемлемое место для парковки в тесном дворе "девятиэтажки" брежневских времен, втиснулся между гнилой от ржавчины "шестеркой" и загончиком для мусорных контейнеров, заглушил движок и только тогда взялся за трубку.

Наигранно бодренько объявил, что он тут уже, рядышком, мол "мимо проезжал и решил заглянуть". Матвей ответил, вроде бы, доброжелательно. Неловкость понемногу рассеивалась. В конечном счете, он здесь в первую очередь ради этого парня. С добром, так сказать. Мысль приободрила, и Кузьмич уверенно подошел к уже знакомому подъезду.

Погода радовала, уличная обстановка, несмотря не успевшую подсохнуть уличную грязь, выглядела оптимистичной. Парень предупредил, что домофон не работает, и Кузьмич приготовился к краткому ожиданию, но стальная обшарпанная дверь подъезда распахнулась немедленно при его приближении, как будто его ждали. На пороге стоял Матвей в тонких трениках, светлой футболке и пластиковых тапочках на босу ногу.

Поздоровались, даже обнялись. Матвей выглядел оживленно и поманил рукой куда-то вглубь:

– Проходите, Федор Кузьмич, лифт не нужен, у нас второй этаж. Как раз обед только-только приготовили, вместе и поедим. Не возражаете?

Поднялись на второй этаж по неряшливо покрашенному лестничному проему. На одной из стен, около воняющей трубы мусоропровода, болталась небрежно вырванная страница из ученической тетради с надписью фломастером "Осторожно – покрашено". Кузьмич подозрительно потрогал кончиками пальцев стену – краска давно уже высохла. Похоже, красили еще летом.

Стальная дверь, внешне приличная, легко распахнулась. Матвей вошел первым в узенький коридорчик, ловко увернулся от низко повисшего с потолка тусклого абажура и пригласил:

– Добро пожаловать, Федор Кузьмич... заходите... немного не убрано, правда, – и добавил с застенчивым смешком, – Как говорится, будьте, как дома. Не разувайтесь, прошу вас...

Про "немного" было большим преувеличением. Здесь царила откровенная грязь. По углам валялись ошметки собравшейся в клубки вековой пыли, воздух был насыщен устоявшимся запахом старческого, давно не мытого тела. Обои неопределенного цвета кое-где свисали со стен небрежными лоскутками. С кухни, около снятой с петель и поставленной в проходе межкомнатной двери, показалась маленькая хрупкая старушка, одетая в заношенные кофты и вытянутые на коленках шаровары. Благодаря громоздкой антресоли, расположенной сверху и крашенной многими слоями застарелой масляной краски, ход в кухню напоминал лаз в армейскую потерну, проложенный к труднодоступной огневой точке. Квартира давно не видела ремонта и женских рук.

Старушка подала голос:

– Заходите, заходите, добро пожаловать. Радость-то какая – как раз к обеду!

Кузьмичу опять стало неловко. Приглашение к столу прозвучало немного двусмысленно. Он присмотрелся к лицу старухи – ни намека на недовольство предстоящей дележкой пищи и откровенная радость, немного неуместная. По-моему, я рефлексую.

– Здравствуйте, здравствуйте! Меня зовут Федор, Федор Кузьмич!

– Бабушку можно называть Петровной, – поспешил вмешаться Матвей, – не разувайтесь, проходите на кухню.

Федор снял куртку, которую немедленно разместили на вешалке, инстинктивно пригнул голову и прошел на кухню, где немедленно был усажен в угол. На спину от угла повеяло приятным теплом, видимо, в стене проходила труба отопления. "Самое уютное место", – подумал он, устраиваясь поудобнее и оглядываясь.

Кухня выглядела приличнее, чем прихожая, но втроем было уже тесновато. Стандартное жилье основной массы простого населения столицы, наследие "доперестроечных" времен. Сейчас так уже не строят. Бросался в глаза неестественный бордово-розовый цвет обоев. Холодильник большой, но какой-то потертый. Вообще, все старенькое, но относительно чистенькое. Наверное, основная жизнь Матвея проходит именно здесь, потому регулярно производится уборка. Но за пределы кухни этот процесс явно не распространяется.

