Текст книги "Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги"

Автор книги: Игорь Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Очевидцы вспоминали непоколебимое спокойствие Николая I («нисколько не казался встревоженным»), его стремление прекратить паническую суету. Генерал-адъютант граф А. Ф. Орлов вспоминал: «Около 11 часов ночи опасность стала принимать самые ужасавшие размеры. Тогда я счел обязанностью доложить Государю, не нужно ли вынести бумаги из его кабинета, к которому огонь приближался со всех сторон. „У меня нет там никаких бумаг, – отвечал он с дивным хладнокровием: – Я оканчиваю свою работу изо дня в день, и все мои решения повеления тогда же передаю министрам. Из кабинета остается взять всего только три портфеля, в которых собраны дорогие моему сердцу воспоминания“»[215]215
  Рассказы очевидцев о пожаре… С. 1183.


[Закрыть].

В час ночи 18 декабря предпринимается последняя попытка отстоять половину императрицы в северо-западном ризалите. Генерал-адъютант П. А. Клейнмихель, стоявший тогда во главе лейб-гвардии Егерского полка, приказал закладывать кирпичом все дверные проемы Концертного зала. Кирпичами закладывали дверные проемы еще в трех местах дворца. Граф В. Ф. Адлерберг, по приказу Николая Павловича, взяв батальон лейб-гвардии Семеновского полка, попытался взломать крышу, для того чтобы возвести кирпичный брандмауэр. Но уже горел Аванзал, и огонь начал распространяться на Белый (Николаевский) зал. Время уже упустили, загорелся потолок этого зала, да и на чердак можно было подняться только по одной узкой деревянной лестнице. В. Ф. Адлерберг прошел по обледеневшей крыше до угла ризалита и увидел, что «телеграф[216]216
  Имеется в виду башенка оптического телеграфа, расположенная на крыше северо-западного ризалита.


[Закрыть] уже объят пламенем». В это время генерала нашел вестовой, сообщивший, что император отменил свое приказание и распорядился вывести батальон из горящего дворца.

Судя по воспоминаниям, император был буквально везде. Его видели в церкви, когда снимали с иконостаса иконы. Он был на Дворцовой площади и Разводной площадке, куда сносили вещи из дворца. В Арапской комнате корнет Э. И. Мирбах слышал рассказ самого императора, как он, пройдя в спальню императрицы, увидел ящик из-под бриллиантов, раскрытым и пустым: «По выражению его лица видно было, сколько это обстоятельство его огорчило, но он не высказал ни одним словом неудовольствия»[217]217
  Рассказы очевидцев о пожаре… С. 1199.


[Закрыть]. Как выяснилось позже, камер-фрау императрицы Рорбек вынесла все бриллианты, оставив тяжелый ящик.

Все воинские знамена, хранившиеся в резиденции, вывезли в Аничков дворец. Когда их выносили из помещения гауптвахты, на ее крыльце, обращенном в Большой двор, стоял император, наблюдая, как рушатся своды Белого (Гербового) зала. Как это ни удивительно, именно тогда император для себя впервые определил сроки восстановления дворца: «Все части дворца, обращенные во двор, пылали. „Больно, – сказал Государь, – видеть разрушение отцовского дома; но, с помощь Божиею, мы в год снова его поднимем“»[218]218
  Рассказы очевидцев о пожаре… С. 1201.


[Закрыть].

Примечательно, что резкий и порывистый ветер в эту ночь дул со стороны Финского залива, но огонь распространялся навстречу ветру. Отметим, что в западном крыле Зимнего дворца, напротив гауптвахты, хранился архив Государственного совета, документы которого начинались с 1768 г. Спасли и эти бумаги. Когда к 4 часам утра запылали комнаты архива, все документы (из 69 больших шкафов) вынесли на Разводную площадку. Отдельные сотрудники архива провели эту ночь в подвале под раскаленными сводами.

Во втором часу ночи император приказал прекратить эвакуацию вещей из северо-западного ризалита и начать выводить людей из Зимнего дворца: «Сбор людей был произведен в величайшем порядке, и едва верилось тому величайшему спокойствию и той тишине и сноровке, с которыми массы старых солдат выпутывались из этого лабиринта галерей, переходов и зал, где всех их ожидала верная могила, если б предусмотрительность их повелителя не положила конец борьбе, становившейся уже напрасною»[219]219
  Рассказы очевидцев о пожаре… С. 1184.


[Закрыть].

Очевидцам пожара запомнились совершенно разные его эпизоды, но на многих произвело особое впечатление обрушение телеграфной башенки, расположенной над кабинетом Николая I: «Падение телеграфной каланчи над Государевым кабинетом было особенно поразительно: она провалилась вовнутрь дворца с таким грохотом, как будто бы разрушался целый дом»[220]220
  Рассказы очевидцев о пожаре… С. 1202.


