Текст книги "Свидание на Аламуте"

Автор книги: Игорь Резун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Точка Сборки-6
Великобритания, Солсбери, Стоунхедж. Леди Сара и остальные

Легкий полицейский вертолет модели «Сеймур» огибал большое поле с севера, слегка кренясь на эллипсоиде. Винты шумели терпимо, что позволяло даже разговаривать. Этим и пользовался Майбах, сидя рядом с полковником и обиженно грызя зубами сигару. Издатель смотрел на расходящиеся волнами заросли дикого вереска внизу и бубнил:

– Что за дурацкая идея – с утра, не евши… лететь куда-то… Я хотел бекона… у сэра Реджи роскошные повара!

– Одни из лучших в Европе, – меланхолично заметил Заратустров. – Кстати, вы знаете, что Бог, видимо, наказал одного из наших вчерашних бойких фоторепортеров? Его машина потеряла управление у Гайд-парка… причем потому, что этот чудак возил с собой маленькую ядовитую змейку. Она укусила его в лицо. Что самое интересное, на этом странности не кончились. После этого в его кармане воспламенился пакет. Эксперты полагают, что речь может идти о редкой порошковой химической бомбе. Вскрываешь такой конвертик и – оп!

– Уголовщиной не интересуюсь, – хмуро процедил издатель.

– Ну, разумеется, – смеялся Заратустров, изредка пряча морщинки глаз за окулярами мощного бинокля, – где уж вам интересоваться! Вы ведь вчера вообразили себя Джеком-Потрошителем…

– Я?!

– Конечно. Разве не вы бегали за Мими по двору замка с одним из мечей из коллекции сэра Реджи? Хорошо еще, что вы умудрились схватить бутафорский, а не настоящий. Настоящие у него в Охотничьем зале.

– Какой кошмар! Мы что-то репетировали, да? – жалобно простонал Майбах.

Заратустров снова рассмеялся. Коснувшись рукой кожаного плеча пилота, он показал вперед и левее, поясняя направление, и легкая машина моментально качнулась, почти ложась набок. Майбаха слегка мутило – то ли от вертолетной качки, то ли от непривычно крепкой сигары, то ли от вчерашнего.

– Вот видите… и этого не помните! Мы репетировали «сцену любви». Помните, у нашего друга Капитоныча как сказано?

– Не помню я ничего-о-о…

Полковник прищурился и легко процитировал:

– «Превратим эшафот казни в сцену любви. Жертву за волосы, на колени, круг. Жертва молит о пощаде, прильнув к бедру палача, но он безжалостно отбрасывает ее, и она сворачивается беспомощным калачиком, превращаясь в эмбрион. Танец палача вокруг жертвы, жертва перекатывается с бока на бок, вспоминая, что она жрица любви, и начинает соблазнять палача…» Мими и начала соблазнять. Это впечатляет, особенно когда рабыня топлесс, в одной набедренной повязке… гм… Когда меч коснулся ее шеи, щекой она прижала его к плечу и начала ласкать, волнами забирая у палача силу. Палач упал, жрица встала и замедленно, подчеркнуто красиво, с прогибом спины, поставила ногу на грудь палачу. Она игриво подняла палача, который целовал ей ноги… Ах, как красиво Капитоныч рассказывал! В общем, когда вы начали целовать Мими ноги, тут у вас и началось ку-ку. Вы чуть ей пальчики не пооткусывали! А потом давай гоняться…

– Какой ужас! А… Мими не обиделась?

– Готовьтесь, приземляемся! Нет, конечно. Она ведь сама изрядная хулиганка. Очаровательная девочка. Такую бы к нам в Управление.

Вертолет снижался, молотя сырой воздух лопастями, в центр круга из новеньких автотрейлеров и грузовиков с досками. Людей не было видно, но полковник отметил, что внизу из опрятных, выстроенных в причудливом стиле «избушки на курьих ножках» домиков сложилась вполне определенная спираль. Тут не было вечно мрачного лондонского неба. По здешнему небу сейчас пробегали стрелянными зайцами небольшие кучерявые облака, и ярко светило солнце, заливая своим светом красный мох, изумрудно-зеленый вереск, гладко струганное, яблочного оттенка дерево крыш и серые древние камни Стоунхенджа. Великобритания, графство Уилтшир, тринадцать километров от городка Солсбери… Но перед этим они несколько часов летели от Лондона. Что ж, видно, дело того стоило.

