Текст книги "Портрет баронессы Зиммерштадт (СИ)"

Автор книги: Игорь Волознев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

После недолгого молчания я осмелился спросить:

– А где он, предыдущий слуга? Вы его уволили?

– Да, можешь считать, что уволил. Он любил меня не меньше, чем ты, но он подвернул ногу и охромел. Терпеть не могу хромых.

Он вдруг рассмеялся тем особенным смехом, каким смеялся в минуты получения удовольствия.

– Впрочем, ты с ним скоро увидишься. Он всё ещё живёт у меня.

Я заинтересовался ещё больше. Никакого хромого слуги в доме я не видел, хотя служу у сэра Джастина уже второй месяц.

На другой день после завтрака мы спустились в подвал. Мне нечасто приходилось бывать там, а в подземном коридоре, по которому повёл меня мой господин, я и вовсе никогда не был.

Я нёс подсвечник с горящими свечами, озираясь на низкие своды. У меня не выходил из головы прежний слуга, и мне почему-то казалось, что наш приход сюда связан именно с ним.

Предчувствие меня не обмануло. Мы вошли в довольно просторное помещение, где на столе горели свечи и на тарелках оставались остатки трапезы. Рядом, на кровати, лежал парень немногим старше меня. При нашем появлении он тотчас поднялся.

– Стив, – обратился к нему барон, – я нашёл на твоё место нового слугу. Это Джеки, знакомься.

Стив был симпатичным зеленоглазым парнем с длинными светлыми волосами. Сейчас они висели скомканными прядями, а лицо выглядело измождённым.

– Дай Бог, сэр, чтобы он любил вас так же сильно, как я, – сказал Стив. По его выговору я сразу понял, что он беззубый.

– Любить меня, как ты, не будет уж никто, – сказал сэр Джастин и, взяв его за ворот, притянул к себе.

После долгого поцелуя Стив сделал робкое движение к паху моего господина, но тот отступил и обернулся ко мне.

– Как ты его находишь?

– Очень красив, сэр, – ответил я.

– Сегодня вечером мы с тобой будем любить нашего Стиви, – сказал сэр Джастин и рассмеялся. – Это будет ночь восторгов!

Я заметил, как Стив побледнел.

– Всегда готов служить вашей милости, ведь вы мой хозяин и господин, – пролепетал он, наклонив голову.

Мы вернулись наверх. Сэр Джастин прошёл к себе в кабинет и вызвал туда Кристофа. Они о чём-то толковали. Содержание их разговора мне стало известно примерно час спустя; милорд поделился со мной планами насчёт бывшего слуги. Я выслушал его не без удивления и даже не без радости: сэр Джастин решил окончательно избавиться от парня!

– Да, Джеки, для тебя это случай ещё раз доказать свою преданность, – прибавил он.

– Я предан вам всей душой, – ответил я. – Сделаю всё, как вы велите.

Ночью в той комнате, где мне когда-то пришлось поработать ремнём, Кристоф растопил камин и расстелил на полу матрац. По распоряжению господина я расставил по комнате с десяток горящих свечей. Затем Кристоф ушёл, а я сначала разделся сам, потом медленно, как всегда делал, раздел сэра Джастина.

Он подошёл к камину и протянул руки к огню.

– Какая холодная осень. Как будто уже давно зима.

На его обнажённом теле плясали красные отсветы. Глаза его лихорадочно блестели, он беззвучно смеялся. В эту минуту он был хорош как никогда. Мне пришло в голову, что если я попрошу облизать ему пальцы на ногах, он не откажет. Я уже набрал в грудь воздуху, чтобы обратиться к нему с такой просьбой, как за дверью послышались шаги. Дверь открылась, и в комнату вошёл голый Стив. За его спиной виднелся ухмыляющийся Кристоф.

Стив двигался неуверенно, сильно припадая на правую ногу. Увидев нас с милордом обнажёнными, он замешкался. Кристофу пришлось подтолкнуть его.

Приблизившись к сэру Джастину, он поклонился.

– Я готов, сэр, – сказал он очень тихо.

– Вот и отлично, – отозвался сэр Джастин, продолжая смеяться. – Прямо сейчас и начнём, а то я уже начал мёрзнуть.