[Закрыть].

По словам очевидца, около 3 часов ночи Николай I оставил Зимний дворец и перешел в Малый Эрмитаж. К этому времени барон Корф уже полным ходом вел эвакуацию бумаг Государственного совета, а нижние чины гвардии под командой великого князя Михаила Павловича уже заложили все дверные проемы кирпичом, разрушив переходы, соединявшие Малый Эрмитаж с Зимним дворцом. Раскаленные стены Малого Эрмитажа без перерыва поливали ледяной водой из Невы. По свидетельству Барановича, Михаил Павлович покинул пожарище только в 11 часов утра.

Когда стало ясно, что пожар не остановить, «Его Величество по обозрении в Зимнем дворце пожара изволил приехать в Собственный дворец в санях с Государем Наследником 30 минут 2 часа пополуночи». Следовательно, на пожаре царь пробыл четыре с половиной часа. К этому времени «пожаром в Зимнем дворце истреблены все залы и комнаты среднего и верхнего этажей, а также в некоторых местах и в нижнем, в том числе Большая и Малая церкви, из коих церковная утварь и ризничие были спасены до начала в оных пожара».

Утром детям императора сказали: «Сгорел весь дворец. В обеденное время мы поехали туда и увидели, что огонь вырывается вдоль крыши, как раз над комнатами Папа. Окна лопнули, и посреди пламени виден был темный силуэт статуи Мама, единственной вещи, которую не смогли спасти, так как она придерживалась железной скобой, замурованной в стене.

Когда Папа в театре узнал о пожаре, он сначала подумал, что горит на нашей половине, – он всегда был против елок. Когда же он увидел размер пожара, то сейчас же понял опасность. Со своим никогда не изменявшим ему присутствием духа он вызвал Преображенский полк, казармы которого расположены ближе всех к Зимнему дворцу, чтобы они помогли дворцовым служащим спасти картины из галерей. Великому князю Михаилу Павловичу он отдал распоряжение следить за Эрмитажем, и, чтобы уберечь последний, в несколько часов была сооружена стена, единственное, что можно было сделать, чтобы спасти сокровища, так как нельзя было и думать о том, чтобы выносить их.

Мы опять оказались сбитыми в тесную кучу в любимом гнезде нашего детства Аничковом дворце. Это был счастливейший период моей юности. Мы жили, как в русской поговорке: в тесноте, да не в обиде. Теснота делала совместную жизнь более интимной, чем в Зимнем дворце, где квартиры были разделены громадными коридорами. Там невозможно было между двумя уроками быстро пожелать друг другу доброго утра: следующий преподаватель уже ждал с уроком. И так было во всем»[221]221
  Сон юности.


[Закрыть].

В субботу 18 декабря Николай I трижды выезжал на пожар. Первый раз рано утром (7 ч 30 мин.) «выезд имел один в санях к Зимнему дворцу для обозрения в оном пожара и потом прибыл обратно в Собственный дворец»[222]222
  РГИА. Ф. 516. Он. 1 (120/2322). Д. 138. Журнал камер-фурьерский. Декабрь 1837 г. Л. 19.


[Закрыть]. Вторично на пожар император выехал с наследником-цесаревичем (11.40) и вернулся «в Собственный дворец 55 мин 1 часа пополудни». В этот день царь также принимал обычные доклады «силовиков» (военный министр Чернышев, генерал-адъютант Бенкендорф, военный генерал-губернатор граф Эссен и комендант Мартынов). В третий раз – вечером (21.30–22.05) «Его Величество выезд имел один в санях к Зимнему дворцу для обозрения не погасшего в оном пожара».

В воскресенье 19 декабря с 9 утра император принимал обычные доклады и рапорты (Чернышева и Голицына). После церковной службы Николай Павлович продолжил работу, приняв доклады Бенкендорфа, Волконского, генерал-адъютанта князя Меншикова, графа Толя и Клейнмихеля. Затем последовали «приватная аудиенция голландского посланника», «приватная отпускная аудиенция французского посла» и многочисленные представления. В этот день царь только один раз съездил на пожарище (14.15–15.25): «Его Величество выезд имел один в санях к Зимнему дворцу, где изволил смотреть снаружи обгоревшие в оном залы и комнаты»[223]223
  РГИА. Ф. 516. Он. 1 (120/2322). Д. 138. Журнал камер-фурьерский. Декабрь 1837 г. Л. 20.


[Закрыть]. Отметим, что граф К. Ф. Толь и П. А. Клейнмихель представили императору доклад о предварительных «итогах» пожара Зимнего дворца.

