Текст книги "Ящик водки. Том 4"

Автор книги: Игорь Свинаренко

Соавторы: Альфред Кох
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Да. Я, по-моему, поставил тебя в тупик своим вопросом. Откровенно признайся, что у тебя нет прямых доказательств того, что ты либерал и демократ. Я, например, рыночник. Потому я проводил рыночные реформы. Реформы, которые мы делали, при всем при том, что к ним можно относиться как угодно, все признают рыночными. Я демократ хотя бы потому, что я, как ты знаешь, немало времени потратил на то, чтобы в Госдуму избрали партию, которая придерживается демократических позиций. И это написано было в ее программе. У меня есть доказательства того, что я рыночник, демократ и либерал. А у тебя таких доказательств, очевидных и понятных, нет. А я рисковал, между прочим, собственной свободой, а то и жизнью для дела рыночной экономики.

– Ты можешь этим гордиться. А про себя скажу: меня мало заботит то, кем меня считают другие.

– Это другой разговор.

– Если я, по-твоему, не тяну на либерала и демократа, то я могу в твоем присутствии себя не называть демократом и либералом. Для меня в этом нет большой проблемы, ver-stehn?

– Хорошо-хорошо. Ваши объяснения приняты. Ха-ха! Я думаю, что ты относишься к основной массе советской интеллигенции, которая себя идентифицирует как демократов и либералов ну просто автоматически, не задумываясь над тем, что это влечет за собой, помимо приятных мечтаний о демократии и либерализме, еще и четкое понимание их отрицательных сторон. И если ты принимаешь до конца и отрицательные стороны демократии, либерализма и рыночной экономики, тогда ты настоящий рыночник и либерал. И демократ. А если ты готов принять все плюсы, а минусы тебя пугают и ты говоришь о том, что без минусов было бы хорошо, ты как будто требуешь, чтоб волки кушали овес. В Евангелии написано, что настанет время, когда лев и агнец будут вместе пастись и кушать траву. Ты просто такой аморфно-добрый человек, и все. Без какой-то жесткой позиции, без принятия всех плюсов и минусов. Я как-то дал определение… Шестидесятники любили коммунизм, но не любили коммунистов. А семидесятники – это люди, которые любят капитализм, но не любят капиталистов. И те и другие не понимают, что «социализм с человеческим лицом» или «капитализм без алчности» – это утопии одинакового уровня… Между тем польза, которую приносят капиталисты, имеет своей основой алчность. Которая, алчность, у тебя как раз больше всего и вызывает раздражение. А если бы не было вот этого свербящего чувства жадности и стремления к наживе, человек не стал бы капиталистом, а стал бы кем-нибудь другим. Журналистом, слесарем, водителем трамвая.

– Я признаю, что капиталисты приносят пользу, что они необходимы обществу, имеют право на жизнь и должны быть защищены законом и всем, чем угодно. Войсками и полицией. Что необходимо подавлять бунты, направленные на свержение капитализма. Я это утверждаю. И никогда ничего я не сделал для свержения капитализма и не способствовал коммунистам. Понимаешь, о чем я говорю?

– Мне кажется, что вот сейчас в нашей беседе и происходит процесс твоей самоидентификации, а вот раньше ты этими категориями не думал. Ты вот просто вбил себе в голову, что ты либерал и рыночник, и на этом закончил.

– Не-не-не. Вот я сейчас сидел писал комментарий про 93-й год. В книжную версию «Ящика». И вот я пытался вспомнить и разобраться задним числом, что же тогда происходило. Почему я без всякого интереса отнесся к путчу октября 93-го. Вот именно потому, по этим причинам, которые я тебе изложил. Я был убежден, что бунт против этого режима и этой власти должен быть подавлен. (А может, и вообще против всякой?)

– Вот по этому поводу у тебя в душе не проходило никакой дискуссии? Мне кажется, что ты просто антикоммунист, а не либерал и рыночник. Ведь среди антикоммунистов есть не только демократы и либералы, но и монархисты, сторонники различных правых диктатур, империалисты всех мастей. Вон Мишка Леонтьев, например, антикоммунист-милитарист.

