Текст книги "Свет над горизонтом"

Автор книги: Игорь Подколзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Чего же холодеть, естественное явление?

– Да, если бы не одно действительно леденящее кровь обстоятельство: он-то, барон, и был постоянным клиентом близнецов…

– Вот те… – начал штурман.

– Не перебивай, лейтенант, слушай дальше, – шепотом произнес механик и придвинулся ближе к замполиту.

– Дальше все было, как и должно быть. Женщин прокляли и отлучили от церкви, но следует отдать должное – богатство старого греховодника Шпильберга им вручили полностью. Отверженные обществом, Эльза и Лотта решили организовать свой религиозный орден. Вот на этом самом месте, на острове среди озера, окруженного непроходимыми дебрями, в которых жили лишь медведи, волки и вепри, они построили обитель для бедных, сбившихся с пути девушек и назвали его «Эльзелот».

Мир тогда, как и сейчас, потрясала война, в отличие от этой она называлась Тридцатилетней, по-нашему, далеко не блицкриг.

Особенно активно в ней действовал шведский король Густав-Адольф II Ваза – человек очень храбрый и воинственный, самый популярный и любимый монарх шведов, ну, скажем, как у нас Петр I или Генрих IV у французов. Он быстро захватил всю Прибалтику и, сейчас точно не помню, за какую из выигранных битв, захотел наградить своих рейтар, и весьма неосторожно объявил им, что выполнит любую просьбу доблестных воинов. Очевидно, отрезвев, любимец-король явно с большой тревогой ждал ответ от рыцарей, ибо любимец-то, как гласила молва, был скуповат и боялся, что придется сильно потрясти мошной.

Каково же было его удивление, когда верные подданные потребовали от него всего лишь монастырь «Эльзелот» со всеми его обитателями.

– Вот те… – начал было штурман, но на него сразу зашикали, и он замолчал.

– Какие же сокровища хранились в этом монастыре? – продолжал Долматов. – Ведь все свое состояние близнецы-игуменьи израсходовали на строительство монастыря и оснащение его необходимым имуществом. Но по пресловутому неписаному, однако, к сожалению, часто действующему в жизни закону равновесия, споткнувшиеся и несчастные девушки были и самыми красивыми. Вот на это богатство и претендовали соскучившиеся по женской ласке вояки.

Густав-Адольф чуть не проглотил язык от радости, когда узнал, что награда ему не будет стоить и кроны.

Разрешение было дано. И вот ночью сотни рейтар окружили озеро с расположенным на нем островом и замком. Но, как они ни бились, найти брод, по которому мы пришли, не могли. Они уже хотели снять осаду и уйти не солоно хлебавши, проклиная тот день, когда их попутал лукавый и, отвернув от золота, направил на путь явно сомнительный, когда из монастыря на их сторону приплыла девушка. Скорее всего она была из новичков и еще не окрепла в вере. Ночью, когда воины сидели у разложенного огня, она возникла перед ними неожиданно, как призрак, но призрак осязаемый, теплый, розово-золотистый в свете, бросаемом пламенем костра, как гимн красоте человеческого тела. Пройдя меж оторопевших рыцарей, она остановилась перед их вождем и плавным жестом указала на брод. Как только ее рука замерла – грянул взрыв. Не желая отдавать себя на поругание чужеземцам, монашки взорвали монастырь вместе с собой…

Несколько минут все молчали. Тишину нарушал только скрипучий крик в прибрежном кустарнике какой-то ночной птицы, да изредка в озере всплескивала потревоженная рыба.

– Прекрасно, – произнес командир, – даже если ты, комиссар, и кое-что добавил от себя, все равно молодец, здорово снял со всех нервное напряжение, преклоняюсь.

– Ладно, друзья, спите-ка лучше, а я пойду проверю караулы, давняя журналистская привычка работать ночью.

Долматов поднялся, взял автомат и, перешагивая через лежащих людей, пошел к выходу.

Когда замполит вернулся, все уже спали. Он расстелил бушлат и улегся, подложив под голову вещмешок. Но сон не шел. Долматов привстал и пошарил рукой в изголовье, ища фляжку с водой.

– Не спится, Коля? Дай и мне попить, – командир протянул руку, – тоже заснуть не могу, самые ошалелые мысли лезут в голову.

– А мне почему-то удивительно легко, – произнес Долматов. – Вот кончится война, и вечером под Новый год приду я знаешь куда?