Распорядок этого дня, с небольшими изменениями, стал типичным для последующих рабочих дней Николая I. Император в Аничковом дворце с утра принимал доклады и рапорты. Перед обедом он посещал пожарище. В камер-фурьерском журнале это фиксировалось устоявшимися фразами: «25 минут 2 часа Его Величество выезд имел один в санях к Зимнему дворцу для обозрения снаружи его обгоревших в оном комнат и потом прибыл обратно в Собственный дворец 15 минут 4 часа» (20 декабря, понедельник); «15 минут 2 часа Его Величество с великим князем Михаилом Павловичем выезд имел в санях к Зимнему дворцу для обозрения снаружи обгоревших в оном Комнат, потом прибыл обратно в Собственный дворец один 15 мин. 4 часа» (21 декабря, вторник); «25 минут 2 часу Его Величество с великим князем Михаилом Павловичем выезд имел в санях к Зимнему дворцу для обозрения снаружи сгоревших в оном комнат, обратно 30 мин. 4 часа» (22 декабря, среда).

Н. Сверчков. Николай I в санях

Конечно, эти краткие записи оставили «за бортом» ту огромную организаторскую работу, которая начала разворачиваться вокруг Зимнего дворца уже с первых дней. Ежедневно приезжая на пожарище, император лично инспектировал (1,5–2 часа) ход работ, принимая «окончательные решения». Кроме этого, в Аничковом дворце он регулярно заслушивал доклады лиц, отвечавших за восстановление Зимнего дворца.

В последующие дни Николай I, совершая перед обедом традиционную 15-минутную «инспекторскую» прогулку в санях по Петербургу, обязательно проезжал мимо сгоревшего Зимнего дворца.

Аничков дворец, который при Николае Павловиче называли «Собственным», временно стал главной резиденцией императора. Поэтому императорский двор, оправившись от потрясения, возобновил привычный круговорот светской жизни. Вечером 23 декабря Николай I посетил Михайловский театр, посмотрев французскую пьесу. Ранее, в 3 часа пополудни, протопресвитер Музовский освятил походную церковь, поставленную в зале Шепелевского дома. Тогда же состоялась панихида о погибших на пожаре.

Жизнь продолжалась, и церемонии, по традиции проводившиеся в Зимнем дворце, перенесли в чудом уцелевший Малый Эрмитаж. 23 декабря по Петербургу разослали «Повестку от Двора» следующего содержания: «Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил: сего 25 числа в день праздника Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа и воспоминания избавления России от нашествия неприятеля в 1812 г. съезжаться всем знатным обоего пола особам… в Эрмитаж по утру в 11 часов для слушания божественной литургии и Благодарственного молебна… и собираться всем имеющим вход за Кавалергардов в Италианском зале, а генералам, штаб и обер-офицерам и прочим особам в комнатах под № 1 и 2 и в Рафаиловой зале. Камер-фурьер Гримм».

В сочельник 24 декабря в Аничковом дворце «приготовлены были в Большой столовой комнате убранные конфектами, золочеными орехами и яблоками елки, которые и поставлены были на 9 круглых столах, на коих так же находились и разные вещи». Как вспоминала фрейлина М. П. Фредерикс, эта елка была «грустная».

В рождественскую субботу 25 декабря Николай I, после утренних рапортов и докладов, отправился в Малый Эрмитаж на литургию. К торжеству император и члены его семьи переодевались «в боковых комнатах». В 11.15 царская семья вышла «в Италианский зал… проходили в Большой зал Шепелевского дома». В этот же день под пушечную пальбу открыли монументы князю Кутузову и Барклаюде-Толли у Казанского собора.

В начале января 1838 г. Николай I в письме к И. Ф. Паскевичу оценивал произошедшую трагедию следующим образом: «Надо благодарить Бога, что пожар случился не ночью и что, благодаря общему усердию гвардии, Эрмитаж мы отстояли и спасли почти все из горевшего дворца. Жаль старика, хорош был; но подобные потери можно исправить, и с помощью Божиею надеюсь к будущему году его возобновить не хуже прошедшего и надеюсь без больших издержек. Усердие общее и трогательное. Одно здешнее дворянство на другой же день хотело мне представить 13 миллионов, тоже купечество и даже бедные люди. Эти чувства для меня дороже Зимнего дворца, разумеется, однако, что я ничего не принял и не приму: у Русского Царя довольно и своего: но память этого подвига для меня новое драгоценное добро».

Когда Зимний дворец восстановили, на Пасху 1839 г. освятили Большой собор Зимнего дворца. Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «Я упустила упомянуть, что мы снова жили в Зимнем дворце. В Страстную субботу 1838 года (мемуаристка ошибается, Большой собор Зимнего дворца освятили 25 марта 1839 г., в день праздника Благовещения Пресвятой Богородицы. – И. 3.) там была освящена церковь. В день свадьбы Мэри мы провели в Зимнем дворце одну ночь и переехали туда окончательно в ноябре.

