355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Волознев » Портрет баронессы Зиммерштадт (СИ) » Текст книги (страница 2)
Портрет баронессы Зиммерштадт (СИ)
  • Текст добавлен: 27 марта 2017, 22:00

Текст книги "Портрет баронессы Зиммерштадт (СИ)"


Автор книги: Игорь Волознев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Конечно, я принял бы тебя за сумасшедшего, – сказал доктор, – если бы своими глазами не видел твой прыгающий орган... Значит, графиня Кампана тоже подверглась насилию?

– Можете не сомневаться, сэр. От меня потребовалось только вообразить её без одежды и представить, что она отдаётся мне. Этого было достаточно, чтобы мой оживший член разыскал её среди тысяч других женщин Аддисберга...

– Потом ты думал о других женщинах? – спросил Нодли.

– Да. Я начал бывать в Опере и на балах. Я нарочно выискивал среди дам самую юную и привлекательную, и, вернувшись к себе, лежал на диване и думал о ней, воскрешая в памяти её черты. А у меня, как у художника, память неплохая, я почти с первого взгляда запоминаю все характерные детали лица и фигуры. И вот тогда-то мой член и покидал меня. Потом наступал бурный оргазм, я мысленно сжимал в объятиях очередную красотку и почти физически ощущал, как мой член, которого в этот момент не было на мне, брызжет спермой...

Нодли подошёл к портрету и коснулся рукой холста – в том месте, где были изображены гениталии.

– Погладьте его, доктор, погладьте, мне приятно, – сказал Дэймон, разваливаясь в кресле.

– Что? – Нодли обернулся к нему.

– Когда вы гладите член на холсте, мой настоящий член это чувствует, – ответил художник.

– В самом деле?

Дэймон спустил с себя штаны и трусы и задрал рубашку, обнажив свой детородный орган. Тот был совсем небольшим, сморщенным и вялым, но когда доктор начал водить рукой по гениталиям на картине, настоящий член художника проявил некоторые признаки жизни.

– Если хотите убедиться, проведите эксперимент, – сказал Дэймон. – Вон в той коробке есть иголки с нитками; возьмите иголку и уколите член на холсте. Только слегка. Вы увидите, что выступит кровь. Не на холсте, а вот здесь, – и он обхватил руками свой пах.

– Я почему-то не сомневаюсь, что так и будет, – пробормотал доктор. – Однако, пожалуй, уколем для полной ясности.

– Колите между пенисом и мошонкой, вот сюда, – Дэймон отвёл в сторону пенис и пальцем показал, куда нужно колоть.

Нодли ткнул иглой в холст. Дэймон вздрогнул от боли, но рук от своих гениталий не оторвал, продолжая демонстрировать доктору то место, которое соответствовало уколотому месту на холсте.

Поправив очки, доктор наклонился к его паху. На коже, которую оттягивал Дэймон, выступила капелька крови. Нодли промокнул её платочком.

– Конечно, я мог бы сказать, что это самовнушение, – сказал он после короткого раздумья. – Такое редко, но бывает. Например, стигматы, которые появляются на руках и ногах некоторых религиозных фанатиков... Но у тебя явно другой случай.

– Ещё пару недель назад он хотя бы руководствовался моими желаниями, – сообщил Дэймон уныло. – Он уходил, когда я принимался думать о какой-то конкретной женщине, которую видел в тот день. Но в последнее время я никуда не выхожу и о женщинах стараюсь не думать, насколько это в моих силах. Но он продолжает уходить! Он насилует кого-то, я это отлично чувствую, но кого – понятия не имею...

Нодли придвинул к портрету второе кресло и уселся в него.

– Скажи, Дэймон, ты знаком с леди Паулиной Райзингэм? – спросил он.

– Не имею чести.

– Ты хотя бы знаешь, о ком речь?

– Без понятия, хотя фамилию Райзингэм я, конечно, слышал. Она известна в Аддисберге, – художник мрачно взглянул на Нодли. – Стало быть, мой член изнасиловал эту Паулину?

– Да, и не далее как сегодня ночью.

Дэймон задумался.

– Самое смешное, что я её совершенно не помню. Не знаю даже, как она выглядит... Возможно, я мельком видел её в Опере или на балу... Подозреваю, что он начал насиловать женщин, которых я видел когда-то давно или мельком и о которых думать забыл. Наверняка и бедняжку Паулину я видел всего пару секунд, а он вытащил её образ из моей памяти.

