Текст книги "Человек из грязи, нежности и света"

Автор книги: Игорь Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 13. Рабы волшебно-сексуального тела

Уже вторую неделю каждый вечер и каждое утро Глеб поглаживал плачущую Соню по спине и ягодицам.

Он где-то читал, что именно такой вид массажа очень успокаивает нервную систему и одновременно понижает возбудимость дыхательного центра.

Эскин уже вторую неделю где-то скрывался от них и видно, даже и не собирался возвращаться к ним на квартиру.

– Он меня разлюбил! – ревела, словно в каком-то помешательстве, Соня.

– Ничего страшного, еще кого-нибудь найдешь! – успокаивал ее Глеб.

– Да, не собираюсь я никого искать, – кричала обезумевшая Соня.

Иногда в порыве какой-то необъяснимой ярости, когда он поглаживал в постели ее обнаженное тело, она оборачивалась к нему лицом и кусала до крови его руки, грудь, уши, в общем, все, что выделялось из его тела, образуя как бы совсем самостоятельные части.

Глеб так искренне пугался, что когда-нибудь она ему откусит член, что часто смешил ее до слез, и место необъяснимой ярости мгновенно занимала такая же малообъяснимая эйфория.

Временами она доставала из альбома Эскина его фотографии и целовала их, и даже молилась на них как на иконы.

«Дура! Нашла из-за кого сходить с ума», – злился про себя Глеб, у которого после действия нервно-паралитического газа на правом глазу обнаружился нервный тик.

Однако самым большим для них сюрпризом оказался приезд отца Эскина.

Дядя Абрам очень обрадовался, когда услышал от Эскина по телефону, что он окончательно порвал с этой безумной семейкой и выгнал их из своей квартиры.

Желая удостовериться лично, что Эскин не обманывает его, он тут же по совету жены собрался в дорогу.

Каково же было его удивление, когда он застал в квартире пьяных в стельку – Глеба и Соню. Ввиду долгого отсутствия Эскина Соня уговорила Глеба напиться, что они и сделали перед сном.

Дядя Абрам целый час звонил и стучал ногой в железную дверь, пока Глеб не проснулся.

Следуя своей давней привычке, дядя Абрам все время приезжал в Москву ночным поездом.

– Это хорошо, что вы опять пьяны! Каждому мужчине нужно какое-нибудь занятие! – усмехнулся дядя Абрам, заходя в квартиру.

– Простите, а вы кто?! – икнул Глеб Собакин, стыдливо прикрывая ладошкой свой член.

– Неужели не узнали, – вздохнул обиженно дядя Абрам.

– А-а, – обрадовался и тут же опечалился Глеб, – вы Лев Абрамович, т есть Абрам Львович, то есть отец Левы.

– Он самый! А где Лева?!

– Они с Соней сидят в соседней комнате, – соврал Глеб, умышленно громко разговаривая с дядей Абрамом, чтобы Соня все слышала.

– А почему вы тогда голый?! – выразил свое удивление дядя Абрам.

– Знаете, при крупных неприятностях я не отказываю себе в удовольствии побыть голым! Это как-то укрепляет мою нервную систему!

– А что это у вас с глазом?! – заметил дядя Абрам тик на правом глазу и Глеба. – И какие у вас неприятности?!

– Для меня уже сама жизнь – неприятность, – вздохнул Глеб, хитро поглядывая на дядю Абрама.

– И что, вы опять не разрешите мне увидеться с сыном?! – спросил дядя Абрам, пройдя вслед за Глебом на кухню.

– Но я же вам сказал, что он спит с моей, то есть с нашей общей женой, которую мы делим по братски! – последняя фраза очень огорчила дядю Абрама, и он даже захотел уйти, но желание поговорить с сыном было все же сильней.

– А может вы, все же вызовете его сюда, – попросил дядя Абрам.

– Хорошо, я постараюсь, вы пока посидите, я мигом, – и Глеб вышел из кухни и прошел через зал в спальню, где его ждала Соня.

– Что будем делать?! – шепотом спросила его Соня.

– Не знаю, – тихо вздохнул Глеб.

– Скажи ему, что Лева стесняется выйти, – посоветовала Соня.

– А, как же быть завтра?!