Стив оглядывался на меня, его губы тряслись. Сэр Джастин взял его за горло.

– Ну же, Стиви, мой мальчик. Докажи в последний раз, что любишь меня. Это будет самое верное доказательство... Ты ведь готов ради меня на всё?

– Да, сэр.

Сэр Джастин наклонил его вниз. Тот опустился на колени. Мне неприятно было смотреть, как этот парень ласкает член моего кумира, который я считал принадлежащим только себе. И лишь сознание, что за свою дерзость он сейчас расплатится, заставляло меня сохранять спокойствие.

Стив держал член в своём беззубом рту и снизу вверх смотрел на сэра Джастина. В его глазах стояли слёзы. Мне вдруг подумалось, что он знает, что сейчас произойдёт.

– Ну всё, хватит, – сэр Джастин оттолкнул его. – Ложись на спину.

Стив покорно лёг на матрац.

– Сэр, ради нашей любви... Вы меня не слишком будете мучить?

– Не слишком, Стиви. Ты только не особенно брыкайся.

Сэр Джастин улёгся на парня валетом, лицом к его гениталиям. Его руки с такой силой стиснули бёдра, что Стив невольно застонал. Милорд начал покусывать кожу на его пенисе. Потом перекинулся на ляжки. Там, где он вбирал кожу в рот, оставался красный отпечаток его зубов. Он вобрал в рот особенно большой кусок плоти и вдруг куснул его так, что по ляжке потекли струйки крови. Стив застонал громче. Сэр Джастин несколько минут жевал ляжку зубами, потом отпустил её и обратился к соседней.

Вскоре уже обе ляжки были покрыты тёмными пятнами и кровоподтёками. Стив стонал и двигал задом, импульсивно стараясь увернуться от укусов, но сэр Джастин с жадностью перекидывался с одного места на другое, выбирая то, где ещё не побывали его зубы. Светлые волосы его разметались, часть их выпачкалась в крови.

Кусая ляжки, он постепенно подбирался к гениталиями. Вялый пенис легко поместился у него во рту, и сэр Джастин начал двигать челюстями. В первый момент мне показалось, что он сосёт, но по болезненной реакции Стива я понял, что сэр Джастин грызёт пенис. Зубы его работали как две пилы почти у самой мошонки. Стив ревел и мотал головой. Кристоф зажал ему рот пятернёй. Я схватил руки Стива и прижал их к матрацу. Глаза парня выпучились, лицо покраснело. Сейчас он мне не казался таким красавчиком, как ещё четверть часа назад.

Наконец сэр Джастин коротко промычал и отвалился от Стива. Лицо его было всё в крови, особенно много её было на губах и подбородке. Он откинулся ничком и остался лежать, медленно пережёвывая откушенный пенис.

Его рука легла на окровавленную ляжку Стива. Стала медленно подбираться к кровоточащей ране в паху. Пальцы уткнулись в неё, и Стив дёрнулся всем телом от боли. На лице жующего сэра Джастина появилась улыбка. Его вымазанное кровью лицо оставалось прекрасным, только сейчас это была красота молодого вампира, насытившегося человеческой кровью. Мне вдруг захотелось, чтобы то же самое он сделал со мной. Одна его улыбка будет мне наградой за муки!

Он провёл рукой по дрожащему телу Стива, пачкая его кровью. Потом вновь навалился на него, на этот раз лицом к лицу. Он устроился между ног, прижавшись пенисом к ране и тем самым доставляя Стиву новые страдания. Стив стонал сквозь сжатые губы, и я, как и мой господин, наслаждался его стонами.

Сэр Джастин потянулся ртом к его рту. Парень мотал головой, держа губы крепко сомкнутыми. Кристоф надавил пальцами на его челюсти, и рот раскрылся. Сэр Джастин сразу приник к нему. Я знал, что он сейчас делает. Сэр Джастин выдавливал огрызок пениса из своего рта в рот Стива. Тот мычал и видимо пытался воспрепятствовать этому, но сэр Джастин после недолгой борьбы вдавил весь пенис ему в рот и запечатал его поцелуем.