– Наука твой случай объяснить не в состоянии, – произнёс Нодли так, словно ставил окончательный диагноз.

– Скоро он начнёт насиловать первых встречных баб! – воскликнул Дэймон и в сердцах щёлкнул по пенису пальцем. – Он ненасытен! Больше всего меня бесит, что я не знаю, кого он трахает. При таком раскладе он запросто наградит меня сифилисом. В прошлую среду, вскоре после его возвращения, я обнаружил у себя в паху какую-то сыпь, которая чесалась весь день.

– А ты пробовал смыть его с портрета или закрасить? – спросил Нодли.

– Эта мысль пришла мне в первую же ночь, – ответил художник. – Но как только я начал стирать его с холста спиртовым тампоном, что-то стало твориться с моим собственным членом. Я удалил с портрета половину пениса, но при этом исчезла половина моего, настоящего. Исчезла совершенно безболезненно, как будто растворилась в воздухе! И появилась только когда я восстановил пенис на холсте.

Нодли промолчал. Он сидел, закинув нога на ногу, и смотрел на портрет. Крупный мужской ствол с мохнатой мошонкой казался на нём чем-то чужеродным. Как будто к прекрасной обнажённой девушке присосалось жуткое живое существо.

– Если хочешь, я могу созвать консилиум, – сказал наконец он. – Тебя осмотрят светила мировой науки. Это никоим образом не поможет, зато вызовет огласку, которая не нужна ни мне, ни тебе, ни тем женщинам, которые подверглись насилию.

– Не надо никаких светил, – пробурчал Дэймон. – Вы знаете, дядюшка, я много думал по этому поводу, и вот что мне пришло в голову. Пожалуй, я изображу на портрете другой член. Вместо своего.

– Попробуй, – кивнул доктор. – Только действуй осторожно, и желательно, чтобы я при этом присутствовал.

– Изображу не просто другой член, – продолжал художник, – а конкретный член, принадлежащий определённому человеку. Может, проклятье портрета перейдёт на него...

– Твой натурщик должен принадлежать к самым низшим слоям общества и не догадывался о том, зачем тебе понадобилось изображать его гениталии, – сказал доктор.

– Сегодня же разыщу такого человека и вечером доставлю сюда, – сказал Дэймон.

– Я тоже приеду, – пообещал Нодли, вставая. – Без меня не начинай никаких переделок в картине. Я должен наблюдать за ситуацией.

Вернувшись в этот день к себе, доктор Нодли отменил приём больных. Прислуга слышала, как он ходит в кабинете из угла в угол, что случалось с ним только в минуты сильного волнения. Едва только начал сгущаться вечер, он приказал закладывать карету.


В комнате, где стоял портрет баронессы Зиммерштадт, Нодли застал некоего невзрачного субъекта на вид лет двадцати восьми – тридцати, весьма неряшливо одетого, с накрашенными губами и подведёнными тушью глазами. При одном взгляде на него можно было без труда догадаться, к какой группе населения он принадлежит и чем занимается. К моменту прибытия Нодли он разделся почти догола, оставалось снять трусы.

– Это кто, твой папаша? – спросил субъект у Дэймона, дурашливо засмеявшись.

– Не задавай лишних вопросов, – ответил художник. – Позировать будешь при нём.

– Только позировать? – жеманясь, проговорил субъект. – А я-то думал, мы ещё и перепихнёмся.

Скудного вечернего света, лившегося из окна, явно недоставало, и потому справа и слева от портрета стояли подсвечники с горящими свечами. Субъект расположился на софе за портретом.

– Снимай трусы, – потребовал художник.

– Без проблем, – субъект, задрав ноги, освободился от этого последнего предмета одежды.

Дэймон поставил возле него подсвечник.

– Джимми, у тебя потрясающий член, – заметил он. – Именно такой мне и нужен.

– Всегда пожалуйста, только рот разинь пошире.

– Веди себя пристойно в присутствии джентльмена! – оборвал его Дэймон, кивая в сторону доктора. – А что касается твоего члена, то его надо изобразить в состоянии эрекции.

– Для этого я должен возбудиться, – ответил натурщик, поигрывая своим хоть и крупным, но дряблым пенисом. – Вот если бы ты взял его в рот, а? Тогда он сразу вскочит.