– А завтра что-нибудь придумаем.

– Хорошо, – согласился Глеб, и одев трусы, вышел на кухню к дяде Абраму.

– Знаете, он стесняется к вам выходить, а потом у них с Соней сейчас самая бурная ночь, – плутовато заулыбался Глеб.

– А вы, как я погляжу, уже и одеться успели, – усмехнулся дядя Абрам.

– Чего только не сделаешь для близких родственничков?!

– Н-да, – перестал улыбаться дядя Абрам, – а вы очень даже остроумны!

Его взгляд опять привлек к себе потолок, на котором обнаженная Соня восседала на голове его бедного сына.

«И почему он мне соврал?! – мучительно задумался дядя Абрам. – Я его воспитывал как прекрасного человека, заставлял читать хорошие книги, смотреть идеальное кино и друзья у него были из нормальных семей, но стоило ему попасть в эту чертову столицу, как он тут же вляпался в дерьмо, связался с этой чокнутой семейкой!»

– Мне его надо видеть! – хлопнул ладонью об стол дядя Абрам и решительно поднявшись со стула, пошел в спальню.

– Вам туда нельзя! – попытался его задержать Глеб, но дядя Абрам с силой оттолкнул от себя Глеба, и распахнул дверь спальни.

Затем нащупал выключатель и включил люстру. На кровати лежала под одеялом одна Соня! Она глядела на дядю Абрама и стыдливо улыбалась.

– Где мой сын?! – закричал дядя Абрам.

– Мы не знаем, – откликнулся сзади него Глеб, – у нас с ним недавно из-за Соньки конфликт вышел. Он в меня из газового пистолета выстрелил и убежал, а у меня из-за этого тик на правом глазу образовался.

«Значит, все-таки не соврал», – обрадовался дядя Абрам, но радость свою им показывать не стал.

– Думаю, вам лучше очистить эту квартиру, – сказал он, – она принадлежит моему сыну, а вас с ним больше ничего не связывает!

– Откуда вы знаете?! – возмутилась Соня.

– Он сам мне звонил, – ответил дядя Абрам, и Соня с Глебом замолчали.

– Так что лучше вам поскорее отсюда убраться!

– Но дайте нам хотя бы неделю, – попросил Глеб, – нам ведь надо еще найти себе жилье!

– Может вы из-за жилья и пристроились к моему сыну?! – с презрением усмехнулся дядя Абрам.

И Глеб, и Соня молчали. По их глазам невозможно было угадать, прав был дядя Абрам или нет. Молчаливая пауза, затянувшаяся минут на пять, проявила на лицах Глеба и Сони какое-то внутреннее ожесточение.

– Во-первых, – заговорил Глеб, – сюда нас пустил Лева, а не вы, и хозяин здесь он, во-вторых, мы не знаем, как сложатся в дальнейшем наши отношения, и поэтому не вам решать, быть нам здесь или нет!

– Н-да, – вздохнул дядя Абрам, в замешательстве он присел на кровать к Соне, и при этом его рука машинально коснулась ее обнаженной груди, и он тут же быстро отдернул руку, весь покраснев.

– А что это вы так засмущались?! – хихикнула Соня.

От ее смеха дяде Абраму стало не по себе, он вдруг почувствовал какое-то необъяснимое желание обнять эту женщину, и войти в нее как в вечную тайну.

«Вот, чертова шлюшка! Так и распространяет вокруг себя похотливые чары!»

– Напрасно вы меня пытаетесь соблазнить! – дядя Абрам сразу же пожалел о сказанных им словах.

– Я вас, соблазнить?! – вспыхнула Соня. – Сами вы меня за грудь лапаете, а потом еще смеете мне говорить всякие гадости!

– Да не лапал, я вас! – с отчаяньем выкрикнул дядя Абрам. – Вы сами ее открываете из-под одеяла, а я совершенно случайно до нее дотронулся и убрал свою руку!

– Послушай, старичок, мне твой юмор не нравится! – взглянул на него исподлобья Глеб, – если я и разрешил жить со своей женушкой вашему сыну, то это не означает, что я разрешаю всей вашей родне!

– Да, что вы такое говорите?! – задрожал всем телом дядя Абрам. – Может вы еще скажете, что я пытался ее изнасиловать?!

