Текст книги "Свет над горизонтом"

Автор книги: Игорь Подколзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– И абсолютно ничего нельзя предпринять? Хоть как-нибудь, через невозможно?

– Нет. Это только в рассказах из ничего делают что-то, а здесь проза жизни. Лопасти винтов срезало как бритвой, одни ступицы остались. Рули заклинило, валы погнуты. Я еще удивляюсь, как обшивка уцелела и выдержали уплотнения, по всем существующим нормам, седьмой отсек должен быть затоплен. Будем считать, что нам крупно повезло.

– Да-а. Действительно, повезло, так и тянет в гроб от такого везенья, положение хуже губернаторского, и до берега не добраться – всего одна надувная лодка на трех человек.

– Товарищ командир, – раздался голос акустика, – со стороны порта кто-то идет. Судно небольшое, скорее всего буксир. Приближается медленно.

– А ну живо, лишних вниз, и приготовиться к срочному погружению. – Командир взят у сигнальщика сильный ночной бинокль и, приложив его к глазам, стал всматриваться туда, где, по словам акустика, он слышал шум винтов.

– И правда, кто-то движется, не иначе. Искорки вылетают из трубы, – он опустил бинокль. – Быстро! Пять человек с автоматами ко мне. Живее. Комиссар? Иди-ка вниз и погружайся, а мы спрячемся на корме в рубке, затаимся и на месте разберемся что и как – все равно терять нечего. Услышишь стрельбу, всплывай на помощь. Лейтенант, отберите пять человек с оружием. Только быстрее, времени мало.

– Леонид Сергеевич, давай наоборот сделаем. Где большинство, там и командир, а я здесь останусь со штурманом, ладно?

– Логично, замполит, действуй, но прошу тебя быть поосторожнее, не вылезай без надобности. Если все обойдется, постучишь по борту судна, мы услышим и всплывем. Если нужна подмога, гранату брось в воду.

* * *

Семь человек, предварительно отдав лодке швартовы, забрались в кормовую надстройку, которая скорее всего была кладовой шкиперского имущества. В темном помещении терпко пахло краской, смолеными канатами, там и сям в беспорядке валялись бухты троса, тюки ветоши, бидоны и банки, в углу грудой лежали пробковые спасательные нагрудники.

Лодка медленно, почти беззвучно, если не считать легкого бульканья пузырьков воздуха, исчезла с поверхности, словно растворилась в темной маслянистой воде.

Через запыленное стекло иллюминатора кладовой сидящим в засаде морякам было видно, как к накренившемуся транспорту подошел портовый буксир. За его кормой забурлила вода – гася инерцию, дали задний ход. Затем буксир осторожно приткнулся к кормовому обвесу, зашипел паром и замер. Какой-то человек, легко перемахнув через леер, спрыгнул на судно и закрепил швартов. Затем еще один, более плотный и высокий, тяжело перевалившись через фальшборт, вылез на палубу, огляделся и, косолапо расставляя ноги, направился прямо к двери надстройки, где прятались моряки. Не доходя метра три, он остановился, обернулся назад и что-то крикнул.

Сидевшие в кладовке замерли. Долматов в темноте нащупал плечо штурмана, притянул к себе и сказал на ухо:

– Если войдет, сразу бросаться и так, чтобы не пикнул. Не дать опомниться. Схватить и втянуть сюда. Понял?

– Понял, товарищ старший лейтенант. Понял. – Штурман ближе придвинулся к полуоткрытой двери и о чем-то быстро зашептал стоящим по обе ее стороны матросам с автоматами наготове. Моряки немного отступили от входа и прижались к стенам.

Человек на палубе, не дождавшись ответа, махнул рукой, повернулся и не спеша пошел к двери. У самого входа он на секунду замешкался, споткнувшись о комингс, затем, тяжело сопя, протиснулся внутрь.

Сейчас же несколько пар рук крепко схватили его. Горло словно сдавил стальной обруч. В одно мгновенье в рот запихнули кусок ветоши, втащили в кладовку, бросили на пол. Долматов включил карманный фонарик и, прикрывая ладонью луч, направил его на распластавшегося на палубе человека. Луч осветил круглое, окаймленное седой короткой и курчавой бородкой, лицо, на котором выделялись выпученные светло-голубые глаза. Щеки и лоб были мокры от пота, широко раздувались ноздри короткого, немного курносого носа. Морская фуражка слетела с головы во время схватки, обнажив почти совсем лысую голову.