Помещения для нас, детей, были в нижнем этаже, под апартаментами Родителей. Из комнат, расположенных на юг, открывался чудесный вид на Неву, крепость и Биржу. Своды с колоннами помогали приспособить для жилья интерьер этих громадных комнат, и мы чувствовали себя очень уютно. Наши спальни были низкими, моя рабочая комната, с четырьмя окнами, очень большой и не слишком теплой; я предпочитала ей библиотеку, где стояли мои шкафы и мой рояль. Мой рабочий стол стоял между двумя колоннами, очень укромно и приятно. Для этого помещения я получила от Папа прекрасные картины, частью те, которые принадлежали еще Бабушке, частью же копии из Эрмитажа»[224]224
  Сон юности.


[Закрыть].

Когда в 1841 г. супругой великого князя Александра Николаевича стала Мария Александровна, сопровождавшие ее лица с огромным интересом осматривали парадные залы и личные половины членов императорской семьи. О степени критичности этого взгляда дает представление фрагмент из воспоминаний великой княгини Ольги Николаевны: «В один прекрасный день она пожелала видеть мои комнаты. Она критически осмотрела лестницу, множество балконов и дверей, которые все выходили в переднюю, и наконец сказала неожиданно: „Неужели у вас здесь нет ни одной комнаты, в которой нельзя было бы подслушивать?“».[225]225
  Сон юности.


[Закрыть]

Р. Юшков. Рабочий кабинет великой княжны Ольги Николаевны

За достойное состояние императорских половин отвечали чины гофмаршальской части. Именно они принимали решения о необходимости косметических и капитальных ремонтов, своевременной замене мебели и т. п. Поскольку Зимний дворец был огромен и в нем жило несколько тысяч человек, эти хозяйственно-строительные работы велись постоянно. В качестве примера приведем переписку «О перемене полузанавесок у окон комнат Зимнего дворца», датированную осенью 1841 г.

В рапорте президента Гофинтендантской конторы обер-гофмейстера Ф. П. Опочинина[226]226
  Опочинин Федор Петрович (1779–1852) – действительный статский советник, обер-гофмейстер. С детства записан в лейб-гвардии Измайловский полк, поручик (1800 г.), адъютант вел. кн. Константина Павловича. Участник сражения при Аустерлице (1805 г.) и сражений 1807 г. С 1808 г. – полковник в отставке. Петербургский вице-губернатор (1810 г.). С 1826 г. на придворной службе, президент гоф-интендатской Конторы, член Госсовета, член Санкт-Петербургской театральной дирекции. Кавалер многих орденов, в том числе Св. Андрея Первозванного (1850 г.) и Св. Георгия IV ст.


[Закрыть] на имя министра Двора П. М. Волконского, датированном 23 сентября 1841 г., отмечается, что «полузанавески разных цветов, полинявшие и имеющие пятна», поэтому чиновник рачительно предлагает перекрасить занавески «по роду первоначальных цветов». Вместе с тем Опочинин указывает, что «совершенно выгоревшие (занавески. – И. 3.), с желтыми по низам от сырости пятнами, крайне неудобно, потому, что пятна желтые не примут краски», и предлагает «оставить до будущего года, исправив в них полинявшие полотнища по возможности теми полузанавесками, которые останутся от ремонта половин Их Высочеств Наследника Цесаревича и Великих Князей»[227]227
  РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 145. О перемене полузанавесок у окон комнат Зимнего дворца. 1841. Л. 1.


[Закрыть]. В ответ П. М. Волконский предписал: «Находящиеся у окон в комнатах Их Императорских Величеств и Их Императорских Высочеств в Зимнем Дворце полузанавески… заменить новыми, в других же комнатах Зимнего Дворца полинявшие полузанавески перебрать из старых или перекрасить их в зеленую краску»[228]228
  РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 145. О перемене полузанавесок у окон комнат Зимнего дворца. 1841. Л. 2.


[Закрыть]. О предполагаемых расходах и объемах работ говорит то, что предполагалось декорировать 28 окон и одну дверь зеленой тафтой на 176 аршин.

Последние два месяца жизни (январь-февраль 1855 г.) Николая I в Зимнем дворце прошли в давным-давно устоявшемся ритме. В 8 час. 50 мин. император выходил из Салтыковского подъезда и гулял пешком по Дворцовой набережной на протяжении 30–40 мин. Затем начинался обычный рабочий день, когда Николай Павлович начинал принимать доклады своих министров.