– Между прочим, это совсем неплохая мысль, – хитро улыбнулась Соня, и тут дядя Абрам совсем растерялся.

Молчаливое переглядывание между Соней и Глебом красноречиво свидетельствовало о каком-то начинающемся сговоре против него.

– Кажется, мне надо идти, – вздохнул дядя Абрам, притворно взглянув на часы, но Глеб тут же встал в дверях, преграждая ему выход.

– Помогите! – закричал, что есть мочи, дядя Абрам. – Убивают!

– Да, идите, идите, куда вам надо, – на нервной почве у Глеба опять задергался правый глаз, и он освободил для дяди Абрама дверной проем, но дядя Абрам и не думал уходить, он вдруг задумался о том, что отсутствие его сына в квартире очень подозрительно, особенно если учесть, что он сам сообщил ему с матерью, что он с ними окончательно порвал все отношения.

– Куда вы дели Леву?! – спросил прерывистым шепотом дядя Абрам.

– Никуда мы его не дели, он сам ушел, – ответила вместо Глеба Соня.

Дядя Абрам посмотрел ей в глаза и сразу успокоился.

«Все-таки в ней что-то есть, – отметил он про себя, – она как будто кошка ложится на больное место и исцеляет его своим теплом и дыханием. Ее чарующий нежный голос словно проникает через кожу прямо в сердце, а глаза проницают тебя насквозь!»

– Я не хочу жить, – прошептал, глядя ей в глаза, дядя Абрам.

– Сядьте и успокойтесь, – сказала Соня, и дядя Абрам послушно сел к ней на краешек кровати.

– А ты уходи! – скомандовала Соня удивленному Глебу, и тот нехотя вышел из комнаты и закрыл за собою дверь.

– Положите свою голову сюда! – и Соня показала ему свою обнаженную грудь. Дядя Абрам послушно положил ей голову на грудь и закрыл глаза.

Было ощущение, что время остановилось и слышались только удары ее живого сердца, а еще в его уши лилось ее тихое дыхание.

– Ты просто чудо, сказка, – прошептал дядя Абрам, не раскрывая своих глаз. Руки Сони уже настойчиво расстегивали молнию на его брюках.

– Наверное, это большой грех, – прошептал в последний момент дядя Абрам, и тут же обо всем позабыв, с радостным волнением погрузился в нее.

Глеб прижался ухом к ее двери и все слышал.

Он слышал ее стоны и шумное, часто булькающее и свистящее дыхание дяди Абрама, и скрип кроватных пружин матраца, и даже звонкий, очень смачный поцелуй.

«Она уже становится похожей на проститутку, – с грустью подумал Глеб, – неужели ради денег и квартиры легла с ним?! Ну, Лева-то понятно, молодой, но этот же старик! И что он ей даст, и даст ли вообще?!» Глеб уже запутался в собственных мыслях и с досады как ребенок начал грызть ногти.

– Ты чего?! – спросил его удивленный Эскин, только что вошедший в квартиру и сразу увидевший Глеба, грызущего ногти и приложившего ухо к двери.

– Там отец твой нашу Соньку е*аит, – прошептал весь покрасневший до ушей Глеб.

– Ты опять ругаешься матом! – послышался за дверью недовольный голосок Сони.

Эскин тут же вбежал в комнату и увидел своего приемного отца дядю Абрама, сжимающего в своих объятьях смеющуюся Соню. Лицо у дяди Абрама было такое глупое и неестественное, словно его ударило током.

Он глядел с ужасом на Эскина и пытался что-то сказать, но Эскин поднял руку, останавливая его, и быстро выбежал из комнаты, а потом из квартиры.

Угрюмый Глеб Собакин бежал следом. Больше всего ему хотелось узнать от Эскина, сколько еще времени он разрешит им проживать в его квартире.

– Да, сколько угодно! – крикнул на ходу убегающий Эскин.

– Да, постой ты, – Глеб Собакин схватил его за руку и еле остановил, – нам надо поговорить!

– Да, забирайте все, что угодно! – Эскин хотел вырваться и убежать.

– Да, не нужна нам твоя квартира! – неожиданно изменил свое мнение Глеб. – Ничего нам от тебя не надо! – и отпустил его руку.