– На Невский?

– Нет, Леня, в ресторан. В самый лучший. И не один, а с девушкой. И чтобы она чем-то была похожа на Ирму, шатенка с длинными волосами. Будет светло и уютно, будет играть музыка и пахнуть духами. А она будет сидеть напротив и смотреть на меня голубыми близорукими глазами.

– А почему обязательно близорукими?

– А потому, мой дорогой командир, чтобы она не сразу поняла, что я рыжий.

– Ты красивый парень, Коля, хотя у нас, ребят, понятие мужской красоты, к сожалению, иное, чем у женщин. Но ты красивый и даже, как писал Лермонтов о Печорине, породистый. Тот, как и ты, был блондином с черными бровями. Но когда-то это все будет?

– Скоро. Очень скоро. Ты помнишь наш разговор на плавбазе о воспитании детей?

– Ну?

– Я хочу сказать, что нас, наше поколение, воспитывали правильно. Да, да. Было голодно, холодно, но никогда не было скучно. Нас воспитали так, что мы не боялись, понимаешь, не боялись войны, больше того, как это ни парадоксально, мы ее даже ждали, правда, по-детски – эх, скорее бы война. И все это сказалось. Мы не успели подготовиться экономически и организационно, а вот морально, ты меня прости, с избытком. Опять же, повторяю, потому, что мы ее не боялись. А как следствие могу сказать, что не боялись потому, что были уверены, абсолютно, непререкаемо в своей победе. Получалось странное явление – отступаем, удивляемся, недоумеваем, а вера в победу только крепнет. Жизнь подтвердила правильность теории: в процессе войны капиталистического государства с социалистическим первое разваливается, а второе крепнет. Вспомни, какими мы и Германия были вначале и какими стали теперь. Так-то…

День прошел в приготовлениях к дальнему переходу. Вечером возвратился посланный на встречу с радисткой боцман Ян, он доложил, что Ирма на условленное место не явилась.

Ольштынский и Долматов, выслушав боцмана, молча переглянулись.

– Значит, говоришь, не пришла? – командир поднял голову и пристально посмотрел на боцмана.

– Нет, не пришла. Я ждал долго. Действовал очень осторожно. Предварительно убедился, нет ли за мной слежки и не готовят ли фашисты засаду. Все было совершенно нормально, Ирма не появилась, больше ждать не было смысла, и я вернулся.

– Все правильно. Ждать действительно не было смысла, – задумчиво произнес замполит. – Надо срочно уходить. – Он встал и посмотрел вокруг, где в развалинах расположились люди. – Надо срочно уходить, как можно быстрее и дальше, трудно сказать, что там стряслось, не исключено – Ирма в руках гестапо. Я далек от подозрений, но она знает, где мы находимся, знает об «Эльзелоте».

– А если подождать до завтра, вдруг что-нибудь прояснится. Попытаемся еще раз послать Яна?

– Я тебя понимаю, Леонид, но это ни к чему – мы многим рискуем. Если бы речь шла только обо мне, не было бы никаких разговоров, но с нами люди, и забывать об этом нельзя. Собирай отряд, командир, минут через десять нужно сниматься!

Группа моряков, соблюдая предельную осторожность, выслав вперед разведку, двинулась густым, смешанным лесом на восток. Под ногами шуршали опавшие и уже просохшие листья, кое-где глянцевито поблескивала хвоя. Один раз через заросшую кустарником просеку прямо из чащи выскочили кабаны. Остановившись, они несколько мгновений недоуменно смотрели на матросов, будто пытались осмыслить, как попали сюда, в их глухое обиталище, эти странные существа. Затем с негодующим хрюканьем рванулись обратно и через некоторое время исчезли в зарослях орешника.

ГЛАВА 6
ОБЕРШТУРМФЮРЕР ВАЙС

Начальнику гестапо оберштурмфюреру Генриху Вайсу только что принесли доклад о вчерашних происшествиях в Кайпилсе. Неторопливо отхлебывая маленькими глотками горячий черный кофе из фарфоровой чашки, Вайс сидел в удобном, обтянутом коричневой кожей кресле и левой рукой, как пасьянс, раскладывал на столе аккуратно вырезанные, строго одного размера; листки и схемы донесений. Он осторожно опустил чашечку на блюдце, затем не торопясь вынул из продолговатой зеленой пачки английскую сигарету, щелкнул серебряной зажигалкой, глубоко затянулся и, запрокинув голову, выпустил к потолку тонкую струю голубоватого ароматного дыма.

