Текст книги "Пуля уже в пути"

Автор книги: Игорь Рябов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 13

Моложавая проводница, по всей видимости, решила не отрываться от общей массы и тоже прилегла отдохнуть. Дверь в ее купе была заперта изнутри. Путь до столицы не близкий, не может же человек все время находиться в бодрствующем состоянии. Лишь бы она не затащила в свою постель какого-нибудь искателя бесплатных дорожных романов. Правда, и это не беда. Когда у тебя в руках оружие, невольно начинаешь смотреть на суету жизни намного проще и беззаботнее.

– Родимая, открой! – Я уверенно постучал в дверь костяшками пальцев. – Твоя помощь требуется.

– Сейчас, одну минуточку, – раздался в ответ ее сонный голос и смачный зевок. – А что случилось?

– Да зуб разболелся, спасу нет, – я врал как сивый мерин, нисколько не стесняясь. – На тебя вся надежда. Может, анальгин найдется или еще какая химия.

Дверь открылась, и она выглянула из нее, слегка взлохмаченная, но все равно симпатичная. Даже мелкие морщинки, расположившиеся в уголках глаз, не портили ее, а добавляли изысканный шарм. На вид ей было лет тридцать, не больше, хотя трудно судить о возрасте женщины, которая холит себя и лелеет. На ладошке, небольшой и изящной, она протянула пару маленьких белых таблеток.

– Возьмите, эти хорошо помогают.

Ее глаза скользнули по мне вначале спокойно, но неожиданно споткнулись на моем цветущем и совсем не больном лице, скромно расплывшемся в улыбке. Она нахмурилась недовольно, решив, что я один из назойливых любителей поразвлечься под стук колес. Только в этом она ошиблась.

– Зайди обратно и не верещи, пожалуйста. – Пистолет вежливо уперся ей в живот. – Будешь вести себя тихо – никто не пострадает.

Я оттеснил ее назад в купе, прикрыв за собой дверь. Проводница разом побледнела и сжалась в комок. Глаза с длинными накрашенными ресницами потускнели в предположении самого худшего.

– Не бойся, насиловать тебя я не собираюсь, – усмехнулся я добродушно. – Есть дела поважнее. Только не вздумай орать, а то у меня нервишки слабые, могу и пальнуть ненароком.

Она послушно кивнула головой, судорожно сглотнув слюну.

– Теперь можешь сесть.

Но она скорее упала на расстеленное ложе, едва не ударившись затылком о стенку.

– Мне нужен ключ от двери вагона. – Я сел напротив, сдвинув в сторону маленькую стопку чистых простыней и полотенец. – И считай, на этом твои приключения закончились.

Дрожащим указательным пальцем с красивым ногтем, покрашенным в серебристый цвет, женщина ткнула в направлении столика. На нем одиноко лежала обычная дверная ручка с треугольным вырезом в основании.

– Вот и ладушки. – Я опустил отмычку в карман. – Видишь, как все просто и легко. А теперь устраивайся поудобнее на лежанке, мордашкой вниз. Руки за спину. Последний штрих, и я уберусь восвояси.

Она решительно замотала головой, протестуя против посягательств на ее честь. Из глаз посыпались бусинки слез, частые, как весенняя капель.

– Глупая, я же сказал тебе, что у меня совсем другие планы. – Пистолет для подтверждения моих слов уткнулся прямо в ее лоб, чуть ниже осветленной челки. – Не вынуждай меня применять силу.

Шмыгнув носом, она все же выполнила мое приказание. Я быстро и ловко, словно занимался этим ежедневно, скрутил из простыней два тугих жгута. Одним туго стянул ее руки, заведенные за спину, а вторым – щиколотки. Взяв полотенце, я опять повернулся к ней.

– А теперь открой рот, но кричать не стоит.

Проводница послушно разомкнула губы, обнажив ряд удивительно белых и ровных зубов. Такие я, пожалуй, видел только в рекламе. Запихав импровизированный кляп, я погладил ее по жестким от лака волосам, утешая:

– Вот и все, а ты боялась. Придется потерпеть, но, поверь, это ненадолго. – И, уже собравшись уходить, вновь повернулся к ней и произнес, извиняясь за причиненные неудобства: – Ты уж прости, красавица. Это не со зла. Просто жизнь заставила. А так я вообще-то белый и пушистый.