Кристоф прижал голову Стива к матрацу. Сэр Джастин впивался в рот парня, не давая выплюнуть огрызок. Стив начал захлёбываться. Его душили горловые спазмы, но милорд не отрывался от него. Стив забился в судорогах.

– Ну, давай, что ли, – буркнул мне Кристоф.

Я уже знал, что мне надо делать. Я зажал пальцами нос Стива, и он стал задыхаться.

Сэр Джастин прижался к нему ещё теснее и задвигался всем телом, водя пенисом по ране в паху. Я на пару секунд отпустил ноздри. Стив вздохнул. Потом я снова зажал их, и он снова забился в судорогах. Так я делал раза три или четыре, пока Кристоф не сказал мне:

– Ладно, добей его, не видишь, что милорд кончает?

Сэр Джастин, и в самом деле, содрогался в оргазме.

Стив затих. Я отпустил его ноздри. Сэр Джастин оторвался от парня. Какое-то время он глядел в его стекленеющие глаза, потом своими окровавленными пальцами закрыл их. На сомкнутых веках остались два красных отпечатка. Они были похожи на красные глаза. Мёртвый Стив смотрел ими в потолок.

Милорд оглянулся на меня.

– Ну, что, Джеки, ты меня всё ещё любишь?

Вместо ответа я потянулся к нему и впился губами в его измазанный кровью рот. Мне хотелось отдать этому прекрасному вампиру себя всего, захотелось дать ему убить себя и навеки слиться с ним в одном предсмертном соитии.

Мы целовались над телом убитого Стива. Оно лежало между нами. Я взгромоздился на него коленями, чтобы удобнее было целовать господина. Кристоф сказал мне потом, что целовались мы очень долго, но для меня поцелуй пролетел как одно мгновение.

– Ты впивался в него, как безумный, – он ухмылялся по своему обыкновению.

На следующий вечер мы с ним погрузили тело Стива в карету и покатили куда-то на безлюдную окраину Аддисберга. Там, в сарае близ какого-то необитаемого дома, Кристоф отодвинул деревянную крышку колодца, и мы сбросили туда труп. При скудном вечернем свете я заметил внизу что-то ещё. Приглядевшись, я понял, что это трупы. Три, четыре, а возможно, и больше. Тела были голые, уже почерневшие. Виднелась чья-то откинутая рука, и ещё голова с густой копной грязно-белых волос.

– Привыкай, парень, – прокряхтел старик, ставя крышку на место. – Сам знаешь, кому служишь.

Я кивнул. Но мысли мои были не об этих трупах, а о том, что сэр Джастин сейчас на балу у графа Радзиевского. Конечно, он опять уединился с Лаурой. Она не могла дать ему и сотой доли того наслаждения, которое давал ему я, и всё же я ревновал. В эти минуты я страстно желал быть на её месте.

3

Сэр Джастин никогда не рассказывал мне о себе, по крайней мере, до той ночи в своём поместье в Венстоне, куда он привёз меня однажды ненастным августовским вечером.

Нам пришлось долго трястись в карете, прежде чем мы добрались до ворот обширного запущенного сада. Надвигалась ночь. В небе мелькали молнии, прокатывался гром. Ливень грозил разразиться в любой момент. Милорд, и я за ним, быстро зашагали по аллее к низкому одноэтажному дому с колоннами. Дом выглядел нежилым, в нём не горело ни одного огня. Окна были заколочены ставнями. Поднявшись по ступеням, мы вошли в тёмную прихожую. Бледный свет молний проникал сюда сквозь щели в ставнях, но ничего не освещал. Милорд повёл меня через залу, заставленную мебелью в белых чехлах. Видимо, он знал здесь всё настолько хорошо, что, в отличие от меня, ухитрился ни разу ни на что не наткнуться. Из залы мы проследовали в небольшую комнату, как выяснилось – ванную. Барон показал мне на подсвечник со свечой, стоявший на низком столике. Я зажёг свечу и поднял подсвечник выше, освещая помещение. Как и повсюду в доме, здесь царило запустение. Мраморное углубление ванны и две трубы с кранами заросли плесенью.

– Гниль и уныние, – сказал милорд, подтверждая мою мысль. – А когда-то здесь всё блестело... Вот тут висели полотенца, там – халаты... Кажется, будто с той ночи прошла целая вечность...

