Текст книги "Человек из грязи, нежности и света"

Автор книги: Игорь Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 25. Смешные дети безумной любви

Эскин остался жить с Соней, но жил он с ней теперь как сомнамбула, в каком-то странном и липком дурмане, жил как по инерции.

По инерции пил, ел, по инерции говорил и даже совокуплялся по инерции. Как будто в его голове, как у Амулетова какая-то ее самая драгоценная часть перестала существовать. И было в его лице теперь что-то жалкое и скорбное, как у человека, приготовившегося всю жизнь просидеть в клетке.

Соня или не замечала или старалась не замечать такой подчеркнутой отстраненности Эскина.

Она, возможно, так радовалась, что Эскин остался с ней, что никак не могла разглядеть в нем несчастного человека.

Боясь его потерять, а может, стремясь таким образом заретушировать его память, она все последние дни и ночи пыталась закормить Эскина собой, своим волшебно-сексуальным телом.

Ее излюбленная поза – сверху, позволяла ей ощутить не только удовольствие, но и какую-то власть над Эскиным.

Порой она своим телом воспроизводила такой бешеный темп, что иной бы мужчина за это время испытал бы сотни оргазмов, но Эскин был чересчур напряжен.

Ему как будто что-то мешало излить свое семя в нее, и если бы Эскин не проводил с ней все дни и все ночи, Соня могла бы подумать, что у Эскина есть другая женщина.

Все эти дни по телевизору продолжали показывать реалити-шоу с участием его отца.

Отец продолжал, оставаясь за дверью сауны, объясняться в любви этой кривоносой, но в его голосе появилась какая-то монотонность. Временами отец громко ржал, булькал бутылкой и говорил, чтобы она перестала разговаривать с телевизором.

Тут же появлялась на экране какая-то заставка, и телеведущий мягким нежным голосом сообщал, что отец Эскина немного утомился и буквально через минуту придет в себя, и действительно через минуту отец Эскина опять монотонным голосом признавался своей кривоносой в любви.

Эскин часто ловил себя на мысли, что он каким-то невероятным образом повторяет судьбу своего отца и все его ошибки, будто в него с детства вместе с речью и любовью отца зашла злая ирония судьбы.

Порой он представлял себе ее невидимые контуры то в пространстве, а то на теле Сони, словно в узорах ее кожи пряталась злая неведомая стихия, уводящая его в ту потустороннюю даль, из которой уже ничто не возвращается назад. Через несколько дней ему пришла повестка из военкомата, но Эскин распечатал ее спокойно.

Соня, напротив, разволновалась.

Она тут же взяла с него клятвенное обещание, что он никуда не пойдет, и сама пообещала его прятать до тех пор, пока не родит.

– Вот рожу и пусть только кто-нибудь попробует тебя тронуть пальцем! – говорила она в запальчивости. Эскин улыбался.

Его веселила непревзойденная Сонина страстность.

Мягкая женственная округлость ее живота и груди постоянно напоминали ему о ее греховной сущности, а покрытая огненно-рыжими волосами голова, подмышки и лобок вообще превращали ее в горящую фурию.

Эта фурия всегда с необыкновенной охотой взбиралась на него и вытворяла на нем такие пассажи, что другой бы человек на его месте заорал бы нечеловеческим голосом, но Эскин оставался катастрофически напряженным, как будто ему что-то мешало излить в нее свое семя…

Соня чувствовала это и страдала.

Она пыталась водить Эскина в музеи и театры.

Эскин покорно шел за ней куда угодно, но везде где бы они не были, он смотрел не на картины и музейные экспонаты, а на Соню, причем смотрел не враждебно и не любовно, а со странным чувством стыда, он откровенно ее стыдился, как стыдятся собственных грехов, иными словами она была для него воплощением его же грехов, и по-видимому ему казалось, что все, кто на них глядит в эту минуту, уже представляют себе их порочную связь, уже порочную потому, что у нее в глазах горит и зовет к себе одно животное вожделение.