Стол у стенки, самый обыкновенный, не покрытый скатертью, из некрашеной сосны. Разномастные посуда и приборы на столе до блеска отмыты. Посреди большая глубокая миска, с горкой наполненная чем-то вроде картофельного салата с майонезом. Деревянная дощечка с нарезанным толстыми ломтями свежим хлебом.

"Что-то я не по делу нос ворочу, весь народ так живет", – Кузьмич взял себя в руки, перестал оглядываться и натянул на лицо искусственную улыбку, обращенную к усевшейся напротив хозяйке дома. "Хозяйка" смотрелась неприглядно и вызывала чувство легкой брезгливости. Разговор с ней затевать не хотелось.

К счастью, подоспел Матвей. Подхватил с плиты сковородку, ловко разделил содержимое на три порции и оделил каждого. Выглядело аппетитно – что-то вроде омлета с зеленым луком и кусочками белого мяса. Старушка одной рукой немедленно схватила вилку, другой потянулась за хлебом и начала уминать, одобрительно причмокивая. Хозяин оделил всех едоков салатом из миски, разложив небольшими холмиками на те же тарелки, прямо рядом с омлетом, благо посудины были обширными. Вынул третий табурет из-под стола, сам присел и взялся за вилку. Ел аккуратно, не торопясь.

Попробовал и Кузьмич. Неплохо, очень даже вкусно.

Поели, бабушка засуетилась, намереваясь было мыть посуду, но парень твердо распорядился всё сложить в раковину и идти к себе.

Затем Матвей пересел ближе к стене, по другую сторону стола, подтянул к себе искрящуюся хрусталем красную пепельницу, выглядевшую в окружающей обстановке неуместно роскошно, закурил сигарету и вопросительно посмотрел на Нестерова.

Кузьмич прокашлялся и приступил к непосредственной цели визита:

– Спасибо за еду, Матвей, просто, вкусно и сытно. Настоящая мужская еда! – опять покашлял и продолжил, – Я, в общем-то, заехал к тебе по делу... Время... Пора уже трудиться начинать. Тянуть резину некогда.

Матвей слушал внимательно, периодически затягивался, когда взгляды их встречались – утвердительно кивал.

– Сначала надо пройти обследование, затем предварительные тесты... потом приступать к тренировкам, пока общим, а как определимся – уже конкретным... естественно, с постоянным проживанием на базе или еще где, я думаю. Откладывать нельзя, сезон идет... а мы с тобой всё же в футбол собрались играть, или как? – Федор коротко хохотнул, примолк и отвел взгляд. Разговор почему-то не складывался.

Еще немного помолчали. Начал Матвей:

– Федор Кузьмич, мне же работа нужна.

Нестеров с готовностью подхватил:

– Конечно, работа, а ты как думал?... Еще какая работа... ты такой работы, я думаю, еще и не видел. Упаришься вкалывать, взвоешь, и об отдыхе мечтать даже во сне будешь, – Кузьмича опять понесло куда-то не в ту сторону, его все время пробивало на неуместный, неподходящий солидному разговору юморок.

– Много первое время платить не будут, конечно, а там поглядим, как дела пойдут, – попытался вернуться в серьезную колею Федор.

– Вы сказали о постоянном проживании, Федор Кузьмич.

– Ну да, а как же иначе? Без этого никак.

Опять тягостное молчание. Теперь уже Тяглов отводил взгляд, сжимал кулаки, о чем-то напряженно размышляя. Забытая сигарета дотлевала в пепельнице, курясь вонючим серым дымом. Время тянулось.

– Как я это все брошу? – вдруг нарушил молчание Матвей и взмахнул рукой по направлению к коридору, – Как вы это себе представляете? Она же одна... ничего не может... на улицу выпускать страшно, если только с большим риском... Сколько раз терялась. Она совсем больна... и физически слабенькая, но... не в этом дело... Федор Кузьмич, она душевнобольной человек. Совершенно беспомощный. И мы совсем одни.

– Кто она тебе, Матвей? Ты мне говорил... тогда, у меня на кухне... может я неправильно понял? Она же тещей тебе была?

– Да, – глухо, уткнувшись подбородком в ладони, проговорил Матвей.

– Ну так и в чем проблема? У нее дочка вообще-то есть. Бывшая твоя жена, – Кузьмич подчеркнул слово "бывшая".

– Да. Есть. Где-то есть.