– Нет. Никакой дискуссии не происходило. Я даже вяло как-то спрашивал себя: а почему это оставляет меня равнодушным? Возможно, потому, что у меня был ответ готовый. Я – на стороне режима. Полностью. На 100 процентов. Других режимов я не желаю иметь и видеть. С другой стороны, я не готов провозглашать: «Да здравствует капитализм – высшая стадия светлого будущего всего человечества! Капиталисты – самые прекрасные люди страны! Дайте, я их портреты повешу у себя над кроватью!» Я не могу разделить пафос журналиста П. —ты его знаешь, ты с ним работал на выборах, – который говорит: «Надо капиталистов горячо любить и холить». Я говорю ему – это твой пафос, иди ты с этим пафосом. Или там писательница Т., которая тоже с пафосом говорит о своей любви к капитализму вообще и к Чубайсу в частности. Она готова Анатолию Борисычу дать. А я – нет, не готов.

– А может быть, причина, почему тебе не хочется дать Чубайсу, в другом? Ха-ха! Ты задумывался?

– Ха-ха! Ну, ей легче, потому что капиталисты в основном мужики.

– Чубайс не капиталист. Чубайс – нанятый менеджер. Он не рискует собственными деньгами.

– Ладно, ладно. А вот я тебе понятно объяснил?

– Только жажда наживы толкает человека брать такие риски, которые берет на себя капиталист! Потому что, если бы жажда наживы была ниже, он бы не стал брать этих рисков. Вот у меня алчность не очень большая. И поэтому мне, откровенно говоря, с каждым годом все скучнее и скучнее заниматься бизнесом. Хотя по мере продвижения капитал наращивается, наращивается, наращивается. А есть люди, которым никак не остановиться и для которых это уже превращается в наркотик, в спорт.

– Их большинство.

– Нет. Нет. Что ты! Что ты! Это абсолютно не так. Их мало. Предпринимателей, то есть людей, которые рискуют собственным капиталом, не больше 10 тыщ. На всю страну. Остальные либо управляют чужими деньгами, либо на государство работают. По-настоящему алчных людей, алчнее меня, очень мало. Ты должен понимать, что этот строй эксплуатирует довольно-таки сильные эмоции. Если тебе неприемлемы эти чувства, ты не рыночник. У тебя алчность низкая, поэтому ты не являешься рыночником.

– Алчность, по мне, не украшает человека. Скорей наоборот.

– Нет, от этого никуда не деться. Нет алчности – нету ничего. Нету капитала, нету работы.

– Помнишь, я тебе приводил в пример пчел? Пчелы приносят огромную пользу. Я с удовольствием пользуюсь плодами их труда. Я ни одну пчелу не убил. (Ну, на самом деле убил пару штук, когда они меня принимались кусать.) Я пчелам очень симпатизирую. Я всегда буду защищать пчел. Но! Пчела добывает мед не для того, чтобы сделать мне приятное. Она летает по своим делам, собирает нектар, потом его сблевывает, мы эту блевотину у нее отнимаем, называем медом и едим. Но при этом не надо говорить, что пчела у нас такая чудная и прекрасная. Пчела себе и пчела.

– А! Тебе мало того, что человек приносит пользу, тебе нужно, чтоб он только для общественной пользы и работал. Ты знаешь, чем закончилось построение общества, в котором все работают для общественной пользы? А если человек для своей выгоды работает, то он вызывает уже у тебя подозрение. Вот я о чем говорю!

– Подозрений он у меня никаких не вызывает. Но и априорной любви тоже не вызывает. Мне неинтересен типичный капиталист. А интересен, к примеру, ты – тем, что вот чего-то сочиняешь. Ты вот сидишь со мной и бесплатно разговоры разговариваешь целый час. А мог бы за это время ну хоть тыщ 20 заработать. Вот этим ты трогателен. А ведь есть бизнесмены, которые всегда занимаются извлечением чисто денежной выгоды, день и ночь. Они сидят с товарищами, пьют пиво и при этом мучительно пытаются решить бизнес-задачу – как бы за это пиво не заплатить. Нажить 20 долларов на этом…

– Я все понимаю. Однако я еще раз говорю – рассчитывать на то, что люди будут трудиться исключительно из общественной пользы…

– Я не требую этого. Я не пытаюсь строить это вот «идеальное» общество.