Он вернулся в коридор. Я с подсвечником следовал за ним. Из коридора мы прошли в спальню, где у стены громоздилась широкая кровать, а на окнах висели глухие шторы, не пропускавшие снаружи ни единого лучика света.

– Когда-то эта земля и дом принадлежали графам Фрайхартам, – говорил милорд. – Я выкупил их у старого графа, но никогда не жил тут, – он подошёл к кровати и стянул с неё покрывало. – Я приезжаю сюда раз в год, чтобы переночевать... Мы ляжем вместе...

Я медленно, как всегда это делал, раздел его, любуясь его телом, белевшим при свете свечи. Освобождая его от нижнего белья, я начал было покрывать поцелуями его живот, но он отстранил меня.

– Нет, в ту ночь было не так. Он не целовал меня. Наоборот, он меня ненавидел... Но сначала я расскажу небольшую предысторию...

Он лёг. Я по его знаку устроился рядом.

– Видишь ли, Джеки, до той ночи, которую я провёл здесь с молодым графом Оливером, я вообще ни с кем не делил ложе. Я был девственно чист, если не считать, конечно, дрочки. Женщины меня не привлекали. Я заглядывался на некоторых парней из моего колледжа, но дрочил в основном на изображение полуголого святого Себастьяна из иллюстрированного журнала. На картинке он стоял, пронзённый стрелой, лицо было перекошено от боли. Это меня возбуждало. Я кончал с мыслью, что это я причинил ему боль. В ту пору ещё были живы мои родители, а я был безусым юнцом, посещавшим аддисбергский королевский колледж.

Как-то раз я проходил пустырём мимо тюрьмы. Там в это время кого-то пороли. Из узких окон слышались крики. Я не мог заглянуть в окна, потому что они были высоко, но мне и криков хватило, чтобы я возбудился. Крики походили на завывание, в них чувствовалась настоящая боль. Вокруг никого не было, и я схватился за свой напрягшийся пенис. Я живо вообразил себе человека, залитого кровью, как он дёргается в предсмертных судорогах, и сперма захлестала из меня фонтаном. Потом я приходил сюда ещё несколько раз, чтобы подрочить под крики.

Однажды я вот так стоял под окнами тюрьмы и дрочил, как вдруг до меня кто-то дотронулся. Я от неожиданности чуть не упал. Рядом стояла девушка, примерно моего возраста или немного младше, с миленькой мордашкой, одетая как настоящая леди. Она смеялась, глядя на меня, а я был смущён до дрожи в коленках. Оказалось, она уже давно наблюдает за мной. Мало того, она видела меня здесь не один раз. Она поспешила успокоить меня, сказав, что никому ничего не расскажет, и что ей самой нравится слушать вопли преступников.

Клелия, так её звали, была дочерью судебного надзирателя, в обязанности которого входило присутствовать при исполнении наказаний. На экзекуции он частенько брал с собой дочь, считая их лицезрение весьма полезным для воспитания. Клелия без труда уговорила его позволить и мне посещать тюрьму. Мистер Трейси с добродушной улыбкой потрепал меня по щеке и сказал, что мальчишкам особенно важно знать, что бывает при нарушении закона. Это сделает их послушными и даст урок на всю жизнь.

Как ни странно, урок я действительно получил на всю жизнь, только не тот, который имел в виду добрейший мистер Трейси. Те тюремные порки усилили и закрепили во мне желание наслаждаться мучениями и видом крови. С тех пор я думал только об этом, только этого и желал.

В зале для экзекуций мы с Клелией скромно садились у стены и смотрели, как тюремные служители привязывают осуждённого к скамье, как входит палач, одетый в чёрное, как он не торопясь готовит плети. Глядя на вздрагивающее под ударами полуголое тело, покрытое кровавыми рубцами, я испытывал восторг, смешанный с сильным сексуальным желанием. Едва выйдя из тюрьмы и уединившись в кустах, я сразу начинал дрочить, настолько был возбуждён.

