Текст книги "Путешествие идиота"

Автор книги: Игорь Поль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 15
ЗНАКОМСТВО С ТРАДИЦИЯМИ, ИЛИ БАРОНЕССЫ ТОЖЕ ЛЮДИ

Когда я проснулся, то поначалу не понял, где я. Узкая кровать. И я на ней лежу. И края у этой кровати загнуты вверх. И еще зачем-то ремень сверху. Начинается внизу и заканчивается в стене. А потом я вспомнил, как упал однажды с кровати, и решил, что это очень удобная штука. С такой штукой нипочем с кровати не упадешь.

И все же комнату, где я оказался, я никак узнать не могу. Маленькая какая-то. От кровати один шаг – и сразу стенка. И стенка мягкая на ощупь и теплая. И светится вверху. Оттого в комнате совсем светло. Когда я с кровати встал, она как-то съежилась и исчезла. А на ее месте выросло кресло и маленький стол. А я оказался в смешной полосатой одежде. И тут голос мне сказал, что это «пижама». Как будто от этого мне понятней стало.

Еще голос мне напомнил, как я тут оказался. Теперь я понимаю, почему у меня голова болит. Я так безобразно себя вел вчера, что даже мурашки по коже побежали. Когда я все вспомнил, я сел в кресло с ногами и колени подогнул. И руками их обнял и к ним щекой прижался. Мне хотелось плакать. Так мне было стыдно. Потому что, когда мы летели в «челноке», я никак не хотел ремень пристегнуть. И красивая девушка меня уговаривала. А я ей улыбался и пытался ее обнять. А потом я начал напевать. Да что там напевать – я начал в голос песни петь. Даже Дженис Джоплин изобразить пытался. И у меня получалось. Мне даже хлопать другие люди начали. И улыбаться. А я им говорил, что всех их люблю. И хотел всех поцеловать. А потом меня стало тошнить. И тут как раз переключили «гравитацию». Потом мне уже никто не улыбался. Потому что все были жутко испачканы. И девушка меня все же поймала и с каким-то строгим мужчиной в синей форме пристегнула к креслу. И была очень сердита. Хотя виду не показывала. И кто-то опять назвал меня придурком. А потом меня привели сюда, заставили выпить горькой воды и положили спать. И пижаму на меня надели. Так что теперь ясно, где я. Я лечу на планету Кришнагири Упаван.

Я подумал, что больше никогда не увижу Генри. И Сергея. И Лотту. И Кати. И даже Ахмада из нашего магазина. Когда я это понял, мне сначала стало страшно. Но потом голос меня успокоил. И я подумал: ведь там, куда я еду, я стану счастливым человеком. Мне никто не будет нужен. И никто не назовет меня идиотом. А еще я вспомнил, как Анупам рассказывал мне про красивых и добрых девушек, которые только и ждут, чтобы кого-нибудь полюбить. И представил, как одна из них – красивая, наверное, обнимет меня и посмотрит мне в глаза. И улыбнется. И тогда я пойму, что это такое – «любовь». Может быть, моя девушка будет проделывать со мной такие же приятные штуки, как в том доме, где кожаная мебель. И мне будет здорово. И даже не надо будет никому ничего отдавать. Потому что когда любовь– это значит, что деньги не нужны.

И с такими мыслями я встал и стал осматриваться. Одежду свою я нашел в маленьком шкафу. Протягиваешь руку – он распахивается, и одежда сама навстречу выезжает. Кто-то ее почистил и выгладил, пока я спал. А с другой стороны тоже шкафчик. Только одежды там нет. Когда к нему прикасаешься, он так же распахивается и в нем свет горит и на стене человек нарисован. И я понял, что это не шкаф. Потому что людей в шкафу не хранят. И когда я туда зашел, то двери за мной съехались и отовсюду стала мокрая пыль на меня лететь. Сначала с пеной, а потом просто так. Из одной воды. Мне здорово понравилось так стоять, только пыль недолго летела, а в меня со всех сторон начал горячий ветер дуть. И вмиг меня высушил. И я вышел оттуда совсем чистый. А в другом шкафчике я нашел зубную пасту и пену для бритья. Они такие маленькие были, просто на один раз. И еще зеркало. Только я пасту в рот выдавил, она сразу кончилась. Но зубы почистить мне как раз хватило.

