Текст книги "Ермак. Начало (СИ)"

Автор книги: Игорь Валериев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

     Глава 7. Экзамен у атамана Селевёрстова.

     Деда хоронила вся станица. Из других станиц также много казаков приехало. Я даже и не знал, что Афанасий Васильевич пользовался таким почётом и уважением среди амурских казаков.

     После похорон, казаки с кладбища потянулись в трактир Савина, где накрыли столы для помина за счёт казны Черняевской сотни. Меня как единственного оставшегося родственника посадили за общий стол с казаками. Потом пошли поминальные речи. Много хорошего я услышал о деде Афанасии. Краем уха слышал, как жалеют меня казаки, рассуждая, что же делать теперь сироте. Об этом я тоже думал, так как не представлял теперь своего статуса. Что мне можно, а что нельзя по российским и казачьим законам.

     В самом конце поминок из-за стола поднялся атаман Селевёрстов и заявил, что он берёт меня в свою семью до моего совершеннолетия, так как никого из родственников у меня здесь нет, и он обязан мне спасением от смерти своего сына Романа. Казаки за столом одобрительно загомонили. Потом поднялся Савин и объявил, что за спасение от хунхузов его Ворона с лучшим косяком, он даёт мне в награду недавно родившегося жеребёнка от Ворона и Ласки, которая считалась лучшей кобылой в его табуне. После такого заявления гомон казаков поднялся до небес. Некоторые стали подходить и хлопать меня по плечам, поздравляя с таким богатым подарком. Мне ничего не оставалось делать, как подняться и благодарить Ивана Митрофановича. Подарок действительно был царским. А если жеребёнок пойдёт в отца, то такому коню будут завидовать все казаки. Савин всё потомство от Ворона продавал за очень большие деньги. Простому казаку такого коня было не купить.

     Потом поминки закончились, и я вместе с Селевёрстовым вышли из трактира на улицу.

     – Что казак дальше делать будешь? – спросил меня атаман, положив руку на плечо и разворачивая к себе лицом.

     – До зимы, ещё месяца полтора, продолжу табун у Савина пасти. А дальше посмотрим, Пётр Никодимович.

     – Зови меня теперь дядя Пётр или дядько Петро, я же тебя к себе в семью взял, – Селевёрстов поправил фуражку на голове. – Жить у меня будешь или у себя?

     – У себя, дядя Петро. Запасы продуктов есть пока. Готовить я умею. Одежды много осталось. Обслужить себя я смогу. Да и не хочется родной дом оставлять без пригляда. Нежилой дом быстро рушится.

     – А не забоишься один то в пади?

     – А чего бояться. Мой дом – моя крепость!

     – Ха... Крепость! Ну, ты завернул, Тимоха. Хотя, по сути, верно, мы казаки в своём доме как в крепости бьёмся, если враг пожалует. Ладно! Два дня тебе на обустройство хватит. Потом приедешь ко мне, будем думать, что с твоим наследством от хунхузов делать и о твоей дальнейшей судьбе. Хотя уже сейчас тебе скажу. Негоже, пусть и приёмному сыну атамана пастухом работать. Лучше бы ты у Савина дальше не пас его табун. Не к лицу мне! А то будут казаки гутарить, что куска хлеба для сироты не нашёл!

     – Как скажете, дядя Петро. Только, что мне делать то дальше?

     – Приедешь через два дня, обо всём и поговорим.

     Так закончилась моя пастушеская карьера у казака Савина, тем более напуганный попыткой хунхузов угнать станичный войсковой табун, купец нанял пастухами к своим косякам по два башкира, вооружив их до зубов. Да и станичный войсковой табун пасли теперь не мальцы-казачата, а матёрые казаки, также вооруженные, будто на войну собрались.