Решительно дернув в сторону дверцу, я вышел в коридор, провожаемый взглядом заплаканных женских глаз.

В коридоре ничего не изменилось. Стояла та же сонная тишина. Лишь поезд все мчался вперед, весело постукивая колесами.

Я прошествовал в противоположный конец вагона и, открыв дверь клозета, заглянул внутрь. Дима продолжал висеть, прицепленный наручниками к окну, слегка раскачиваясь в такт движения вагона. Я закурил и задумчиво посмотрел на него. Выпустив из ноздрей клубы дыма, решительно закрыл дверь сортира и запер его на ключ во избежание непредвиденных осложнений. Мало ли кому приспичит сюда среди ночи.

Передернув затвор пистолета, я дослал патрон в патронник и решительно направился в свое купе. Рывком открыв и тут же затворив дверь, зажег свет.

Андрей спал на спине, заложив одну руку за голову. Другая мирно покоилась на груди. А может быть, и не спал, притворяясь. В любом случае, как только загорелся свет, его ресницы дрогнули. Но в тот момент, когда глаза его распахнулись во всю ширь, обрадовавшись свету, «Макаров» уже зловеще уткнулся ему в висок.

Моя рука сразу же скользнула под его пиджак и наткнулась на «пушку», аналогичную той, что я позаимствовал у его напарника. Выдернув пистолет из кобуры, я заткнул его себе за пояс.

– С добрым утром, засранец. – Моя физиономия радостно оскалилась. – Как головушка? Не болит с похмелья? А мне вот скучно что-то стало, дай, думаю, разбужу. Пообщаемся малость.

Андрей обескураженно похлопал ресницами и поинтересовался, еще не потеряв надежду на подмогу:

– Где Дмитрий?

Голос его прозвучал хрипло и глухо, словно из подземелья.

– Он в туалете зависает, – честно ответил я. – И, похоже, он там надолго застрял. Так что можешь не рыпаться, помощи в ближайшем будущем не ожидается. А теперь быстренько засунь свои ручонки под собственный зад и отдыхай, радость, не шевелясь. Представь, что ты мумия. Только на вопросы не забывай отвечать.

Я отступил от мента на шаг, продолжая удерживать его голову на мушке. Андрей подсунул руки ладонями вверх под свою солидную корму и замер. Я, не сводя с него взгляда, легонько потряс левой рукой Оксанку за ногу.

– Подъем, девчонка! Проспишь все на свете.

Она недовольно завозилась и, повернувшись ко мне лицом, не открывая глаз, сонно пробурчала:

– Ну чего еще? Я спать хочу.

– Уже не, хочешь! – рявкнул я у нее над ухом. – Открывай глаза и собирайся. Мы с тобой ошиблись поездом.

Она удивленно распахнула очи, и тут же ее сердитый взгляд натолкнулся на пистолет, что я сжимал в руке. Ксюшка обескураженно открыла было рот, собираясь прояснить ситуацию, но я не дал ей такой возможности.

– Мигом натягивай свою шубейку, обувайся и уматывай отсюда.

– Куда? – В ее голосе послышалось удивление на грани истерики.

– В тамбур. И жди меня там. Можешь даже покурить, сегодня разрешаю. И ни с кем не разговаривать, даже если там вдруг сам президент появится и будет клянчить адресок на память. Понятно изъясняюсь?

– Понятно. – Она спрыгнула с полки и, вздохнув, принялась обуваться, ворча себе под нос. – Это когда нибудь закончится? Надоело хуже горькой редьки!

– Только не сегодня, – поспешил я ее успокоить. – Выметайся поживее, у нас тут дружеский фуршет наклевывается.

Оксанка подхватила с вешалки шубку и выскочила в коридор. Позади закрылась дверь. Мы с Андреем остались вдвоем. Он продолжал сверлить меня злобным взглядом, словно надеялся, что я от этого потеряю сознание.

– Не зыркай на меня, как волк на телку. Сами виноваты, работать не умеете, а беретесь.