– Как это, ничего?! – уже с обидой в голосе спросил Эскин, застыв возле Глеба с жалкой улыбкой.

– Ни-че-го! – по слогам повторил Глеб Собакин и залился слезами. Эскин сочувственно обнял его.

Тучи в небе словно ждали этой минуты, и тут же сверкнула молния, прогремел гром и полил дождь.

– Видишь, природа плачет вместе со мной, – прошептал Глеб Собакин.

Эскин молча кивнул головой. Ему самому было жалко себя, Глеба, дядю Абрама и даже Соню, хотя вместе с жалостью к Соне примешивалась какая-то ненависть, и такая безумная, что он с великою охотою мог бы ее придушить.

– Я бы ее придушил, – признался Глебу Эскин.

– Не надо, а то посадят, – всхлипнул по-бабьи Глеб.

– Может, ты и прав, – вздохнул Эскин, – мне ведь еще учиться надо!

– Да, ты еще найдешь себе подругу, ты ведь молодой, не то, что я, – Глеб глядел на Эскина, как на собственного брата.

– Нет, я не могу ее бросить! – в отчаянье крикнул Эскин.

Мимо них пробегали люди, многие уже с зонтами, а они стояли мокрые под дождем и с интересом разглядывали друг друга.

– А отца своего ты бы мог придушить?! – вдруг спросил Глеб.

– А за что?! Ты думаешь, он в чем-то виноват?! – усмехнулся Эскин. – Это она! Эта сука любого притягивает к себе как магнитом! Все ее тело это какая-то магнитная аномалия!

– Может ты и прав, – тяжело вздохнул Глеб, – но с твоим отцом я ее делить не хочу!

– И не будешь! – убежденно сказал Эскин. – Он сегодня же уедет, я в этом больше чем уверен!

– И что ж, мы опять будем жить втроем?!

– Придется! – покачал головой Эскин. – Все-таки Соня права, надо дождаться рождения ребенка!

– А я, между прочим, Соньке в больнице изменил с одной медсестрой, – признался Глеб.

– Я тоже вчера ей изменил с одной сокурсницей, – грустно улыбнулся Эскин.

– И все-таки Сонька лучше!

– Конечно, лучше, – согласился Эскин, – даже никакого сравнения нет!

– Я же тебе говорил, что она колдунья, а ты мне не верил!

– Нет, Глеб, она не колдунья, она волшебница, она из секса создает волшебство, и мы оба это прекрасно знаем, – задумался Эскин.

– Теперь еще она к себе твоего отца притянет, – вздохнул, сокрушаясь, Глеб.

– А я тебе говорю, что не притянет, – обозлился Эскин, он уже и сам боялся, что Соня может теперь разрушить семью его родителей, а самое главное, создать невыносимо-конфликтную ситуацию между ним и отцом.

– Поживем – увидим, – нервно засмеялся Глеб, и Эскин с удивлением подумал о том, что они давно уже стали рабами ее волшебно-сексуального тела.

Глава 14. Когда безумье добивается порядка!

Эскин был прав, его отец – дядя Абрам уехал домой. Полный самых нежных воспоминаний о Соне, дядя Абрам готов был разрыдаться.

Если бы только не его сын, связавшийся с этой безумной красавицей, то он бы обязательно расстался со своей женой, и с великой радостью стал бы для Сони рабом на всю жизнь.

И все же жизненные принципы, как и сама пробудившаяся совесть, остановили его на полпути к собственному счастью. Ему осталось в памяти всего лишь одно обладание Соней, одно мимолетное сказочное обладание.

Всю дорогу дядя Абрам пил водку, мрачно поглядывая на пожилую спутницу своих же лет, ехавшую с ним в одном купе. Полноватая блондинка пыталась с ним заговорить, но дядя Абрам угрюмо молчал.

Соня подарила ему удивительное воспоминание о давно прошедшей молодости и все, и больше ничего.

Конечно, он мог бы остаться, она сама этого желала, но быть врагом собственному сыну он не мог.

«Они и так живут втроем, у них и так не семья, а сумасшедший дом, – думал он, неумолимо выпивая стакан за стаканом, – а разве весь мир – это не сумасшедший дом?!»