– Ещё чего. Просто дрочи.

Взяв палитру, Дэймон принялся выжимать на неё краски из тюбиков.

– Нашёл его на набережной Наяд, – негромко сообщил он Нодли. – Там таких полно. Согласился позировать в голом виде за две гинеи.

– Что ж, прекрасно, – доктор уселся в кресло перед портретом.

– Эй, Джимми, – крикнул Дэймон. – Мне нужно изобразить твой член, больше ничего! Ни твоего тела, ни тем более твоей физиономии. Но пенис ты должен представить мне в самом лучшем виде.

Джимми с кислой физиономией дрочил минут пять.

– Надо, чтоб его пососали, – сказал он капризно. – Если его кто-то сосёт, кто мне нравится, то он встаёт за одну минуту. Ты мне нравишься.

– Я не гомик, поэтому никаких разговоров на эту тему, понял? – ответил Дэймон жёстко. – Делай, что говорят, а то за две гинеи я найду другого пидора.

– Тогда хотя бы разденься догола, – сказал натурщик. – Я буду на тебя смотреть и дрочить.

– Ничего, и так встанет.

Доктор пошевелился в своём кресле.

– А он, пожалуй, дело говорит, – прошептал он. – Тебе следует раздеться, Деймон, чтобы я мог всё время видеть твои гениталии.

Художник помедлил, потом отложил палитру и кисть.

– Ладно, – сказал он, обращаясь к Джимми. – Так и быть, если это поможет делу.

– Поможет, не сомневайся.

Дэймон начал раздеваться. Джимми дрочил, не сводя с него заблестевших глаз.

– Видишь, он уже встаёт...

Голый художник взял кисть и наклонился к его члену, чтобы получше рассмотреть.

– Одно родимое пятно на левой мошонке, ещё два – на пенисе... – пробормотал он, смешивая на палитре краски.

Джимми вдруг всем телом подался вперёд и коснулся концом пениса его рта. Дэймон отпрянул, а натурщик расхохотался.

– Мой жеребец почувствовал вкус твоих губ, – закричал он, – значит, дело у нас пойдёт! Я буду дрочить и мечтать, как он входит в твой рот. Смотри, как он сейчас набухнет.

– Ты мерзавец, – пробурчал художник, отплёвываясь. – Если бы мне не надо было нынче же вечером закончить картину, я бы тебя отодрал ремнём.

Он вернулся к холсту и начал накладывать краски на прежнее изображение гениталий. Нодли даже привстал, вглядываясь в пенис, болтавшийся между его ног.

С пенисом ничего не происходило.

Работа шла быстро. Дэймон переходил от портрета к натурщику, несколько секунд изучал его напрягшийся орган, потом возвращался к портрету. Нодли уже не сидел, а стоял возле картины, переводя взгляд с изображения на гениталии Дэймона. Иногда он посматривал и на Джимми, вздыбленный пенис которого ему был отлично видел.

– Терпи, терпи, не брызгай, – говорил художник. – Я ещё не закончил, поэтому должен видеть твоего жеребца во всей красе...

– Не могу, – взвыл вдруг Джимми. – Я представил, как я засовываю его тебе в рот... Я сейчас кончу...

– А ты не представляй.

– Не могу... Я завожу его тебе по самые яйца...

Из пениса вдруг исторглись белые брызги, заливая грудь и живот Джимми. Он шумно задышал и откинулся на софе, переводя дыхание. Обмяк и его член.

– Всё в порядке, – сказал Дэймон, – я тоже кончил. Осталось всего несколько мазков.

Через пару минут он отошёл от холста, разглядывая своё творение.

– Очень похоже, – одобрил доктор.

– Этот член вышел у меня, пожалуй, лучше, чем мой собственный, – сказал художник. – Теперь остаётся ждать. Если в течение ближайшей пары недель ничего не произойдёт, значит, я свободен от этой чёртовой напасти.

– Хорошо бы записать адресок этого субъекта, – заметил доктор. – А то, возможно, нам придётся его разыскивать...

Дэймон подошёл к Джимми, который в эту минуту раскуривал от свечки огрызок сигары.

– Получай свои деньги, – сказал он, – только скажи мне, где тебя найти в случае чего.

– А зачем меня искать? – спросил Джимми, протягивая, однако, руку за монетами. – Ты же не интересуешься мужчинами.