Моему возмущению, казалось, не было предела. А он непонимающе заморгал ресницами, но не проронил ни звука.

– Вначале в аэропорту нарисовались. А потом решили внаглую в купе подселиться. Я же не идиот, честное слово. Память на лица у меня профессиональная. У вас что, топтунов не хватает?

– Не твое собачье дело! – огрызнулся Андрей. – На тебя вполне хватит.

– Оно и видно, – согласился я с ним. – Только что ж вы, господа, с самого начала облажались? Или так приспичило, что терпеть мочи не было?

Он хищно сверкнул глазищами, но промолчал на этот раз.

– И вообще, кто вы такие? Раз оперативники, то могли бы и действовать согласно должностным инструкциям, то есть официально…

– Кто мы такие, не твоего ума дела. Тем более ты все равно никуда не денешься. Считай, ты уже покойник.

– Страшно, аж плакать хочется. Всплакнуть в жилетку?

– Обойдусь без этого. Я даже на твоих похоронах веселиться буду.

– А вот это мы еще посмотрим, – удивился я его наглости. – Пока в покойники метишь ты. Придет время, и до твоих дружков доберусь. Если не сам, так помимо вашего управления есть другое – собственной безопасности. Или к вашим соседям обращусь за помощью. Их сейчас столько развелось, что всех и не упомнишь.

Андрей криво усмехнулся, словно я рассказал ему совсем не смешной анекдот. Это меня завело. Кто он такой, что так уверенно чувствует себя даже под дулом пистолета?!

Я разъяренно ткнул ему ствол прямо в лоб, да так сильно, что там надолго отпечаталось маленькое колечко.

– Ты, паскуда, если сейчас же не расколешься, кто ты на самом деле и на кого работаешь, то твои мозги разлетятся по всему купе!

– И можешь тогда смело мазать себе лоб зеленкой. – Его глаза полыхнули в ответ с не меньшей яростью. – Но ты же не будешь стрелять, иначе переполошится весь вагон. И куда ты тогда денешься?

Ярость постепенно отхлынула. По большому счету, он прав. Поднимать шумиху мне не с руки. Да и не собираюсь я стрелять во всех подряд. Тем более в уже безоружных. Жаль только, что он не желает поделиться их планами. Конечно, будь мы сейчас в каком-нибудь укромном местечке, подальше от простых обывателей, я нашел бы способ заставить его заговорить. Даже ценой его здоровья. Но здесь, в поезде, физическое воздействие нереально. А жаль.

Я отошел к двери и, не сводя с него пистолета, глухо приказал:

– Давай спрыгивай вниз. И без шуточек. Может быть, я и покойник, но ты в любом случае окочуришься раньше меня.

Он соскочил с полки, больно ударившись пятками об пол. Но его наглые зенки продолжали победно сверкать. Мне это совсем не понравилось.

– Повернись спиной. Руки за спину, чтобы я их видел.

Андрей медленно развернулся и, словно нехотя, заметил:

– Я бы на твоем месте отдал «пушку» и слезно просил, чтобы меня не очень сильно били…

– Вот поэтому ты на своем месте, а я на своем.

Я приблизился к нему и со всей дури приложился рукояткой пистолета к его загривку. Удар получился отменным, и противник, даже не ойкнув, повалился на пол, словно мешок с мукой, закатывая глазки. Я отошел чуть в сторону и от души врезал ему носком ботинка под ребра.

– А это от меня лично на долгую память.

Сделав пару внушительных глотков водки прямо из горлышка, я снял с вешалки пальто и вышел в коридор, плотно закрыв за собой дверь. Рассовав пистолеты по карманам, быстро направился к тамбуру, где Ксюха уже отморозила уши, наверное. Жалко девчонку, но это только начало. Привет, Россия! Я вернулся.

– Что происходит, Гошик?! – Оксанка обеспокоенно кинулась навстречу, стоило мне просунуть морду в проем двери. – У нас опять проблемы?

– Я сам ничего не понимаю, Ксюшка. – Обняв ее за талию, заглянул в бездонные серые глаза. – Знаю только, что нам немедленно нужно испариться.