– Почему у тебя такое отношение к алчности? Ведь это единственная из человеческих эмоций, которая позволяет избежать построения социализма и дает возможность строить эффективное общество, не прибегая к репрессиям образца 30—50-х годов!

– Я целиком на стороне буржуазной демократии. (Как бы ты ни пытался меня от нее отвратить своими наездами.)

– Тогда ты уважай эту алчность. А не говори, что неким душком от нее смердит.

– Алчность – это зло. Пусть и неизбежное. Зачем же мне испытывать к ней, низкой и жалкой, такое высокое чувство, как уважение?

– Это добро. Как ты не понимаешь? Господь настолько милостив, что дал нам алчность. И желание не просто сидеть и срать под солнцем, но еще куда-то двигаться, чего-то придумывать. Для того чтобы устроить свою жизнь и своих детей. Наконец для того, чтобы поехать на Капри.

– Я не испытываю к алчности теплых человеческих чувств.

– А ты должен испытывать.

– Не буду. Что за чушь! Почему я должен испытывать теплые чувства к жлобству?

– Я тебе другой вопрос задам. Вот когда стране нужны были бабки, мы выставляли большие предприятия на аукцион. Никто из людей, имевших бабки – за редким исключением, – не захотел в этих аукционах участвовать. Их даже пытались сорвать. Однако нашлись люди, которые заплатили эти бабки (уж где они их добыли, это пускай правоохранительные органы дознаются). Они взяли эти предприятия, в долгах, в шелках, в убытках, в говне, – и вывели их на более-менее приличный уровень. Сейчас даже на Западе признается русский менеджмент! Его уровень достаточно высокий. Почему теперь огромное количество людей, которые тогда не пришли на наши аукционы, не захотели дать нам денег, взялись, как с цепи сорвавшиеся, мочить этих бедных олигархов? Смешно сказать, но у Потанина или Ходорковского тогда было-то всего по 200—300 миллионов. И они их все выложили на аукционах, все до единой копеечки. Они все перевели в промышленные активы! У них банки обанкротились в дефолт! И «Онэксим» и «Менатеп». И еще огромное количество банков обанкротилось. Люди рисковали всем, переложившись в один-два промышленных актива. Они взяли такие риски – и все-таки выиграли. У них предприятия сейчас работают. Объясните, в чем они провинились перед вами? Они дают работу тысячам людей, они платят в казну налоги. А не лучше ли посмотреть на наших замечательных госслужащих, которые радуют нас повышением себе зарплаты, не вспоминая об учителях и врачах? Хотя в казне достаточно денег, чтобы повысить зарплату и врачам и учителям. Они в три раза увеличили бюджеты правоохранителей! Сегодня у нас МВД с ФСБ больше по численности, чем армия. Это с кем государство собирается воевать? С внешним врагом – или с собственным народом?

– С собственным народом – в частности, с гражданами Чечни.

– Да там одной дивизии достаточно. Сейчас там ловить-то некого – всех перестреляли… Ты не увиливай! Вот объясните мне, я хочу понять! Говорят – олигархи разворовали, по дешевке все забрали. Ну пришел бы сам на аукцион и забрал по дешевке, кто тебе не давал? По дешевке? Пришел бы и забрал, и сейчас бы управлял. А так-то сраку лень было оторвать от дивана! Алчности мало? Тогда и заткнитесь, уважаемые товарищи журналисты и следователи всяких различных прокуратур!

– Кстати, насчет следователей. Сколько я исписал заметок в отделе преступности, между прочим, защищая предпринимателей. Скольких капиталистов я отмазал от ментов. И, пардон, от чекистов тоже.

– Купить во время приватизации какое-то предприятие, сделать из него конфетку, извлекать из этого доход – либо без конца дергать этого капиталиста на допросы, вымогая у него взятку и таким образом обеспечивая существование своей семьи…

– Я всегда писал, что не надо их, то есть вас, дергать.