Семья не всегда собиралась вместе на обед, например 3 января 1855 г. Николай I обедал с цесаревичем и цесаревной в «Белой комнате», при этом недомогавшая императрица Александра Федоровна «кушала в уборной комнате в постели», и вечером «Ея Величество ела у себя в Малиновой комнате»[229]229
  РГИА. Ф. 516. Оп. 1 (125/382). Д. 1. Л. 2. Камер-фурьерский журнал. Январь 1855 г.


[Закрыть].

Если все были здоровы, то вечером император и императрица не ужинали: «Вечернего стола Их Величества иметь не изволили, а кушали тартинки и морожено». Надо сказать, что мороженое, общее любимое лакомство, подавалось к столу каждый вечер.

Э. П. Гау. Император Николай I на смертном одре

С середины января 1855 г. у императора начал развиваться грипп, но свой обычный рабочий график, несмотря на недомогание, он старался не нарушать. Однако болезнь давала себя знать, и 12 января он на прогулку не вышел. Обедал в это время Николай I один, в своем нижнем кабинете на первом этаже северо-западного ризалита, куда ему подавали суп с картофелем. 5 февраля император вновь «по нездоровью не прогуливался», но доклады принимал, придерживаясь порядка обычного рабочего дня. С 6 февраля 1855 г. началась официальная история болезни Николая Павловича. В этот день в камер-фурьерском журнале записали, что император не прогуливался и доклады не принимал «по несовершенному здоровью»[230]230
  РГИА. Ф. 516. Оп. 1 (125/382). Д. 2. Л. 8. Камер-фурьерский журнал. Февраль 1855 г. Кончина в Бозе Почившего Государя Императора Николая Павловича.


[Закрыть]. 18 февраля император Николай Павлович скончался в нижнем кабинете Зимнего дворца.

Александр II и его семья

Александр II всю жизнь прожил в Зимнем дворце, куда его младенцем привезли из Москвы, где он родился 17 апреля 1818 г. Александр II стал вторым императором, для которого Зимний дворец был не только главной резиденцией, но и главным домом. Там он рос в окружении любящих родителей, сестер и братьев. Там он пережил первую юношескую влюбленность. Там сложилась его семья, рождались его дети. В мае 1880 г. в Зимнем дворце умерла императрица Мария Александровна, а менее чем через год, 1 марта 1881 г., туда привезли умирать и Александра II.

Среди череды дней, проведенных в Зимнем дворце, случались дни, ставшие важной вехой в истории России. Так, 19 февраля 1861 г. в своем кабинете Александр II подписал судьбоносный для России Манифест об отмене крепостного права. Хотя ближайшее окружение прекрасно понимало все значение этого документа, должного изменить облик России, в самом Зимнем дворце этот день прошел как обычно. Баронесса М. П. Фредерикс вспоминала: «День 19 февраля прошел при Дворе совсем тихо, как будто ничего такого особого и важного не свершилось»[231]231
  ОР РНБ. Ф. 432 (Лесман). Д. 16. Ч. 3. Л. 32. Фредерикс М. П., баронесса. «Воспоминания старушки».


[Закрыть].

С Зимним дворцом и прилегающими территориями связано несколько покушений на жизнь императора. Одним из таких дней стало 4 апреля 1866 г., когда выстрел Д. Каракозова положил начало времени политического терроризма в истории России. Сюжет самого покушения у ворот Летнего сада хорошо известен[232]232
  См.: Девятое С. В., Жиляев В. И., Зимин И. В., Кайкова O. K. и др. История государственной охраны России. Собственная Его Императорского Величества охрана. 1881–1917. М., 2006.


[Закрыть], поэтому мы остановимся только на том, что происходило в этот день в самом Зимнем дворце.

Апрель 1866 г. для Александра II начался как обычно. В пятницу 1 апреля он в 7 часов утра возвратился в Зимний дворец с охоты в Осиновой роще и в 11 часов начал принимать доклады. Для императора Александра II понедельник 4 апреля 1866 г. был обычным рабочим днем. Как следует из записи в камер-фурьерском журнале, утро царя началось прогулкой по Дворцовой набережной (с 8.40 до 9.00); с 10.00 он принимал доклады в своем рабочем кабинете. Затем, после завтрака (13.00–13.50), Александр II вновь погулял рядом с Зимним дворцом (13.50–14.10), от Салтыковского подъезда до Зимней канавки, далее по набережной Мойки до Певческого моста и через Дворцовую площадь к Салтыковскому подъезду. После часа работы состоялся «выезд для прогулки в Летний сад» (в 15.15). К приезду царя чины Дворцовой полиции, сформированной в декабре 1861 г., уже очистили Летний сад от посторонней публики. Снаружи, по периметру, сад охраняли жандармы и чины полиции.