А когда я оделся, то сел в кресло и стал ждать. Чего – сам не знаю. Но что-то же должно произойти, верно? Если тут все так устроено, что сначала меня моют, потом бреют, а потом одевают, то, наверное, и поесть скоро дадут. Со всеми этими переживаниями я здорово проголодался. Сейчас я даже того невкусного мяса «со вкусом, идентичным натуральному», что мне Ахмад подсовывал, с удовольствием съел бы. И только я так подумал, как из стены голос тихий раздался. Он спрашивал, можно ли ему войти. Я сказал, что да, можно.

И тогда кусок стены за шкафом вверх уехал и вошел мужчина в белой одежде. Волосы у него так блестели, что даже светильники в них отражались. А на груди у него был большой такой синий знак с номером. И мужчина назвал меня «сэром». И сказал, чтобы я звал его Владом. Прямо так и сказал:

– Зовите меня Владом, сэр! – и еще потом: – Я покажу вам лайнер, если вы не против, сэр.

Конечно же я был не против. Мне даже интересно стало. Я никогда не был на «лайнере». А может, и был. Просто не помню. Какая разница. В общем, я с этим Владом стал по коридорам ходить, а он мне все показывал. Он мне рассказал, что у них тут «глубокие традиции». И что в традициях компании и экипажа всем новым пассажирам устраивать экскурсию по кораблю. То есть не всем, конечно. Только тем, кто не ниже второго класса. И он водил меня и водил без конца, и навстречу много людей попадалось. И многие мне улыбались. Особенно женщины. Не из вежливости. Я-то знаю, как из вежливости улыбаются. Они на меня смотрели, не мигая, и улыбались. Скромно так. Как будто стеснялись. А когда я им улыбался в ответ, они мне вслед оглядывались и шептались друг с дружкой. А мужчины часто на меня хмуро глядели. И взгляда не отводили. Влад сказал, чтобы я не тушевался и побыстрее в курс дела входил. Что они во мне какого-то «конкурента» видят. И что это тоже здесь «в традициях». А голос мне подсказал, что традиции– это «элементы социального и культурного наследия, передающиеся от поколения к поколению и сохраняющиеся в определенных обществах и социальных группах в течение длительного времени». И от этого я еще больше запутался.

Коридоры в этом самом «лайнере» были все какие-то изогнутые. И постоянно куда-то поднимались. Мы все время будто по спирали шли. А по бокам коридоров всегда много дверей. Иногда встречались большие открытые комнаты. Там было множество людей, они стояли парами и разговаривали друг с другом. И я заметил, что многие женщины так на мужчин смотрят, будто у них «любовь». Пристально-пристально. И улыбаются загадочно. А мужчины держат их за руки. Или за талию. И даже видел, как некоторые целуются. А Влад сказал, что это «оранжерея» и что тут много уютных укромных зеленых уголков.

Еще он показал мне комнату, где все что-то делали за большими столами. И сказал, что это «казино». И что новым пассажирам на десять кредитов бесплатных «фишек» дают. Я люблю, когда бесплатно. И на всякий случай это место запомнил. Надо будет попозже со всеми этими «фишками» разобраться. Эту комнату легко найти – из нее красный свет в коридор светит.

Еще он показал мне «планетарий». И «спортзал». И «медпункт». И еще много чего. И все время рассказывал, что нужно делать, когда с этим лайнером «катастрофа» случается. Куда нужно идти, если пожар. Или когда «разгерметизация». Или когда «эвакуация». И что нужно с собой брать. Он так много об этом говорил, но я все равно уже давно запутался и ничего не понимал. И только все удивлялся – неужели так часто эти катастрофы случаются? Я не знаю, что это такое, но по тому, как Влад рассказывал, догадался, что не слишком приятная штука. И я у него спросил:

– Что, катастрофы у вас тоже в «традициях»?

И он сильно смешался, покраснел даже, стал по сторонам оглядываться нервно и что-то непонятное бормотать о «статистике» и о «совершенных средствах жизнеобеспечения», и голос мне переводил, о чем он мне говорит, но у меня голова уже совсем соображать отказывалась. Попробуйте сами сразу двоих слушать, когда они вам всякие непонятные слова непрерывно наговаривают. Посмотрю я на вас, как вы справитесь. Наверное, на лице моем что-то такое было написано. Глупость моя. Или растерянность. Потому что мужчина вдруг замолчал, а потом сказал с облегчением:

– Господи, как же я сразу не догадался! Вы же просто шутите! Такой тонкий юмор! – и улыбнулся радостно. И снова меня «сэром» назвал.

И еще он мне самое главное показал. Чтобы в этом муравейнике не заплутать, мне нужно прижать свой палец к одной из блестящих штук на стене и сказать, куда мне надо. И тогда на полу появится стрелка, и мне нужно будет за ней идти. И я не заблужусь. Очень мне это по нраву пришлось. Потому что я уже совсем запутался, где нахожусь. И свою «каюту» – так моя комната называется, сам точно не нашел бы. Никогда не думал, что эти «лайнеры» такие здоровущие.

А потом, наконец, он сообщил, что пора обедать. И я прикоснулся пальцем к стене и сказал: «Хочу на обед». И сразу на полу стрелка красная появилась, и женский голос откуда-то произнес: «Пожалуйста, следуйте за указателем, мистер Уэллс». И я пошел. Быстро пошел. Уж очень к тому времени я есть хотел. Так быстро, что Влад за мной едва поспевал. Но даже на ходу он болтать умудрялся. Про то, как правильно выбрать место за столом. И как в их традициях кого-нибудь из пассажиров, которые тут все знают, за новичком закреплять. И этот пассажир все новичку рассказывает и с другими пассажирами знакомит. Причем для мужчины обязательно выбирают женщину и, наоборот,– для женщины – мужчину. «У нас тут настоящий корабль любви, сэр»,– сказал он мне непонятное. И внимательно на меня посмотрел. Будто ждал чего. Ну а я ему и ляпнул: «Я как раз ищу любовь». Не знаю чем, но очень его мой ответ развеселил. Он так и улыбался до самого места, где обедают.

Это самое место, где обедают, он назвал «кают-компания». И опять про традиции сказал. По этим традициям офицеры корабля обедают вместе с пассажирами. Не ниже второго класса, конечно. Те, кто ниже, обедают сами по себе – или в барах на нижней палубе, или в пищеблоке. Пищеблок – это столовая. Так мне голос подсказал. Так вот, про это место – кают-компанию – я хочу отдельно рассказать. Так тут все здорово. Сначала меня поразил свет. Тут было так ярко и светло, будто все само светится. И пол, и стены, и даже столы. А на столах много всяких тарелочек, блестящих штук, половину которых я видел впервые, и всяких стаканов. И во всем этом свет переливался. Особенно в стаканах. И еще играла музыка. Хорошая музыка. Спокойная и плавная. Она будто отовсюду сразу звучала. Очень громко. И при этом ничьих голосов не перекрывала, потому что все спокойно разговаривали и даже не кричали. И все эти столы были причудливо по всему залу расставлены. Какими-то загогулинами. И между ними вода с потолка лилась или деревья росли. И через листья тоже свет просачивался.

И Влад меня вывел на середину, и все на меня стали смотреть. Не знаю отчего, но мне неловко как-то стало. Вокруг яркие платья, галстуки, блестящие пиджаки и фраки. А я в свитере и простых джинсах. Я только сейчас это понял. Но некоторых это не смущало. Потому как женщина одна за деревом сказала другой: «Какой импозантный мужчина. Спортивный. Раскованный. Просто порыв ветра в нашем болоте».

А Влад громко сказал:

– Дамы и господа, представляю вам пассажира второго класса Юджина Уэллса, каюта номер 77, капитана наших доблестных ВВС, что недавно отразили вторжение на Джорджию.

И все вокруг захлопали в ладоши. Как будто я им песню спел. И что-то во мне вдруг заставило меня головой коротко кивнуть. Отчего-то я понял, что раньше часто так кивал. Уж очень отточенным это движение у меня вышло. И мне снова захлопали.

А потом Влад начал всякие глупости говорить. Как будто в магазине меня продавать.

– Что ж, уважаемые дамы, пришла пора по нашей традиции найти новичку наставника. Предупреждаю: он голоден, как зверь. И лучше нам эту процедуру не затягивать.– Почему-то это его «голоден» прозвучало двусмысленно.– Кто желает задать вопрос господину капитану?

Мужчины, все, как один, взяли меня на прицел. Я просто чувствовал, как их взгляды в меня упираются. А женщины меня рассматривали, будто я насекомое в альбоме. Наконец, один мужчина спросил:

– Капитан, куда вы направляетесь?

– На Кришнагири,– ответил я, и мне отчего-то стало легче.

– А что вы любите больше всего? – спросила женщина с узким лицом и короткими черными волосами.

А я ответил:

– Музыку слушать.

– Какую именно? Джаз, классику, новую классику, неоджаз, природные ритмы?

– Я люблю Дженис Джоплин.

И все на время примолкли. И даже с уважением на меня посмотрели.

– А с какой целью вы туда летите, Юджин? – спросила другая женщина откуда-то сзади.

Я повернулся к ней, подумал, и сказал правду:

– Я лечу, чтобы найти любовь.

И больше ничего не сказал, клянусь! Но все вокруг, как сумасшедшие, стали хлопать в ладоши, и смеяться, и что-то кричать, так что даже музыку стало не слышно. А я стоял и краснел. И клял себя на все лады. Все-таки я и вправду недоумок. Разве будут люди вокруг так себя вести после слов нормального человека? А когда все успокоились, Влад что-то еще хотел сказать, как вдруг какая-то женщина встала из-за столика возле фонтана и сказала громко квадратному мужчине во фраке, что рядом с ней сидел:

– Пошел к черту, извращенец. Видеть тебя больше не желаю.

И подошла ко мне. И все вокруг отвернулись, когда она так сказала, и сделали вид, что ничего не слышали. А мужчина стал пунцовым и так на меня посмотрел, что я подумал, что во мне дырка будет. А пока женщина шла, я от нее взгляд не мог отвести. Платье у нее все просвечивало, и в то же время не разобрать было, что под ним, а все тело такое, ну …в общем, не описать словами. А глаза оказались темно-серыми. Я даже не понял – красивая она была или нет. Она была вся такая – не как все. Просто другая. И она взяла меня за руку и сказала:

– Хоть один нормальный человек нашелся, который называет вещи своими именами.– И потом Владу: – Заканчивай балаган, гарсон. Я беру над ним шефство.

И Влад как-то скукожился и увял.

– Как вам будет угодно, баронесса,– повернулся ко мне и хотел представить ее: – Капитан, имею честь…

– Я сказала: заканчивай,– жестко сказала женщина, глядя на него.

И Влад заткнулся. Встал у стены, где остальные люди в белом стояли. А баронесса взяла меня под руку и повела к свободному столику у стены, рядом с деревьями. Рука у нее была сильная, как у мужчины.

– Идемте, Юджин. Я по-быстрому введу вас в курс дела. Пока вы в этом болоте не утонули.

И все опять сделали вид, что ничего не слышали. Только некоторые мужчины смотрели на мою спутницу… ну, как я на еду за стеклом, когда сильно голоден, а магазин еще закрыт.

И когда мы уселись и разговоры за другими столиками из-за музыки стали не слышны, баронесса сказала:

– Зовите меня Мишель. Без всяких этих «фон».

– Как скажете, Мишель,– неловко ответил я.

Руки мне мешали все время, я никак их пристроить не мог. Уж больно все вокруг белоснежным было.

– Юджин, мне показалось, или вы с головой не дружите? – в упор разглядывая меня, спросила она.

Отчего-то вдруг я понял, что она имела в виду. Хотя и не разобрал ни слова.

– Иногда меня называют идиотом. Или недоумком,– ответил я и снова покраснел.

– Как странно,– она слегка нахмурила высокий лоб,– летчик, и крыша набекрень… Хотя – так даже лучше. Вы не представляете, Юджин, как я устала среди этих похотливых козлов. Будьте моим кавалером. Пожалуйста. Хотя бы ненадолго. И не обращайте внимания на этот порноспектакль вокруг. Мне до смерти хочется поболтать с живым человеком, а не с ходячим членом.

Я опять не все понял. Но она так это сказала, и глаза у нее такие внимательные, и что-то в них затаенное притаилось, то ли смешинка, то ли слезы. И я тогда ответил:

– Хорошо, Мишель.

– Ну и замечательно, Юджин. Давайте что-нибудь съедим, наконец. Я сто лет не ела как следует.

И я с ней с радостью согласился. И мы жевали мясо. Пили вино. Я даже внимание перестал на всякие блестящие штуки обращать. Потому что она ими тоже не пользовалась. И еще мы ели устриц. А я их люблю. Правда, тут они были немного не такими, к каким я дома привык, но все равно вкусными. И рыбу ели. И еще какие-то штуки, про которые я не знаю ничего. И Мишель показала мне, как с них скорлупу сдирать. И смеялась, глядя на мои старания. А потом помогла мне, и я прямо у нее из рук кусочек съел. И было очень вкусно. И я перестал стесняться, что я в джинсах.

Глава 16
МИШЕЛЬ

Мишель оказалась классной. По-настоящему. Она часто за мной заходила прямо в каюту и брала меня под руку, и мы шли куда-нибудь. Или обедали вместе, а потом тоже шли. Она рассказала мне, что давно уже летит и что ей тут все известно. И еще, что она не в первый раз на этом лайнере. И вообще – ей тут надоело «до чертиков». Мы заходили во всякие места – и в оранжерею, и в бар, и в планетарий. Смотрели фильмы. Смотреть фильм в темном зале, когда вокруг тебя много людей, это, скажу я вам, вовсе не то же самое, что у себя в каюте, на маленьком визоре. Даже когда ты этот фильм уже видел, все равно смотришь, как в первый раз. И ощущения тех, кто вокруг сидит, они в меня текут. Они разные. Страх, радость, желание чего-то непонятного. Томление, скука. Иногда – очень редко – у кого-то прорывается дикая жажда жизни. Или похоть. Это когда сильно хочешь тех приятных штук, что со мной проделывали красивые девушки в том доме. А интереснее всего ощущения от Мишель. Потому что она сидит ближе всех. От нее, когда она не грустит, идет тепло. Просто тихое тепло, по-другому и сказать не могу. Иногда она сочувствует тем, кто на экране. Иногда злится на них. Радуется, когда у них что-то выходит. Но в основном она грустит. Я чувствую, что ей плохо. И очень хочу помочь, уж такой я недоумок. Но не знаю как. И мы ходим или сидим где-нибудь и разговариваем. Обо всем. Просто так. Вернее, она говорит, а я слушаю. Но мне все равно нравится. И она не считает меня придурком. Я это чувствую. И мне это тоже здорово по нраву.

Она водит меня по оранжерее и рассказывает о здешних растениях. Некоторые из них очень забавные. Есть одно, которое сворачивается спиралью, когда на него подуешь. А другое ползает между стволами, как живое, и поры на нем раскрываются и закрываются, словно оно дышит. А самое интересное зовется деревом правды. Когда стоишь рядом и думаешь о чем-то, оно меняет цвет. Когда думаешь хорошее, оно становится нежно-зеленым. Когда злишься – краснеет. Мишель говорит, что для каждого чувства у этого растения есть свой цвет. Или для комбинации чувств. И перед этой штукой врать бесполезно – она тебя сразу раскусит. Поэтому в этом углу отсека народ редко появляется. Только новички вроде меня. А потом они быстро смекают, в чем дело, и больше сюда не приходят. Кому охота, чтобы все узнали, что ты злишься? Или неправду говоришь. А Мишель тут часто бывает. Ей скрывать нечего. Так она говорит. Когда она стоит у дерева, листья становятся бежевыми. Такой цвет у грусти. А когда она смеется, растение переливается голубым. Она попросила меня встать рядом с деревом. И я встал. И листья сначала посветлели, потом начали быстро сереть, пока не стали, как пепел. Но ближе к верхушке они остались зелеными. И Мишель посмотрела на меня серьезно и сказала, что это цвет тоски. Или ожидания. И что я совсем не злой человек. И что она «не ожидала». Думала, что у меня внутри пусто и я ничего чувствовать не могу. Я не стал с ней спорить. Что может простое дерево знать о таком, как я? Я и сам-то порой не могу понять, что у меня внутри творится. А еще Мишель извинилась за то, что со мной как с придурком себя ведет. А я ничего такого от нее и не чувствовал. И сказал, что это пустяки. И дерево, когда Мишель близко ко мне подошла, зеленым подернулось. И я понял, что она меня не обманывает. А потом листья вдруг пошли красными пятнами. Это к нам сзади неслышно Жак подкрался. Тот мужчина, который был ее «парой». И которого она послала к черту. То есть я знал, конечно, что он к нам подходит, но не стал Мишель про него ничего говорить. Может быть, Жаку нравится так подкрадываться.

– Мишель, нам нужно поговорить,– сказал Жак.

Щеки у него были все красные. И еще он был не в себе, кажется. И я понял, что он выпил чего-то крепкого. И не очень соображает, что делает. Совсем как я, когда в челноке летел.

– Жак, нам не о чем разговаривать,– так Мишель ему ответила и снова стала на дерево смотреть. А на нем листья уже совсем красными стали.

– Ты меня все время избегаешь. Из-за твоей выходки надо мной все смеются. Из-за тебя я не могу найти себе пару!

А Мишель только плечами пожала:

– Ничем не могу помочь. У меня теперь другая пара. Если ты не заметил, то вот она.

– Плевать я хотел на этого недоумка. Ты что, не видишь – у него не все дома? Нам надо поговорить.

И он схватил Мишель за руку. И ей стало больно. Я почувствовал. И дерево тоже. Оно желтеть начало.

– Ты забываешься, Жак. Не путай меня с местными девками. И напоминаю тебе: я не одна. Не думаю, что моему кавалеру понравится твое поведение.

– Плевать! Я имею право…

– Ты ни на что не имеешь права, Жак. Ты зарываешься. Все это была глупая игра, к тому же ты перешел границы. Я не обязана быть с тобой в угоду идиотским правилам этого летающего притона. Я тебе не девушка из твоих салонов. Я – баронесса Радецки фон Роденштайн. Помни об этом, господин денежный мешок.

И она посмотрела на меня. А я ей улыбнулся. А Жак схватил Мишель и начал ее целовать. И делать ей больно. А она вырывалась. И тогда меня будто толкнуло что-то. Я подошел к нему и сказал:

– Мистер, ей больно.

А он повернулся и сказал мне:

– Убирайся к дьяволу, идиот!

И толкнул меня. Сильно. Так, что я чуть не упал. А позади нас стояли люди и на нас глазели. И перешептывались. И тогда во мне опять что-то закаменело. Совсем как тогда, в пригороде. И я стал как железный истукан. И что-то мне сказало: «цель опознана». И еще: «отражение атаки» и «бортовое оружие отсутствует». Я не знаю, что такое «цель». Я просто шагнул так, что деревья вокруг пошатнулись. Потому что я теперь весь из стали. И Жак вдруг точками яркими покрылся. И каждая из них что-то означала. Голос подсказал мне, что это «уязвимые точки». А Жак меня снова ударил. По лицу. А я не почувствовал ничего. Я же железный. Мне показалось, что он даже руку отбил, потому что зашипел, как кот. И тогда мое тело его само ударило. По одной из точек. Ногой. А потом моей рукой его ткнуло. Она у меня вся негнущаяся и тяжеленная, как бревно. И Жак на пол упал. А голос произнес: «Атака отражена». И я снова собой стал. И у меня кровь бежала из носа. И Мишель мне платок к лицу прикладывала. Она сказала:

– Юджин, не надо было тебе вмешиваться. Я бы сама разобралась.

– Он сделал тебе больно.

– Мне не привыкать к боли. Пойдем.

И она меня повела к выходу. И люди, что на нас смотрели, расступились и нас пропустили. А когда мы уже почти прошли, она остановилась и на Жака оглянулась. Он на коленях стоял и головой тряс. И лицо у него в крови было. Мишель ему сказала: «Дешевый мафиозо». Те мужчины, что вокруг были, меня по плечу хлопать начали, а женщины что-то говорили и улыбались. Все сразу. Потому я и разобрать ни слова не мог. А Мишель меня дернула за руку и за собой утащила. Какой-то человек с синим знаком на груди к ней подошел и сказал: «Я очень сожалею, мисс. Мы примем все меры к недопущению подобных инцидентов». И еще что-то добавил. Опять про традиции. А она ему сказала, чтобы он к черту катился.

А потом она привела меня в свою каюту. Помогла мне лицо вымыть и рубашку с меня сняла. И бросила ее в шкаф. Я знаю – у меня в каюте такой же. Туда кладешь грязную одежду, а потом достаешь чистую и выглаженную. Мишель посмотрела на меня без рубашки, улыбнулась и сказала непонятное: «Ну и ну. Да ты настоящий мачо».

Каюта у нее была не такая, как у меня. Просторная. У нее было целых два широких кресла и большой визор на стене. Пока мою рубашку шкаф чистил, она меня усадила в одно из них и достала из стены бутылку и стаканы. Налила мне и себе и сказала:

– Ты что, совсем не боишься? Это же сам Жак Кролл. Мафиозный босс с Рура. Зачем ты влез, дурачок?

А я как услышал слово «боишься», так мне все сразу ясно стало. И я ответил ей:

– Я мужчина. Мужчина не должен бояться.

А она смотрела на меня долго-долго. И очень пристально. И нисколько не сердилась. Я бы почувствовал, если бы она рассердилась. А потом она произнесла негромко:

– Как просто. Мужчина не должен бояться. И всего лишь. Никто из моих знакомых не додумался до этого определения. Хотя никому и в голову не придет назвать их идиотами.

– Это действительно очень просто, Мишель. Просто надо помнить, что ты мужчина. И все. Я и помню.

– Даже если тебя могут убить?

И кто-то влез в наш разговор. Сказал моими губами:

– Я создан для войны. Я не должен бояться смерти.

А я только глазами хлопал. И мне неловко было. Я опасался, что Мишель меня будет считать дурачком, если я чего невпопад ляпну. А потом мы выпили вина. Оно было красное, как моя кровь. Я сказал об этом вслух. Не знаю зачем. Просто так захотелось. А Мишель улыбнулась понимающе. И еще она сказала, что у меня, оказывается, есть «достоинство». Я, правда, не понял, какое именно. Хоть голос мне и подсказал, что достоинство– это «совокупность высших моральных качеств человека, уважение этих качеств в самом себе, самоуважение». Я решил: это означает, что себя самого надо уважать. Тогда это и будет «достоинство». И постарался это запомнить. Крепко-накрепко. Уж если таким женщинам, как Мишель, это дело по нраву, то мне и подавно должно быть.