– Перестаньте вы уже мочить этих бедных олигархов.

– Где ж я бедных олигархов мочил?

– Я уже не про тебя. Это собирательный образ.

– Вот именно что собирательный. Это не про меня. Олигархов я не мочу. Вон к Ходору я испытываю самое горячее сочувствие… И не готов его осуждать никак. Он подозревает, что товарищи на воле будут его козлить за его малявы, но ему на это плевать, он их все равно пишет. Тот же Ходор мне интересен не столько тем, что он миллиардер, – а тем, что он со своей «Открытой Россией» носился, молодежь в провинции просвещал, возил им туда всяких ученых, семинары проводил. Не всякий таким увлекался из русских бизнесменов.

– Как ты считаешь, он не верил, что его посадят? И оттого выглядел таким отчаянным смельчаком?

– Ну, верил он или не верил, но сыграл в серьезную.

– Он действительно не боялся тюрьмы и был готов к этому – или не верил, что его посадят, и поэтому был настолько отчаян?

– Мне кажется, он не верил до конца. Я почему-то к этому склоняюсь.

– Тогда покаянное письмо объясняет многое…

В 1998 году Кох обанкротился, задолжал 20 миллионов и ходил на допросы. Кроме того, находясь в бегах в Нью-Йорке, дал злопыхательское русофобское интервью, оскорбившее патриота Минкина.

Свинаренко, напротив, писал лирические очерки о русской провинции и родил (не без помощи жены) еще одну дочку. В отличие от некоторых в аферы не влезал, но и денег не заработал. В суровые дни дефолта Свинаренко запасся итальянскими макаронами и вискарем, а Кох беспечно прохлаждался во Франции.

Бутылка семнадцатая 1998 год

– 1998 год… Позволь, Алик, ознакомить тебя со шпаргалками. Как обычно.

– Да ну тебя со своими шпаргалками – совсем на пьянку не похоже.

– Зачем нам гнаться за внешним сходством? Давай по сути говорить! Вот в 98-м умер Георгий Свиридов.

– Царствие ему небесное.

– ОК. Дальше идет очень важное событие для человека, который смотрит телевизор… Если ты заметил, то сейчас, кстати, пошел наезд на Юрия Михалыча.

– Уже давно идет. И рейтинг у него упал.

– А ты видел в прессе заголовок типа «Мужу Батуриной принадлежит дачный домик»?

– Да. И грузовичок.

– И банька на шести сотках.

– Большая часть принадлежит самой Батуриной.

– Ну так вот, как раз в 98-м, 16 февраля, начался автопробег по России силами пяти автомобилей «Москвич» – два «Святогора» и три «Князя Владимира». Мой кузен Ваня Свинаренко, моряк, жил тогда на Дальнем Востоке и лично присутствовал на финише автопробега. Местные хохотали над этими «Москвичами». Как, говорили, вы нам это барахло хотите впарить по цене слегка подержанной «Тойоты", которая еще 15 лет без ремонта будет бегать? (Даром что с правым рулем.) Там часто вспоминают этот случай, когда надо проиллюстрировать мысль: „Какие ж м…ки живут в Москве“.

– Ха-ха! Вот, кстати говоря, очень хороший пример с этим «Москвичом»… Все ругаются: вот, приватизация херовая, – да? А вот у нас есть корректный пример оставления в государственной собственности: АЗЛК. А? А?! Лужков орал, из штанов выпрыгивал: «Вы смотрите, вот мы сейчас вам покажем, как на самом деле государство предприятием управлять может! Эта ваша приватизация до добра не доведет! Разворовали все! И вот давеча Леня Парфенов показывал в „Намедни“ АЗЛК – вывороченные станки, провалившиеся крыши корпусов, и распродано все по копеечке.

– Там эти армяне, которые заводом рулили, взяли кредит под 45% годовых… При тогдашней ставке в 15.

– И тут же все распродали, все, что более-менее можно было распродать.

– Да, да. И вот как раз тогда отправились эти пять автомобилей в славный пробег. Эти машины продавали по четыре тыщи, а себестоимость семь тыщ.