Вертолет коснулся земли. Полковник опустил бинокль, молодецки выпрыгнул из кабины, отодвинув ее стеклянную дверцу, в тугой воздух под винтами; за ним, опасливо пригибаясь, выбрался издатель. Оба были в темно-синих кителях морских офицеров без знаков отличия – подарок леди Сары Фергюссон. Полковнику китель подходил, сидел, как родной, а Майбах все время придирчиво рассматривал кармашки и погончики и вздыхал – ему явно хотелось увидеть тут сияние больших звезд.

– А вот и они! – крикнул полковник, показывая рукой за трейлеры. – Пойдемте!

Проваливаясь ногами в кротовые норы, они пошли в указанном полковником направлении. Посреди вереска стоял черный армейский «хаммер», изваянием возвышался мистер Дэви, сложив худые руки на тощей груди, а Капитоныч, в алой рубахе и вчерашних белых штанах с колокольчиками, взобрался на огромную плиту крыши внедорожника и наблюдал, как идет работа. Бригада польских строителей отделывала последние домики, спираль которых закрутилась между таинственными древними камнями. Зеваки стройке не мешали – жители расположенной рядом деревни давно привыкли к чудачествам туристов, облюбовавших это легендарное место, а сами туристы любили посещать его на закате, когда на небе залегали зловещие багрово-фиолетовые тени. В Стоунхендже погода менялась каждые два часа.

Полковник энергично поздоровался с Капитонычем и мистером Дэви; Майбах пожал руку адвокату с мрачной физиономией, ворочая во рту раскисшую сигару. Капитоныч глянул на него сверху и бодро выкрикнул:

– Друг Майба! Крест-арбалет, жонглирование религиозным фанатизмом – причиной социальных и стихийных катаклизмов. Когда мы крестимся огнем, Бог крестится нами, от маразма мы не помрем – духовное небо над нами! Какая погодка-то, а?

– От маразма я точно не помру, – проворчал Майбах, – если только от цирроза. Алексангригорич, дайте свою волшебную фляжку!

Полковник, ни слова не говоря, подал ему фляжку с серебряным колпачком и деловито, по-английски, обратился к Капитонычу:

– Старина, они точно сегодня закончат?

Маг моментально согнал с лица бессмысленную ухмылку и почесал лохматую шевелюру. Как видно, язык он знал не хуже полковника.

– Yes, sir![35]35
  Да, сэр! (англ.).


[Закрыть] Только не увлекайтесь! Через час они будут делать эшафот… сцену для танца Внутреннего Огня и временные дорожки для Круговых танцев. Пиротехнику установим в последнюю очередь.

– Мистер Зара, – вмешался адвокат, – у нас небольшое опоздание с бассейном и… э-э… аппаратурой. Ее пока доставляют… Сэр Эндрю дал нам надувной бассейн для тренировки пловцов ВМФ, и мы его расположим перед сценой. Посредине будет площадка с битым стеклом…

– Хорошо! – одобрил Заратустров. – Безопасность?

– Рамки и металлоискатели должны привезти через час, – доложил мистер Дэви. – Скотленд-ярд пришлет своих детективов.

– Учтите, мистер Дэви, безопасность – это только по вашей части…

В это время ожил издатель, глотнувший живительной влаги.

– Значит, в живописных руинах Стоунхенджа мы устроим симороновский движняк с «гусеницей» и криками «Ом мани падме хум!»? Круто! Да, а кто будет в танце, который мы репетировали вчера, Палачом?

– Капитоныч будет, – сухо обронил полковник, забирая у Майбаха фляжку. – Он может.

– Это точно! А кто будет этой… как ее… девой, Жертвой?