– Освободите ему рот. Да будьте наготове. Пикнет – сразу прикладом по черепу, – старший лейтенант нагнулся к самому лицу лежащего моряка. – Кто вы такой и сколько человек на буксире? Да смотрите без шума – успокоим сразу и навсегда.

Человек облизал языком губы и с акцентом произнес:

– Боцман я, латыш. На буксире девять человек.

– Немцы есть?

– Два эсэсовца. У шкипера сидят в салоне.

– Зачем пришли и кто вас сюда прислал?

– Приказ портовых властей – охрану организовать и выставить огни. Транспорт затоплен на входном фарватере, на днях ожидается выход из порта нескольких судов – он мешает. – Человек зашевелился и попробовал приподняться.

– Лежи. Лежи. Спокойно. И ни звука – шутить мы не любим. Надеюсь, понял, кто мы? – замполит рукой повернул к себе голову человека. – Понял, спрашиваю, кто мы?

– По форме наши, только очень странно, откуда вы взялись? – просипел человек.

– Ну это еще как сказать, ваши или нет, а откуда взялись – не суть важно. Кто тот второй, который сошел с тобой, маленький, худощавый?

– Матрос, тоже латыш. Свой парень, мой племянник, надежный человек.

– Посмотрим. А сейчас позови-ка его сюда, да предупреждаю, без фокусов – нам все равно терять нечего.

– Сейчас, сейчас. Все будет в порядке. Но не убивайте его, умоляю вас. Я же говорю – свой парень, совсем мальчишка, сын моей сестры, почти сирота. Сестра умерла, а муж на фронте – давно никаких известий.

– Ладно, зови, там видно будет.

Боцмана приподняли и подтащили к двери.

– Юрген! – крикнул он. – Юрген, иди-ка сюда!

– Сейчас. Я тут в каких-то тросах запутался, да и скользко, как на льду.

У борта раздалась возня. Послышалось какое-то восклицание, очевидно, ругательство, и к кладовой из темноты шагнула маленькая фигурка.

– Где вы тут, дядя Ян?

– Иди сюда, я здесь, в шкиперской.

– Иду, – матрос шагнул в кладовку.

И опять несколько человек набросились на него и прижали к палубе.

Долматов зажег фонарик. У лежащего было молодое бледное лицо с тонким носом. Он еще не пришел в себя и скорее всего был не так испуган, как удивлен тем, что произошло.

– Тихо, милый, мы советские моряки. Крикнешь – не поздоровится.

– Вы советские, наши? – Губы матроса задергались.

– Ваши, ваши, но лежать спокойно. Сколько человек на буксире? – Замполит перевел взгляд на боцмана и приложил палец к губам: а ты молчи.

– Семь.

– Ого, – старший лейтенант повернулся к боцману, – вы уверяли, что девять?

– Да, да. Девять на самом деле.

– С нами девять. Там два немца из СС. У капитана сидят в каюте, шнапс жрут.

– Вот это уже вроде вернее.

– Верно, все верно. Дядя сказал правду, а я просто нас не считал, мы же не на буксире.

– Не врем мы, поверьте, – хрипло произнес боцман. – Капитан, два немца, трое в машине и еще рулевой.

– Что за человек капитан?

– Сволочь, каких мало. Прихвостень гитлеровский из прибалтийских немцев, но жил здесь еще до войны. При Советской власти даже в мореходку поступил. Когда пришли фашисты, в первый же день свастику нацепил, негодяй.

– А остальные? Тоже такие же?

– Да как вам сказать. Рулевой хороший человек, за него ручаюсь, а машинистов прислали недавно, два дня назад, мы их совсем не знаем. Механик дрянь, под стать шкиперу, если не хуже – брат у него в полиции начальником. Да и сам мразь.

– Добро, – Долматов высунулся в дверь и огляделся. Кругом было тихо. Казалось, посветлело, правда; это могло быть оттого, что перестал дождь.