Художник сжал монеты в кулаке.

– Очень ты мне понравился, – соврал он. – Имеешь шанс стать моим постоянным натурщиком. Буду платить хорошо.

– Придёшь вечером на набережную Наяд и спросишь у первого попавшегося парня, где найти Джимми Свейла. Тебе скажут.

Получив монеты, он оделся и ушёл. Художник тоже хотел было одеться, но Нодли попросил его пока остаться голым.

– Наш эксперимент не закончен, – напомнил он. – Я останусь у тебя на всю ночь, чтобы наблюдать за твоими гениталиями, а для этого я должен их видеть.

– Как скажете, док, – ответил Дэймон.

Он подтащил второе кресло поближе к портрету и уселся. В соседнем кресле сидел Нодли, разглядывая голую баронессу Зиммерштадт с мужским членом между ногами. Время от времени он бросал взгляд на член Дэймона.

Художник курил и тоже смотрел на портрет. За окном сгустилась ночь. В тишине слышно было, как в прихожей идут стенные часы.

– А ведь ещё совсем недавно я был без ума от этой дамочки, – сказал Дэймон, выдохнув дым.

– Любовь иногда проходит очень быстро, – отозвался Нодли.

Дэймон в сомнении покачал головой.

– Я её действительно любил. И то, что любовь исчезла внезапно, в одну ночь, я приписываю к череде этих чёртовых событий, которые меня постигли.

Часы пробили одиннадцать. Ничего не происходило. Дэймон сидел, развалившись, и держался рукой за член, как будто в самом деле боялся, что тот отлипнет от него.

Гулко прозвенел ещё один удар: часы отмерили половину двенадцатого.

Внезапно огоньки свечей метнулись, как будто налетел сквозняк. В следующую минуту они выровнялись, и тут раздался шлёпающий звук, долетевший откуда-то из прихожей. И художник, и Нодли вздрогнули.

– Вы ничего не слышали, док?

– Слышал, – ответил Нодли. – Очень похоже на...

Он недоговорил, потому что шлёпающий звук раздался снова, причём он исходил уже из прихожей, а из комнаты, где находились мужчины.

– Мой член на своём месте, – несколько взвинченно произнёс художник.

Он подошёл к комоду, стоявшему в углу, выдвинул ящик и извлёк из него кинжал.

Поднялся и Нодли. Судя по звукам, прыгающая тварь находилась где-то в полумраке за портретом.

– Вон оно! – закричал Дэймон, показывая кинжалом куда-то слева от себя.

Нодли сразу узнал гениталии натурщика. Только это были настоящие гениталии, а не изображённые на портрете, хотя и очень походили на них.

Дэймон в ужасе попятился, выставив перед собой кинжал; налетел на кресло, перевалился через подлокотник и плашмя грохнулся на пол. Кинжал выпал из его рук.

Встать художник не успел: тварь подпрыгнула и шлёпнулась прямо на его лицо. Поворочалась на нём, перевернулась и, слегка подскочив, вздыбленным пенисом уткнулась ему в губы. Не было сомнений, что она пытается ввести пенис в рот. Дэймон дёргал головой, стремясь стряхнуть с себя волосатое чудовище, но оно держалось на нём и постоянно двигалось, видимо устраиваясь удобнее.

– Док, снимите его с меня, – сдавленно выкрикнул художник.

Для того, чтобы это сказать, ему пришлось раскрыть рот, и в ту же минуту пенис вонзился в него. Дэймон издал утробный звук, захрипел и схватился за тварь обеими руками, но она уже начала дёргаться, с каждым содроганием всё глубже погружая пенис в горло.

Нодли, весь дрожа, схватил упавший кинжал. На уколы острым концом тварь никак не реагировала, продолжая дёргаться на несчастном Дэймоне. Тот покраснел, глаза его округлились, он прерывисто дышал, пытаясь набрать в грудь воздуху, но тварь не давала дышать не только ртом, но и носом, закрыв ноздри своей мошонкой.

Нодли отчаялся заколоть тварь. Кожа на мошонке слегка поддавалась, но отталкивала от себя лезвие, как будто была сделана из сверхпрочной резины.

– Дэймон, кусай его, грызи пенис! – закричал Нодли.