– И как мы это сделаем? – Она тревожно осмотрелась вокруг, не понимая, что я задумал. – Может быть, на ближайшей станции сойдем?

– Хотел бы я знать, когда она будет. И что более интересно, кто нас там встретит. Вряд ли почетный караул и симфонический оркестр. А вот пяток мордоворотов мафиозной принадлежности – запросто. – И ни к селу ни к городу поинтересовался: – Ты любишь, когда тебе цветы дарят?

– Не знаю. – Ксюшка недоуменно пожала плечами и, нахмурившись, посмотрела на меня. – Наверное, да. Но мне никто еще их не дарил.

– Если это когда-нибудь закончится, я притащу тебе охапку белых роз. Только сейчас ничего не бойся и делай все в точности, как я скажу. Договорились?

– Смешной ты, Гошик! – Она стремительно чмокнула меня холодными губами в щеку. – Я с тобой вообще ничего не боюсь. Но уж если собрался транжирить деньги, то купи вместо роз гвоздики или тюльпаны. Они мне больше нравятся.

– Вот и отлично. Заметано, красавица, гвоздики так гвоздики.

Я деловито открыл дверь вагона, воспользовавшись отмычкой, позаимствованной у симпатичной проводницы, и высунул голову наружу, напряженно всматриваясь в окрестности. Холодный ветер сразу же обжег уши, а хлопья снега залепили глаза. Но главное я все же успел рассмотреть. Местность была вполне подходящая для высадки десантуры. Снега навалило вполне достаточно, чтобы попытаться не свернуть себе шею. И он продолжал падать с небес.

Сбоку от полотна железной дороги местность была ровная, лишь небольшой в уклон от насыпи. А за ровным пространством, метрах в пяти от дороги, начинался густой лес, припорошенный снегом. Ничего лучшего сейчас все равно не найти, так что стоит попытаться.

Я втянул голову обратно в тамбур и повернулся к Оксанке. Она, сжавшись в комок и обняв себя руками, словно окоченела на лютом морозе, медленно пятилась от меня. Глаза ее широко распахнулись и лихорадочно сверкали.

– Нет, Гошик, я не смогу, – чуть не плача, прошептала она побелевшими от страха губами. – Ты с ума сошел.

– Не больше, чем другие. – Я быстро приблизился к ней и, оказавшись сзади, отрезал путь к отступлению. – Все ты сможешь, Ксюха! Иначе жить нам осталось две затяжки. И то если прикурить успеем.

И, крепко обхватив ее левой рукой за талию, поволок к раскрытой двери. Она пыталась сопротивляться, упираясь каблуками в пол и раскинув в стороны руки. Но уцепиться было не за что, да и силы были явно неравны. Мы выступали в разных весовых категориях.

По пути я зацепился правой рукой за стоп-кран и резко дернул его вниз, оборвав тоненькую проволочку со свинцовой пломбой. Раздался истошный визг внизу, и поезд стал резко замедлять ход, разбрасывая снопы искр из-под колес. Такую махину в один миг не остановишь, и состав продолжало тащить по путям, хотя уже и не так быстро. Нас отбросило на стену. Я представил, какую неописуемую радость должны были сейчас испытывать сонные пассажиры и проводники, слетев с полок, и как виртуозно матерятся машинист с помощником.

– Ты озверел, Филин. – Ксюшка как-то сразу поникла, прекратив сопротивляться и став податливой, словно пластилин.

– От такой щедрой на заварухи жизни немудрено и озвереть. – Я подтащил девчонку к двери и, перекрестив, толкнул вперед. – Удачной посадки, ласточка.

Пролетев пару метров в воздухе, она врезалась в какой-то куст и, подмяв его под себя, кубарем покатилась по откосу. Я без размышлений сиганул ей вслед.

Земля встретила неприветливо, отозвавшись болью в пятках. И если бы я не успел сгруппироваться, то наверняка свернул бы шею. Не удержавшись на ногах, я опрокинулся через голову и, кувыркнувшись несколько раз, облегченно замер, распластавшись на земле. В нескольких сантиметрах от головы возвышался несостоявшимся надгробным памятником верстовой столбик.