Почему-то ему захотелось умереть, он понял, что все в его жизни уже прошло, и все, что мог, он уже взял о жизни, и даже упал в глазах своего сына, бросившись в греховные объятия то ли его жены, то ли любовницы. «И все же он меня поймет и простит», – подумал дядя Абрам.

Перед отъездом он оставил все свои деньги Соне, забрав только немного денег на обратную дорогу и водку, а еще он оставил ей письмо для своего сына. В письме он каялся и просил у него прощения.

«Мне трудно понять, как все это произошло, – писал в письме дядя Абрам, – но думаю, ты испытал что-то подобное, когда дал согласие на жизнь с ней и ее мужем, то есть добровольно пошел на собственное унижение!

Дорогой мой сын, я как и ты оказался в плену у страсти, я превратился в зверя, но нисколько не жалею об этом! После всего, что произошло, мне трудно возвращаться к твоей старой и уже порядком уставшей от меня матери.

Последнее время мы живем как два доживающих зверя, мы привыкли друг к другу и терпим друг друга, потому что знаем, что уже ничего в нашей жизни не будет!

Но когда я почувствовал Соню, я понял что это в моей жизни еще может быть, но одновременно я понял и другое, что никогда не буду тебе соперником и врагом!

Да, я оступился, но это случилось только раз, один-единственный раз, и он остался на всю жизнь в моей памяти как может быть последнее напоминание о моей юности, о тех светлых днях, которые я уже никогда не верну!

Мой мальчик, я понимаю теперь, что ты неспроста стал рабом этой безумной женщины! Ее нельзя назвать коварной, она такая, какая есть!

Она отдает себя как чудесный подарок всякому, кто ей понравиться. Она умеет и любит властвовать над мужчинами, и я очень боюсь, что ты сгоришь в огне ее страсти!

Есть люди, которые упрямо сгорают, даже не ощущая своих опаленных крыльев, не ощущая своего жизненного падения, они как несчастные ангелы, внезапно потерявшие крылья, летят вниз и разбиваются, и никто их после не жалеет!

Сынок, я был не прав, когда пытался удержать тебя от Сони, она вполне заслуживает внимания такого молодого и обаятельного человека, как ты.

Единственное, чего я боюсь, что твоя молодая душа может не выдержать всех этих пламенных восторгов и быстрых разочарований!

Ты нашел свою женщину, свой грех, и теперь пытаешься остаться в нем, сделать его символом своей жизни! И это похвально, но, увы, это еще и очень грустно!

Просто, ты еще не знаешь, что все это рано или поздно пройдет, но вернуть уже назад то время, когда ты мог найти себе и более молодую, и более подходящую женщину, будет нельзя! Женщин много, сынок!

Конечно, Соня это огонь, но это безумный и стремящийся все собою поглотить, огонь!

Очень опасный огонь! Что я тебе могу сказать, я не знаю!

Я даже не знаю, простил ли ты меня! Я всю жизнь учил тебя только добру, а оказался сам творителем зла!

Зло, оно бывает разным, сынок! Есть зло с очень доброй душой и весьма наивным взглядом, наверное, такое вот зло и у меня! Может где-то в подсознании я, таким образом пытался тебя вырвать из объятий Сони, дать почувствовать тебе, что она для тебя чересчур легкомысленна!

И вот, моя связь с ней полностью изменила меня.

Я вдруг понял, что и на земле можно почувствовать рай!

Впрочем, я когда-то ощущал его и вместе с твоей матерью, но тогда я был молод, я, как и ты верил во все и надеялся на всех людей без исключения. Это уже потом я был в полном дерьме, и даже сел в тюрьму!

Однако, и это ничто не изменило во мне, я до сих пор остался крошечным ребенком, и твоя Соня дала мне почувствовать это!

Я постоянно напоминаю тебе о своем грехе, чтобы ты почувствовал, как я сейчас переживаю, когда пишу тебе это письмо.

Я помню тебя еще маленьким, как мы ходили на лыжах в лес. Ты постоянно плакал, и твои маленькие лыжи проваливались в сырой снег, и тогда я взял тебя на плечи, а твои лыжи в руки и повез обратно из леса.

Было уже темно, и я узнавал дорогу только по ночным огням наших домов. Ты всю дорогу плакал и говорил, что я плохой!