Задыхающийся художник издал невнятный звук. Доктор без слов понял его: перегрызть пенис было невозможно. Тварь насиловала Дэймона в рот, не обращая внимание на все старания избавиться от неё. Оставалось ждать, пока она разрешится семенем и обмякнет. Но когда это случится? К тому времени художник может быть задушен...

Блуждающий взгляд Нодли остановился на портрете. Между ним и ожившим членом должна быть какая-то связь. Укол иглой, нанесённый изображению, отзывался болью на настоящий гениталиях. Нодли подскочил к холсту. В этот момент член начал исторгать сперму; Дэймон захлёбывался в ней, дёргаясь в конвульсиях. Нодли ударил по холсту кинжалом и пропорол его насквозь. Обернувшись, он покрылся ледяным потом: с сатанинской тварью ничего не случилось! Она продолжала дёргаться, заливая спермой горло художника!

Тогда Нодли схватил подсвечник и поднёс к портрету. Холст запылал. Но и это не произвело действия на демоническое существо. Сделав своё чёрное дело, оно отпало от головы Дэймона и зашлёпало в темноту. Его обмякший пенис болтался из стороны в сторону.

Нодли с подсвечником кинулся за ним, но тот успел скрыться за сундуком. Осветив все углы, доктор убедился, что тварь пропала бесследно.

Пламя с портрета перекинулось на гардины. Нодли, понимая, что надо уходить, взял племянника под мышки и выволок в прихожую. Дэймон не проявлял признаков жизни. Его лицо, перепачканное спермой, быстро бледнело. Нодли спустился вниз за кучером и привратником, те вынесли художника из дома и уложили на сиденье кареты.

Через десять минут карета остановилась у дверей больницы. Попытки врачей спасти молодого человека ни к чему не привели.

На следующий день в Аддисберге только и говорили, что о сенсационном происшествии, случившемся ночью. О нём трезвонили газеты, толковали на рынках и в кабаках. Но касалось оно не Дэймона Росса, а некоего Джимми Свейла, бездомного гомосексуалиста тридцати лет. Незадолго до полуночи он в одиночестве сидел на скамейке близ набережной Наяд. Внезапно его охватило пламя. Оно было таким сильным, что Свейл сгорел за считанные минуты. Самое странное, что деревянная скамейка осталась практически цела, в то время как тело превратилось в пепел. Причину возникновения такого сильного огня установить не удалось. Нашёлся, впрочем, свидетель, приятель Свейла, который утверждал, что в тот вечер у Джимми исчезли половые органы. Этот приятель будто бы собственными глазами видел, как эти органы, передвигаясь прыжками, подскочили к Свейлу и припечатались к своему законному месту в паху, после чего вспыхнули необычайно сильным огнём. Вслед за гениталиями сгорело и всё тело Свейла. Но этот приятель был конченым наркоманом и к его свидетельству отнеслись как к бредням обкурившегося опиума.

Бульварная скамейка, на которой сидел Свейл, превратилась в место паломничества любопытных аддисбергцев. Досужая публика разглядывала чёрный силуэт на ней и высказывала самые фантастические предположения.

Гораздо меньше интереса вызвал пожар, случившийся в ту ночь на Гончарной улице. Газеты сообщили, что в нём погиб известный художник Дэймон Росс, задохнувшийся в дыму. Сопоставить это событие с происшествием на набережной Наяд никому и в голову не пришло. Нодли же благоразумно хранил молчание.



В доме с занавешенными окнами


Ровно в десять утра, как ему было назначено, граф Дэзи Орвин вошёл в особняк маркиза Калибора. Осуществилась его заветная мечта: маркиз Тровер Калибор, 25-летний красавец, покоритель женских сердец, о котором Дэзи мечтал все последние месяцы, не далее как вчера вечером на балу у герцога Пармского обратил, наконец, на него свой благосклонный взор и даже пригласил к себе.

Направляясь к маркизу, Дэзи уже знал новость, облетевшую сегодня утром столицу: баронесса Райана, юная невеста Тровера, накануне ночью скоропостижно скончалась. Однако в короткой записке, которую Дэзи получил буквально пару часов назад, Тровер подтвердил своё приглашение. Направляясь к нему, граф счёл за лучшее одеться в чёрное. Тем более, как он знал, этот цвет ему шёл, делая его стройнее. Его лицо с правильными чертами, на котором эффектно выделялись глубокие карие глаза, казалось на чёрном фоне ещё бледнее. Почти вандейковсковскую внешность дополняли тёмно-каштановые вьющиеся волосы и белоснежный галстук.