Наконец наступил долгожданный день, когда мы с Клелией удостоились чести присутствовать при порке кнутом. Это был один из видов казни, который применялся для особо закоренелых преступников. Для нас с Клелией не было зрелища более захватывающего. Длинный широкий ремень, который палач держал за рукоять обеими руками, был обмотан проволокой с крючками. Ремень с разлёта опускался на спину и крючки впивались в кожу, после чего палач, не снимая ремень со спины осуждённого, медленно тянул кнут на себя. Кожа, раздираемая крючками, рвалась и слезала, кусками сдиралось мясо, обнажались кости. Первый же удар оставлял глубокую рваную рану от плеч до ягодиц. Таким ударом можно было убить сразу, но мистер Трейси приказывал палачу не слишком усердствовать, чтобы дать нам с Клелией полнее насладиться зрелищем заслуженных страданий. Поэтому после десяти положенных ударов осужденный был ещё жив, но бился в предсмертной агонии и часы его, если не минуты, были сочтены.

Всегда чем-то занятый, мистер Трейси сразу уходил, а мы с Клелией оставались досматривать представление. Смерть осуждённого устанавливал судебный доктор, но он появлялся через час после экзекуции, а то и позже. Пользуясь моментом, мы подходили к самой скамье, на которой лежал умирающий. Палач развязывал его. Я протягивал палачу какие-то мелкие деньги, и он по нашей просьбе переворачивал умирающего на спину. Нам хотелось видеть его искажённое болью лицо и всё его голое тело.

Палач уходил, оставив нас с умирающим наедине. Тот уже ничего не соображал. Он сам и скамья под ним были в крови, и нам с Клелией приходилось соблюдать осторожность, чтобы не испачкаться в ней. А не испачкаться было трудно, потому что мы трогали агонизирующее тело руками, щупали и мяли его. Клелия сразу хваталась за пенис. У агонизирующего человека пенис наполняется кровью, как при оргазме, и Клелия начинала его дрочить и запускать ногти в его лоснящуюся головку. Я тоже не прочь был подержаться за пенис, но меня больше интересовало лицо, сотрясаемое мелкими конвульсиями. Из носа, уголков рта и даже из глаз текли струйки крови. Изо рта вместе с какими-то кровавыми комьями вырывался хрип. Я приспускал с себя панталоны и тёрся перевозбуждённым членом об его нос и о щёки, тыкал им в глаз, и уже через минуту выпускал сперму на залитое кровью лицо.

Я и потом, когда вечером или утром дрочил в постели, вспоминал его. Я представлял, как трусь об него пенисом, зажимаю его ноздри, давлю на глазные яблоки, царапаю щеки. Фантазия моя разыгрывалась. Я воображал, что это я убил его, что это я искромсал его ножом, и оргазм наступал стремительно.

Однажды Клелия сообщила мне, что тюремный врач, осматривая очередной труп, нашёл на его лице сперму. Он списал это на извращённый нрав палача, которому незамедлительно сделали выговор. Я пообещал палачу быть аккуратнее и заплатил ему вдвое больше. Тут мне помогла Клелия. Теперь каждый раз, когда я спускал на лицо умирающего, она своим белоснежным батистовым платочком вытирала мой испачканный пенис и им же утирала лицо мужчины, стараясь не оставить на нём сперму. Для следующего раза она брала другой платочек. Платки она не мыла и в таком перепачканном виде хранила где-то у себя. Со временем у неё набралась целая коллекция перепачканных кровью и спермой платков. На каждом она вышивала имя осужденного и первую букву его фамилии.

Иногда осуждённые умирали слишком быстро. Я даже не успевал толком подрочить на них. Их лица стремительно синели, а губы – чернели. Вид мертвецов казался мне отвратительным и не вызывал во мне желания. Мне даже смотреть на них не хотелось, зато Клелия с удовольствием теребила пальчиками обмякшие пенисы.

Всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Мистер Трейси получил назначение в другой город, и наши с Клелией визиты в зал экзекуций прекратились. Перед расставанием она подарила мне испачканные платочки. Их тридцать две штуки. Они до сих пор хранятся у меня. Некоторых казнённых, чьи имена на них вышиты, особенно молодых, я помню до сих пор, настолько они меня возбуждали. Я дрочил на платки с их именем, воображая, что дрочу на лица.