Еще через неделю к ним пожаловали работники военкомата вместе с сотрудниками милиции, но Соня уже успела спрятать своего Эскина в шкафу.

Они ее очень хмуро и дотошно расспрашивали, где можно найти Эскина. Она им объяснила, что снимает эту квартиру у Эскина вместе со своим мужем, а Эскин здесь уже более трех месяцев не появляется, с того момента, как получил от них плату за квартиру, за год вперед.

Эскин, сидя в шкафу между своим костюмом и Сониным платьем, изумлялся ее изворотливости.

«Наверное, зелен я для нее, – думал он, печалясь, – душа у нее опытная, зрелая, как само тело!» И всю эту жизнь она с полслова понимает, не то, что он, все еще витающий в облаках и постоянно ударяющийся о землю!

Когда они ушли, и Соня открыла шкаф, расстроенный Эскин продолжал мрачно сидеть, кусая нижнюю губу, из которой уже текла кровь.

– Да, ладно, что ты так боишься! – засмеялась Соня, – Со мной не пропадешь!

Лицо у Эскина было бледное, а взгляд устремлен куда-то вверх, – и Соня перестала смеяться.

Эскин скосил глаза на Соню. Она нервничала.

Эскин понимал, что поставил Соню в тупик, но ему нравилось это делать, хотя бы в отместку за свои переживания, ведь Соня всегда обманывала его и всех остальных ради собственного наслаждения.

Даже с его отцом она не постеснялась лечь в постель, можно сказать, в присутствии своего жалкого мужа.

Еще Эскину казалось, что Глеб потерял себя как личность благодаря Соне, и боялся, что его ждет то же самое.

А временами казалось, что и отец спятил исключительно от близости с Соней, даже его покаянное письмо было наполнено теми же самыми нелепыми восторгами, которыми всегда полнилась душа Сони.

– А ты знаешь, что ты идиот, – вдруг сказала Соня.

– Почему?! – удивился Эскин.

– Потому что только идиоты не умеют прощать и живут только своей обидой!

– Ты грязная шлюха! – немного подумав, сказал Эскин.

– Что же ты тогда меня не бросаешь? – усмехнулась Соня.

– Неохота в армию идти, – попытался улыбнуться Эскин и тут же получил пощечину. Соня быстро хлопнула дверью, выскочив из квартиры.

«Она это специально», – подумал Эскин, выбегая за ней.

Она просто привязывает его к себе, и с этим ничего не поделаешь! Вот, как маняще шевелятся во время бега ее ягодицы, обтянутые джинсами!

И между этими мелькающими полушариями и ногами такая манящая нежная вечная пустота!

Неужели весь смысл жизни и заключен в этом безмолвном притяжении?!

Он быстро догнал ее и поцеловал.

Она попыталась отвести от поцелуя свое лицо, но стоило только раз прикоснуться к ее губам, и она уже растаяла!

«Как быстро она тает от нежных прикосновений. Кругом ходят люди, а мы стоим, как в тумане и никого не видим кроме себя!»

Еще бы немного, и Эскин бы ее раздел, но его удержала чья-то тень, это была тень исхудавшего и покрытого густой шерстью с бородой Глеба.

– Как же я рад вас видеть, – прошептал он.

От него за версту пахло дерьмом, а грязная рваная одежда только подчеркивала это скотское ощущение.

– Вы, что, мне не рады?! – обиделся Глеб.

– Рады! – сказала безо всякой радости Соня.

– Понятно, – вздохнул Глеб и пошел обратно, повернувшись к ним спиной, но они его догнали и тут же заставили зайти домой. Дома Соня с порога затолкала Глеба в ванную, а всю его одежду выбросила в мусоропровод.

– До чего же я рад вас видеть, – опять повторил свою фразу Глеб, уже весь помытый и сидящий с ними за одним столом. С огромной косматой бородой он чем-то напоминал Карла Маркса. Спортивный костюм Эскина висел на нем мешком.