– Очень хорошо. «Жигуленки» по пятерочке продаются, а себестоимость ниже, поэтому завод получает прибыль. Обращаю ваше внимание – один завод приватизированный, другой – государственный… Причем на АЗЛК оборудование более современное стоит, чем на ВАЗе. Извини, теперь уже, наверное, стояло… Его реконструировали позже, уже в 80-е, в то время как Волжский автозавод построили в конце 60-х. Первый автомобиль сошел в 70-м году. И вот приватизированный Волжский автозавод по-прежнему производит конкурентоспособную на внутреннем рынке продукцию, даже чуть-чуть экспортирует, извлекает прибыль, не снизил объемов производства – как было чуть больше 700 тысяч автомобилей в год, так он и продолжает, у него проектная мощность такая. Более того, перепродает патент на производство своих снятых с производства «шестерок» в Сызрань на специально построенный частниками завод. А лицензию на «девятки» «Запорожцу» продал. «Запорожцем» «Таврия» не будет производиться, а будет – «девятка» и «восьмерка». А сам ВАЗ осваивает «десятку». А вот более современный государственный завод – АЗЛК, в который еще во времена Горбачева вложили деньги, – развалился. Потому что не приватизирован! Абсолютно корректный эксперимент.

– Пример красивый, да. Бедный Юрий Михалыч…

– И не дал продать! Мы ж его хотели продать, этот завод! Все, план приватизации был подготовлен, – но тут армяне подсуетились.

– А чьи это армяне, ты понял?

– Армяне, они же всешние, как и евреи.

– Причем кредит им дал банк Юрия Михалыча.

– Я не знаю. Спроси у Юрия Михалыча. Хотя – какая разница? В данном случае я акцент делаю не на армянах. Я делаю акцент на том, что завод не дали приватизировать. Юрий Михалыч поднял истерику…

– А с ЗИЛом что?

– Его Юрий Михалыч выкупил. У Потанина.

– Лично?

– Нет, ну, мэрия Москвы выкупила.

– И что, теперь там все в порядке?

– «Бычки» еле шевелятся.

– «Бычки» просрали «Газелям».

– Да!

– А ГАЗ у нас чей?

– ГАЗ – частный, Дерипаскин. «Волги» и «Газели» он круглосуточно выпускает.

– А УАЗ – тоже его?

– Нет, УАЗ – это Мордашов.

– Глянь-ка! Автолюбитель на автолюбителе. Поддержка отечественного производителя. Как трогательно.

– Еще про «Москвич». Это безумие – в столице строить автомобильные заводы. Нигде в мире такого нет!

– А сколько земли под этими заводами…

– Ну конечно! Это золотая земля. Заводы, которые требуют огромного количества площадей, вообще не могут находиться в столице, где земля дорогая. Ну нигде нету такого. Американские автомобильные заводы в каком-то засранном Детройте построены или в Атланте – где угодно, но никак не в Нью-Йорке и не в Лос-Анджелесе.

– Ну и чего теперь с этим будет?

– Ничего, просто под бульдозер это надо пустить. Я думаю, что этим в конечном итоге все и закончится. А землю продадут под строительство.

– Так. Дальше идем по 98-му году. Российская премьера фильма «Титаник».

– Я помню, был на ней. В «Кодаке-киномире».

– Тогда уже был «Кодак-кино-мир»? Надо же! Все уже было. «Титаник» – кино как кино, в общем. Я потом его посмотрел уже. Ну, ничего так…

– У меня дочь рыдала, что ты!

– И что, она над этой Кейт Уинслет рыдала?

– И над Леонардо ди Каприо, естественно.

– А, ну да, он же считается красавцем.

– Он был вообще номер 1. Все паром писали от этого Леонардо.

– У меня старшая, когда в первом классе была, рыдала по поводу льва с собачкой, это Лев Толстой – помнишь?

– Да .

– И вот они там рыдали всем классом, а потом как-то идем однажды с ней по книжному магазину на Арбате, а там сидит Татьяна Толстая и подписывает книги – какая-то книжка новая у нее вышла.

– Слушай, а вот эта – «Гуттаперчевый мальчик», ее кто написал?