Два с небольшим года минуло после расставания с Клелией, и я испытал новое потрясение, только совсем другого рода. Я влюбился. Это была настоящая любовь, внезапная, сильная и безответная. Она закончилась страшной трагедией, которая совершила переворот в моей душе и раскрыла мне глаза на мою истинную суть. Я по-настоящему понял, что мне нужно.

Графа Оливера Фрайхарта я впервые увидел на лодочных катаниях, и его образ сразу врезался мне в сердце. Конечно, я немедленно стал искать повод встретиться с ним. Я тогда был студентом колледжа, а он уже закончил обучение и поступил на службу. Он был старше меня на шесть лет. Но он был настолько красив, что я думал только о нём. Я прилагал самые изощрённые усилия, чтобы втереться к нему в доверие, и мы скоро сблизились, а потом и сдружились. Характер у Оливера был лёгкий, немного взбалмошный, но, что всего обиднее для меня, ему нравились женщины, только женщины. Он настолько привязался ко мне, что я стал наперстником его любовных тайн. Вокруг него постоянно увивались женщины. Он быстро сходился с ними и так же быстро расставался. Он рассказывал мне подробности свиданий, а я слушал и страдал от любви к нему, но, конечно, не мог в этом признаться. Для меня наслаждением было стоять рядом с ним, слышать его голос, ловить его дыхание, касаться его руки. Нередко я затевал с ним дружескую возню только для того, чтобы почувствовать тепло его тела.

Поскольку мы почти всегда были вместе, красотки уделяли внимание и мне. Чтобы не вызвать подозрение у Оливера, я принимал их ухаживания и ходил на свидания. Часто я провоцировал Оливера на разговоры о женских прелестях, потому что при этом он всегда возбуждался. Однажды, когда он рассказывал о своих поцелуях с некоей маркизой, я как бы в шутку погладил рукой его вздыбленный пенис под тканью штанов. Оливер сразу извлёк его и показал мне, чтобы продемонстрировать, какой он у него крупный. Я тотчас стал его дрочить и быстро довёл до оргазма. Но это было только однажды. Оливер, видимо, устыдился столь откровенного проявления своей чувственности, и в другой раз деликатно отклонил моё поползновение повторить совместную дрочку.

Он собирался стать врачом и посещал публичные лекции с вскрытиями трупов. Я поначалу сопровождал его, но потом бросил. Трупы меня не привлекали. Оливер продолжал ходить на лекции, и вот там-то он и познакомился со своей новой любовью. Он рассказывал мне об очередной пассии в самых восторженных выражениях. Я сделал вид, что рад и всячески поощрял его в этой любви, хотя на самом деле считал, что это всего лишь увлечение. Скоро оно пройдёт, и он поменяет эту пассию на другую, как случалось не раз. Пока же он ходил сам не свой от счастья и говорил о предложении руки и сердца, которое он ей сделает. Меня всё это угнетало. Я, хоть и в глаза не видел его новую бабу, заранее считал её уродкой, ненавидел её и ревновал.

Только через неделю Оливер, ставший вдруг скрытным и суеверным, сообщил мне её имя: Клелия, и показал платок, который она ему подарила. Я был потрясён. Это был платок Клелии Трейси, дочки тюремного надзирателя! Я узнал вышивку на бахроме и вензель. У меня дома в тайнике хранились точно такие же, но испачканные кровью.

Я выследил эту влюблённую парочку. Битый час смотрел, как они гуляют по бульварам, а когда они расстались, быстро подошёл к Клелии. Она изумилась, увидев меня. Я прямо объявил ей, что имею виды на графа Оливера. Он должен принадлежать мне. Мне одному. Я начал рассказывать о непостоянстве графа, о его любовницах, но Клелия, не дослушав, расхохоталась и заявила, что нисколько его не любит. У неё, оказывается, в провинции уже есть жених, гораздо более достойный и богатый, чем граф Оливер, и она в ближайшее время выйдет за него замуж. А с Оливером крутит просто так, от скуки. Ещё она призналась, что самым счастливым временем в её жизни были часы, проведённые со мной в зале для экзекуций. Она была без ума от меня, особенно в те минуты, когда я дрочил на умирающих мужиков, но не могла признаться в этом, потому что я принял бы её за сумасшедшую. Надо действительно быть сумасшедшей, чтобы влюбиться в того, кто дрочит на умирающих. Она так и сказала мне: я сумасшедшая, потому что любила тебя, да и сейчас люблю.