– Ну-ка, ребята, одного связать, племянника. Дядя пойдет с нами. Но смотри, боцман, видишь, мы люди суровые – с огнем играешь. У нас это не заржавеет. Одного нашего оставим здесь. Остальные за мной. Веди нас. Сначала к рулевому, а потом к капитану. Все тебе ясно?

– Все. Только рулевой, наверное, в кубрик спустился, что ему сейчас в рубке делать, ведь стоять должны до утра, а то и дольше, пока всю работу не переделаем. Лучше к шкиперу сразу.

– Веди к нему. Пошли, ребята. Да тихо вы, ишь обрадовались.

Впереди, поддерживаемый с двух сторон моряками, шел боцман, за ним замполит и штурман, замыкали шествие два автоматчика. Без шума перебрались через леерное ограждение и соскочили на рифленую палубу буксира.

– Сюда теперь, направо, – боцман указал на маленькую овальную дверь в надстройке. – Там тамбур и сразу каюта, прямо против двери стол и диван, дверь открывается на себя. Немцы сильно вооружены.

Долматов и штурман, держа пистолеты наготове, протиснулись в узкий коридорчик, еле-еле освещенный синей лампочкой, и остановились у небольшой двери, из-за которой глухо доносились голоса. Говорили по-немецки. Неожиданно кто-то громко засмеялся.

Старший лейтенант взялся за ручку и резко распахнул дверь:

– Хенде хох! – крикнул он и быстро прыгнул вперед, давая возможность войти остальным.

В просторной каюте, залитой ярким светом, льющимся сквозь укрепленный на потолке большой матовый плафон, за столом, уставленным разнокалиберными бутылками и тарелками с закуской, сидели трое: два немца в распахнутых на груди мундирах и человек в белой рубашке с черным галстуком. В воздухе слоями плавал синий табачный дым, пахло шнапсом и дешевыми сигаретами. Справа на небольшом столике лежали два «шмайсера» и две стальные каски с белыми «молниями» сбоку.

Долматов, не спуская глаз с оцепеневших от неожиданности, поднявших вверх руки собутыльников, не давая им опомниться, прошел к столу и загородил собой немецкие автоматы. Слева от него встал штурман. Следом в каюту ввалились матросы и боцман.

– Связать их, да покрепче, и пусть боцман покажет какой-нибудь закуток, где этих гадов можно запереть. А вы, штурман, вызывайте лодку наверх. – Долматов вплотную подошел к капитану и стволом пистолета снизу под подбородок поднял его голову. – Ты в глаза мне посмотри, мразь продажная, да вспомни перед смертью, сколько из-за тебя, подлеца, людей замучено да расстреляно. Шлепнул бы прямо сейчас, ну да твое от тебя, гада, не уйдет. Убрать их.

Через несколько минут лодка всплыла, и все офицеры собрались в каюте капитана буксира, чтобы обсудить, как быть дальше. Неожиданно с берега сначала тихо, потом громче и громче донесся какой-то грохот, затем раздалось несколько взрывов, беспорядочно затявкали, захлебываясь, зенитки, и в небе стали лопаться разрывы снарядов.

– Что там происходит? – спросил командир у стоящего в дверях боцмана.

– Воздушный налет. Сейчас почти каждую ночь прилетают наши самолеты и бомбят вокзал, склады, казармы. Иногда это длится до самого утра, но чаще всего часа два.

Офицеры вышли на мостик. В той стороне, где находился порт, разгоралось малиновое зарево пожара. Разноцветные трассы прочерчивали небо. В вышине висело несколько осветительных бомб – «свечек».

– Вы взгляните чуть-чуть левее. У немцев там большое нефтехранилище на самом краю левого пирса, но баки хорошо замаскированы – они в стороне от причалов, и, как видите, там спокойно, бомбы не падают, – сказал боцман.

– Четыре дня назад разгрузились два танкера, и цистерны полны под завязку.