О прогулках царя петербуржцы хорошо знали, и к моменту окончания прогулки любопытные всегда толпились у ворот Летнего сада, выходивших на набережную. В воспоминаниях князь В. П. Мещерский писал: «Стоять около коляски при выходе Государя дозволялось всякому: были тут обычный жандарм, обычный полицейский городовой и обычный сторож сада. Все они, при приближении Государя становясь во фронт, стояли к нему лицом и спиною (курсив мой. – И. 3.), увы, к той кучке, где был злоумышленник Каракозов»[233]233
  Князь Мещерский. Воспоминания. М., 2001. С. 230.


[Закрыть]. Когда Александр II садился в коляску, Каракозов почти в упор выстрелил в императора, но промахнулся.

Покушение на царя описано в камер-фурьерском журнале следующим образом: «Его Величество, через несколько время по прогулки в саду возвращаясь в Средние ворота к Набережной реки Невы к Экипажу, одел поданную шинель, намереваясь вступить в коляску, как в ту минуту из окружавшей Экипаж толпы народа мгновенно отделился человек и направил пистолет в Особу Его Величества, злодей уже спускал курок, но промысел Божий не дал исполниться гнусному предприятию, крестьянин Костромской губернии Осип Комиссаров (Комиссаров находился впереди толпы и заметил усиленное желание человека выбиться вперед, пропустил его вперед себя, но когда тот отдалился ближе к Государю и вынул пистолет, Комиссаров бросился к нему) в этот момент ударил в локоть злодея, выстрел раздался, и пуля пролетела над головою Государя Императора. Преступник был задержан»[234]234
  РГИА. Ф. 516. Оп. 1 (125/2382). Д. 136. Л. 12 // Камер-фурьерский журнал. Месяц апрель 1866 г.


[Закрыть].

Покушение Д. В. Каракозова на Александра II 4 апреля 1866 г. у Летнего сада в Петербурге

После неудачного выстрела Каракозов бросился бежать в сторону Прачечного моста, вдоль ограды Летнего сада, где его и задержала охрана. Унтер-офицер жандармского эскадрона Лукьян Слесарчук дал показания, что он заступил в наряд в 12 часов у Летнего сада и дважды обошел его. В 4 часа пополудни он стоял у ворот Летнего сада, держа в руках полость коляски, в которую должен был сесть царь. Стрелявшего он не видел, но после выстрела унтер сразу же бросил полость и «сейчас побежал за выстрелившим, а он, как только сделал выстрел, сейчас побежал через дорогу по Невке»[235]235
  Покушение Каракозова. Стенографический отчет по делу Д. Каракозова, И. Худякова, Н. Ишутина и др. Т. 1. М., 1928. С. 13.


[Закрыть].

Второй участник задержания Каракозова – унтер-офицер команды дворцовых городовых Степан Заболотин – рассказывал, что в момент выстрела он держал в руках шинель царя. После выстрела, раздавшегося «с левой стороны», он тоже бросился за террористом. Унтера схватили Каракозова, когда тот подбежал к Прачечному мосту. Охранники отобрали у Каракозова двуствольный пистолет, один из его стволов оставался заряженным. Заболотин передал этот пистолет Александру II и «сказал, что еще заряжен был один ствол и не спущен курок»[236]236
  Покушение Каракозова. Стенографический отчет по делу Д. Каракозова, И. Худякова, Н. Ишутина и др. Т. 1. М., 1928. С. 14.


[Закрыть].

Патриархальный непрофессионализм охраны очевиден. Чины охраны стояли спиной к публике, жандарм, как слуга, держал полость коляски, дворцовый городовой – шинель императора. Эти профессиональные и психологические «проколы» нарождавшейся дворцовой спецслужбы показывали, какой путь им предстояло пройти в деле налаживания профессиональной охраны первых лиц государства.

Белый зал Зимнего дворца

Героем этого дня стал не только Александр II, но и крестьянин Костромской губернии Осип Иванович Комиссаров. С места покушения Александр II поехал в Казанский собор, где приложился к иконе Казанской Божией Матери, а затем вернулся в Зимний дворец (16.20). Вскоре там состоялся «выход» в Малую церковь (около 17.00), в котором приняли участие все Романовы, успевшие приехать во дворец «к слушанию благодарственного молебна с коленопреклонением». Вечером в Зимний дворец начал съезжаться весь столичный бомонд. В это время Александр II с женой и сыновьями вновь посетили Казанский собор (18.50–20.15).