– И даже не думай, что я лягу с тобой в постель, – сердито поглядела на него Соня, разливая водку по стаканам.

– А я и не думаю, – смутился Глеб, мне просто радостно вас видеть, будто домой вернулся!

Эскин глядел на него с огромным интересом и любопытством. Ему почему-то казалось, что он встретил своего близкого друга, можно было сказать, друга по несчастью, хотя бы потому, что они были послушными рабами одной и той же женщины.

– Слушай, а разве тебе в твоем положении можно пить водку-то, – заметил Глеб.

– Не твоего собачьего ума дело, – огрызнулась Соня, и вдруг Эскину в ее удивительной раздраженности почудилась острая сексуальная привязанность к Глебу.

«Она так сильно злится на него, потому что очень хочет его», – подумал он. И действительно, как только прошло несколько минут, и она запьянела, она вдруг села к Глебу на колени и обняла его.

– Ведь все-таки муж мой, – покраснела она, оглядываясь на Эскина, – ведь так жалко мне его!

– А слабительное давать было не жалко?! – съязвил неожиданно Эскин.

– Ты мне давала слабительное?! – с изумлением взглянул на нее Глеб. Соня быстро вскочила с его колен и убежала в соседнюю комнату, успев обозвать Эскина м*даком. Эскин грустно улыбнулся Глебу, а Глеб Эскину. Они молча чокнулись и выпили водку.

– А мне она подбрасывала таблетки, сильно возбуждающие мою сексуальную деятельность, – чуть позднее рассказывал Глебу Эскин, – а я все думал, и почему меня к ней так тянет постоянно?

– А может, убьем ее и будем вдвоем ходить к ней на могилку, – вдруг предложил Глеб.

Ошарашенный Эскин с глубоким сомнением глядел на него и думал, шутит ли Глеб или на самом деле окончательно свихнулся?!

Его огромная косматая голова придавала его словам более страшную и впечатляющую силу.

Однако, эта борода только с виду впечатляла, ибо прошло еще несколько минут, и Глеб раскаялся, и уже просто обвинял Соню в том, что она разрушила его жизнь!

– И как у тебя хватает еще наглости так говорить? – вышла из соседней комнаты Соня.

– Прости, – перестал плакать и сразу же испуганно заморгал глазами Глеб.

– Знаешь, Эскин, я решила все-таки его пожалеть, пусть он сегодня поспит со мной, – неожиданно заявила Соня.

Эскин пожал плечами и глупо улыбнулся.

Он уже давно устал удивляться причудам этой по-своему больной женщины. Даже само упоминание о ее болезненной порочности было совершенно бессмысленно!

Ведь психам все-равно не объяснишь, что они психи! И все же удивительнее всего была реакция Глеба, он встал перед ней на колени и стал целовать ее ноги, стремительно поднимаясь губами кверху.

– Дурачок, я еще не подмылась, – засмеялась Соня.

Эскин был так уязвлен, что не знай, он ее так хорошо, он бы точно решил свести счеты с жизнью.

А тут еще позвонил его отец и стал ему как священнику исповедоваться в своих грехах – было ужасно глупо и нелепо.

Эскин сказал, что его, возможно, ждет то же самое, поскольку яблоко от яблони недалеко падает.

Отец напоследок так тяжело вздохнул на другом конце столицы, что Эскину стало стыдно! Как же все-таки трудно быть брошенным всеми! Голос отца уже пропал, а Эскину все казалось, что он слышит его как лишнее доказательство хоть какой-то доброй осмысленности любви.

В соседней комнате уже завывала голодной волчицей Соня, и по-поросячьи визжал Глеб, а Эскин все стоял и думал.

Огни в чужих окнах как будто звали его к себе, потому что в собственной квартире он чувствовал себя временным гостем. Он даже не понял, что на него нашло, и почему он зашел к ним в комнату и сказал, чтоб они вели себя потише.