Полковник и мистер Дэви странно переглянулись. После чего Заратустров обнял Майбаха за плечи, вручил ему какой-то ключ с пластиковой биркой и напутствовал добро:

– Дмитрий Дмитрич! Вы идите-ка, сосните часок. Номер трейлера – на ключе. И так всю ночь не спали, куролесили…

Майбах грустно вздохнул и поплелся к разноцветным трейлерам, снова проваливаясь в норы высокими армейскими ботинками. Ему достался голубой вагончик. Он расстегнул китель, сел на рифленую ступеньку и задумался о превратностях бытия. Внутри его мучило какое-то щемящее чувство. Он вспомнил берега Инюшки, их первый симороновский движняк по Преодолению Без-Пределов, голенастую Ирку, смешного Генерала, Авдеича и гологолового Египтянина… Эх, как давно это было! Вернуться бы туда, в тот золотой сон, каким бы трудным он тогда ни казался.

Неразбавленный ячменный виски, которого он изрядно отхлебнул из фляжки, растекался по телу и, казалось, загустевал в каждой клетке, сковывая горячей немотой. Майбах с трудом поднялся, отворил дверь трейлера и, упав на застеленную с военной аккуратностью постель, провалился в сон.

…Когда Майбах проснулся, был уже поздний вечер – он это понял по сумеркам, – а когда выбрался из вагончика, сгущающаяся темнота сразу же обхватила его своими синими ладонями. В голове ощущалась небывалая похмельная легкость. Казалось, мир вокруг звенел разными колокольчиками, и каждый звук был чист. Правда, спанье в одежде даром не прошло: китель помялся, брюки потеряли стрелку, а ботинки от утренней росы заскорузли (они так и не высохли, поэтому не желали налезать на ноги). Кое-как он натянул их на босу ногу, вышел, позевывая и, когда попал на открытую площадку, выбравшись из кольца фургонов, ахнул.

Древний Стоунхендж казался цветистой поляной. И не только потому, что два десятка прожекторов через цветные фильтры освещали все восемнадцать наиболее крупных валунов городища, отчего камни казались багровыми, ярко-синими, золотистыми и темно-алыми. Отдельные прожектора освещали деревянную сцену в форме арбалета, в задней части которого вздымался вертикально совершенно черный полог, а в направлении полета стрелы раскинулся огромный бассейн с мерцающей, тоже подсвеченной изнутри водой; в его середине возвышался деревянный круг-помост. Но пестрота пространства обеспечивалась главным образом тем, что поляну покрывали люди. Километры от Лондона они преодолели легко, движимые жаждой Зрелища… Их было немного, но они стояли живописными группками. Изысканные платья разнообразной расцветки, шляпки с цветами, потаенное мерцание бриллиантов… Каблуки дам топтали дерн с мелкой, но густой травкой – им была сейчас выложена вся каменистая пустошь в середине круга валунов. Меж всей этой публики бродили официанты и официантки с подносами, на которых колонной выстроились бокалы с шампанским и коктейлями. С первого взгляда пол официанта вряд ли можно было бы определить – на всех были разноцветные, насыщенных цветов бесформенные сутаны с накидками, и из-под сутан виднелись только босые ноги разной степени изящества и волосатости. Над полем Стоунхенджа из больших динамиков раздавался звук горлового пения, странно знакомого Майбаху, будто он слышал этот неровный, неуловимо скачущий тембр не раз…

Издатель всхлипнул от полноты чувств, потер руками виски и неуклюже двинулся к скопищу людей. На полпути, там, где заканчивался вереск, он наткнулся на цепь невозмутимых английских «бобби» в круглых шляпах, казавшихся панцирями больших жуков. Полицейские стояли лицом к публике. Один из них мгновенно обернулся и не очень ласково спросил:

– У тебя есть приглашение, приятель?

Майбах кашлянул и сделал единственное, что мог, – нахмурился и застегнул воротничок кителя на самую верхнюю пуговицу. Ставшие жесткими складки ботинок уже натерли кожу на щиколотках. Застегнутый воротник немного прибавил ему солидности, но внезапно буквально из ниоткуда возник молодой человек с бульдожьей челюстью, в котором без труда можно было узнать Скотленд-ярдовского служивого, и приказал «бобби»:

– Это наш парень. Пропустите его!

А когда Майбах прошел кордон, тот же агент сказал вдруг голосом – причем не своим, а мистера Дэви, – изошедшим у него откуда-то из кармана брюк:

– Мистер Мэйби, держитесь ближе к северной части сцены!