Когда Осипа Комиссарова привезли в Зимний дворец из III Отделения (19.00), его приняла императрица Мария Александровна и сестра царя – великая княгиня Ольга Николаевна. Императрица «ободрила Комиссарова, благодаря за спасение Царя, „за это наградит тебя Бог и Государь“». Можно себе представить, что пережил в этот день Комиссаров, оказавшийся после допроса в III Отделении в стенах императорской резиденции.

Наконец к собравшимся вышел император (20.20). Несколько минут в Белом зале Зимнего дворца гремело нескончаемое «ура». В камер-фурьерском журнале отмечено, что «Ея Величество необходимо принуждена была отойти и сесть». Затем в зал ввели Осипа Комиссарова. Александр II обнял и поцеловал своего спасителя и «потом в Общем собрании поздравил его дворянином». С этого момента крестьянин Осип Комиссаров превратился в дворянина Комиссарова-Костромского[237]237
  27-летний О. И. Комиссаров-Костромской, получив дворянство из рук царя, был определен в учебный эскадрон Павлоградского полка, где сдал экзамен на офицерский чин. На собранные по всей России деньги ему купили имение. В армии Комиссаров дослужился до чина штабс-ротмистра и вышел в отставку, уехав в свое имение, где благополучно спился и в 1892 г. повесился в приступе белой горячки. См.: Персианов И. А. «Спаситель» императора: О. И. Комиссаров-Костромской // Из глубины времен. 1997. Вып. 8. С. 83.


[Закрыть].

О. Комиссаров

Поскольку всю Дворцовую площадь заполнил народ, Александр II с Марией Александровной сочли своим долгом выехать в коляске на площадь. Народ встретил царя пением национального гимна.

Затем император отправился «в Институт Общества благородных девиц» и только после этого вернулся в Зимний дворец (21.40). Дело в том, что Александр II счел необходимым встретиться с юной смолянкой Е. М. Долгоруковой. Именно с ней он гулял в Летнем саду перед покушением. Очередной роман императора был в разгаре, и в июле 1866 г. Е. М. Долгорукова стала фавориткой императора.[238]238
  Сохранилось письмо Е. М. Долгоруковой: «В тот день я была в Летнем саду, император говорил со мной как обычно, спросил, когда я собираюсь навестить сестру в Смольном, и когда я сказала, что отправлюсь туда сегодня же вечером, что она меня ждет, он заметил, что приедет туда, только чтобы меня увидеть. Он сделал ко мне несколько шагов, дразня меня моим детским видом, что меня рассердило, я же считала себя взрослой. „До свидания, до вечера“, – сказал он мне и направился к решетчатым воротам, а я вышла через маленькую калитку возле канала… Несмотря на волнения и дела, которыми он был занят днем, он вскоре после меня приехал в институт. Эта встреча стала лучшим доказательством, что мы любим друг друга».


[Закрыть] Любопытно, что все перипетии этого насыщенного дня не помешали царю совершить вечернюю прогулку близ дворца (23.10–23.40).

Пистолет, из которого Каракозов стрелял в Александра II, все последующие годы хранился в рабочем кабинете императора в Зимнем дворце. Один из германских корреспондентов, принятых Александром II в его рабочем кабинете, обратил внимание, что «под стеклянными колпаками, рядом с казачьими киверами покойных императора Николая I и цесаревича Николая Александровича» хранится «пистолет, оказавшийся тем самым, из которого Каракозов выстрелил в государя 4 апреля 1866 г. Пистолет был двуствольный, и один из стволов оставался заряженным»[239]239
  Татищев С. С. Император Николай и иностранные дворы. Исторические очерки. СПб., 1889. С. 438.


[Закрыть].

На следующий день, 5 апреля 1866 г., когда в 9 часов утра Александр II вышел из Салтыковского подъезда на традиционную прогулку по Дворцовой площади, он был «перед подъездом встречен народом». В этот же день, уже в Большой церкви Зимнего дворца, состоялся молебен. Судя по тому, что в 12 часов император вышел «на балкон дворца и благодарил народ», петербуржцы собрались у дворца уже ранним утром.

Второй раз в Александра II стреляли уже на Дворцовой площади, 2 апреля 1879 г. Неудачные выстрелы в Александра II, произведенные здесь учителем А. К. Соловьевым, положили конец попыткам заколоть или застрелить царя. Теперь его будут пытаться только взрывать.

Вот одно из характерных мемуарных описаний этого покушения: «Утром, совершая свою ежедневную прогулку и входя в Миллионную улицу, Государь видит, как навстречу ему идет человек подозрительной наружности в чиновничьей фуражке и как в расстоянии нескольких шагов от него он преспокойно вынимает из-под пальто револьвер и стреляет в Государя. Государь делает движение направо, преступник стреляет вторично направо, Государь переходит на левую сторону, преступник стреляет в третий раз, и в третий раз Бог чудесным образом охраняет своего несчастного Помазанника, и только тогда полиция успевает схватить преступника»[240]240
  Князь Мещерский. Воспоминания. С. 422.