Он хотел им сказать еще что-то обидное, но вовремя остановился. Злость уводила его всеми корнями в Вечность, но он знал и чувствовал, что злые люди долго не живут, и поэтому старался изо всех сил быть добрым.

Он хотел быть добрым, а у него все равно ничего не получалось! Соня пришла к нему сама среди ночи.

Она, будто самка учуявшая свое покинутое дитя, вся прижалась к нему и быстро захватила в плен его губы.

Он попытался было воспротивиться ей, но у нее были волшебные губы.

Как только она прикасалась к нему, как он мгновенно возбуждался, уже и таблетки ее он не пил, и она ему их не побрасывала, но рефлекс, как и сама привычка проникновения в ее лоно, был уже выработан у него как у подопытного кролика.

Он вошел в нее пламенно и нежно, и его семя тут же смешалось с семенем Глеба.

Он укусил ее за шею, он оставил на ней укус как самец-собственник, но все было бесполезно.

Жалкий никчемный Глеб был готов любить ее какой угодно, и он тоже не мог без нее, и Эскин тоже не мог без нее, а она видя все это, пользовалась ими и собиралась пользоваться дальше! – Эскин расплакался.

– Что с тобой?! – спросила Соня.

– Со мной никого, – вздохнул в плаче Эскин, – даже твоя тень как чужая!

– Поэт! – усмехнулась Соня и опять поцеловала его, и он опять вошел в нее.

Она словно захотела переполниться его семенем.

Ее тело, этот неистощимый сосуд дьявола, требовало себе еще добавки.

Лишь под утро тихий и полностью удовлетворенный Эскин быстро уснул у нее на груди. Засыпая, он с удивлением обнаружил, что нисколько не злится на Соню, и уже мысленно соглашался сосуществовать с ее Глебом.

Она как фея из сказки прочертила свой волшебный кружок и он сразу же оказался в нем. Он снова был заколдован, но это его уже нисколько не смущало.

Самое главное, принадлежность ее тела ему хотя бы раз в сутки, была тем, что все аскеты-философы называли пагубным зельем, а для него драгоценной панацеей, лекарством от бессмысленной жизни.

Он даже не слышал, как Соня встала и опять ушла к Глебу. Почти весь день она бегала от одного к другому. Как выяснилось, в Глебе тоже пробудился ревнивый зверь, и теперь она пыталась всеми силами избежать конфликта.

Она отдавалась со всей страстью то Глебу, то Эскину, а каждый, в свою очередь, слыша искренний восторг другого, тотчас же пытался перечеркнуть его своим. Из-за чего между ними шла настоящая любовная война.

Первой это словосочетание произнесла Соня, она уже выбилась из сил и не могла никак встать, когда Эскин уже в седьмой раз излил в нее свое семя.

Глеб пришел за своей добычей спустя полчаса, он устал прислушиваться к их необузданным стонам и уже сам хотел повторить это действо, но Эскин встал перед ним во весь рост, как был обнаженным, и они мгновенно сцепились…

Они выли и кусали друг друга как животные, а впрочем, они и были животными, которые просто не догадывались об этом. Уставшая Соня глядела на них, как на расшалившихся детей, и даже спрашивала в полузабытьи, когда же они угомонятся?!

Глеб от злобы выл, Эскин дрожал, но оба они были смешные.

«Смешные дети безумной любви», – подумала Соня и самозабвенно улыбнулась.

Глава 26. Курс выживания не для слабонервных

Дядя Абрам рвал и метал.

Дав согласие Рите на то, чтобы с нею вселиться в шестикомнатную квартиру, любезно подаренную им продюсером того самого телеканала, который превратил объяснение в любви дяди Абрама в реалити-шоу, он между тем, собирался все же съездить домой, чтобы решить вопрос с фирмой и с имуществом, окончательно избавив жену, как она выразилась по телефону, «от своего грязного присутствия».