И агент испарился так, что Майбах даже этого не заметил. Покрутив головой, он пошел дальше. Внезапно впереди он увидел парочку, которая привлекла его внимание. Чуть поодаль от основной группы сливок общества стоял краснолицый могучий здоровяк с бакенбардами, в клетчатом твидовом костюме и сбитом на мощный затылок котелке. А с ним – невысокая, но крутобедрая и на вид плотная особа в белом платье с кружевами. Соломенные волосы торчали из-под ее шляпки в полном беспорядке. Издатель восхитился колоритом этой пары и решил выбрать место рядом, тем более что пара стояла как раз в северной части огромного «арбалета».

Подойдя, он услышал, как они переговариваются.

– Я больше не могу пить это шампанское, Мэри, – хриплым, но ласковым голосом проговорил толстяк. – Кислятина. Невыносимая.

– А мне нравится! Я возьму еще шерри! – азартно ответила его спутница, с видимым удовольствием притопывая ногами по траве, украшенной крупными каплями вечерней росы.

Краснолицый громко икнул, огляделся и достал из глубин своего твидового костюма внушительную, почти литровую фляжку. Крепчайшими, похожими на две садовые лопаты руками он свинтил пробку и налил себе полный колпачок – примерно одну унцию. Судя по аромату, долетевшему до Майбаха, виски было солодовым, неразбавленным; не выдержав, издатель облизнулся. Джентльмен, уже проглотивший свою порцию под насмешливым взглядом супруги, посмотрел на Майбаха и вдруг благожелательно обратился по-английски, с сильным шотландским акцентом:

– Сэр, не окажете ли честь пропустить со мной стаканчик?

– Oh, no… yes, of course![36]36
  О, нет… да, конечно! (англ.).


[Закрыть] – воскликнул издатель, собирая на помощь весь запас английских слов.

Он подскочил к паре, а точнее, подошел быстрым шагом, стараясь не хромать (ботинки, натянутые на босу ногу, начали терзать тело), и несколько торопливо кивнул женщине, отметив, что глаза у нее голубые и насмешливые, озорные. Англичанин уже подал ему колпачок, и Майбах опрокинул его в рот и сладко крякнул. После этого хозяин фляжки его снова опередил, представившись:

– Это моя супруга, Мэри… А я – Сэмюэл Хаксли, – и прибавил донельзя виноватым голосом: – баронет.

Майбах чуть не поперхнулся остатками виски. Так… аристократия. Но, видимо, у него все было написано на лице, поэтому Сэмюэл Хаксли задрожал, исторгая из себя грохочущий смех:

– Да вы не думайте, у нас с Мэри все по-простому! Я свой титул получил после Фолклендов, когда командовал торпедным катером и меня шарахнуло ихней миной. А Мэри так хорошо за мной ухаживала в госпитале, что я… не смог устоять!

– Ну, это еще вопрос! – вдруг азартно вмешалась супруга. – От твоих щипков у меня вся поясница была в синяках!

Было заметно, что супруги не ссорятся, а просто ласково пикируются. Улыбнувшись, Майбах церемонно поклонился и поцеловал протянутую Мэри руку – она пахла сеном! – и представился французским другом сэра Реджинальда. Баронет Хаксли окинул взглядом его помятую форму.

– Служили, старина?

– В Иностранном легионе, – соврал Майбах. – Вышел в отставку… майором.

– О, а мне удалось вытребовать у этих мерзавцев из Минобороны подполковника. Ну что, старина, пока не начались скач… представление, еще по одной?

Они выпили. Издатель понятия не имел, был ли в биографии рыжебородого Реджи Иностранный легион, но поставил на верную лошадь.

– Да, я слышал, что сэр Реджинальд неплохо повоевал в Центральной Африке. Видать, у вас вчера была встреча однополчан? Дело доброе. И все-таки, когда начнется первый заез… тьфу, когда же они начнут? Знаете, сэр, я тоже тут случайно…

– Сэмми передал приглашение его племянник, он служит в муниципальном совете поселка, – закончила за него Мэри. – Оно стоит двести фунтов, с ума сойти!