Настроение у оберштурмфюрера было хорошим, и не потому, что за проведенную операцию по обнаружению и ликвидации большевистского подполья в городе ему предстоит повышение в должности и награда. Хотя это само по себе и неплохо. Главное было в другом, а именно в чувстве психического, внутреннего удовлетворения собой.

Еще будучи студентом-юристом Лейпцигского университета, он страстно увлекался философией и даже одно время подумывал, не переменить ли факультет. Однако, оценив обстановку, царившую в Германии, пришел к выводу, что лучшего места, чем гестапо и СС, для применения на практике его философских концепций придумать трудно, а в этих учреждениях, при прочих равных качествах, преимущество отдавалось юристам. Вступив по настоянию отца в национал-социалистскую партию, молодой Генрих и не думал разделять, как он сам себе говорил, путаные и бредовые идеи околпаченных мясников, пивоваров и лавочников. Вайс обладал гибким и острым умом, что в сочетании с характером прирожденного авантюриста делало его человеком, «выходящим за обычные рамки эталона нацистов».

Вначале всей душой, со свойственной юности жаждой поисков идола отдаваясь сочинениям Ницше, он отнюдь не питал к последнему слепой безрассудной любви, как и вообще к чему-либо. Нет, он не считал философа ни мятежником, ни бунтовщиком и хотя был относительно согласен с Цвейгом, что с Ницше «впервые появляется на морях немецкого познания черный флаг разбойничьего брига», тем не менее его не ввели в заблуждение демагогические, полные сарказма и мрачного остроумия нападки на буржуазную философию. Он, в конце концов, взял у Ницше только то, что было необходимо ему, уже несколько повзрослевшему Вайсу, или совпадало с его мыслями и чаяниями.

Он принял «де факто» как фундамент к своей идеологии доктрину о всепозволенности супермена, об исключительности сильных людей.

Главным наставником для Вайса-мальчишки был отец; мать он потерял, когда ему было всего два года, она умерла от гриппа, и он ее совсем не помнил. с Вайсом-старшим они, как равные, устроившись поудобнее в кабинете, в уютной спокойной обстановке под легкое потрескивание дров в камине вели нескончаемые разговоры о превратностях человеческой судьбы. Многое из того, что он тогда услышал, стало руководством к действию на его жизненном пути.

Отец Вайса, как он сам себя называл, был капиталистом-философом. Генриху никогда не забыть, как отец, несколько тучный и совершенно седой, со смаком потягивая коньяк, говорил: «Успех в жизни зависит только от тебя: помни, что никто и никогда тебе не поможет, никому и никогда не верь, не забывай: все в мире относительно и основным мерилом должна быть только та польза, духовная или материальная, которую получишь ты независимо от того, как люди назовут путь к ней – подвигом или подлостью. Не торопись с первых шагов возноситься на большие посты, сначала учись, обогащайся знаниями и опытом, ищи не должность, а начальников: умных, опытных, у которых перенимай все хорошее. Если же почувствуешь, что учиться больше нечему, можешь – а у нас сейчас для этого идеальные условия – своего шефа устранить, написав на него донос в гестапо.

Самое большое благо нашей эпохи – быть независимым. Дать эту независимость могут только или большой ум, или большие деньги. Первое ты должен развивать, ну а что касается второго, я позаботился об этом; и после моей смерти ты получишь изрядный капитал – вклады в иностранных банках, смотри не сделай глупости и не переведи их к нам».

Через несколько дней после начала войны отец «утонул», купаясь в озере на загородной вилле. Генрих точно усвоил его уроки, и, когда понял, что отец стал помехой, ловко донес на него, получив деньги и репутацию исключительно преданного идеям фюрера. Голубая мечта о супермене воплощалась в жизнь. И еще больше укрепилась она, когда он поступил на службу в гестапо, ибо основным принципом работы там был как раз принцип всепозволенности в борьбе с врагами рейха и фюрера, а под эту категорию можно было подвести кого угодно.