И тут же, за столиком в полупустом кафе, написала Оливеру письмо, в котором отвергала его ухаживания и называла болваном. Письмо было отнесено на почту.

Несколько дней я не видел Оливера. По слухам, он уединился в своём загородном поместье. Я, конечно, понимал, что любимый мой переживает, но, учитывая особенности его натуры, был уверен, что скоро это пройдёт.

И вот вечером мне принесли от него записку. Оливер просил немедленно приехать к нему в Венстон, и постараться успеть до полуночи. Он сейчас один в доме, всех слуг он отослал, дверь не заперта. Меня заинтриговала такая срочность, и главное – упоминание полуночи. Ехать было далеко, но я взял карету и поехал. В мыслях моих роились эротические фантазии. Я представлял, как Оливер кинется мне на грудь, и как я, весь возбуждённый, с текущим пенисом, буду обнимать его, целовать залитое слезами лицо и шептать слова утешения.

Действительность намного превзошла мои самые смелые ожидания. Дом в Венстоне встретил меня тьмой и безмолвием. Я открывал дверь за дверью, никого не находя, пока, наконец, не увидел полоску света. Свет сочился из ванной. Оливер, ещё за дверью услышав мои шаги, окликнул меня. Я вошёл. На мраморном бортике ванны горела свеча. В воде, красной от крови, лежал голый Оливер. Он открыл себе вены.

Джастин, Джастин, зашептал он, я получил от неё письмо, она не любит меня, я в полном отчаянии, я решил покончить с собой. Но пока я тут лежал, истекая кровью, я о многом успел подумать, и, знаешь, пришёл к выводу, что смерть ради красотки – глупость.

Ты прав, тысячу раз прав, воскликнул я, бросаясь к нему. Я был в ужасе. Я и представить не мог, что дурацкая выходка Клелии приведёт к таким последствиям. Оливер, мой любимый, умирал. Он был бледен как полотно.

Джастин, шептал он, я передумал умирать. Но я слишком слаб. Я не могу вылезти отсюда. Помоги мне, умоляю. Перевяжи мои руки, пошли за врачом. Ах, что же я наделал. Я глупец, глупец.

Я разделся догола, спрыгнул в воду и помог Оливеру выбраться из ванны. Надо ли говорить, что член мой, едва коснувшись его тела, сразу встал. Я схватил полотенца и затянул ими раны на его руках. Потом быстро его обтёр и помог добраться до спальни. Он почти висел на мне и весь дрожал, а я прижимал его к себе. Сквозь страх и тревогу за его жизнь я чувствовал, как во мне растёт возбуждение. Моя любовь, предмет моих тайных фантазий, был в моих руках, совершенно беспомощный. Я уложил его на кровать. Потом сходил в ванную за свечой. Там на бортике лежал окровавленный нож, которым Оливер нанёс себе увечья. Мой взгляд остановился на нём. Мне захотелось подержать его в руке. Когда я взял его, меня охватило желание сделать с собой то же самое. Тем же ножом. Умереть вместе с Оливером, сжимая его в объятиях. Эта мысль меня настолько захватила, что я вернулся в спальню со свечой и ножом.

Оливера била крупная дрожь, как в ознобе. Эта дрожь была мне хорошо знакома по умирающим преступникам. Именно таким, голым, умирающим, беспомощным, я представлял Оливера в своих фантазиях. Я лёг рядом и прижался к нему, чтобы полнее почувствовать трепет его тела.

В первый момент это было как ожог. Мой член едва не разразился спермой, настолько велико было возбуждение. Я обхватил Оливера руками и стиснул его, прижался к нему ещё сильнее. Его дрожь откликалась во мне, сосредотачиваясь в паху. Полотенца, которыми были обвязаны его руки, развязались и упали. Кровь продолжала идти из распоротых вен. Впрочем, мне уже было всё равно. Я был в невероятном экстазе. Я впивался губами в его дрожащие губы, кусал их, кусал его щёки, шею, подбородок.