Майбах начал переминаться с ноги на ногу, но тут же ощутил боль: кожаные бока ботинок, смявшиеся и заскорузлые, нещадно натирали. Издатель как-то странно посмотрел на человека в котелке и вдруг сказал:

– Я, признаться, хотел было прийти в смокинге, но сэр Реджи… – он очаровательно улыбнулся. – Поэтому вы позволите?

С необыкновенной радостью он сбросил тяжелые ботинки на траву, и они повалились, как срубленные пни. Однако тут произошло следующее: Мэри Хаксли, быстро взглянув на него, тоже выскочила из своих закрытых туфель на шпильке и одной рукой царственно кинула их на пустой поднос проходящей мимо голоногой официантки в ромбовидном оранжевом балахоне.

– Вот это здорово! – воодушевился Майбах и подмигнул Сэмюэлу.

– Что вы, сэр! Вы меня еще на ферме не видели, в навозе! – Веснушки на ее лице заиграли сотней фонариков.

А англичанин третий раз наполнил колпачок.

– Да, Мэри у меня старуха что надо! – густо сказал он, протягивая колпачок. – Черт подери, Мэри, мы торчим тут уже второй час! Почему не начинают? Этот парень по радио поет хорошо, но якорь мне в задницу, если я до сих пор понял хоть слово! Тарабарский язык… может, русский.

Майбах отметил, что у Мэри и в самом деле широковатые, но закаленные крестьянские ноги: крепкие пальцы ступней были прижаты друг к другу плотно, как поросята у свиноматки.

Тем временем сумерки сгустились окончательно, ночь съела остаток заката. Разноцветные исполины Стоунхенджа высились над собравшимися. Где-то позади цепей из полицейских вспыхнули огромные газовые горелки, и теперь высокое пламя рвалось из них огненными бородами к небу в крупных звездах. Но площадка сцены оставалась пуста.

– По-моему, тут обещали кого-то сжигать! – неуверенно проговорил Сэмюэл, передвигая по большой голове свой котелок.

– Ну, нет! Тут будет казнь! Эшафот любви, – возразила Мэри.

Моряк вздохнул.

– Какой эшафот, Мэри? Я думаю, тут кого-нибудь выпорют, как в старые времена на флоте.

В этот момент рядом с Майбахом оказалась та самая оранжевая официантка. Он хотел было отказаться от предложенного ему бокала с мартини и долькой апельсина, но вместо этого девушка ловко надела на его голову венок из полевых цветов, собранных, вероятно, за пределами каменного круга. Издатель уже хотел было отказаться, но посмотрел вслед удаляющейся девушке и тихо ахнул: он увидел хорошо знакомые сизые пятки Мими.

Тотчас в миниатюрных наушниках прозвенел голос полковника…

…Издателю было хорошо стоять с этой парочкой. Он попытался объяснить им в двух словах смысл того, что готовился показать Капитоныч, но это оказалось излишним: маг сам очутился на сцене, и люди потянулись к ней. Капитоныч выскочил на деревянный настил полуголый, в одних ярко-желтых шароварах. При этом он жонглировал факелами, грохотал колокольчиками на бедрах и громко декламировал Энергетический Монолог. А чернокожая Мими в том же солнечном балахоне транслировала его слова в переводе для благожелательно хлопавшей в ладоши публики. По-английски выходило не очень складно – терялся знаменитый капитонычев «бисер». Но девушка старалась; читая текст на манер репа, она с треском колотила острой пяткой в доски настила. Со стороны это было нечто среднее между проповедью и выступлением банды молодежных реперов.

– Главная задача – достигнуть упругой раскрепощенности в трансовом кураже, контролируемой спонтанности и выйти на энергию ресурсных эмоциональных состояний… Шлаки внутри – дрова для костра, проблемы – источники творчества, а новый голос – новое тело, новый танец – новое дело, чем невесомее танцуем, тем весомее об этом поем! Освобождайте ваши души от печали, а ноги от обуви, танцуйте на траве, заземляйте свой Космос… Стирайте разницу между танцем и действием, остановите мир в центре торнадо, действуйте танец в животворящей молитве!

Кто-то довольно засмеялся. Собравшиеся налегали на мартини.