С радостью ощутив, что кости целы, вскочил на ноги и побежал в ту сторону, где распласталась на свежем снегу Ксюха. А состав, прокатившись по инерции еще пару сотен метров, наконец-то замер, подмигнув нам зеленым глазом на последнем вагоне.

– Ксюха, ты жива?! – проорал я, подлетая к ней.

– Да, – вяло отозвалась она, усаживаясь на снег. – Вроде бы…

Лицо ее было намного белее снега, а может быть, мне это только показалось в темноте. Я упал рядом с ней на колени и, поймав ее щеки в ладони, всмотрелся в глаза, подернувшиеся слезной пеленой. Похоже, она собиралась разреветься. Поцеловав девчонку в холодный лоб, облепленный снегом, я встал и помог ей подняться на ноги.

– Некогда нюни распускать. Как-нибудь потом, дома, поплачешь на досуге. Запрешься в ванной – и реви в полное удовольствие. Если желание не пропадет к тому времени.

Цепко ухватив за рукав шубейки, я поволок ее к лесу. Врубившись в кустарник, мы проскочили его на одном дыхании, как парочка безумных лосей. Только треск стоял по всей округе. Да нас, и так уже превратившихся в новогодних персонажей, окончательно засыпало снегом с головы до ног. Пробежав еще десяток шагов, я резко повернул на девяносто градусов и припустил галопом параллельно железной дороге, направляясь в ту сторону, откуда мы только что прибыли.

Снег продолжал валить с завидным упорством, и видимость была на пределе. Почувствовав себя в относительной безопасности, сбавил ход, и мы перешли на ускоренный шаг.

Ксюшка старалась не отставать, учащенно дыша и угрюмо сопя носом. У меня и то дыхание сбилось, будто отмахал за один присест ралли Париж – Дакар, и все пешком.

– Ты мог меня убить, – наконец тихо произнесла Оксанка. – Неужто тебе совсем меня не жалко?

– Именно потому, что жалко, нам и пришлось прыгать с поезда. Если бы мы этого не сделали, вот тогда нас наверняка скоро бы убили. И я тебя очень люблю.

– Рада это слышать, – но голос у нее остался грустным. – Только ты, Гошик, выбрал неудачное время и место для объяснений в любви.

– А у меня вся жизнь не как у нормальных людей.

Мы отмахали еще несколько сотен метров. Идти было трудно. Снега навалило выше щиколоток, и он, попадая в ботинки, обжигал холодом, а затем противно таял. Но сверху продолжали лететь пушистые снежинки, заметая следы и усыпав нас, как сказочных чудищ.

Внезапно Ксюха остановилась и, застонав тихонько, пожаловалась:

– Гошик, у меня рука болит.

Я повернулся к ней, моля бога, чтобы не было перелома. В горячке побега девчонка могла сразу и не почувствовать его.

– Покажи где.

Оксанка ткнула пальцем в ключицу.

– И что же ты молчала? – Я строго уставился на нее. – Скидывай шубу немедленно.

– Она не сильно ныла, а теперь все больше и больше. – Ксюшка расстегнула одной рукой пуговицы, слегка поморщившись от боли.

Я помог ей снять одежку и тихонько ощупал то место, куда она ткнула пальцем. На перелом не похоже. Вернее всего, она просто выбила сустав, когда кувыркалась по откосу.

– Терпи, казак, будешь командармом.

Я резко дернул ее за руку. В плече что-то звонко хрустнуло, и вроде бы сустав встал на место. Но Оксанка чуть не лишилась чувств от резкой боли. Ноги ее подкосились в коленках, и она просто рухнула в мои объятия. Прижав ее к себе, я гладил девчонку по влажным волосам, куда падали и тут же таяли снежинки, и приговаривал:

– Вот и ладненько, маленькая моя. Теперь все будет хорошо. Скоро она перестанет болеть, и ты сможешь набить мне наглую морду.

Она слабо улыбнулась, а из глаз продолжали катиться крупные, как алмазы, слезинки.