     Через два дня, проведя в своём хозяйстве ревизию, я приехал к Селевёрстовым. Пообедав за общим столом, мы уединились с атаманом в горнице, где я передал ему на хранение дедово наследство в восемьсот рублей. Три коня со сбруей и всё оружие, которое досталось мне после хунхузов, решили продать. Селевёрстов ожидал выручить за всё ещё рублей четыреста. Говорил, что было бы больше, если бы всё продавать в Благовещенске на ярмарке, но лучше туда с этим добром не соваться, чтобы не возникли лишние вопросы. Себе я оставил только восьмизарядную винтовку Маузера, в которую буквально влюбился, и все патроны для Берданки. Из-за маузеровской винтовки мы Селевёрстовым спорили до посинения, пока дядя Петро не сдался и не пообещал достать для неё патроны и то только после того, когда решили, что половину от вырученных денег пойдет Селевёрстовым за моё содержание 'на довольствии' в их семье до моего совершеннолетия.

     До зимы по уговору с атаманом я буду помогать им по хозяйству, благо у меня дома для одного до весны было уже всё запасено вместе с покойным дедом Афанасием. Также договорились с атаманом, что он возьмёт меня зимой на ярмарку в Благовещенск и выделит из моих денег сумму для покупки книг. Моё стремление поступить в Иркутское юнкерское училище дядько Петро поддержал полностью и сообщил, что обещана помощь от наказного атамана Беневского, который был поражён моими подвигами в схватке с хунхузами.

     – Всё, Тимофей! Все купеческие дела завершили. Поехали на сборное место, покажешь, что ты умеешь в казачьей науке.

     Выйдя на двор, Селевёрстов позвал своего среднего сына Никифора, который год назад вернулся с первого трехлетнего срока службы, за время которого выслужил звание младшего урядника и имел опыт схваток с китайскими бандитами:

     – Седлай коней, возьми шашки учебные, да карабин. Поедем Тимофею проверку устроим.

     – Батька, меня возьмите, – выскочил во двор рыжеволосый Ромка. – Я тоже хочу посмотреть.

     – Хорошо. И тебя берём. Иди брату помоги.

     Через пять минут со двора Селевёрстовых выехала небольшая кавалькада из четырёх казаков и отправилась на поле за станицей Черняева, где проходили сборы казаков-малолеток. Приехав на поле и спешившись у коновязи, атаман отправил младшего Ромку принести лозы и воткнуть её в станки на участке, отведенном для рубки, а меня вместе с Никифором повёл на место, где отрабатывались строевые приёмы.

     – Давай, Никифор, командуй Тимофею, а то тебе на сборах через пять месяцев малолеток гонять. Тренируйся отрабатывать лычки младшего урядника.

     Строевой меня не удивишь. Хоть и служил в спецназе, но и там шагистике отводилось немало времени. Вспоминая свои курсантские годы, как-то забылся, и все команды Никифора стал выполнять на автомате, пока не был остановлен командой: 'Стой!'.

     – Что скажешь, Никифор? – атаман удивлённо и задумчиво поглаживал усы.

     – С такой выправкой, хоть сейчас в атаманцы лейб-гвардии! Тимоха, тебя кто всему этому научил? Вот это... Да...! – только присутствие отца, не позволило Никифору заковыристо выругаться.

     'Кажется первый косяк упорол, – подумал я. – Забыл, что строевой у амурских казаков начинают заниматься только с малолетками, то есть с 19 лет. А я ещё и ножку с носочком тянул, и чтобы расстояние до земли от подошвы сапога было не меньше двадцати пяти сантиметров'.

     – Деда, учил. Он мне говорил, что внук георгиевского кавалера должен маршировать, как лейб-гвардеец на плацу.

     – Добре! Давай-ка, Тимофей, покажи, как тебя с шашкой обращаться научили, – приказал старший Селевёрстов, продолжая смотреть на меня какими-то удивлённо-задумчивыми глазами.

     Я принял уставную стойку с шашкой и по командам Никифора показал 'развязывания руки' и различные крутки.

     – Хорошо! Молодец, Тимофей! Всё как надо выполняешь. – Селевёрстов разгладил усы. – Теперь посмотрим, как ты пешим лозу рубишь, а потом верхами. Ромка воткни вот здесь четыре лозы, а ты Тимофей пройди с рубкой направо и налево.