«Ну, ладно бы, если бы она сама не вышла замуж за ученика, которого она же и выпустила, – рассуждал дядя Абрам, – да, еще не дожидаясь развода со мной!»

– Бедненький, – утешала его Рита, – давай с тобой проведем хотя бы одну ночку в этой квартире, а потом и поедем!

Дядя Абрам легко согласился, он был очень удивлен, как этой маленькой разбойнице, лишенной ума, а временами и простого разумения, удается водить за нос не только его, но и телевидение с их продюсерами, режиссерами, операторами и прочей сволочью?!

Впрочем, дядя Абрам не раз убеждался, что наше телевидение постоянно тяготеет к неряшливому и дурному примитивизму.

Одна только программа «Отверстие» с Хахиевым чего стоит?! Однажды дядя Абрам собственными глазами видел, как жена красавцу-мужу из ревности откусила кончик носа, и ей за это ничего не было.

Хахиев, правда, потом немного пожурил эту женщину.

Зато ее мужу позволил там же в студии встретиться и совокупиться со своей любовницей, на глазах изумленных телезрителей.

Причем любовница во время полового акта через микрофон, подвешенный ей за ухо, объясняла зрителям, чем привлек ее к себе этот мужик и как часто меняется ритм их телодвижений.

Приехав с Ритой ближе к вечеру, в их шестикомнатную квартиру, дядя Абрам был приятно удивлен, что вся квартира уже обставлена шикарной мебелью.

Единственно, что его очень смутило, так это шесть огромных холодильников, до отказа набитых фруктами и едой, которых по одному только взгляду, должно было хватить на несколько месяцев их совместного проживания.

– К чему бы это?! – удивился дядя Абрам.

– Глупенький! Это, чтобы нам было хорошо! – засмеялась Рита и дядя Абрам вроде бы успокоился.

Ночь прошла чудесно. Рита была настолько страстной в постели, что дядя Абрам впервые за долгое время почувствовал себя молодым.

Она очень долго мурлыкала что-то ему на ушко и только, когда он переполнил ее всю своим семенем, она опять до крови искусала его губы, и все-таки несмотря на это, дядя Абрам уснул счастливым.

Проснувшись на следующий день, он решил не будить Риту и оделся по-тихому, чтобы съездить домой одному, без нее, но на выходе из квартиры его ждал весьма неприятный сюрприз.

Дверь квартиры была закрыта на какой-то дополнительный замок, причем ключ в единственно видимом замке нормально проворачивался, убирая язык замка из углубления.

– Что за черт?! – спросил он, разбудив Риту. – Ты, что, опять решила меня закрыть и опять в каком-нибудь телешоу прославить!

– Надо же, какой ты догадливый, – засмеялась спросонья Рита, потирая щеку о мягкую розовую подушку и лукаво поглядывая на дядю Абрама.

– Господи! Да что же это такое?! – дядя Абрам возмущенно затопал ногами.

– Да, успокойся ты, – обиженно зевнула Рита, – нам, что, деньги что ли не нужны?! Вот я взяла и подписала контракт с этим самым продюсером на наше участие в новом реалити-шоу «Курс выживания».

– Прямо как курс молодого бойца, – усмехнулся дядя Абрам, – да, как ты могла его подписать без моего согласия?! И он как мог с тобой подписать, не думая обо мне и о моей подписи?! Он, что, законов что ли не знает?!

– Просто я показывала ему твою расписку! – огрызнулась Рита. – И если будешь много выступать, то я тебя с помощью этой расписки посажу за изнасилование!

– Слушай! Ты меня не пугай! – закричал, сильно нервничая, дядя Абрам.

– Впрочем, я уже, фиг, тебя напугаю! – вздохнула, погрустнев, Рита.

– Это почему?! – заинтересовался дядя Абрам.