– Григорович, чтобы не соврать… И я говорю: вот, пусть Татьяна ответит за всех Толстых теперь. Дети в школе возмущались: ну как можно было такую чернуху гнать, про зверскую расправу над собачкой? И после заставлять детей это читать? И вот моя старшая призвала Толстую к ответу. Та как-то отбивалась, пыталась оправдать своего родственника… А вот почему пошел «Титаник»? Потому что это страшной красоты все-таки образ, мощный такой символ. Это, может, был первый пинок под жопу, намек на будущие техногенные катастрофы. Тогда ведь как думали? 20-й век, мы сейчас сделаем чудесную технику, у нас все будет самое быстрое, самое длинное, мы будем все переплывать и победим природу как таковую. Давай быстрей! Капитан пытался предупредить насчет айсбергов, но хозяин парохода его не слушал – бабки есть, всем молчать. И первый раз, может быть, вот так серьезно люди почесали репу по поводу техники. Ну, хрен с ним, с «Титаником». Давай вернемся к великой русской истории. Вот – умерла Уланова Галина Сергеевна.

– Царствие ей небесное. Наверное, хорошая была балерина. Мы уже застали ее, когда она не танцевала. Говорят, у Сталина на пьянках танцевала на столах… А что поделаешь? Заставляли. А иначе – сам знаешь: в лагерную пыль.

– Да ладно! Правда?

– Конечно! Это же известная история. Думаешь, ей охота было? В лагерек идти, что ли? Нет, уж лучше танцевать. И – чечетку колотила.

– Ну, в общем, ничего страшного. Подумаешь – чечетку… Она ж артистка. Ей положено. Танцевала, танцевала – а потом умерла. Дальше, значит, у нас идет 23 марта 1998года. «Отставка Ельциным правительства РФ*. Это что такое?

– Это вот то самое мартовское увольнение. Чубайса, Черномырдина и Куликова выгнали.

– И тут же, 23-го, – «поручение Кириенко СВ. исполнять обязанности председателя».

– Да-да.

– И вот так мы плавно подходим…

– …к дефолтику.

– Ну, до дефолта у нас много чего еще было! Тот же взрыв российского посольства в Риге, между прочим. Началась вся эта длительная разборка с нашим прибалтийским соседом. Ну, про Латвию нам больше, по-моему, уже нечего добавить. После наших комментариев во втором томе. Так. Перед дефолтом что еще случилось у нас? Буквально захоронение останков царской семьи в Петербурге.

– А, это Боря хоронил, да. Немцов. Он считает это одним из важнейших своих достижений в жизни – что он похоронил царя.

– И Ельцин, помнишь, говорил, что не поедет, и все вслед за ним говорили, что не поедут. Но он таки поехал, и все тоже в Питер ломанулись. Помнишь, интрига была такая? И давка. И еще было мнение, что это не настоящие останки.

– Церковь так до сих пор и не признала, что настоящие…

– А ты признал?

– Я – да. Я научный человек, а там была проведена экспертиза.

Там столько подтверждений, что не может быть другого мнения.

– Ты уверен?

– Ну конечно. Во-первых, доказано, что похоронены родственники. Причем это именно мать, отец, две дочери и сын. Во-вторых, возраст совпадает. В-третьих, раны – тоже совпадают. И еще доказано, что все они являются родственниками ныне здравствующих ответвлений Романовых, у которых брали кровь на генетический анализ. Плюс сделали криминалистическую экспертизу по строению черепов, сравнили с портретами – так совпали все ключевые точки, что вообще является доказательством даже в суде! То есть какие еще нужны были церкви аргументы, чтобы признать, что это царь-батюшка?

– И что же церковь? Почему она так?

– А если б признали, то очень много следствий возникло бы. В частности, надо было бы разбираться с обновленцами. Слышал про таких? Когда патриарха Тихона замучили в чекистском застенке, некоторое время церковь была, так сказать, в раздрае – а потом появились так называемые обновленцы, которые выступали за сотрудничество с большевиками. Так вот вся нынешняя церковь – из обновленцев. Если же церковь признала бы, что захоронена именно царская семья, то тогда с новой силой бы началась дискуссия об отношении к большевикам и обновленцам. Такую дискуссию церковь не могла допустить ни в коем случае. По нынешним временам она бы ее не выдержала. Поскольку под сомнение ставится сама ее легитимность.