     С этим заданием, я также легко справился, все четыре лозы были срублены под сорок пять градусов, и воткнулись рядом в землю с оставшимися стоять основаниями. Когда разрабатывал руку после ранения, то на дворе Алениных за месяц перерубал весь сухостой, имитируя конную дорожку и более сложные комбинации: рубка на две, три, и четыре стороны, как имитация боя с двумя, тремя и четырьмя противниками соответственно. Рубка камыша и яблок на подкидывание, их рубка в подкидывании с оборотом назад, в бок на один и на два удара. При этом все упражнения выполнял из исходного положения 'шашка в ножнах', благо шашка, которая носится режущей кромкой клинка вверх, позволяет наносить удар сразу после ее выхватывания из ножен. Самураи, с их кендо отдыхают!

     Как мне помнилось из информации своего времени, самураи в русско-японской войне были поражены той скоростью, с которой казаки осуществляли удар, выхватывая шашку из ножен. По мнению многих из тех, которые остались живы: 'С этими русскими самураями невозможно сражаться, они разят быстрее смерти'. При этом, настоящий мастер фехтования на катанах должен был уметь побить противника одним только движением, он должен за несколько секунд успеть выхватить катану из ножен, ударить противника и вернуть катану в ее ножны. При этом считалось 'хорошим тоном' за это краткое время еще и успеть отряхнуть с меча кровь противника.

     Дед Афанасий, наблюдая за моими потугами быстрее освоиться с шашкой, исправлял небольшие ошибки, ставя мне удар, учил древнему казачьему 'танцу' с одной и двумя шашкам, а за неделю до смерти отдал мне свою шашку, сказав, что ему она также от деда досталась. Это была шикарная черкесская шашка терс-маймун в богато отделанных ножнах. Судя по рисункам и гравировкам и шашку, и кинжал, которым я отправлял на тот свет хунхузов, делал один мастер. Сегодня со мной была казачья, как я её называл 'рабочая шашка'. Она мне была более по руке. Расту ещё! Жаль йогурта 'Растишки' не дают в этом мире!

     – Хорошо удар поставлен, – Никифор посмотрел на отца. – Батька, может, посмотрим, как Тимофей рубиться умеет.

     – А давай! Тимоха, против Никифора выйдешь на учебных? По голове и кистям не бить. До трех пропущенных ударов.

     – Давайте попробуем, дядько Петро.

     Я взял затупленную учебную шашку и оценивающе посмотрел на Никифора, который разминал кисть, вращая другой учебной шашкой.

     'Учебная то, она учебная, но и плашмя ею получишь, мало не покажется, – думал я, прикидывая, как построить бой против Никифора. – Тот на полголовы выше, руки длиннее, привык рубить. Что ж, будем резать, как длинным ножом на противоходе. Армейский бой спецназа на ножах я ещё не забыл'.

     Никифор встал в правостороннюю стойку, перенеся всю тяжесть тела на левую ногу, сохраняя отвесное положение корпуса. Его клинок в согнутой в локте правой руки смотрел мне затупленным острием куда-то в районе глаз. Я принял, такую же стойку.

     – Начали, – подал команду атаман Селевёрстов.

     Никифор сделал быстрый выпад в мою сторону, нанося колющий удар в район груди. Я отшатнулся назад, разрывая дистанцию, а когда Никифор стал возвращаться в исходную стойку, нанёс режущий удар в выставленную переднюю ногу казака. Как я и ожидал, к такой 'подлости' Никифор был не готов, всё же строевых казаков больше учили рубиться на коне. Я сделал ещё подшаг в сторону Никифора и, отводя предплечьем левой руки его кисть с зажатой шашкой, одновременно обозначил удар снизу-вверх от паха к шее, а делая шаг назад 'рубанул' наискось, задев правое предплечье и грудь Никифора.

      – Стоп. Убит! – старший Селевёрстов поднял руку, останавливая Никифора, который попытался что-то сказать. – Ещё раз! К бою! Готовсь! Начали!

     Никифор нанёс рубящий удар справа в висок, я же увидев начало его удара, сделал, приседая, шаг вперед и вправо и, скрутившись телом на 180 градусов, обозначил круговой удар назад по ногам Никифора, еле успев остановить шашку перед его правой ногой. После чего быстро встал из приседа.

     – Стоп! Никифор, а ты без ног остался! – атаман сплюнул. – Ещё раз! К бою! Готовсь! Начали!