Он передал лакею шляпу и прошёл в зал. Высокие окна были плотно зашторены; колонны, статуи и гобелены тонули в сумерках. За распахнутыми дверями виднелась лестница, ведущая наверх. Услышав на ней шаги, Дэзи напрягся. На лестнице показался маркиз Тровер. Дэзи поразился его виду. Маркиз даже не счёл нужным одеться к его визиту. Он был в лёгком домашнем халате, небрежно наброшенном на плечи. Его светлые волосы были растрёпаны, зелёные глаза, обычно яркие и блестящие, были обведены тёмными кругами и полны тоски. Но именно таким, на взгляд Дэзи, он был само очарование!

– Граф, извините меня, я совершенно не способен ни о чём связно подумать, – проговорил хозяин особняка ещё на лестнице.

– Я слышал о постигшем вас несчастье, сэр, – ответил Дэзи, учтиво кланяясь. – Наверно, я явился не вовремя.

– Нет-нет, я рад встрече, – сказал маркиз. – Я давно хотел познакомиться с вами поближе. Ведь вы, кажется, родственник моей обожаемой Райаны?

– Очень дальний.

– Простите меня за мой вид, – маркиз, подойдя, протянул ему руку.

При этом движении с его плеча съехал халат и обнажилась часть груди, совершенно белой, с небольшим розовым соском.

Дэзи взял его руку и осторожно пожал. Глядя на сосок, он невольно задержал руку маркиза в своей. Тот не отнял её. Несколько секунд Дэзи держал руку маркиза, наслаждаясь её теплом и мягкостью. Наконец опомнился и выпустил её. Ему показалось, что зелёные, с карими искрами, глаза маркиза посмотрели на него как-то странно.

– Я сам переживал трагические моменты в своей жизни... – начал Дэзи.

– Да, я вижу, вы мне сочувствуете, – перебил его маркиз, подойдя к нему ещё ближе. – Я вижу это по вашему пожатию.

Он был настолько близко, что у Дэзи на конце члена выступила капля. Он сохранять самообладание.

– Примите мои соболезнования, сэр, – сказал он, глядя маркизу в глаза. Ему хотелось прижать его к себе, впиться губами в его рот.

Маркиз вдруг снова взял его за руку. От этого движения халат с него съехал ещё больше.

– Пойдёмте наверх. Будьте у меня как дома.

Дэзи шёл за ним, чувствуя в руке его ладонь и возбуждаясь всё больше. Рука маркиза дрожала.

– Я сейчас спрашиваю себя, – говорил Тровер: – почему мы с вами так долго не были знакомы? Почему вы не ездили ко мне, а я к вам? Мы были бы хорошими друзьями. Я слышал, вы любите рисовать акварелью и собираете китайский фарфор. Я тоже увлекаюсь этим...

Поднявшись по лестнице, они прошли в небольшую комнату, в которой горели свечи и стоял стол, уставленный бокалами и вазами с фруктами. Единственное окно было завешено багрово-золотистыми портьерами. На зеркалах и канделябрах лежала чёрная тюль.

Тровер остановился у стола и оглянулся на распахнутую дверь в соседнее помещение.

– Она там, – сказал он. – Моя несравненная, обожаемая Райана... Как безжалостны к ней небеса. Умереть в шестнадцать лет... – Глаза его наполнились слезами. – Граф, я не спал всю ночь...

– Не знаю, что и сказать, – пробормотал Дэзи, пожирая взглядом обнажившееся плечо, розовый сосок и всю стройную фигуру маркиза, формы которой легко угадывались под лёгким халатом. – Никакие слова не выразят моей печали.

– Расскажите мне о ней. Всё, что знали.

– Сэр, я её почти совсем не знал. Но слышал, что таких изумительных по красоте и нравственности молодых девушек, как леди Райана, мало найдётся в стране.

– Мы с вами будем дружить, – маркиз протянул ему руку.

– Конечно. Да. Всегда. – Дэзи взял его ладонь обеими руками, поднёс к губам и покрыл поцелуями.

Видимо, скорбь маркиза была настолько сильна, что он не обратил внимание на чувственность этих поцелуев, гораздо большую, чем просто дружеская.