Командир посмотрел туда, куда указывал боцман, и задумался. «А что, если… Может получиться очень здорово. Лодка развернута носом к берегу. Большинство людей пересадить на захваченный буксир, оставив на «Щ-17» только тех, кто необходим. Затем ударить из носовых аппаратов по нефтескладу на пирсе. Он у самого уреза воды, и достать его труда не представляет. Взрывы торпед среди общего переполоха примут за удары авиабомб. После чего лодку затопить, на буксире уйти подальше, высадиться на берег и прорваться к Риге. Другого такого шанса больше не будет».

– Ну-ка, друзья офицеры, прошу быстренько в каюту: есть идея.

Командир коротко изложил свой план. Лица сидящих за столом оживились. Раздались возгласы одобрения. Действовать решили немедленно. Уточнив отдельные детали, разошлись готовиться к предстоящей операции.

Из центрального поста командир передавал распоряжения по наводке лодки на пирс. Тем временем экипаж вытащил и разбил находящиеся на транспорте ящики с автоматами, перенес продовольствие и перешел на буксир. Наконец все было готово. Еще раз уточнив место нефтескладов, командир дал команду. Одна за другой две торпеды со свистом понеслись к берегу. Мгновенье спустя вдали поднялись к небу один за другим огромные сполохи взрывов, вверх взметнулись языки пламени, которые слились в одно сплошное зарево. Стало так светло, что можно было даже различить отдельные строения порта.

Моряки, производившие залп, открыли кингстоны затопления и покинули лодку. Через несколько минут она исчезла под водой – на поверхности забулькали пузырьки воздуха, выходящего через люк центрального поста.

Весь экипаж, выстроившись вдоль борта, замер, прощаясь со своим боевым другом – кораблем.

Начиналась полоса новых испытаний. Как она пройдет, никому не было известно. Кто из стоящих сейчас в горестном молчании вернется сюда снова и будет присутствовать при подъеме «Щ-17», кто встретит второе рождение лодки? Что это произойдет – ни у кого не было сомнения.

Буксир, посапывая паром, тихо отошел от транспорта. Удалившись мили на три в море, он повернул и направился вдоль берега.

ГЛАВА 5
МОНАСТЫРЬ «ЭЛЬЗЕЛОТ»

Ольштынский стоял в ходовой рубке буксира, пристально вглядываясь туда, где сквозь редкий туман серой и пока еще расплывчатой полосой начинал проступать берег. Кроме командира, там были рулевой, штурман, боцман Ян; у самой двери, прислонившись спиной к настенному шкафчику, на ящике с консервами, закрыв глаза, сидел Долматов.

Светало. Плотные низкие облака до самого горизонта затягивали небо. Море было спокойно, еле-еле тянувший с суши ветерок не поднимал даже мелкой ряби.

– А не пора ли прижиматься к берегу? – командир оторвался от окна и повернул голову к штурману.

– Вполне можно, товарищ капитан-лейтенант, – штурман легонько тронул матроса за локоть, – десять градусов вправо по компасу и так держи.

– Если еще пройдем мили две, будет небольшой, но глубокий залив, – боцман рукой показал направо, в сторону берега. – Дальше начнутся песчаные косы и дюны. Лес подходит к самому морю. Когда-то вместе с отцом в этих местах мы рыбачили и собирали янтарь. За лесом идут болота и множество озер. Я долго жил здесь и знаю буквально каждое дерево и тропинку. Лучшего места для высадки не найдешь на всем побережье. Глухомань. Сюда обычно немцы не суются, тем более и дорог-то почти нет, да и хуторов поблизости раз-два и обчелся.

– Добро, становитесь к рулю и ведите прямо туда, а ты, Николай Николаевич, проследи, пожалуйста, чтобы люди приготовились к высадке, скоро начнем.

Долматов открыл глаза, встал, потянулся и, глубоко вздохнув, вышел на палубу.

Дождь перестал, но чем ближе подходили к берегу, тем плотнее и темнее становились тучи. Буксир повернул и вошел в маленький, окаймленный густым сосняком заливчик. Деревья почти вплотную подступали к бортам. Застопорили ход, развернулись и по инерции приткнулись носом к желтому песчаному откосу. С бака сбросили сходни и начали выгрузку, перетаскивая снаряжение вверх по склону и складывая в буйно разросшемся кустарнике.

Когда все было закончено, командир собрал офицеров.