     В этот раз Никифор не стал нападать первым, а ждал, когда я попытаюсь нанести свой удар. Я не стал его разочаровывать и, в движении вперёд перекинув шашку в левую руку, поменял стойку, после чего 'резанул' Никифора по локтю правой руки, случайно попав в локтевой нерв. Выдав матерную тираду в три колена, Никифор выронил шашку и схватился за негнущуюся в локтевом суставе правую руку, продолжая что-то шипеть сквозь стиснутые зубы.

     – Чего стоишь? Добивай! – будто кнутом стегнул меня по ушам крик атамана.

     – Дядько Петро, я нечаянно! Просто случайно в нерв локтевой ему попал!

     – Причем тут чаяно-нечаянно! Ты что, Тимофей, не понимаешь? Сопляк, прости меня, Господи, лучшего рубаку станицы уже три раза 'убивает'. Это, что нормально?

     – Батька, да случайно всё это. Просто Тимофей не по правилам рубиться. Так не делает никто!

     – В бою, орясина, ты тоже будешь просить по правилам драться? Тебя уже три раза на тот свет Тимофей отправил. Что, Никифорушка, засопел обиженно, или я не прав?

     – Да прав батька, только Тимоха неправильно бьётся.

     – А ты что скажешь, Тимофей. Этому тебя тоже дед научил?

     – Левой рукой шашкой биться дед учил. Он мне часто правую руку привязывал к телу, чтобы я в течение дня всё левой рукой делал. И этому удару левой рукой в локоть после перехвата шашки дед научил. Только он говорил, что эту ухватку можно применять в бою один на один и когда больше никто схватке не помешает.

     А вот удар в ногу и потом крестом, после отвода вооруженной шашкой руки у Никифора, и приседая по ногам, я здесь придумал. Он же меня выше и сильнее. Тут только быстрота и хитрость спасти меня могли.

     – Вот, Никифор, учись у младенца. Как он тебя срубил? Молодец, Тимоха! А ты чего рот разинул? Тоже учись! – подзатыльник от отца заставил Ромку закрыть действительно разинутый в удивлении рот. На его глазах, его приятель Тимоха, только что три раза победил в рубке на шашках его старшего брата, которого в станице считали лучшим фехтовальщиком, и который был для Ромки чуть ли не богом в воинском деле.

     – Да! Удивил ты меня, Тимофей! – атаман Селевёрстов засунул большие пальцы рук за пояс и стал покачиваться с носков на пятки и обратно. – Удивил! Это надо же! Молокосос опытного казака как тушку разделал! Ладно, Тимофей, давай на конную дорожку по рубке лозы. Посмотрим, что ты верхами умеешь. Обратно пойдешь по кругу, покажешь джигитовку.

     Вот это для меня уже было испытанием! Тимоха был, конечно, отличным наездником, а вот у меня ещё не всё получалось. Но отступать было некуда. Вернувшись к коновязи и отвязав своего коня Чалого, я, не касаясь стремян, впрыгнул в седло и выехал на начало дорожки по конной рубке лозы. Опустив левой рукой поводья и толкнув Чалого ногами, переводя его с места в карьер, я правой рукой выхватил шашку, пристав на стременах и наклонив корпус чуть вперёд. При этом, в моей голове почему то по кругу крутились две строчки песни из советского фильма 70-х годов 'Я, Шаповалов':

     'А ну-ка шашки подвысь,

     Мы все в боях родились!'

     Мах вправо-вниз, влево-вниз, вправо, влево, вкладывая в удар и вес тела, потом переброс шашки в левую руку и оставшаяся лоза была дорублена. Я остановил коня и повернул его назад. Перекинув шашку в правую руку и вложив её в ножны, я с гордостью посмотрел на дорожку. Вся лоза была срублена идеально. Большинство срубленных прутьев лозы, воткнулись в землю рядом с основанием. Такого результата у меня ещё не было ни разу. Но теперь для меня самое трудное – джигитовка! Как сын XXI века за эти полтора месяца, что уже садился после ранений на коня, никак не мог привыкнуть к тому, что на коне можно вытворять акробатические номера. Хорошо хоть мой Чалый Тимохой был выезжен отлично и при джигитовке шёл спокойным и ровным галопом.