Вайс видел себя некоронованным королем некой империи, перед деятельностью которой и только от одного упоминания ее имени будут бледнеть кинозвезды, хвататься за валидол министры и крупнейшие государственные и политические деятели. Ему представлялось, что он, как бы находясь на одном из полюсов земного шара, держит в руках, словно вожжи, всю сетку меридианов и параллелей и ощущает малейшие импульсы, возникающие в любой точке планеты и тотчас же передающиеся в центр его синдиката. Широко разветвленная и плотно охватывающая даже самые дикие и удаленные провинции земли, паутина его агентов, осведомителей и инспекторов изо дня в день будет пополнять его огромную картотеку – досье на всех мало-мальски чем-либо проявивших себя людей. Его служащих будет интересовать все – от меню завтрака до политических убеждений их подопечных. В жизни и деятельности каждого будет выискиваться какая-либо червоточинка, слабость или тайный порок, соответствующим образом обрабатываться, трансформироваться и раздуваться, иллюстрироваться изобразительными, слуховыми или вещественными доказательствами.

И наконец, когда львиная доля этой обширнейшей коллекции будет готова, он, Вайс, станет как хочет вершить суд и играть человеческими судьбами.

Этот поистине сатанинский план он начал вынашивать давно и, как ему казалось, сделал немало для его реализации.

Оберштурмфюрер встал и, слегка пружиня ногами в лакированных сапогах, словно разминаясь, прошелся по своему большому, отделанному ореховыми панелями кабинету, со вкусом обставленному старинной мебелью.

Вайсу недавно исполнилось тридцать, он был высок, красив; сильная и в то же время гибкая спортивная фигура, темно-каштановые вьющиеся волосы, серо-голубые, несколько широко расставленные глаза.

Положив сигарету на край пепельницы, Вайс потер виски длинными тонкими и белыми пальцами с холеными наманикюренными ногтями, вернулся к столу и, сев в кресло, стал разбирать бумаги.

Ущерб от потопленного накануне танкера, а затем и транспорта, и ночного налета авиации был огромен. Оберштурмфюрер внимательно вглядывался в схемы и сопоставлял доклады всех постов наблюдения. Некоторое несоответствие интенсивности бомбовых ударов заставило его насторожиться. Основными объектами интересов советской авиации, как явствовало из донесений, были порт, его западная часть, вокзал и казармы эсэсовцев. Однако стоящие в стороне от этих объектов нефтесклады тоже были поражены двумя тяжелыми бомбами около полутонны весом каждая, хотя все остальные не превышали и ста килограммов. Выходит, кто-то специально навел авиацию на баки. Причем навел очень странно: сбросили две крупные бомбы и скрылись, даже не пытаясь повторить атаки или проверить результат, словно были абсолютно уверены в полном успехе. Далее следовало совсем невероятное: по показаниям наблюдателей, над этими районами не появлялся ни один вражеский бомбардировщик. «Ну-ка, ну-ка», – Вайс нагнулся над столом, впился глазами в план порта и долго изучал и сопоставлял факты. Неожиданно он откинулся назад. Ни о каких самолетах противника не может быть и речи, удар нанесен с моря, и так как надводные корабли полностью исключались, значит, это сделала субмарина. Склад был на самом пирсе, а его приемные трубопроводы выходили даже за кромку причала. Вот сюда и попали торпеды. Взрыв крайних баков вызвал пожар остальных. Оберштурмфюрер удовлетворенно присвистнул, положил на стол карандаш, повернулся в кресле и нажал кнопку на краю стола.

Бесшумно отворилась высокая и в то же время почти сливающаяся со стенами дверь, и в ее проеме появилась очень молоденькая секретарша в ловко облегавшем ее стройную фигуру черном мундире. Она молча остановилась на пороге. На ее хорошеньком лице блуждала странная, то ли вопросительная, то ли обещающая, улыбка; девушка походкой манекенщицы шагнула в комнату и прикрыла за собой первую, обшитую кожей дверь.

– Грета? Будьте любезны Вальтера, пожалуйста, – сказал Вайс.

– Сейчас вызову, – сказала девушка, и; изящно поводя скульптурными бедрами, вышла из кабинета, плотно прикрыв тяжелые двери.

– Разрешите, господин оберштурмфюрер? – в кабинет входил штурмфюрер Вальтер. – Хайль Гитлер.

Вошедший был по внешнему виду полной противоположностью Вайсу. Небольшого роста, почти квадратный, с очень маленькой для массивной шеи головой, на которой топорщился светлый и редкий ежик. Поражали его глаза, будто бы они были вырезаны из темно-коричневой бумаги и приклеены на плоское с маленьким носом лицо.