– Что будем делать с теми? – он кивнул головой в сторону буксира. – Не с собой же тащить? У кого и какое мнение на этот счет?

– Я думаю, – Долматов посмотрел на боцмана Яна, – если вы полностью ручаетесь за своих ребят, возьмем их с собой, но на вашу ответственность. Фашистам же и капитану пощады не будет.

– Я могу целиком поручиться только за себя, племянника и рулевого. Шкипер – последняя скотина, на которого и пули-то жалко, механик тоже, об остальных мне ничего не известно, знаю, что они не местные, прибыли недавно, держались особняком.

– Верно, боцман, – медленно произнес Долматов, – не местные и даже вообще не латыши. Я допросил капитана, и тот, очевидно, надеясь на какое-то снисхождение, сказал, что их прислали вроде как на практику, приглядеться, поднатаскаться да и заменить вас троих. И направлены они к вам по личному распоряжению шефа гестапо Вайса. Так-то, друзья.

– А куда же собирались деть нас? – боцман удивленно поднял брови.

– Ликвидировать. Я думаю митинговать по этому поводу больше не будем.

– Лейтенант? – замполит повернулся к штурману. – Все поняли?

– Все, но только почему я?

– Вопрос праздный. Возьмите ребят и действуйте. Буксир отведите где поглубже и затопите. Сами вернетесь на ялике, его потом забросаете камнями и тоже утопите. Ясно?

– Так точно, ясно. Можно выполнять?

– Действуйте!

Офицер с тремя матросами побежал к сходне. Вскоре буксир отвалил от берега, неуклюже развернулся и пошел в море…

* * *

На небольшой, со всех сторон закрытой густой кроной деревьев полянке, метрах в пятидесяти от места высадки, собрался весь отряд. Моряки, увешанные оружием, разместились вокруг командира и замполита. Ольштынский поднялся и, помолчав немного, словно собираясь с мыслями, сказал:

– Товарищи, теперь попали мы, прямо скажем, в не совсем обычную, вернее, в совсем необычную для моряков-подводников ситуацию, то есть обстановка изменилась самым коренным образом. Задание свое мы выполнили с лихвой, потопили танкер, большой транспорт, разрушили и сожгли склады горючего. Мы часть нашей армии, находимся на нашей земле, и долг наш биться на ней с врагом, пока руки держат оружие. Уж простите, если звучит несколько высокопарно. Будем пробиваться к своим. Вот наша задача и боевой приказ.

Моряки молчали. Затем раздались сначала отдельные возгласы. Потом, словно прорвало плотину, все заговорили разом:

– Только так, товарищ командир, все ясно, чего тут рассуждать.

– Драться будем, в партизаны пойдем!

– Не впервой морякам и на сухопутье. Под Ленинградом в сорок первом еще как сражались.

– Мы им и на берегу пропишем, гадам!

Командир поднял руку. Разом наступила тишина.

– Офицерам проверить снаряжение и в первую очередь, раз мы становимся морской пехотой, обувь, а через, – он отодвинул рукав и посмотрел на часы, – десять минут тронемся. На переходе соблюдать скрытность и строгий порядок. Надо отойти от берега подальше, а там заберемся в глубинку и наметим точный и окончательный маршрут. Впереди иду я, замыкает колонну заместитель по политической части старший лейтенант Долматов.

Несколько минут спустя небольшой отряд, растянувшись цепочкой, ходко тронулся в путь и вскоре исчез в густом подлеске.

* * *

Шли уже более двух часов. Миновали ельник, переправились через затянутое зеленой ряской – болото, пересекли грунтовую дорогу и, углубившись в лес километров на пять, остановились на привал. Было решено, пообедав и отдохнув, начать движение с наступлением темноты. Зажигать костры категорически запрещалось. Сейчас, выставив ближнее и дальнее охранение, моряки расположились в глубоком овраге, поросшем по краям непролазными зарослями бузины, усыпанной красными каплями ягод, и уже начинающего желтеть орешника. Размытый дождями склон оврага с глинистыми обнажениями и нависшими длинными, извивающимися, как коричневые змеи, тонкими корнями деревьев образовывал правильный полукруг. Вот здесь, в самой низине, на песчаном и почти плоском, в пучках ярко-зеленой осоки берегу небольшого ручья, группками расселись матросы, разложив немудреные припасы.