Мне было тяжело тогда слышать твои слова, и сейчас мне также тяжело представлять себе твое переживание обо всем, что случилось с нами! Думаю, ты сумеешь простить меня, в противном случае мне проще умереть! Целую, твой отец – твой дядя Абрам.»

Когда Эскин прочитал это письмо, он заплакал и тут же позвонил отцу. Соня глядела на него с тревогой, она испугалась, что сможет потерять его.

Глеб молчаливо отсиживался в соседней комнате, как будто тоже ожидая их общей участи.

– А это, ты, сынок, – взял телефон в руку уже изрядно захмелевший дядя Абрам. – Я очень рад, что ты позвонил!

– Я прощаю тебя, – прошептал Эскин.

– Спасибо, сынок, – залился слезами дядя Абрам, – спасибо, мой мальчик! Родина тебя не забудет!

«Боже! И зачем я произнес эту глупую фразу», – подумал дядя Абрам.

– Сынок, я напился уже как свинья, в дороге все равно делать нечего! – стал он оправдываться перед сыном. – И потом мысли всякие нехорошие в голову лезут!

– Алкоголик! – фыркнула крашеная ровесница.

– Папа, ты не думай, я маме ничего не скажу, – попытался успокоить отца Эскин.

– Эх, сынок, и зачем я ее только ебал! – тяжело вздохнул дядя Абрам и налил себе новый стакан.

– Не переживай! – сказал Эскин в трубку, и глядя в глаза хитро улыбающейся Соне.

– Хам! – выкрикнула рассерженная дама.

– Она такая сука! – вслух подумал дядя Абрам.

– Кто, Соня?! – вздрогнул Эскин.

– Да, нет, сынок, это я не о Соне!

– Значит, о маме?!

– Да, не о маме, сынок, – дядя Абрам уже расплакался и отключил телефон. Блондинки на месте не было.

«Спокойней будет спать», – подумал дядя Абрам и лег на верхнюю полку, но в этот момент в купе зашла блондинка с капитаном милиции.

– Вот этот, – сказала она, повернув голову в сторону дяди Абрама.

– Эй, папаша, слезайте, – тряхнул его за плечо капитан.

– Не могу, сынок, я уже сплю, – тихо отозвался дядя Абрам, – сплю и никого не трогаю!

– А, ну, вставай, старый козел, – капитан уже больнее дернул за плечо дядю Абрама.

– Вы нарушаете порядок, – прошептал дядя Абрам, – я сплю на своей полке, в своем купе! И если какая-то гражданка, поспорившая со мной из-за какой-то ерунды и пожелавшая мне отомстить, вызвала вас как представителя соответствующих органов, то это не значит что вы, милейший, должны нарушать закон!

– Извините! – приложил руку к козырьку капитан, и сердито взглянув на даму, вышел из купе.

– Зря вы так, – вздохнул еще раз дядя Абрам и уснул.

Последняя фраза, сказанная капитану милиции, очень утомила его, поскольку стоила ему больших умственных усилий.

Эскин молча обнял Соню и поцеловал, но поцеловал так жадно, что укусил ее нижнюю губу.

– Черт! – ругнулась Соня. – Нельзя ли понежнее?!

– А мой отец был нежен?! – вдруг спросил Эскин.

– Не знаю! – ответила Соня, и вся с ног до головы залилась краской.

– Тебе стыдно?! – спросил Эскин.

– С чего ты взял?! – засмеялась Соня.

– Потому что ты вся красная!

– Наверное, это от давления, – вздохнула она и склонила перед ним голову. Эскин засмеялся и повалил ее на кровать, он уже снова почувствовал себя ее полновластным хозяином.

«Женщина рождена для того, чтобы подчиняться мужчине, – думал Эскин, – а не для того, чтобы владеть всеми его чувствами!»

– Еще немного и я сойду с ума! – откликнулась Соня, когда Эскин излил в нее свое семя.

Одинокий Глеб молча плакал, приложив свое ухо к двери.

Ему даже почудилось, что это не Соня, а он сходит с ума от своей запутанной жизни. А Эскину было легко, он вдруг додумался до того, что даже безумные люди могут добиваться какого-то идеального порядка и внутри, и снаружи!