– Хайль. Заходите, Вальтер. Прошу садиться. Доложите мне поподробнее о событиях прошедшей ночи. Видите ли, у меня возникли кое-какие сомнения относительно действительного положения вещей и вашего вывода о налете советской авиации.

Офицер, немного косолапя короткими толстыми ногами, прошел к столу, отодвинул в сторону кресло, сел, достал из кармана мундира блокнот, полистал его и, подняв голову, произнес:

– Я извиняюсь, господин оберштурмфюрер, но у меня тоже возникли кое-какие сомнения, и я уже направлялся к вам с дополнительной информацией, когда ваша секретарша сообщила мне о вызове.

– О, интересно, очень интересно, прямо телепатия. – Вайс не спеша достал сигарету, повертел ее в пальцах и закурил. – Излагайте свои соображения.

– После того как я уже отправил вам доклад, поступило сообщение об исчезновении портового буксира «МБ-10», который был послан на притопленный транспорт для установки огней и охраны. Поиски, организованные утром, ни к чему не привели – буксир как в воду канул.

– Вот это новость! – Вайс даже привстал. – Вы меня просто огорошили, штурмфюрер, ведь туда были направлены трое наших агентов с моим специальным заданием. Почему я узнаю об этом так поздно?

– Не поздно, господин оберштурмфюрер, а почти сразу же. Это стало известно всего час назад. Судно отошло в двадцать три часа. В полночь начался налет. В этом районе самолетов не было. Буксир все время был у севшего на мель транспорта. Утром обнаружилось, что он исчез. Посланные на катере люди вернулись ни с чем, если не считать, что в кладовой нашли фуражку боцмана.

– Команда не могла удрать, скажем, в Швецию? Хотя, конечно, нет. Что вы предприняли?

– На всякий случай дал приказ немедленно арестовать родственников боцмана и рулевого.

– И удалось кого-нибудь захватить?

– Да, все были дома, это меня немного озадачило, получается, что близкие не были предупреждены.

– Хорошо. Оставим пока буксир на вашей совести, бог с ним. Что вы думаете о пожаре и взрывах нефтесклада?

– Сначала мне показалось, что это результат налета бомбардировщиков. Эта версия сама лезла на передний план. Но по сводке, с зенитных батарей и, в частности, с той, которая расположена поблизости склада и несет его охрану, самолеты в этом секторе не появлялись. Артиллеристы, помня приказ об экономии боеприпасов и запрещении вести заградительный огонь, не сделали ни единого выстрела. Это говорит за то, что удар мог быть нанесен с моря торпедоносцами или подводной лодкой приблизительно со стороны аварийного транспорта. Поскольку посты самолетов не обнаружили, значит это лодка.

– Но ведь там был буксир, он простоял всю ночь! С него бы заметили атаку, тем более с небольшой глубины. На судне были наши люди – раз, прибыли туда до налета – два, в-третьих, у них была рация, они могли сообщить нам, наконец, было оружие. – Вайс чуть наклонился вперед. – Не так ли?

– В том и дело. Ваши «раз, два и три» значительно все осложняют. Глубина там маленькая, и атаковать можно было только в надводном положении. Поэтому я все же склоняюсь к тому, что само бесследное исчезновение буксира тесно связано именно с появлением там субмарины русских и взрывом нефтескладов.

– Не торопитесь обобщать, Вальтер! А диверсия?

– Исключено. Я могу говорить об этом с полной ответственностью. Склады очень тщательно охраняются частями СС со сторожевыми, обученными собаками, и подобраться к ним незаметно с суши невозможно.

– Все это убедительно, но вы сказали: подобраться к ним с суши невозможно, понимаете, с суши? А с моря? Допустим на шлюпках?

– Тоже исключено, там хорошо поставлена береговая оборона и очень бдительны наши катера-охотники.

– Ваши катера? В их бдительность я не верю ни на грош. То-то они и упустили лодку, которая должна была высадить связника. Она ушла из-под самого их носа. А ведь как все было тщательно продумано! – Вайс сунул сигарету в пепельницу. – Сейчас важно другое: куда делся «МБ-10»?

– Минуточку, господин оберштурмфюрер. – Вальтер вскочил и наклонился над лежащей на столе картой. – Как же я не догадался сразу! Вот смотрите. Это то место, где должен был высадиться советский разведчик. Высадка не удалась. Но куда же потом делась их субмарина? Ушла назад – воротилась, так сказать, восвояси – вряд ли. Она появилась здесь и торпедировала наше судно.