Ирма сидела в сторонке, в том месте, где крутые склоны оврага сходились особенно близко, на поваленной через ручей сосне, у самого ее комля, опершись спиной на корявые, с остатками земли и дерна корни. Она обхватила руками колени и задумчиво смотрела в мутную воду, кое-где покрытую клочками грязно-коричневой пены. Чемоданчик и рюкзак лежали рядом. Ирма подняла голову, заправила сзади волосы под берет, легко соскользнула с чешуйчатого, как чеканная медь, ствола и направилась к сидящему под склоном на куче мягкого можжевелового лапника Ольштынскому. Услышав скрип гравия под ее ногами, командир поднял голову от лежащего у него на коленях листа бумаги, на котором боцман начертил план окрестности, и, улыбнувшись, вопросительно посмотрел на нее.

– Мне нужно поговорить с тобой по очень важному делу, – сказала она, – желательно без всяких свидетелей.

– Поблизости никого нет, говори, – он подвинулся и указал ей место рядом с собой. – Садись.

Ирма села, подтянула к груди колени и обхватила их руками.

– Мне нужно идти в Кайпилс, – тихо сказала она.

– Что, что? В Кайпилс? Это еще зачем? – Ольштынский резко повернулся к ней.

– Так нужно. Я не хотела говорить тебе раньше, но дело в том, что вступает в силу второй запасной вариант. Если по каким-либо причинам я окажусь на берегу, я обязана выполнить другое задание. Как видишь, я оказалась на берегу, а следовательно, приступаю к выполнению второго варианта. Это очень важно, ты извини, что я не все говорю.

– Я понимаю, но ведь там, где мы должны были тебя высадить, произошло что-то очень серьезное. Нас ждала прекрасно организованная засада, и только случайность, если назвать случайностью то, что мы отправили вперед разведку, спасла лодку и тебя тоже от неминуемой гибели, значит, выражаясь вашим языком, явки провалены, и ты лезешь прямо в пасть зверю.

– Задание, о котором сейчас идет речь, не связано с первым. – Она подняла голову и как-то виновато посмотрела прямо в глаза Ольштынскому. – Если быть более точным, почти не связано. Мне необходимо быть там. У меня очень надежная рация, кстати, почему ты не воспользовался ею, чтобы передать своему начальству обо всех событиях?

– В этом не было никакого смысла. Помочь нам они бы не смогли, а, выходя в эфир, мы бы дали свои точные координаты гитлеровским ищейкам, надо прямо сказать – служба радиоперехвата у них отработана четко.

– А мне придется передавать несмотря ни на что – нашему командованию срочно нужны самые последние данные об оборонительных рубежах вокруг Риги и транспортных возможностях блокированных группировок. Я должна идти, Леня, тем более та дорога, которую мы пересекли, как раз ведет в Кайпилс. Я хочу попросить тебя: разреши боцману Яну проводить меняхотя бы немного, до шоссе, как идти дальше, я знаю. И… у меня очень мало времени. Распорядись, пожалуйста.

– Хорошо, раз это необходимо, иди. Правда, – Ольштынский немного помолчал, – я думал, что для тебя, так и не начавшись, кончились хождения по тылам в одиночку, и, скажу откровенно, мне очень хотелось поговорить с тобой о нас обоих, и не так казенно, как сейчас.

– Не надо, родной. Мне необходимо идти. Если все кончится благополучно и я вернусь, я разыщу тебя и сама скажу много хорошего; если же нет, то зачем брать какие-то обязательства. И прошу – забудь навсегда то, что когда-то было там, в Ленинграде. Я была не права, война и любовь вполне совместимы. Мне же было всего девятнадцать, я видела все, как в угаре, в каком-то мареве, словно меня оглушили. Теперь, мне кажется, я проснулась или просыпаюсь, но, как видишь, поздновато.

– А может быть, ты еще раз все взвесишь и подумаешь, может быть, не стоит идти, ведь…

– И это говоришь ты? – перебила его девушка. – Надо. Необходимо. Меня там очень ждут. Прощай.