Когда боль немного утихла, я помог ей надеть шубу, и мы тронулись в дальнейший путь. Я свернул к железнодорожному полотну, решив на всякий случай поплутать немного, чтобы сбить со следа маловероятную погоню. Береженого бог бережет.

Перебравшись на противоположную сторону, мы опять углубились в лес, уходя все дальше от железной дороги. Конечно, мы сильно при этом рисковали. Все-таки здесь тайга, а не парк культуры и отдыха, заблудиться в этих местах ничего не стоило. Но я предпочел рискнуть. Где сибирские сыщики станут искать беглецов? Там, где можно найти, то есть на дорогах. А в тайге скорее сам себя потеряешь* чем кого-то найдешь. Вряд ли нас оставят в покое после того, что я сотворил в поезде. И неизвестно, что лучше: сгинуть в тайге или быть порезанным на ленточки для мафиозных бескозырок.

Отмахали мы уже прилично. Я даже курил на ходу, не останавливаясь, чтобы не сбить темп. Ок-санка раскраснелась и попыталась было расстегнуть шубейку. Пришлось пресечь это на корню. Ей только воспаления легких не хватало.

Наконец и я окончательно запыхался. Прислонившись к дереву, стоял и жадно вдыхал морозный воздух, выпуская густые клубы пара, как скаковая лошадь. Оксанка пристроилась рядом и стала постепенно сползать вниз, норовя усесться прямо на снег.

– И не думай об этом, – строго предупредил я ее. – Потом тебя не поднимешь.

Ксюшка, недовольно сверкая в темноте огромными глазищами, прокричала:

– Садист безжалостный! В тебе нет ни капли сострадания к ребенку. И зачем ты только забрал меня из детдома? Чтобы постоянно измываться?

Я лишь горько ухмыльнулся, прекрасно понимая ее состояние. Мне, здоровому мужику, и то было нелегко. А что уж взять с этой пигалицы? Спасибо еще, что пока не приходится тащить ее на руках. Но рано или поздно может и до этого дойти. И я с ужасом представил себе, что будет, когда и я выбьюсь из сил. Останется нам только медленно замерзать под сибирским небом. Может быть, нас и найдут по весне, если не слопают хищники.

– А ты знаешь, куда нам нужно идти? – В голосе девчонки слышались мольба и надежда. – А то заблудимся здесь, как Сусанин со шведами.

– С поляками, – автоматически поправил я.

Откуда мне было знать, в какую сторону двигаться. Но и Ксюшке о потере ориентировки в незнакомой местности говорить нельзя. Страх быстро подтачивает остатки сил.

– Примерно знаю. – Я закурил и с сожалением заметил, что пачка почти пустая. Правда, оставалась еще трофейная, Димина. – Вперед, и только вперед.

– И далеко живет этот вперед? – Клубы пара окутали ее лицо.

– Леший его знает. – Я неопределенно пожал плечами. – Только на месте оставаться однозначно нельзя. Будем надеяться, что нам повезет и мы скоро выйдем к жилью или хотя бы на какую-нибудь дорогу.

– А дальше что?

– Там посмотрим.

Окурок улетел в темноту, разбрасывая по пути малюсенькие искорки.

– Пошли. – Я оторвал спину от дерева и пробормотал себе под нос: – Надеюсь, мы не перешли ненароком китайскую границу. Я в их проклятом ушу ни черта не понимаю.

Так мы брели еще очень долго, иногда останавливаясь на привал. Ноги гудели и чуть ли не дымились. Постепенно мной стала овладевать злость на самого себя, постоянно попадающего в переплеты. Ведь живут же другие люди спокойно. Растят детей, каждый работают от звонка до звонка, а потом просиживают штаны перед телевизором. И если куда-нибудь выбираются размять кости, так или до ближайшей пивнушки или всей семьей на дачу. Меня же как черти гоняют от одной неприятности к другой.

Оксанка поскользнулась, спускаясь в небольшой овражек, преградивший путь, да так и осталась сидеть, даже не пробуя встать. Нахохлилась, как замерзший воробей, хотя во все стороны от нее валил пар.

– Поднимайся, а то застудишься и детей не будет. – Я протянул ей руку, желая помочь.

Но она не пошевелилась, только упрямо покачала головой.