– …Кедровые домики сказочной архитектуры, которые вы видите позади себя, соединены между собой в кольцо, переходящее в спираль по мере появления новых семей. Они – дополнительный круг Стоунхенджа, заводящий часовой механизм древнейших часов… Торсионный вихрь, соединяя материальный и духовный миры, способствует вхождению в состояние безусловной любви и радости, что в свою очередь помогает оздоровлению души и тела, замедлению процесса износа организма и общему постоянному омоложению всей коммуны. Необходимость в реинкарнации уменьшится настолько же, насколько люди смогут создать на земле оазис рая. Сегодня ночью вы сотворите здесь аналог этого рая, друзья!

Пространство теперь уже заполняли голос негритянки и тревожный грохот колокольчиков мага; видимо, эта какофония была записана заранее. И вот Капитоныч, похватав факелы и зажав их в одной руке, перешел к главному.

– Творец собрал нас в месте силы для проявления сверхвозможностей! Когда сделал то, что смог, начинай делать то, что мог. Кто могет, тот и маг. Сегодня самый счастливый день в нашей жизни, и каждый день мы это повторяем, купаясь в любви. Давайте все вместе получать максимальное удовольствие от общения друг с другом в ходе игры, иначе жизнь теряет смысл, а скучно жить вредно для здоровья, потому что шлаки внутри – дрова для костра.

Капитоныч завораживал. Дамы и господа, явно оставившие часть рая в своих «роллс-ройсах» и «бентли», стадо из которых мерцало искорками автосигнализаций в некотором отдалении от сцены, ожидали чего угодно, но не такой чудесной каши из умных слов, бивших через край эмоций и явно ощущаемого торсионного вихря. И чем все это было непонятнее, тем более привлекало. Мэри и Сэм тоже ничего не поняли, но моряк крякнул и потянул из кармана фляжку.

– Говорит, задави его кнехтом, как капеллан на крейсере Ее Величества! Старина, ты хоть что-нибудь понимаешь?

– Немного.

– И то хорошо…

В этот момент темноту за камнями прорезали красные огни. Несколько машин, черных, угловатых, – два внедорожника и большой немецкий микроавтобус – пронеслись к сцене, изредка взревывая сигналами. Их пропустили. Машины остановились за сценой, причем джипы перегородили любопытным проход, а вышедшие из машин крепкие люди в балахонах еще больше отбили охоту у желающих как-то проникнуть за кулисы. Только гражданские брюки и ботинки, видневшиеся из разноцветных балахонов с капюшонами, выдавали в них обыкновенных охранников. И Майбах понял, о ком говорил полковник, – только один из этих ребят был в зеленом одеянии. Цвет одежды у остальных колебался в коричнево-черной гамме.

Старый моряк сразу догадался об их истинной профессии.

– Смотри, Мэри! – и он фамильярно хлопнул супругу по выпуклым ягодицам, отчего та чуть не выронила бокал с мартини. – Кажется, прикатила большая шишка, вроде принца Чарльза. А как он нарядил этих сукиных детей! Там, под этими халатами, можно спрятать даже базуку…

Очевидно, собравшиеся думали так же: толпа медленно потекла к бассейну и к сцене, оживленно переговариваясь. Колокольчики в динамиках закончили свой звон, и на главной сцене началось основное представление.

Теперь на Капитоныче появились красная рубаха с разрезом до пупа и черные кожаные штаны; голова его была обмотала такой же красной банданой, отчего кто-то в толпе упоенно выкрикнул: «Wow, Russian Palatch!»[37]37
  Вау, Русский Палач! (англ.).


[Закрыть] – и в руке у него сверкала в свете прожекторов кривая янычарская сабля. Вслед за ним появилась Жрица, закутанная с ног до головы во все черное, с какими-то сверкающими камнями – наверняка неподдельными – на лбу. Было видно, как из-под балахона струятся роскошные черные волосы, и еще голые белые ступни ее виднелись из-под этого черного одеяния. Она вышла на середину «арбалета» и, присев, поставила на центр бронзовый кубок, из которого торчала палочка бенгальского огня. Неуловимое движение руками – и огонь взвился, раскидывая вокруг искры.