     Эх, была, не была! Вперёд! Я с места послал Чалого в галоп и, дождавшись, когда он пойдет ровно, держась обеими руками за переднюю луку седла, соскользнул с седла с левой стороны, повиснув с боку Чалого опираясь правым предплечьем на подушку седла. Поймав мах коня, когда его передние ноги коснулись земли, сам также оттолкнулся ногами от земли и мгновенно вспрыгнул в седло. Дальше с правой стороны, свесившись вниз к земле, достал срубленный и воткнувшийся стебель лозы. Потом махом развернулся в седле спиной по ходу движения коня и вернулся в исходное положение. В заключение джигитовки повёл коня к барьеру и рву, перепрыгнув через них. После этого вернулся к Селевёрстовым и, остановившись перед ними, спрыгнул, как положено с левой стороны Чалого и, взяв его под уздцы, доложил: 'Господин атаман, рубку лозы и джигитовку закончил!'

     – Кхм.. Закончил! А почему только с одной стороны соскок и поднимание с земли сделал? – Селевёрстов с улыбкой в глазах грозно нахмурил брови.

     – Дядько Петро, бицепс правой руки после ранения ещё в норму не пришёл. Не смог бы я правой рукой подтянуться.

     – Тьфу, дурак старый, после твоей схватки с Никифором совсем забыл, что у тебя рука то прострелена. А ты и не напомнил! А что ещё за бицепс?

     Блин, опять косяк. Надо следить за своим языком. Тем не мене бодро доложил:

     – Фельдшер Сычёв мне объяснил, что в предплечье у человека две основные мышцы: сгибательная, которая по латыни называется бицепс, и разгибательная – трицепс.

     – Вот, учитесь! – атаман повернулся к сыновьям. – Тимоха у нас по латыни понимает.

     – Нет, дядя Петро, не понимаю. Просто запомнил, что Сычёв говорил.

     – Ну, фельдшер у нас известный говорун, особенно если ханшина выпьет. Ты стрелять то с больной рукой сможешь?

     – Конечно, смогу, дядя Петро. Она у меня уже не болит, только сила в ней ещё не вернулась до конца.

     – Тогда давай-ка верхами на место для стрельбы и три выстрела по мишени. Конь то выстрелов не боится? Патроны есть?

     – Не, Чалый выстрелов не боится, приучен, и патроны есть – пять штук. А куда стрелять то?

     – Ты чего забыл, Тимоха? Вон видишь, мишень стоит, – атаман указал на щит, сколоченный из жердей, размером где-то два на три метра. – Это как бы конная фигура, а попасть надо в белую полосу, желательно посередине. Это как бы грудь врага

     Я пригляделся и увидел на щите слабо видимую белую полоску сантиметров в сорок, которая шла посередине щита сверху, заканчиваясь, не доходя метра до земли.

     – Какое до мишени расстояние от нас? – вмешался в разговор Никифор.

     Я чуть было не ляпнул, что метров двести будет, но потом, вспомнив, что метрическая система в России ещё не принята, ответил: 'Шагов триста, триста двадцать'.

     – Попадешь отсюда? – Никифор ехидно улыбнулся.

     Я про себя улыбнулся: 'С трехсот метров в стену сарая, пусть и стоящей ко мне под сорок пять градусов. Да без проблем!'

     Достав, из притороченного к седлу Чалого, чехла карабин и, быстро зарядив его, я выстрелил почти навскидку.

     – Давайка, Тимофей, ещё два выстрела, – заинтересованно произнёс атаман.

     Я, быстро перезаряжая, выстрелил ещё два раза.

     – Давайте посмотрим! – это уже влез в разговор Ромка, притоптывая от нетерпения на месте.

     – Позже посмотрим. Поезжай, Тимофей, на место для стрельбы с коня. Мы тоже туда сейчас подъедем, – атаман и его сыновья направились к коновязи.

     Я доехал до огневого рубежа и, дождавшись, когда подъедут Селевёрстовы, спросил:

     – Дядько Петро, сколько раз стрелять, а то у меня только два патрона осталось.

     – Никифор, дай ему ещё один патрон. А ты, Тимофей, стреляй три с коня.

     – Дядя Петро, а с места или на ходу?

     – А ты что и на скаку попасть с трёхсот шагов сможешь? – недоверчиво спросил Никифор.