Однако я считаю, что церковь должна же выразить свое отношение к сотрудничеству с убийцами. Почему РПЦ не причисляет Николая к лику святых, а признает его только мучеником? Потому что, причислив его к лику святых и признав свое сотрудничество с его убийцами, церковь фактически себя ставит вне нравственных рамок, она перестает быть церковью. Ведь церковь не может быть компромиссной, понимаешь? Это же не политическая организация. Она же, в каком-то смысле, не от мира сего. Они должны были пойти на смерть, все эти священники, но отказаться от сотрудничества с убийцами. А они не захотели пойти на смерть.

– Это так красиво – за идею пойти на смерть.

– Они должны были отказаться от сотрудничества с большевиками при любых обстоятельствах! А теперь, стоит только признать останки царскими, возникнет огромное количество внутрицерковных проблем. Им нужно будет зачеркнуть все предыдущие 70 лет Русской православной церкви, признать правоту Русской зарубежной церкви, признать правоту катакомбной церкви, признать то, что патриаршество скорее по праву находится в Нью-Йорке, что именно там настоящий патриарх, что именно он – легитимный наследник Тихона. Или того больше – катакомбники, вот настоящие православные христиане. Огромное количество следствий сразу возникнет…

– Ну, за что ни возьмись в русской истории – везде приблизительно одна схема: чуть копни – и сразу досадные подробности выпирают.

– Почему нашим церковным иерархам трудно признать это – ты, наверно, сам знаешь ответ на этот вопрос. Или не знаешь?

– Потому что тогда им пришлось бы подать в отставку.

– Ну, это еще полбеды.

– А вторая половина этой беды?

– Они этого не делают потому, что им воинское звание не позволяет.

– Ты думаешь, и сейчас у них воинское?

– А куда же они делись? Они ж те же самые остались. Они те, что были во времена Брежнева и Горбачева.

– Не может того быть!

– Что они – в отставку ушли, что ли? Без права ношения формы, что ли? Ха-ха! Я не понял.

– Может, и так.

– Это как нам рассказывают, что у нас Иванов – первый гражданский министр обороны за всю историю Советского Союза и России.

– Да, совсем гражданский.

– Да, да. Генерал армии Иванов.

– Но он же не из армии. Это ж комитет. А комитетчики – они не армейские, они сами по себе.

– Ну воинское-то звание генерал армии.

– Но это же спецзвание, а не армейское.

– Ага. Армии рыцарей плаща и кинжала.

– Но если в плаще, а плащ без погонов – значит, уже не военный.

– Да, да. Тогда не армия, а СД и СА. Штурмовики.

– Я вот еще посмотрел в свою шпаргалку. «Передача Казахстаном 47 процентов спорной с Китаем территории Китаю же».

– Да там споры-то по степи. И это ж не 47 процентов Китая или Казахстана. Это 47 процентов спорной территории. А спорных территорий там было раз, два и обчелся. Тем более что больше половины спорных – 53 процента – они себе забрали.

– И дальше, собственно, уже и никаких событий, а только, блядь, 17 августа. «Правительство Кириенко отказалось платить по обязательствам. Начало финансового кризиса». Но давай, прежде чем ты начнешь говорить об этом умное, давай я тогда скажу простое.

– Давай.

– Это был у нас, кажется, понедельник? Я запомнил по тому, что вышел свежий номер «Новой газеты», а там – открытое письмо Мавроди. На первой полосе.

– В котором он сказал, что все решит, да?

– Нет, он сказал: мне неприятно, что я в розыске, а правительство РФ украло мою схему, и при этом оно не в розыске, а меня ловят. Оно строит пирамиду! И типа там есть какая-то у него формула, и по ней вычисляется прогрессия, и можно предсказать момент, когда все обвалится. И Мавроди как раз объявил, что этот момент уже настал, и вот с минуты на минуту все рухнет. И он, Мавроди, получается хороший. Правительство не в розыске, ну так и от него пусть отстанут. И как раз все началось. Паника кругом… А я поехал в магазин. Купил макарон огромный ящик – такие хорошие, итальянские. И виски взял ящик – оно получалось страшно дешевое, по тому курсу.