– Так в чем дело? Ее мать, пусть сама и следит, ухаживает.

– Федор Кузьмич, я так не могу. Я здесь живу, и она тоже. А дочери своей она нафиг не нужна. Хорошо, что хоть пенсию не забирает.

– Понятно... А сын как? Где он?

– А сын мой здесь не причём, – твердо ответил Матвей, – сыну жить надо, учиться, к будущему стремиться, а не за психами ухаживать. Я здесь, с Петровной, долго прожил, много лет. И вот что скажу, – жить под одной крышей с умалишенным человеком, – врагу не пожелаешь. Тем более, родному сыну.

– Ну и как ты себе теперь... всё это представляешь? Как, Матвей?

– Никуда я не поеду, Федор Кузьмич... Не могу... Простите...

Сидели долго. В молчании. Матвей застыл на табурете, выпрямившись как статуя, курил одну за другой. Кузьмич только приоткрыл чуток форточку, а потом замер, забившись спиной в теплый угол. За окном стемнело.

– И что ты собираешься делать, Стрелок?

– Работу найду. Поблизости где-нибудь. Грузчиком в магазине. Возьмут, никуда не денутся. Вон, алкашей-то берут.

– Таак... Решил значит... Ну что же... тебе жить...

***

Вернувшись домой, еще с порога Кузьмич услышал звуки девичьего голоса, доносящегося с кухни. Не торопясь, разулся, стянул куртку, повесил на плечики и прошел на шум. На кухне хлопотала дочь, в одной руке тряпка, в другой – веник, попутно что-то напевая.

– Привет, дочка, – Федор тяжело взгромоздился на стуле, вытянул руки на стол и упер взгляд в холодильник.

– Здравствуй, па! Ой, ты постригся? Классно выглядишь!

Девушка, улыбаясь, отложила в сторону тряпку и веник, присела за стол напротив.

– И бородку так стильненько подравнял. Ты у нас просто красавец!

Отец молчал, глядя в сторону, мимо дочери.

– Папа, что случилось? На тебе лица нет. Что-то на работе?

Кузьмич тяжело поднялся, подошел к холодильнику, распахнул дверцу, постоял, вынул початую бутылку водки, к ней, стоявшие там же, рядом на полочке, стопочки. Подошел к столу, поставил на свежую, только что смененную скатерть, сел на свое место. Налил себе, потянулся ко второй стопке:

– Будешь?

– Нет, папа, ты же знаешь – я водку не люблю. Да и за рулем. Что все же случилось? Неприятности? Папа, не молчи.

Кузьмич маханул целиком стопку в рот, чуть поморщился мрачно, обтёр тыльной стороной ладони усы, втянул воздух и тут же налил еще.

– Папка, я тебя знаю. Давай так, я сейчас на стол немного соберу, а ты пей по чуть-чуть, закусывай и рассказывай. Хорошо?

Девушка встала, подошла к мрачному папке сзади и прильнула к нему, обняв за шею и улыбаясь:

– Договорились, папуленька? Ну, договоориились? – тоненько поканючила дочка отцу прямо в ухо.

Ну какое отцовское сердце выдержит? Общеизвестно, чем суровее мужчина снаружи, тем добрее и мягче внутри. Особенно, к дочкам.

И Кузь начал рассказывать. Периодически зажевывал водку тем, что подсовывала доченька, и рассказывал. Сначала скупо и неохотно. А потом, как прорвало, разгорячился – и всё подробнее, и подробнее. Про Матвея и его умения, про себя и свои мечты с фантазиями. Про планы и причины, их рушившие. Про ужасное жилье подопечного и его больную бывшую тещу. О тупости и невежественности. Про непреклонность "глупого барана" и его блестящие перспективы. А заодно – о постылой и пустяшной работе в "Луже", о "никомуненужности", о желании перемен и нелегкой судьбе, про "глоток свежего воздуха" и "стОящих реального мужчины настоящих перспектив", пришедших вместе с этой случайной встречей. С этим упрямым и глупым парнем с окраины.

Дочка слушала, сопереживала, глазки поблескивали, всплескивала руками в особо впечатляющих моментах. Даже "совершенно случайно" сбила со стола уже показывающую дно бутылку, но Кузьмич вовремя успел подхватить, – "мастерство не пропьешь", однако. К месту подавала реплики, не перебивая, но подогревая отцовы откровения.