– Потому что я отдала этому хрену – продюсеру, твою расписку! Потому что он очень у меня, ее очень просил! – пожаловалась Рита. – А потом обещал нам и эту квартиру отдать, и много денег, если мы вместе поживем хотя бы три месяца.

Дядя Абрам как стоял в плаще, так сразу и сел в нем на кровать после Ритиных слов.

– Три месяца! Три месяца! Мой бизнес прогорит! – заплакал он.

– Дурачина! Нам же дадут за это деньги! – попыталась его успокоить Рита.

– Ты думаешь, нам за эту х*рню дадут много денег?! – закричал он, бросая на пол шляпу.

– Но я же читала контракт, и там было очень много ноликов, – объяснила Рита.

– О, Боже, какая идиотка, – простонал дядя Абрам.

– Прекратите ругаться, вас снимают, – послышался из-за стены голос продюсера.

– А я буду ругаться! – пообещал дядя Абрам, показывая стене фигу и одновременно язык.

– Кажется, вы где-то что-то подписали?! – тонко намекнул продюсер.

– Можете этой бумажкой подтереть себе задницу, – усмехнулся дядя Абрам, – она уже ждет от меня ребенка и не захочет сажать меня в тюрьму!

– Может она и не захочет, зато другие люди захотят, – хохот продюсера привел дядю Абрама в полное замешательство.

– Да пошли ты на хер свой бизнес, давай сниматься, – поддержала идиотский смех продюсера Рита.

– И какого черта, я с тобой связался?! – задумчиво поглядел на нее дядя Абрам.

– Наверное, для того, чтобы прославиться, – простодушно улыбнулась ему Рита.

«Идиотка, – уже подумал про себя дядя Абрам, – идиотка в квадрате, в, кубическом квадрате!» Что-то вдруг открылось между его умом и сердцем, и на какую-то секунду-другую в нем пролетели с чудовищной скоростью картинки из прошлого, как он соблазнил в купе эту юную уголовницу, и как быстро, не взирая ни на какое будущее, порвал ей девственную плеву, и как писал ей эту глупую безумную расписку с признанием своей вины и обязательством жениться.

«О, Боже, если ты есть, спаси меня!», – прошептал дядя Абрам и неожиданно потерял сознание.

Обратно сознание очень медленно возвращалось к дяде Абраму, будто в каком-то густом белом тумане он открывал свой правый глаз и видел бодро шевелящуюся задницу Риты, потом открывал левый и видел ее хищный рот как у опасно смертельной акулы, жадно проглатывающий в себя весь его член.

На какую-то минуту дядя Абрам расслабился и чуть не закричал от наслаждения, но тут же вспомнил, что вся квартира напичкана скрытыми камерами и сразу встрепенулся и зашептал: Тупица! Нас же снимают! Что ты делаешь?! – но Рита не отрываясь, продолжала свое дело до тех пор, пока не проглотила последнюю капельку его вырвавшегося на волю семени.

– Боже, какой позор! Какой позор! – дядя Абрам обтер потное лицо краем подушки и, отвернувшись к стене, спрятался под одеялом.

Почему-то ему показалось, что это единственный способ если уж не избежать позора, то хотя бы уменьшить его размеры!

– Ну, ты и чудик, неужели ты думаешь, что это будут показывать по центральному каналу?! – захихикала Рита.

– Но нас увидят те, кто нас снимает, – возмущенно прошептал дядя Абрам, продолжая оставаться под одеялом.

– А что они, не люди что ли?! – хихикнула еще раз Рита и залезла к нему под одеяло.

– Ну, ладно чудик, давай под одеялом тогда!

– Они все слышат! – огорченно вздохнул дядя Абрам.

– Ну и пусть слышат!

– Они нас уже видели! – заорал он.

– Ну и х*р с ними! – Рита с силой перевернула его на спину и стала тереться своим курчавым лобком о его член.