Оливер был настолько слаб, что, кажется, едва понимал, что происходит. Внезапно он словно очнулся, бурно задышал и попытался меня оттолкнуть. Он то называл меня извращенцем и ругал последними словами, то умолял спасти его и сходить за доктором, который жил недалеко отсюда. Я не обращал внимания на его слова. Я был не в себе. Оргазм стремительно близился. Я начал усиленно двигать бёдрами и тереться членом об его бёдра и член, видимо причиняя ему дополнительную боль, поскольку он морщился и вздрагивал ещё сильнее. Он начал агонизировать. Почувствовав это, я обхватил его ещё крепче и мой член зафонтанировал так, как не фонтанировал давно. Семя выплеснулось всё, до последней капли, а фрикции продолжались, настолько я был переполнен страстью.

Потом я навалился на него и какое-то время отдыхал, лёжа на нём. Он продолжал содрогаться. И, представь, Джеки, опустошённый, я снова начал возбуждаться.

Мне показалось, что Оливер слишком слабо дёргается. Он должен дёргаться сильнее, чтобы я кончил ещё раз. Я дотянулся до ножа, и, как только взял его в руку, снова возбудился. Такое было со мной впервые. Я ещё не понимал, что нужно делать, чтобы получить наиболее полное удовлетворение. Я действовал интуитивно. Я провёл ножом по его щеке, и на ней появилась красная полоса. Потом воткнул лезвие ему под подбородок. Потом провёл по шее. Его окровавленное лицо, до той минуты казавшее мне прекрасным, сразу подурнело и напомнило мне оскаленные, все в крови, лица тюремных узников. Мой член, только что опустошённый, снова стоял! Я потёрся им о бедра и член агонизирующего Оливера. Этого было мало. Оргазм не наступал. Тогда я всадил лезвие ему в бок. Он дёрнулся, и я вскрикнул от удовольствия. Я начал всаживать нож ему в плечи, в грудь, в бока. Каждый мой удар сопровождался содроганием его тела и доставлял мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Он уже ничего не говорил. Из горла вместе с кровью вырывался только хрип. Я отставил нож и снова обхватил его. Вот теперь мой возлюбленный был полностью моим. Только в эти минуты я по-настоящему обладал им, сливался с ним.

Наши содрогания стали чуть ли не синхронными. На какой-то миг мне показалось, что его набухший член испускает струи спермы. Тут же и у меня наступил оргазм, только вылилось мало, несколько капель. Но этот второй оргазм был ничуть не слабее первого. Я кричал, дёргаясь на умирающем Оливере.

Рассказывая об этом, сэр Джастин сопровождал свои слова действиями, причём в роли Оливера выступал я. Не хватало только ножа.

– Потом я отнёс его тело обратно в ванную. Нож кинул в воду и убрался из дома. Полицейское расследование было недолгим. Всё говорило за то, что Оливер покончил с собой. Версию о самоубийстве подтвердило найденное письмо Клелии. Ей пришлось уехать из Аддисберга и покинуть пределы Альбиона. Я присутствовал на похоронах и горевал на них вполне искренно. Я любил Оливера, и до сих пор его люблю. Все знали, насколько мы с ним были близки, и поэтому никого не удивило, что я выкупил поместье в Венстоне. Незадолго до этого с моими родителями произошёл несчастный случай, они погибли, и я получил наследство, так что деньги у меня имелись.

Здесь всё осталось так, как было при Оливере. Это мавзолей его памяти. Я приезжаю сюда раз в год, чтобы вспомнить о нём и ещё раз пережить волнующие мгновения той ночи. Я беру с собой какого-нибудь парня, который должен сыграть роль умирающего Оливера. Я не говорю ему, для чего он тут, он узнаёт об этом только в самый последний момент, когда уже поздно.

После этих слов мне в щёку упёрлось лезвие. Я замер. По крыше грохотал ливень.

– Сегодня та самая ночь, Джеки. И нож тот же самый... – Нож переместился на мою шею, а оттуда по плечу на запястье. – У Оливера были изранены руки... Всё должно быть так, как было тогда... Ты можешь сопротивляться и проклинать меня...