– Мы с тобой одной крови! Мы все одной крови! – вдруг по-английски прокричал Капитоныч, завладев микрофоном.

Его алая рубаха слегка развевалась под ветерком. Капитоныч грозно взмахнул саблей.

– Четыре стороны света показывают четыре красных камня Стоунхенджа. Юг – змея, вытекающая из огненного плена; я учу вас танцевать золотую змею в расплавленном зеркале, разбивая движенья на фазы. Запад, Ричард – лев, разрывающий путы, алмазные когти растут, почувствовав запах сраженья, и скоро к нам союзники придут, отстанут все сомненья. Север – золотой пушистый туман, нежно ложащийся на плечи, прочесывая креативное пространство, ночная фея волшебных грез, искупавшись в лунном свете, учить любви приходит нас в духовно-творческом рассвете. Восток – упругость, пульсирующая в радужных крыльях орла, летящего навстречу восходящему солнцу; орел полетит от нас к рассвету, и, когда он принесет его на своих крыльях, вы будете счастливы!

– Мистерия, – прошептал Майбах на ухо Мэри. – Видите, как он всех завел? Без наркотиков… Некоторые даже пляшут, смотрите!

Действительно, несколько человек уже кружились в небольшом хороводе, смеясь. А на сцене вокруг Палача проходила на носочках, на кончиках длинных, напряженных пальцев, Жрица. Люди в балахонах стояли вокруг сцены, спиной к ней, и из прорезей капюшонов наблюдали за каждым, кто приближался к месту действия. Тот, зеленый, стоял ближе всего к Майбаху.

Однако Палачу, наверно, все это стало надоедать. Издав рык русского медведя, он поймал танцевавшую Жертву за балахон, схватил ее яростно за волосы и бросил на колени к своим ногам. Белые ступни контрастно отпечатались на фоне черноты. Жрица молила о пощаде, прильнув к бедру Палача, но он уже занес свою сверкающую саблю…

– Я же говорила тебе, Сэмми, тут сейчас будут кого-то казнить! – радостно сказала женщина и сжала небольшие, но крепкие, напоминавшие крупные яблоки, кулачки.

Моряк-баронет только крякнул и почесал голову под шляпой.

Палач отбросил женщину – она свернулась калачиком у его ног, показывая испачканные подошвы ног публике. Он опустил меч, и тот коснулся ее капюшона, из-под которого был виден только неясный овал лица. Вдруг Жертва прижалась щекой к лезвию меча и начала его ласкать тонкими длинными руками, волнами забирая у Палача силу – совсем как цитировал сценарий полковник Заратустров. В толпе восхищенно зааплодировали. Палач пошатнулся… выронил меч и красной кучей свалился рядом. На сцене снова выросла черная фигура Жрицы. Вот меч в ее руках, широкие рукава закрывают кисти, а босая ступня стала на грудь лежащего Капитоныча, игриво раздернула рубаху на его блестящей от пота груди и, наконец, властно приподняла пальцами подбородок. Когда же тот схватил эту прелестную ножку, прижал к губам и начал целовать, собравшиеся восхищенно захлопали. Эта мизансцена длилась с десяток секунд и закончилась тем, что женщина в черном, держа оголенный меч левой рукой, сбросила с себя капюшон, а потом, рассмеявшись знакомым Майбаху гортанным смехом, сорвала с головы черный парик, обнажив… медно-рыжие волосы.

Толпа ахнула. Ахнул и Сэмми-баронет, застывший с недопитой унцией виски в руках.

– Господи Иисусе! Это же Сара Фергюссон! Герцогиня!

– Где?!

– Да вон… Говорят, она недавно снималась голой для какого-то благотворительного каталога, – проворчал моряк, заканчивая начатое. – Но я так скажу, старина: этому парню, которого она хорошенько истоптала, здорово повезло! Сто тысяч идиотов каждый день целуют ей руки, и только одному выпал шанс поцеловать ее ноги!

Майбах улыбнулся.