Наконец, Кузьмич очнулся и замолк. На столе стоял горячий чай в курящихся парком чашках, варенье и мёд в розетках, сыр на блюдцах, а водка закончилась. Голова пустая, но чистая. Хмели ни следа, "ни в одном глазу". Бесполезный перевод продукта.

Дочь выглядела впечатленной, но не удрученной. Подвинула отцу поближе чашку чая и заявила:

– Папа, я проблем не вижу. Это всё ваши, какие-то, чисто мужские "непонятки". Завтра поедем вместе к этому твоему Матвею. Я сейчас особо не занята, фактически – свободна. До защиты месяцев пять, не меньше. Так, иногда заявляться на кафедру, чтоб не забыли, – дочурка хихикнула, – В общем-то и все. На месте посмотрим... помогу со старушкой, а там и сиделку недорого найдем. Можно, я себе в твоем кабинете постелю?

Кузьмич не возражал. Стало легче. Дочь действительно была свободной, заканчивала обучение в очной аспирантуре, готовилась к защите уже давно законченной и утвержденной на кафедре кандидатской. Немного посидели, поболтали ни о чем, допили чай, дочка вымыла посуду и разошлись спать.

На следующее утро Кузьмич проснулся поздно. Встал, накинул халат, завязал пояс, ткнул босыми ногами в тапочки и вышел из спальни. Из ванной доносился шум и плеск воды, перемежаемые звонкими напевами. "Уже проснулась, ранняя пташка. Хорошее настроение, видимо". Прошел на кухню, ткнул клавишу чайника, предварительно убедившись в его наполненности, залез в холодильник и начал собирать индигриенты для утренней яичницы.

Когда дочка, наконец, вышла из ванной, Кузьмич уже сидел за столом, прихлебывая чай и рассеянно пожевывая ломтик сыра. Намытая красотка с тюрбаном на голове, закутанная в длинное полотенце, подскочила к отцу, звонко чмокнула его в бородатую щеку и поприветствовала:

– Привет, Па! А что у нас на завтрак?

– Садись уж, красавица, – ворчливо ответствовал довольный папаша, – вон, яишня на столе стынет.

Позавтракали, дочка упорхнула одеваться, Кузьмич, ворча, помыл посуду. Позвонил Матвею, говорил кратко, но решительно, предупредил о приезде. Потом прошел к себе в спальню, вспугнув крутящуюся перед зеркалом дочь, подошел к шкафу и решил одеться как обычно, попроще.

Уже в машине, ехать собрались на отцовой, Кузьмич спросил дочку:

– Зачем тебе в это влезать, доча? Посоветовала по делу, спасибо... дальше я уж как-нибудь сам.

– Папа... я люблю тебя...очень уважаю, – и тихонечко, совсем в сторону, – А хочу еще и гордиться.

Кузьмича задели эти слова. Но он не подал виду.

***

Матвей не понял, зачем Кузьмичу приезжать снова. Вчера все обговорили, он постарался объяснить собеседнику все как есть, и чувствовал-то себя после этого погано. Но другого выхода не видел. Трудно было отказаться от возможности начать что-то новое, но веры в свои способности, после здравых размышлений, не ощущалось. Особенно, после постыдного тренинга с пробежками и последующими соплями.

Да, бьет точно, да, удивил пьяного мужика-чиновника, но... несерьезно все это как-то. Ехать куда-то, жить и тренироваться с детьми... Ему – взрослому мужику, скорее всего – за сущие копейки. Да и Петровну куда деть? А работу действительно можно найти в близлежащих магазинах. Люди как-то живут, и он сможет. Жаль, отказать сразу, еще во время недавнего телефонного разговора, он не смог, авторитетен был Федор Кузьмич. И... надо быть откровенным, теплилась всё же в душе какая-то надежда.

Глухой стук в дверь, через дерматиновую обивку, дошел до Матвея не сразу. Давно намеревался починить звонок. Когда услышал, вскочил, спохватившись, лихорадочно затушил в пепельнице сигарету и шагнул к двери. Открыл замок, распахнул. В полумраке лестничной клетки перед ним стояли две фигуры. Кузьмич и... девушка? А она кто? И зачем?