– Можно подумать, что у русских всего одна лодка, и создается впечатление, она только для того и служит, чтобы водить нас за нос.

– Я не об этом. Вы помните, сразу после атаки транспорта командир авиаполка докладывал, что его летчик будто бы обнаружил лодку и сбросил на нее две глубинные бомбы.

– Да, да, да, вспоминаю. Несомненно, здесь что-то есть. Пожалуй, Вальтер, вы правы. Во сколько самолет заметил лодку?

Штурмфюрер полистал блокнот и, найдя нужную страницу, сказал:

– В шестнадцать часов десять минут.

– Ну вот. А склад взлетел на воздух в полночь. Так, спрашивается, где же была лодка почти восемь часов?

– Лежала на грунте где-нибудь рядом.

– Почему лежала, а не ушла? Ведь район очень опасный.

– Трудно сказать.

– Мне кажется, она просто не могла уйти, она была повреждена взрывом.

– Действительно, черт побери, как мне это сразу не пришло в голову. Потом она всплыла и, воспользовавшись налетом авиации, дала залп по нефтескладу, гениально!

– Вы так думаете?

– Я даже уверен в этом.

– И зря. Ибо вот здесь-то концы и не сходятся с концами. Во-первых, откуда они узнали о местонахождении нефтепирса? Во-вторых, допустим, лодка всплывает. Но ведь она же не может двигаться. А раз нет хода – нет и залпа. Вернее, залп-то может быть, но не прицельный. Насколько я помню морскую подготовку, субмарина производит наводку на цель корпусом, то есть сама собой, а в нашем случае это исключено. Сам себя за волосы не повернешь, необходимо за что-то уцепиться или к чему-то приткнуться. Понятно? – Вайс многозначительно поднял палец. – О! Она была ошвартована к притопленному транспорту, и сделать это можно только в темноте и тогда, когда не было буксира. То есть между десятью и одиннадцатью часами.

– Боже! Ну конечно. За него она, как за бочку, и ухватилась. И произвела наводку корпусом на пирс.

– Вот теперь все почти верно. Осталось выяснить, откуда им стали известны координаты склада, и уточнить, куда делся буксир? Но не будем упускать из виду некоторые детали. Что это могла быть за лодка? – Вайс поднялся из-за стола, подошел к сейфу, открыл его и вынул небольшую книгу в красном коленкоровом переплете. – Анализируя факты, можем установить, это субмарина типа «Щ» или «щука» – красиво? На этом корабле шестьдесят человек экипажа. Вот они-то и расправились с командой буксира, предварительно, я уж не знаю как, выпытав у них координаты хранилища. Потом дали залп по нефтескладу и, сами затопив свою поврежденную лодку, ушли на этом буксире, обведя вокруг пальца вас, штурмфюрер, и вашу хваленую береговую оборону. Вам ясно теперь? – Вайс захлопнул книгу, швырнул ее в сейф, повернул ключ и вернулся в кресло. – Что вы на это скажете?

– Все было бы именно так, господин оберштурмфюрер, если бы не одно небольшое обстоятельство.

– А именно?

– Утром после доклада об исчезновении буксира я проделал небольшой эксперимент. Максимальный ход судна десять узлов. С момента залпа до того времени, когда я занимался опытом, прошло девять часов. При всех самых благоприятных для русских обстоятельствах они могли уплыть лишь на сто миль максимум. Вот по этой дуге я и послал в десять утра два самолета-разведчика. И как вы думаете, что они обнаружили? – Вальтер с усмешкой посмотрел на Вайса и продолжил: – Ничего. Если они и уплыли на буксире, то недалеко, а затем его затопили, а сами высадились в наш тыл и скрываются где-то в лесу.

– Я доволен вами, Вальтер, хотя, скажу откровенно, сначала меня несколько огорошил ваш первый рапорт о налете.

Звонок телефона перебил речь оберштурмфюрера. Вайс, недовольно поморщившись, снял трубку.

– Я слушаю. Да. Когда-когда? – он вдруг вскочил и перехватил трубку в левую руку. – Только что? Сейчас же ко мне, немедленно. Никаких задержек, молниеносно. – Вайс сел, положил трубку на рычаг и, глядя на штурмфюрера, засмеялся. – Знаете, разлюбезный мой Вальтер, нам чего-то уж очень начинает везти. Прямо фантастически.