– Выпьем, граф, за упокой её души, – дрогнувшим голосом сказал он, беря графин, почти на треть наполненный красным вином.

– Леди Райана сейчас на небесах, – отозвался Дэзи.

Тровер наполнил два бокала. Когда он наливал вино, рука его дрожала, слышался тоненький звон горлышка графина о хрусталь. Он подал бокал графу.

– За неё, граф... и за нас.

Не говоря ни слова, Дэзи осушил бокал. Вино было терпким, с привкусом горечи.

Тровер пристально наблюдал за ним. Дэзи поразил взгляд маркиза. Определённо в этом взгляде сквозила влюблённость.

"Он любит меня", – подумал Дэзи, ставя бокал.

Он подошёл к маркизу, намереваясь поцеловать в губы, но тот в этот момент начал пить.

Отпив полбокала, Тровер поперхнулся. Его бледное лицо стало какого-то пепельного оттенка. Он всё же допил до дна, перевёл дыхание и вдруг с чуть слышным стоном навалился руками на стол. Если бы Дэзи его не поддержал, он упал бы на пол.

– О, моя Райана... – из глаз маркиза снова покатились слёзы.

В каком-то полубеспамятстве он прильнул к Дэзи и обвил руками его плечи. Его тело было лёгким и податливым. Дэзи, уже почти не церемонясь, стиснул его в объятиях и впился в его красный, пахнущий вином рот. Потом принялся целовать щёки, солёные от слёз, белоснежную шею с едва заметными жилками, и грудь, на которой несколько раз перецеловал оба соска. Халат едва держался на бёдрах Тровера, удерживаемый лишь рукой Дэзи, которая жадно сновала по ягодицам. Маркиз был полностью в его власти. Запах обнажённого тела маркиза, едва уловимый запах пота, смешанный с запахом духов, кружил ему голову. Он целовал маркиза в живот. Ещё несколько мгновений, и он сорвал бы с Тровера этот идиотский халат, скрывавший то, до чего он добирался, но тут маркиз отшатнулся. Торопливо натянул на себя халат.

– Граф, – произнёс он хрипло, подавляя рыдание. Взгляд его прояснился. – Ваши объятия показали мне, что вы настоящий друг. Только вы один искренне сочувствуете моему горю. Пойдёмте. Вы должны увидеть её... – Он взял Дэзи под локоть и потянул к двери. – Её... Мою Райану... На смертном одре она прекраснее, чем была при жизни...

Они вошли в просторную комнату, озарённую светом множества свечей. В центре стояла широкая кровать, на которой лежала, накрытая по грудь белым покрывалом, леди Райана. Она лежала не в середине кровати, а у края. Голова её покоилась на невысокой подушке. Ещё несколько таких подушек лежало в изголовье.

Дэзи при её виде замутило. Ему очень хотелось покинуть эту комнату, пропахшую воском оплывающих свечей и каким-то тонким, едва уловимым смрадом, характерным для покойников, но ради Тровера, халат с которого снова сполз почти до самого пояса, он готов был терпеть всё.

Маркиз подошёл к кровати, опустился на колени и, склонившись над мёртвой, приоткрыл её грудь. Дэзи вдруг осознал, что на покойнице нет никакой одежды.

– Райана, моя Райана, – дрожащим голосом шептал Тровер.

Он перестал придерживать халат, который сразу же сполз к его ногам, обнажив его всего, взял покойницу за щёки и повернул к себе её голову. Сам не заметив как, Дэзи оказался рядом и тоже встал на колени. Возбуждение, которое ослабело в нём от вида мёртвой Райаны, разгорелось вновь.

– Как жестока смерть, – маркиз задыхался от подступавших рыданий. – Почему она отобрала у меня её именно сейчас?

– У вас есть друг, который предан вам, который готов для вас на всё... – проговорил Дэзи, обнимая его за талию. – Как вы прекрасны в своей скорби... Вы так прекрасны, что я, кажется, полюбил вас... О, если бы вы испытывали ко мне хоть крупицу тех чувств, которые я испытываю к вам...

Маркиз потянулся губами к почерневшим губам покойницы и, казалось, не замечал ничего, даже того, что объятия Дэзи сделались туже, а пах прижался к его бедру. Только ткань панталон отделяла заголившуюся головку графского члена, которая вся сочилась смазкой, от нежной кожи маркиза.