[Закрыть].

В целом, мемуарист верно изложил произошедшее. Но есть некоторые детали, подробно описанные в рапорте штабс-капитана К. Коха шефу жандармов генерал-адъютанту А. Дрентельну. В этот день семь стражников, как обычно, заняли посты около Зимнего дворца и по углам Дворцовой площади. Конечно, семи телохранителей для столь протяженного ежедневного 20-минутного утреннего моциона царя было явно недостаточно, но в те патриархальные времена Александр II с крайним неудовольствием воспринимал уплотнявшееся кольцо своей личной охраны.

В начале десятого утра Александр II, как обычно, вышел на прогулку по Миллионной улице, Зимней канавке и Мойке, обошел вокруг здания Гвардейского штаба и повернул на Дворцовую площадь: «В то время как из-за угла будки здания Гвардейского штаба… показался государь император, к противоположному углу приблизился мерными шагами и направился навстречу государю неизвестный человек, на вид прилично одетый, с форменной фуражкой на голове. Приблизившись спокойно, с руками, опущенными в карманы, на расстоянии 15 шагов, он мгновенно, не сходя с панели, произвел по его величеству выстрел». Александр II с криком «ловите!» бросился бежать зигзагами, по направлению к Министерству иностранных дел. Капитан Карл Кох, следовавший за царем в некотором отдалении, кинулся с обнаженной шашкой к стрелявшему, но тот, прежде чем Кох догнал его и ударом шашки по голове свалил с ног, успел произвести еще три выстрела, но в царя так и не попал.

Покушение 2 апреля 1879 г. А. К. Соловьева на Александра II Всемирная иллюстрация

О последующих событиях во время допроса рассказал сам террорист. По показаниям Соловьева, события развивались следующим образом: «Я не прошел еще ворот штаба, как, увидя государя в близком от меня расстоянии, схватил револьвер, впрочем, хотел было отказаться от исполнения своего намерения в этот день, но государь заметил движение моей руки, я понял это и, выхватив револьвер, выстрелил в его величество, находясь от него в 5–6 шагах; потом, преследуя его, я выстрелил в государя все заряды, почти не целясь. Только когда сделал 4 выстрела, жандармский офицер подбежал и сбил ударом по голове с ног. Народ погнался за мной, и, когда меня задержали, я раскусил орех с ядом, который положил к себе в рот, идя навстречу государю».

Место покушения у Главного штаба Санкт-Петербургского Военного округа. Народ рассматривает следы пуль

К показаниям террориста необходимо сделать несколько уточнений. После того как капитан Кох ударом сабли свалил Соловьева, он кинулся к Александру II: «Я бросился к Государю со словами: „Не ранены ли, Ваше Величество?“ Государь изволил отвечать: „Нет, не ранен, смотри, чтобы не убежал преступник“». Соловьев, очнувшись, попытался сбежать, но его едва не растерзала собравшаяся толпа. Охране пришлось отбивать террориста у разъяренных людей. Кох писал в рапорте: «По задержании преступника, опасаясь, чтобы разъяренная сбежавшаяся публика не порвала бы его в клочья, я сдал его в секретное отделение».

С количеством выстрелов на Дворцовой площади тоже поначалу не было ясности. В мемуарах упоминается, что Соловьев успел расстрелять «все патроны» из своего многозарядного револьвера. Авторы пишут о пяти, четырех и трех выстрелах в царя. Карл Кох в своем рапорте, составленном непосредственно в день покушения, упоминает о четырех выстрелах[241]241
  М. Палеолог также упоминал о четырех выстрелах. См.: Палеолог М. Александр II и Екатерина Юрьевская. Пг.; М., 1924. С. 75.


[Закрыть]. На судебном процессе по делу Соловьева этот нюанс уточнили. Всего выстрелов было пять. Четыре выстрела в Александра II и один неприцельный выстрел, во время бегства Соловьева. Последним выстрелом был ранен в щеку один из охранников капитана Коха – Франц Милошевич[242]242
  РГИА. Ф. 479. Оп. 1. Д. 2040. Л. 2. О доставлении в Придворный Конюшенный госпиталь Франца Милошевича с огнестрельною раною, нанесенною из револьвера злоумышленником, покушавшимся на царя. 1879.


[Закрыть]. При этом из четырех пуль, выпущенных в Александра II, одна пуля пробила полу шинели, а другая вскользь задела голенище сапога императора. Отметим, что террорист неплохо для дилетанта стрелял, поскольку дважды сумел зацепить бегущую цель, активно сбивавшую прицел «зигзагами».