     – Надо попробовать, – заряжая карабин, ответил я. – Вы чуть в сторону коней отведите, чтобы мишень не загораживать.

     Сказав это, я развернул Чалого от мишени и пустил его в карьер. Проскакав метров сто, я не выдержал и, развернувшись назад, вскинул к плечу карабин и выстрелил по мишени. Остановив коня, перезарядил карабин. Затем развернул Чалого и, управляя им только ногами, поскакал к мишени, целясь в неё через голову коня. Когда до мишени осталось метров двести, я выстрелил, остановив коня, перезарядил карабин и выстрелил по мишени ещё раз. После этого подъехал к Селевёрстовым.

     – Поехали, посмотрим на результаты, – атаман тронул коня в сторону мишени, а за ним потянулись все остальные.

     Подъехали к щиту и встали около него полукругом.

     – Вот это Тимоха дает! – воскликнул Никифор. – Батя, глянь. Четыре пули в области головы, да как кучно, а ещё две где-то в районе груди, но все в белой полосе.

     – Ещё что скажешь, Никифор? – атаман, повернув голову, требовательно посмотрел на сына.

     – А чего ещё скажешь? Я такой стрельбы ещё не видел.

     – Эх, Никифор, Никифор, учить тебя ещё и учить. Если бы Тимофей после сборов участвовал в состязаниях как казак-малолетка, что бы было?

     Никифор задумался, а потом удивлённо произнёс:

     – Так призы бы получил по 1 разряду за стрельбу пешим и с коня, и за наездничество, как минимум по 2 разряду приз бы имел. Это считай – винтовка, седло или мундир с шароварами и портупея.

     – Вот, Никифор. О том, что сегодня видели никому не слова. Хочется мне войсковому старшине Буревому, который приедет в этом году на зимние сборы у малолеток, нос утереть. Упрошу я его, чтобы он Тимоху к призовой стрельбе, да наездничеству допустил. Посмотрим, что он скажет, когда Тимоха покажет всем казакам, как стрелять надо. Да и тебе Тимофей это участие для поступления в училище пригодится.

     – Хорошо, дядька Петро, я ещё больше заниматься буду. А когда зимние сборы будут?

     – В конце февраля следующего года. Так что время ещё есть. Тренируйся и Ромку под свою руку забирай. Пускай у тебя учится всему.

     Так в мою жизнь вошёл Ромка Селевёрстов, который надолго стал моим напарником в моих начинаниях в этом мире.

     С учётом того, что сезонных работ по хозяйству почти не осталось, мы с Ромкой где-то за месяц оборудовали в пустом пристрое для зимовки скота теперь уже моего дома небольшой спортзал. В нём разместили сделанные самими брусья, турник, шведскую стенку, деревянную модель коня с седлом для обучения упражнениям джигитовки, передвижной станок для рубки лозы и чучело для этих же целей и, конечно же, макивару и другие приспособы для рукопашного боя.

     Приехавший посмотреть на наши занятия атаман Селевёрстов, увидев все эти снаряды, только крякнул, покрутил ус, а потом молча и задумчиво смотрел на наши упражнения. В тот раз он так ничего и не сказал о нашем спортзале, но потом ещё несколько раз приезжал вместе с сыном Никифором и вахмистром Митяем Широким. Все вместе смотрели, как мы исходим потом с Романом, выполняя мною, разработанный комплекс физических упражнений с использованием имеющихся снарядов, проводим учебные схватки на пиках, шашках, кинжалах, тренируемся в рубке. Но никто опять не сказал и слова.

     Потом пришла зима. Наши с Ромкой занятия прерывались только охотой на зверье и птиц, да заготовку дров. По станичному 'уроку' каждый казак должен был поставить 20 брёвен в государственную казну. Для большой семьи Селевёрстовых, в которой по реестру числилось трое взрослых казаков, надо было заготовить шестьдесят брёвен. Вот и работали мы с Ромкой сучкорубами, да охотой промышляли для бивачного котла и домой что-то впрок из лесной дичи запасти.

     После Рождественских праздников на святки из станицы в Благовещенск тронулся так называемый 'ярмарочный обоз'. По договорённости с атаманом вместе с семейством Селевёрстовых поехал и я.