Тем временем Палач отошел вглубь, потерялся. Из динамиков над Стоунхенджем вольготно покатилась мелодия его флейты. А Сара Фергюссон, играя довольной улыбкой на лице, отбросила меч – звякнув, он улетел в темноту – и шагнула со сцены прямо в воду бассейна. Раздался плеск воды под ее ногами, но она не погрузилась в глубину – нет, она пошла по воде. И на мгновение, когда герцогиня делала первые шаги, свет на сцене и прожектора погасли, погасла и подсветка бассейна, но тут же синеватым вспыхнула дорожка, по которой она шла. Этот свет бежал перед идущей женщиной, и вот его блики выскочили на круглую площадку в самом конце бассейна. Только что она была пустой, блестя свежеструганными досками, но вот два стюарда, наряженные не в балахоны, а, как и большинство публики, в смокинги с бабочками, торжественно втащили на край бассейна какой-то мешок. Им положили небольшой мостик. И вот из мешка на площадку посыпалось что-то блестящее и хрустящее.

– О, Боже! Это стекла, Сэмми! – воскликнула Мэри.

Моряк прищурился.

– Да уж, пяткам этой особы не поздоровится, – заметил Хаксли. – Но интересно, что бы она сказала, если бы оказалась матросом на палубе крейсера «Уинстон» во время нашей стоянки у берегов Аргентины… Тогда-то палуба раскалилась, как…

А из динамиков лился мелодичный голосок Мими:

– …танец Торсионного Вихря дал ей силы. Она преодолеет страх. Она ступит на острые осколки и там, на них, будет танцевать танец Любви!

В публике оживленно переговаривались, обсуждая происходящее. Где-то полыхнули фотовспышки и тут же угасли, видимо, не без усердия агентов Скотленд-ярда, одной из задач которых было пресекать фото– и видеосъемку. С этим они блистательно справились.

И вот теперь смолкла флейта, и кто-то невидимый врубил развеселый негритянский джаз. Сара Фергюссон появилась на площадке, одним движением приподняла края балахона и заставила их разойтись, обнажая стройные ноги. Она закружилась в крутящемся танце на осколках стекла. Они хрустели и подпрыгивали, падая в бассейн.

Все внимание собравшихся было занято танцующей герцогиней, раздавались восхищенные возгласы. И только Майбах, который вместе с толпой придвинулся к самому краю бассейна, не спускал глаз с зеленого «монаха». Тот стоял, широко расставив ноги в лакированных ботинках, спрятав руки под своей накидкой.

Венок, чуть сползший к правому уху, все еще держался на голове издателя, как и котелок моряка. В ушах Майбаха звучал шепот полковника, неслышный для других, но прекрасно им понятый. А в руке он до сих пор держал тот самый бокал мартини, который вручила ему Мими. Напиток он уже выпил, но лед в бокале перекатывался, пластмассово шурша. И этого, конечно, никто не видел; да и вряд ли кто-либо обратил внимание на то, что у одного из гостей церемонии отчего-то не тает кажущийся прозрачным кубик на дне пустого бокала.

…Сара танцевала. В оглушающих ритмах джаза, которые усилились и били по ушам. И в этом громе только Майбах, наблюдавший за зеленым, внезапно увидел, как на блестящие носы ботинок упали… человеческие руки. Это был муляж, который создавал ощущение настоящих рук, сложенных на груди.

«Монах»-телохранитель моментально обернулся. Его истинные конечности уже сжимали израильский «Узи», который так хорошо прячется под бесформенной одеждой. И в ритмы музыки вдруг вплелся тарахтящий звук, будто рядом начала кашлять и чихать старая, но очень большая машина.

Принцесса пошатнулась, выбросила вперед тонкую кисть, пером мелькнувшую в свете прожекторов, потом еще раз покачнулась и стала оседать в стекла.

Толпа, поняв, что происходит, с воплями бросилась прочь от фонтана. Треск рвущихся платьев и ломающихся каблуков заглушался автоматными очередями; они стали главенствующими – стихла вся музыка. Другие телохранители, стоявшие в двадцати метрах по обе стороны, профессиональными движениями распластались по земле и стали выхватывать свои автоматические пистолеты «беретта». Они начали стрелять, и грохот покатился над поляной. Но никаких пуль не существовало, любой специалист бы мог распознать выстрел ХОЛОСТЫМИ патронами.