Ирма встала, закинула руки за шею Ольштынскому, притянула его голову к себе и, приподнявшись на носки, крепко поцеловала в губы.

– Прощай, Леня. Не поминай лихом.

– В добрый путь. Помни, я надеюсь и жду. Подожди. Сейчас я поговорю с боцманом Яном, он тебя проводит. Посиди пока здесь, я быстро.

Спустя несколько минут, командир вернулся вместе с боцманом. Они подошли и присели около радистки.

– Ты понимаешь, у меня возникла интересная идея. Допустим, ты явишься, куда тебе нужно, но там произойдет какая-то накладка, ну я не знаю. И мне думается, в этом случае надо несколько подстраховаться. Иначе ты окажешься в весьма тяжелом положении одна, без связей, и, извини, без опыта, и даже без крыши над головой. Нам все равно надо где-то отсидеться день-два – пусть все немного утихнет, да и мы лучше акклиматизируемся в новых условиях, разберемся в обстановке, проведем разведку в этом районе. Ты же сейчас отправишься по своим делам. Сегодня понедельник, времени тебе хватит с избытком. Затем ты приходишь, скажем, во вторник, завтра, в определенное место недалеко от города, куда – договоримся с Яном. Ну а дальше идешь вместе с нами или остаешься там. Ну как?

– Заманчиво, но я все-таки надеюсь, что там, куда я иду, ничего непредвиденного не произойдет.

– Я тоже надеюсь на это, но, по-моему, иметь еще один шанс в запасе неплохо.

– Хорошо. Согласна. Где и когда мы встретимся? – Ирма поднялась и отряхнула юбку от налипших песчинок.

– Я советовался с Яном, он предлагает развилку у самой дороги. Помнишь, в том месте, где мы ее пересекали, лес подходит вплотную, да и до Кайпилса рукой подать. Значит, мы, вернее, боцман придет тебя встречать. Весь отряд будет находиться в развалинах монастыря «Эльзелот» – это оттуда километров десять. Договорились? Да, боцман, как только ее проводите – немедленно назад.

– Пойдемте, Ян.

– Вы знаете, я бы с удовольствием дал вам свой адрес в городе. – Боцман положил руку на плечо радистки. – Но это, мне кажется, очень опасно – после исчезновения буксира за всеми нашими родными и близкими следят, если их уже не арестовали. Боюсь вас подвести – уж больно серьезное дело.

– Спасибо, Ян, но это излишне, я обойдусь. Прощай, Леня!

Сверху по склону буквально съехал стоя Долматов.

– Что здесь за морской кружок? Куда это вы собрались?

– Ирма уходит, я тебе потом объясню – не надо вопросов. Попрощайся, ей пора.

– Ничего не понимаю, – замполит удивленно развел руками. – Куда уходит? Зачем?

– Все объясню. Все. А сейчас ей надо торопиться. Прощайся.

Ирма подала Долматову руку и направилась к поваленной через ручей сосне. Подойдя к ней, она подхватила с земли рюкзак, боцман взял чемоданчик, и они побрели вверх по ручью по тому самому пути, по которому пришел сюда отряд. Прежде чем скрыться за кустами, Ирма остановилась, медленно повернула голову и пристально, словно стараясь запомнить надолго, посмотрела на Ольштынского… его густых зарослей выглядывали то ли нагромождения гранитных валунов, то ли руины древнего замка.

– «Эльзелот», – боцман указал рукой на остров, – а вот отсюда начинается проложенная под водой каменная дорога-брод, глубина небольшая – ровно метр. Если идти, удерживая в створе выступающий у берега черный остроконечный камень с верхней частью развалины восточной башни, видите, там между двумя сухопарыми соснами, то мы прямехонько попадем на остров. Путь этот построен сотни лет назад, и он единственный. Идти надо очень внимательно и осторожно – ширина подводного моста три метра, чтобы могла проехать подвода. Слева и справа – пяти-семиметровый обрыв. Я пойду вперед и над головой буду держать палку, все остальные следуйте, никуда не сворачивая, точно за мной.

Переправившись на остров, моряки забрались в развалины, где среди обломков скал, обросших густым мхом, находился сравнительно просторный с низким сводчатым потолком равелин.