– А чего мы так сразу до дефолта добрались? Он в августе случился. Давай пообсуждаем отставку правительства Черномырдина и Сергея Владиленыча преподобного. Чего ж мы вкратце-то сразу.

– Удивительная фигура – Владиленыч. Теперь вот федеральным округом командует… Как так? Все его коллеги, все начальники округов – такие представительные русские генералы. И вдруг среди них один – субтильный штатский еврейский интеллигент… Откуда он такой?

– Он был первый секретарь Нижегородского обкома ВЛКСМ.

Комментарий

Ты, Алик, обмолвился, а я сразу не заметил. Только вот когда читал расшифровку нашей беседы, почувствовал легкий какой-то дискомфорт на этом месте. Минут пять я всматривался в строчки – и только потом сообразил, что обком там был Горьковский. Как же мы далеко от этого ушли! Стеб уже еле просматривается. А сколько б было смеху тогда от такой шутки – Нижегородский обком или там Санкт-Петербургский…

– А ты Владиленыча знал тогда?

– Да-а. Конечно.

– Ты его знал как кого?

– Как первого заместителя министра топлива и энергетики в нашем правительстве.

– Ах, ну да. И еще же этот был, красавец такой, как его – ну, в Лондоне сейчас живет.

– Бревнов.

– Точно. Я его встречал там, на Западе. Похож на Ноздрева. Он и его друг Немцов – два таких Ноздрева. Где и при каких обстоятельствах ты познакомился с Кириенко, героем 98-го года?

– А мы на допросе, что ли, я не понял? У нас стилистика застольной беседы, по-моему, утеряна уже окончательно.

– Ну, это шутливый заход. А так – это формула обычного допроса.

– Я знаю.

– А, ну да, извини. Соль на раны.

– Вот я и говорю: что у нас – допрос? Шутливый заход, и особенно в главе про 98-й год. Меня как раз тогда на допросы вызывали.

– А тебя разве не в 97-м допрашивали?

– Начали – в сентябре 97-го, и так – всю осень 97-го, после весь 98-й и еще весь 99-й. И только где-то к декабрю его по амнистии прикрыли.

– Ну, поверь, у меня это просто такой шутливый заход… Дурацкий в данном случае, в этом контексте…

– То есть даже суда не было. Все искали выход из положения. Они же не могли закрыть за отсутствием состава преступления через два с половиной года после того, как они его возбудили. Когда столько шоу было, когда интервью Скуратов давал налево и направо.

– В таких случаях людям чаще всего засчитывают срок, какой они уже отсидели.

– Ну я ж, слава богу, не сидел.

– Радуйся! А еще, помнишь, такой был шутливый заход: «В жизни каждого человека настает момент, когда он должен определиться, с кем он – с братвой или с ментами».

– Это откуда?

– Не помню.

– Это не про меня. А третьего пути не существует, чтобы и не с братвой, и не с ментами? Вообще, насколько я понимаю, грани между братвой и ментами вообще не существует в нынешнем понимании криминальной субкультуры. Воровское сообщество раньше называлось не братвой. Иначе. В рамках понятий были честные воры, фраера и мусора. И по понятиям менты и воры не могли между собой пересекаться ни в какой форме.

– А сейчас – легко.

– Более того, воры не могли работать. Не могли никоим образом сотрудничать даже с цивильным государством – исполкомом, собесом, они не могли получать пенсии, пособия. Не могли пользоваться благами этого государства. Не могли жениться, детей иметь – потому что это способ, которым на тебя государство может потом надавить. То есть это полное изолирование себя от государства вообще… Это такая культура, которая выросла из казаческой традиции, когда полностью люди уходили, рвали с московским царем и жили своим умом. Они изобрели свой язык, язык офеней. После в воровскую субкультуру был добавлен и очень сильный еврейский элемент.