– Ну, что ты делаешь со мной?! Ну, что ты делаешь, – истошно залепетал и заморгал глазами дядя Абрам.

– А вот нервишки-то надо лечить! – засмеялась Рита, и ловко засунула двумя пальцами его возбужденное детище в свое лоно.

Дядя Абрам против собственной воли возбудился и с диким криком излил в нее семя, и в это же время из Ритиных уст вырвался рев удовлетворенной тигрицы.

– Это магическое соединение, – раздался из стены довольный голос продюсера, – момент, когда ощущение наслаждения женщины совпадает с излиянием мужчины!

– Заткнитесь или я вас убью! – завопил дядя Абрам, вскакивая с кровати и отталкивая от себя Риту.

– Ну, ты совсем уже ох*ел! – расстроилась Рита. – Человек желает нам добра!

– А мне его, добра не надо, у меня своего добра хватает! – продолжал кричать дядя Абрам.

– Кажется, вам не хватает летучести! – усмехнулся продюсер.

– Чего, чего?! – не понял дядя Абрам.

– Ну, летучести, по Рендольфу это способность господствовать над любыми обстоятельствами и даже возвышаться над ними, – объяснил продюсер, – и быть при этом твердым и постоянным!

– Слушай, ты, – вдруг закричала Рита, – я дала согласие, чтоб здесь жить, но не давала согласия, чтоб ты засирал нам мозги!

– Это уже слишком, – обеспокоено вздохнул продюсер, – это совсем не смешно!

– А я тебе еще не то покажу! – повеселела Рита и повернувшись к стене голым задом, сильно пернула.

– Извините, а вы не можете повторить, – высморкался за стеной продюсер.

«Если время протекает сквозь пальцы, то, как же его можно тратить?» – задумался дядя Абрам. Обернувшись одеялом, он тихо вышел из комнаты и снова попытался открыть дверь ключом, хотя в душе знал, что это ни к чему не приведет.

– Вы хотите открыть дверь, а с какой целью?! – спросил его сзади продюсер, дядя Абрам по привычке обернулся, но никого не увидел.

– Зачем вы прячетесь? – машинально спросил дядя Абрам.

– Из осторожности! – хихикнул продюсер.

– Правды нет! – крикнул дядя Абрам.

– Полностью с вами согласен! – радостно отозвался продюсер.

– Я не пойму, у вас передача или что-то еще?! – задумался дядя Абрам.

– Что-то еще! – залился безумным смехом продюсер.

– Слушай, он никакой не продюсер, он просто сумасшедший, – зашел в комнату к Рите дядя Абрам.

– А ты откуда знаешь?! – испуганно спросила его Рита, натягивая на себя одеяло.

– Не слушай его! Он просто хочет испортить нам телешоу! – заорал из стены продюсер.

– Видишь, как он сразу занервничал? – усмехнулся дядя Абрам. – А потом ведь у всех телешоу есть какие-то задачи, цели! А нас с тобой тут просто заперли и все!

– Ни х*ра себе, – присвистнула от удивления Рита, – выходит я из одной тюряги в другую попала?!

– И еще как залетела, детка! – сердито поглядел на нее дядя Абрам.

– Да, он сам не знает, что говорит! – заорал продюсер.

– Ты хоть знаешь, как его зовут?! – спросил Риту дядя Абрам.

– Не-а, – замотала головой притихшая Рита.

– Но контракт же какой-то ты с ним подписывала?

– Да, подписывала!

– И там должно быть его имя!

– Да, не было никакого имени! – заревела Рита. – Просто написано было, что заключает со мной контракт продюсер Центрального канала «ТВК»!

– Такого канала нет, – тяжело вздохнул дядя Абрам, и они уже с неподдельной жалостью взглянули друг на друга.

– Да, но вы же, Риточка, сами пошли на это добровольно, – вмешался в диалог продюсер.

– Сволочь! – закричала Рита.

– Сволочь! – поддержал ее своим громким басом дядя Абрам.