Выставив посты, поужинали и устроились на ночлег.

Офицеры расположились между двумя колоннами правильной квадратной формы, вытесанными из гранита, в овальной нише с узким и длинным, как бойница, окном у самого потолка.

– Так, значит, это и есть знаменитый монастырь «Эльзелот»? – спросил замполит боцмана Яна.

– Да. Это «Эльзелот». Старинный монастырь, поговаривают, что ему более тысячи лет, – боцман набил трубку и закурил. – Никто не помнит, когда он разрушен, легенды все разноречивы, трудно сказать, кому верить.

– Почему же, – Долматов приподнялся на локте, – есть весьма определенная и очень красивая легенда.

– Ты-то откуда знаешь, тоже бывал в этих местах? – Ольштынский с удивлением посмотрел на замполита.

– Нет, не бывал. Но я и в аду не бывал, а прочитал Данте и вроде бы в курсе творящихся там беспорядков.

– Интересно. Может, расскажешь, сочетая, так сказать, полезное с приятным, потом поставишь себе в план политработы галочку: провел, дескать, общеобразовательную лекцию по истории родного края, и не просто где-нибудь, а маскируясь в складках местности, в условиях, полностью приближенных к боевым, – командир засмеялся.

– И в малую видимость, – добавил штурман, – вечер уже.

– Да, с какими прозаическими личностями мне приходится служить. Кругом седая древность. Камни, которые слышали звуки лютни и стоны людей на дыбах; волны, в которых ранним солнечным утром купались венероподобные девы. А тут ржут. Цитируют боевой устав. Село.

– Расскажи все-таки, не ломайся, – командир достал папиросы и, открыв пачку, протянул офицерам, – закуривайте, пока можно. Да давайте ближе, комиссар лекцию прочтет.

К группе офицеров со всех сторон потянулись моряки.

– Ладно уж, так и быть, а то отойдете в мир иной серыми, встретит вас там преподобный апостол Петр, сраму не оберешься, если спросит, кто же это воспитал вас. Так вот, «Эльзелот» – само название происходит от двух имен – Эльзы и Лотты, и легенда эта действительно прекрасна, хотя трагична и по-немецки сентиментальна.

Было это более трехсот лет назад, так что насчет тысячи боцман. Ян явно прибавил. Злого умысла, конечно, здесь нет, сделано это, так сказать, в порядке местного патриотизма. В одном из замков серого барона Шпильберга поутру у подъемного моста обнаружили двух малюток девочек, завернутых в голубые с серебряными звездами бархатные плащи, на одном из которых золотом было вышито «Эльза», а на другом «Лотта». Долго ломали себе головы обыватели, теряясь в догадках, что бы это значило, и как, к сожалению, случается до сих пор, если люди сталкиваются с таинственным явлением, решили, что это знак от бога. Подкидышей взяли в замок, где вспоили и вскормили. Не прошло и двух десятков лет, как на небосклоне всех турниров заблистали две новые звезды. Девушки, молва о которых разошлась далеко и даже шагнула за море, славились не только неотразимой красотой и грацией, но и буквально ангельскими голосами, слушать и видеть их приезжали из самых отдаленных графств. Девушки, как сиамские близнецы, были неразлучны, кстати, они были и похожи друг на друга, как два одинаковых патрона, правда одна была брюнетка, а вторая блондинка. Однако их музыкальные ревю постепенно изменили направление, и обе они оказались на алтаре жриц любви – стали торговать своим юным, прекрасным, как скульптура Микеланджело, телом. В чем в короткое время значительно преуспели. Самые знатные рыцари считали за великую честь провести с ними ночь, а соответственно к их стройным ножкам потекли золотые ручьи. Но время неумолимо, к великому огорчению, все проходит, и конечно, прежде всего молодость. И вот наступил критический момент.

Они потеряли свои прелести и обаяние. Но на этом этапе их жизни произошло одно сенсационное событие. Скончался барон Шпильберг. При вскрытии его завещания люди буквально похолодели от ужаса – все свое состояние он завещал Эльзе и Лотте – как оказалось, своим родным дочерям.