– Дэзи, поймите, – отозвался Тровер, не делая, однако, попыток высвободиться. – Райаны мне никто не заменит.

Дэзи тёрся о его ляжки и покрывал его спину и плечи поцелуями.

– До вас я не любил никого, – говорил он между поцелуями. – Но сейчас со мной что-то произошло. У меня такое чувство, будто сбылась моя тайная мечта и я наконец встретил человека, которому готов отдать всю свою жизнь без остатка... Я готов целовать вас бесконечно...

Тровер испустил вздох, медленно обернулся и посмотрел на графа. Его глаза были полны слёз, в них читались тоска и бесконечная любовь.

– Вы это серьёзно, Дэзи?

– Да, да, да, – воскликнул граф. – Я умру, если вы откажете мне в любви! Я готов стать вашим рабом! Я буду бесконечно целовать ступни ваших божественных ног...

Дэзи опустился на пол и с жаром принялся исполнять сказанное. Маркиз стоял неподвижно. Мельком скосив на него глаза, Дэзи обнаружил, что детородный орган Тровера слегка увеличился в размерах.

– Я принадлежу леди Райане, – с твёрдостью в голосе сказал вдруг маркиз и снова обернулся к покойнице.

На этот раз он прикоснулся губами к её губам. Дэзи это покоробило. Он готов был схватить эту мёртвую куклу и выкинуть её в окно, запихнуть в пасть камина, разрубить на куски, лишь бы отвлечь от неё Тровера. Тем более тот уже не просто целовал её, а впивался в её губы и сосал их, обеими руками схватив покойницу за шею. При этом он приподнялся, выставив свой округлый зад, и Дэзи тотчас схватил его обеими руками, лихорадочно смял, покрыл поцелуями и запустил жаркий ищущий язык между ягодиц.

Маркиз отлип от мёртвой.

– Вы слишком настойчивы, – проговорил он, переводя дыхание.

– Дайте мне надежду, – проскулил Дэзи. – Не отталкивайте меня!

– Я отвечу вам взаимностью, если вы полюбите Райану, как люблю её я, – сказал Тровер. – Но, к сожалению, это невозможно. Она мертва и вы её никогда не полюбите.

– Её не вернёшь, но я – вот он, живой, перед вами, – забормотал Дэзи, беря его ладонь и прижимая к губам. – Если вас переполняет семя, которое вы не израсходовали на вашу невесту, то я готов освободить вас от него. Я сделаю это так нежно, что вы забудете обо всём, клянусь.

– Мы все трое соединимся на небесах, если наше соединение на земле уже невозможно, – произнёс маркиз с нотками торжества. – Я, вы и леди Райана.

Дэзи молчал, не зная, как отнестись к его словам. Ему вдруг показалось, что маркиз спятил от горя и бредит.

– Ну что, граф, – Тровер взял его за шею и притянул к себе. – Хотите стать моим?

– Это моя заветная мечта.

– Тогда поцелуйте её, – и маркиз пододвинулся, уступая ему место возле покойницы.

– Её? Поцеловать?

Дэзи растерялся. Покрытая пудрой и румянами мёртвая Райана не вызывала в нём ничего, кроме отвращения и подспудного страха. Смерть уже поработала над её обликом. Её щеки запали, полузакрытые глаза ввалились. Краску с губ уже почти всю слизал маркиз, обнажив их черноту.

– Да, во имя нашего союза!

Видя, что Тровер говорит совершенно серьёзно, Дэзи с мысленным вздохом наклонился к лицу мёртвой девушки. Его ноздри ощутили сладковатый аромат пудры. А наклонившись к самым губам, он уловил идущий от её рта неприятный запах.

Маркиз стиснул его ладонь.

– Ну же, Дэзи. Вы должны запечатлеть на её устах поцелуй, и тогда её душа, которая витает здесь, в этой комнате, примет вас. А после, на небесах, мы все трое станем одним целым и ничто не разъединит нас.

Ради близости с Тровером Дэзи готов был на всё. Он коснулся губами чёрных губ и тут же отпрянул. Почти в ту же минуту маркиз снова притянул его к себе, смял пальцами его щёки и впился губами в его рот. Дэзи с готовностью отозвался на его ласку. Он обнял Тровера, прижался к нему, а потом его руки скользнули со спины на ягодицы и обхватили их.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю