Текст книги "По праву закона и совести (Очерки о милиции)"

Автор книги: Игорь Панчишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Вот поди же ты: выходит, не только они высматривали свое, был глаз и за ними! Вот тебе и усмынская глухомань…

Может, и «духи» не раз видели их на переходах, наблюдали за ними, а потом, петляя, уходили еще дальше или возвращались в не замеченное и пропущенное оперативниками логово? Не мог тогда знать Копылов, что в своих догадках он недалек рт истины. Только значительно позже узнает он, как однажды группа женщин, собирая чернику, набрела на одну из землянок нелегалов, а те, затаившись под землей, слышали, как одна из женщин, бренча ведром и окликая подружек, прошла прямо над их головами, так и не заметив никакого изъяна в пласте сизого мха, что плотно прикрывал лаз в землянку. Вот какую маскировку неукоснительно соблюдали «усмынские духи»!

Наступило предзимнее время. Обновился состав поисковой группы, но Копылов по-прежнему возглавлял ее.

День 2 ноября 1964 года выдался пасмурный, из низких туч того и гляди повалит снег. Пятый час группа оперативников, на этот раз из шести человек, растянувшись в цепочку, ведет прочесывание очередного лесного квартала.

Одетый, как всегда, в брезентовый плащ, колоколом торчавший на его поджарой фигуре, болотные сапоги, под плащом – автомат, Копылов медленно брел по густому осиннику, зорко осматривая все вокруг. Время шло к вечеру, хотелось есть. Надо, видимо, кончать на сегодня эту волынку, сзывать товарищей, уходить из леса, – едва подумал Копылов, как вдруг увидел впереди: медленно, словно в немом кино, приподнялся пласт мха и что-то лохматое, бесформенное полезло Наружу…

А минутой раньше, метром ниже, в подземелье, старик говорил молодому:

– Вроде бы шаги какие-то наверху.

– Да ну батя, мерещится тебе, какие там шаги! Зайцы бегают.

– Не, дай-ка гляну, – сказал старик и полез по деревянным ступенькам наверх.

«Лаз! Землянка!» – молнией обожгла мысль, и Копылов, распахнув плащ, резким движением перетянул автомат на живот. Короткая очередь разорвала лесную тишину. То бесформенное, лохматое провалилось куда-то вниз, под землю. На выстрелы, ломая кусты, сбегались товарищи Копылова.

– Окружайте! Берите шире, может быть еще запасной выход! – командовал Копылов.

Еще несколько автоматных очередей – и из лаза показался клочок газеты, нанизанный на дуло винтовки.

«Сдаются», – понял Копылов и закричал:

– По одному, без оружия – наверх, быстро!

«Начальнику ОУРа майору Куличкову. Докладываю, что 2 ноября 1964 года в 90-м квартале Усмынского лесничества мною, лейтенантом Никифоровым, старшим лейтенантом Михайловым, капитаном Яковенко, старшим лейтенантом Тюриным и лейтенантом Кузьминым задержаны Терентий и Владимир Ивановы. У них изъято две заряженные на 4 боевых патрона винтовки, по одному патрону – в патронниках. В момент задержания ранен Терентий Иванов. Раненому оказана первая медицинская помощь. Землянка взята под охрану, задержанные доставлены в Великие Луки. Прошу сообщить всем райотделам о прекращении розыска. Майор Копылов».

А неделю спустя Владимир Иванов водил по лесу работников милиции и показывал их многочисленные тайники с награбленным добром.

Целые тракторные сани потребовались, чтобы вывезти содержимое тайников: 532 кг ржи, 126 кг пшеницы, 65 кг гороха, 20 кг овса, 83 кг льносемян, 150 кг картофеля, 55 кг свеклы, 75 кг меда, 50 кг баранины, 10 кг топленого сала, 16 бутылок вина «Вермут».

Показал младший Иванов и могилу, в которой был захоронен убитый им и отцом некий Жаворонков, как и Владимир, – дезертир, примкнувший к Ивановым и заявивший однажды, на свою погибель, что намерен выйти из леса и сдаться властям.

Во время следствия Владимир Иванов пытался передать на волю для пересылки в Ригу письмо сестре:

«Дорогая-сестричка! С нами случилось то, что и должно было случиться рано или поздно. Тебе, наверно, скажут или напишут про нас, и ты захочешь приехать. Не надо сейчас, будет суд, тогда и приезжай. О нас не беспокойся, мы просто как в рай попали. Володя».

За эту операцию В. С. Копылов был награжден орденом Красной Звезды…

Дело о пропавшем студенте

В этой розыскной операции не было погонь, отчаянной стрельбы и мертвых схваток. Но по захватывающему драматизму событий, напряженности поиска этот эпизод в оперативной работе Василия Сергеевича Копылова не уступал другим.

Все началось с сообщения Ленинградского уголовного розыска. При загадочных обстоятельствах исчез студент 4-го курса Ленинградского института железнодорожного транспорта – ЛИИЖТа – Игорь Ипатов. Учился парень, ходил на танцы, дружил с сокурсниками, был общителен, жизнерадостен. И вдруг в один из февральских дней 1966 года пропал.

Ленинградская милиция опросила друзей студента и установила, что тот перед своим исчезновением собирался ехать в Великие Луки.

А раз так – впрягайся, ищи пропавшего псковская милиция.

– Ничего не поделаешь, придется нам искать, – сказал, вздохнув, начальник областного отдела уголовного розыска подполковник В. С. Куличков, передавая Копылову скудную папочку с материалами, поступившими из Ленинграда.

Копылов углубился в чтение бумаг. Начал с характеристики на Ипатова. Способный студент, активист, серьезных проступков не совершал. Отмечалась неуравновешенность, повышенная возбудимость парня. Имел друзей, последний год постоянно встречался со студенткой этого же института Галей Гультяевой. Собирался ехать в Великие Луки. К материалу приобщена записка, выданная милиции студентом Янисом Виверсом. Она написана торопливым, растекающимся почерком самого Ипатова: «Еду в Великие Луки. Если поездка будет безрезультатной, то Галя расскажет, в чем дело». И внизу приписка: «Писал в здравом уме и памяти (это на всякий случай – для врачей)». На отдельном листке приметы Ипатова: высокий рост, худощав, серые глаза, нос с горбинкой, русые волосы. На верхней челюсти отсутствует передний зуб. Был одет в светло-серый костюм и темно-коричневое пальто, темную шапку.

Оторвавшись от бумаг, Копылов задумался.

Может быть, разгадка в этой записке?.. Довольно странная записка. О каком «деле» может рассказать Галя? Галя – это, видимо, та, с которой встречался Ипатов.

Копылов решил начать поиск с Ленинграда.

В студенческом общежитии ему удалось встретиться с Янисом Виверсом.

– Странно все это, – начал тот рассказ, – накануне Игорь сильно выпил. Заявился ко мне, сказал, что едет в Великие Луки, и оставил мне запечатанный конверт. Предупредил и взял с меня слово, что вскрывать пакет я могу только через четыре дня. Потом подумал и добавил: «Нет, не торопись вскрывать, мало ли где я могу задержаться».

На следующий день Игорь на занятия не явился, не появился он и в последующие дни. Мы вначале не придавали этому значения: у Игоря и раньше были пропуски занятий, да и поступки у него иногда бывают непредсказуемые. Потом я все же вскрыл пакет – и вот это странное письмо… Тут же заявили в милицию.

Галину Гультяеву опросить не удалось: уехала на побывку домой.

Из Ленинграда Копылов выехал на станцию Березайка Калининской области, где проживали родители Ипатова. В дороге нет-нет и закрадывалась мысль: а что если эта поездка – напрасный труд, сидит Игорь Ипатов в это время и чаи гоняет? Но когда Копылов переступил порог старого станционного домика и увидел печальные, словно застывшие в немом вопросе, глаза старшего Ипатова, встретившего гостя, сразу понял: младшего Ипатова дома нет. Стараясь не напугать старика, Копылов начал осторожно расспрашивать.

Последний раз Игорь приезжал домой в январе. Побыл всего два дня и засобирался в дорогу.

– Видать, зазноба призывает, – пошутил обиженный в душе скорым отъездом сына Егор Ипатович.

– Да, есть у меня подруга, отец, – признался Игорь.

И рассказал, что дружит с девушкой по имени Галина. Решили с ней пожениться.

– Ну что же, дело житейское, – одобрил отец. – Привози невесту на показ.

– Да кто его знает, – как-то неопределенно обронил Игорь и с этим уехал.

А потом написали из Ленинграда, что сын исчез.

– А может такое статься, что Игорь где-то гостит? – на всякий случай спросил Копылов.

– Да нет, мы уже всех родных и близких оповестили, – горестно вздохнул старик и протянул Копылову пачку телеграмм.

«Игоря у нас нет», – гласила одна телеграмма.

«Об Игоре нам неизвестно», – оповещала другая.

«Игорь не появлялся», – было в третьей. И так – во всех телеграммах.

Старик сжал голову руками:

– Господи, неужели Игоря уже нет в живых? – и глухо застонал.

Из Березайки Копылов направился снова в Ленинград.

Галя Гультяева уже вернулась из дома. Перед майором сидела небольшого роста чернявенькая девушка с большими карими глазами. Глаза у девушки были печальны и, казалось, вот-вот исторгнут слезы. Так и есть: при первых же словах Копылова Галя заплакала и в продолжение всего разговора всхлипывала и беспрестанно вытирала платком глаза.

С Игорем Ипатовым она знакома с 1964 года, когда тот начинал учиться в Великолукском филиале ЛИИЖТа. Потом и она поступила в этот же институт. Со второго курса Игорь перевелся в Ленинград, год они переписывались, пока и она не стала учиться в Ленинграде. Они очень любили друг друга и твердо решили создать семью. Накануне исчезновения Игоря у них произошла ссора. Игорь был нетрезв, все приставал к ней с расспросами о какой-то ее тайне. А что она могла скрывать от любимого? Да, он собирался съездить в Великие Луки к ее родителям и переговорить о женитьбе. Уехал ли он туда в тот день, она не знает. Игорь был очень неуравновешенный, от него можно было ожидать чего угодно. Вначале она думала, что это его очередной фокус: уехал куда-нибудь к знакомым, чтобы позлить ее.

У Копылова на языке вертелся еще один вопрос: о каком «деле» упоминал Игорь в своей записке, о котором должна была знать Галина? Но потом решил повременить с этим вопросом.

Не заезжая в Псков, Копылов выехал в Великие Луки. Уже на следующий день он беседовал с Галиным отцом.

Михаил Гультяев держался спокойно, уверенно. Небольшого роста, плотный, смуглый, не по годам моложавый.

Да, он знал Игоря Ипатова еще по Великим Лукам. Дочь встречалась с ним, в Ленинграде они продолжали дружить.

– Дело, видать, к свадьбе шло, – улыбаясь закончил Гультяев.

– Не за этим ли Игорь и приезжал к вам? – само по себе вырвалось у Копылова.

Он отметил, что его вопрос нисколько не смутил собеседника. Лишь чуточку сдвинув густые брови, словно припоминая, Гультяев ответил:

– За этим. Зашел к нам домой и – с порога: «Хотим с Галей пожениться!» Ну а я что? «Садись, дорогой зятек, гостем будешь». У Игоря с собой бутылка была, у меня тоже нашлась, ну и посидели, поговорили по душам. Только я ему окончательного согласия не дал, жена на работе была. Игорь сказал, что вечером зайдет, с тем и ушел, но больше не появился.

– Куда он направился от вас?

– А кто его знает. У него полгорода знакомых, дело молодое, куда-нибудь, видать, зашел… Дочка приезжала, говорила, что Игорь куда-то пропал. Задурил девке голову, а сам в бега пустился, – осуждающе заметил Гультяев.

Жена Гультяева подтвердила слова мужа: вечером Михаил рассказал ей, что заходил Игорь, просил руки дочери, муж особо не возражал. Игорь обещал еще раз зайти, но так и не пришел. Никто из опрошенных соседей даже не видел постороннего мужчину в их доме в феврале.

Копылов выехал в Псков.

– Да, наш розыск пока на нуле, – выслушав доклад Копылова, подытожил начальник УРа Куличков. – Куда же мог подеваться студент?

– Всякое могло произойти, – задумчиво ответил Копылов. – Несчастный случай с неопознанным трупом. Могли прикончить в какой-нибудь драке и спрятать тело. И наконец, Ипатов сам мог покончить с собой. Ведь накануне была ссора с Галиной, а парень он очень самолюбивый, экспансивный, все о нем так говорят.

– Но зачем тогда поездка к родителям Галины? – возразил Куличков. – Ведь, если верить Гультяеву, Игорь приехал к ним за согласием на брак. Отец не возражал, чего же тогда кончать жизнь самоубийством? Гультяев утверждает, что Игорь обещал зайти вечером и не зашел, почему, а?

– Вот-вот, – подхватил Копылов. – В самом деле: почему не пришел? А может, не мог прийти? Не идет у меня из головы этот Гультяев, Василий Степанович. Хоть тресни, не идет…

– А какие улики? – насторожился Куличков.

– А никаких! – весело ответил Копылов. – Улик нет, и все же что-то тянется к этому человеку. Вспомните хотя бы записку Ипатова. О каком «деле» знает Галина?

– Выходит, Галина чего-то недоговаривает, скрывает…

– Похоже, что так… Вот Гультяев утверждает, что он был не против брака дочери с Ипатовым. Но ведь это только слова. А может быть, за этим намечавшимся браком что-то кроется?

– Пожалуй, ты прав: рано мы отстали от Гультяева. В Великих Луках он сравнительно недавно. А где был раньше, что за человек?

Через два дня Копылов уже вышагивал под палящими лучами южного солнца по пыльным улицам станицы Рыздвянная Ставропольского края. Здесь в течение двух лет Гультяев жил со своей семьей у родственников жены.

Копылов разыскал родную сестру жены Гультяева. Та ничего интересного не сообщила, только в конце беседы вдруг обмолвилась, что, переехав на строительство Каракумского канала в город Байрам-Али, Гультяев через год приезжал в их станицу проводить свой отпуск. Приезжал с дочерью Галей.

– А жена? – спросил машинально Копылов.

– Да кто ж его знает? – вдруг почему-то смутилась загорелая толстушка украинка.

– Вы чего-то недоговариваете, – не отступал Копылов.

– Да кто же его знает, – начала было снова женщина и вдруг, словно решившись высказать давно наболевшее, возбужденно заговорила: – Мне самой, тогда не понравилось, что он приехал без Марии. А сам все с Галей и Галей… Да если бы просто так… А то и купается и загорает с ней, а потом на загривке несет ее с пляжа домой. Я однажды не выдержала и говорю: что ж ты делаешь, девке уже четырнадцать лет, скоро невеститься будет, а ты ее на руках таскаешь. Неприлично это…

– А он что?

– Обнял Галю и засмеялся: «Никому не отдам мою красавицу».

Сдерживая охватившее его волнение, Копылов спросил:

– Приезжал ли еще к вам Михаил с дочерью?

– Нет, больше не приезжал. Сестра потом писала, что Галя болела чем-то, лежала в больнице, – оборвала свой рассказ, словно запнулась, собеседница Копылова.

Через день Копылова жарило туркменское солнце… Прямо с поезда Копылов помчался в больницу Байрам-Али. Главврач-туркмен тут же разыскал медицинскую карту.

– «Прерывание беременности», – прочел он. – А-а, вспомнил, – вдруг заявил главврач. – Да, да, девочка, привез ее к нам отец, потом носил дочери конфеты, апельсины, цветы.

Взяв из больницы официальную справку, Копылов поспешил на поезд. Всю дорогу до Ленинграда его не отпускала страшная догадка: необычные отношения отца с дочерью, больница, конфеты, цветы. У кого-нибудь иного подобное могло вызвать недоумение и протест, только не у Копылова: со всяким приходилось сталкиваться в своей работе.

Приехав в Ленинград, Копылов направился в общежитие ЛИИЖТа. Теперь он следовал продуманному в дальней дороге плану. Прежде всего – осмотр опечатанных вещей Игоря Ипатова, которые он так и не удосужился просмотреть раньше. И вот в руках майора десятки девичьих писем.

«Дорогой мой Игорек, – читал Копылов слова чужой исповеди. – Если бы ты знал, как я тебя люблю…», «…боже мой, как мне тяжело бороться одной…», «…отец опять ругался, что я не нужна тебе, что ты меня обязательно бросишь…», «…он не человек, а зверь, бабушку и ту ударил…», «…лучше вообще не иметь отца, чем такого…»

«Черт побери, почему мне раньше не пришло в голову произвести осмотр вещей? – мысленно клял себя Копылов. – Не было бы этих поездок на край света. Вот она, зацепка к разгадке!» – Копылов не мог унять дрожь в руках, державших письма.

После окончания занятий Галина была приглашена в ближайший отдел милиции. Стоило Копылову упомянуть, что он побывал в Байрам-Али, как Галина залилась слезами. Дав ей успокоиться, Копылов стал тактично выспрашивать некоторые детали. Не дававшая ему эти два дня покоя догадка подтвердилась.

…Повзрослев, Галина старалась забыть ту страшную страницу своей жизни. Но отец продолжал ее преследовать. Его бесило, когда он видел дочь с Игорем Ипатовым. Он слышать не хотел об их браке. Узнал ли об этом Игорь? Да, она как-то призналась ему во всем. Игорь не отказался от своего слова, но хотел поговорить с отцом, а однажды пообещал разоблачить его. Она умоляла Игоря не делать этого, боялась мести отца.

– Где же Игорь? – в упор спросил Копылов.

– Не знаю, ничего не знаю, – твердила девушка, кусая мокрый от слез платок.

16 мая 1967 года, спустя 9 месяцев после прекращения дела, следствие было возобновлено.

Расследование дела было поручено старшему следователю областной прокуратуры Г. Д. Балдину. Оперативная группа, возглавляемая начальником УРа Куличковым, срочно выехала в Великие Луки.

Очередной допрос Гультяева. Он держится так же степенно и уверенно. Что, следствию стало известно, что он был против дружбы дочери и Ипатова? Правильно, раньше он об этом не хотел говорить, а сейчас скажет. Да ведь эта любовь настолько вскружила дочери голову, что она совсем забросила учебу. Какой отец не возмутится? Вот он и ругал ее: вначале институт закончи, а потом женихайся. Да, он поместил дочь в больницу в Байрам-Али, навещал ее, чтобы утешить: над ней надругались какие-то хулиганы. Где Игорь? Да вам же, товарищи следователи, известно, какой он был задиристый. Его не раз били в драках. Сам рассказывал как-то, что его давно преследует один местный тип за какие-то старые дела, вот, может быть, и нарвался в тот приезд в Великие Луки…

– Обыск в доме и арест Гультяева? – переспросил прокурор прибывших к нему Куличкова и Копылова. – Где гарантия, что вы на верном пути? А если произойдет осечка? С меня первого спросят за необоснованный арест.

– Мы располагаем данными: Гультяев продает дом и уезжает. Вещи уже распродал. Неспроста это: почувствовал для себя угрозу и удирает, – горячо убеждал Копылов.

– Это меняет дело, – решился прокурор.

В тот же день оперативная группа нагрянула в дом Гультяева.

– Я в жизни так тщательно не искал, – вспоминает Копылов. – Мы буквально все перевернули в доме. Искали и на подворье. Сразу за домом – болотина. Вооружившись баграми, облазили все болото. Тщетно: ни одного предмета, наводящего на след. Полезли в подвал, перекопали там землю метра на полтора. И всю выкопанную яму пропустили через пальцы. – (В розыскном деле сохранилась фотография, сделанная экспертом-криминалистом: Копылов в подвале на карточках пересыпает из руки в руку землю). – И вот в руках – не то камушек, не то какая-то косточка. Осторожно очистили от земли. Точно – кость! Быстро – на судмедэкспертизу.

Заключение эксперта: «Предъявленный предмет является фрагментом кости человека, возраст равен 18–25 годам». Гультяев был тут же арестован.

– Я сам все расскажу, только обязательно отметьте, что делаю я это добровольно, – сразу же заявил Гультяев, когда его доставили в прокуратуру.

Из приговора суда:

«…Боясь разоблачения своих прошлых преступных действий, Гультяев умышленно убил Ипатова и, заметая следы убийства, учинил жестокое глумление над трупом».

Когда Гультяева в наручниках выводили из зала суда после оглашения приговора, он, увидев дочь, бросил на нее полный лютой ненависти взгляд.

«Да, у такого не дрогнула бы рука расправиться и с родным человеком», – подумал Копылов, наблюдавший эту сцену. Из толпы людей, покидавших судебный зал, к Копылову протиснулся высокий старик. Это был Егор Ипатович Ипатов. Сжав обеими руками ладонь Копылова, старик затрясся в сдавленном рыдании и тихо произнес:

– Спасибо вам… за сына… за память о нем…

– Поощрение за это раскрытое преступление? – переспросил меня Копылов и улыбнулся. – Не было нам никакого поощрения за то дело. Обычная наша работа.

6 августа 1968 года приговор в отношении Гультяева М. И. был приведен в исполнение.

– Почему я больше всего участвовал в раскрытии убийств? – повторяет мой вопрос Копылов. – Просто в последние годы перед моей пенсией у нас в отделе наметилась определенная специализация: кто больше по кражам опыта имел, кто – по мошенническим делам. Вот Иван Петрович Лагонский: тот так и считался главным специалистом по раскручиванию «цыганских дел», цыгане его уже за своего человека считали, скольких из них он на скамью подсудимых посадил, а чтут и уважают его до сих пор. А я больше по убийствам специализировался. Да и было у нас за правило: случись что серьезное в районах – немедля едем на помощь местным коллегам. Как и в тот раз – к работникам уголовного розыска Дновского района.

«Мы вас ждем, Граф!»

В седьмом часу утра к стоявшему несколько на отшибе деревянному дому на улице Калинина города Дно уверенной походкой подошел статный майор милиции. Мельком взглянув на номер дома, он поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем за дверью послышался глухой старческий голос:

– Кого вам надо?

– Я из милиции! Откройте! – потребовал майор.

Дверь приоткрылась, за порогом стояла старуха в плюшевой жакетке и цветастом платке. Майор решительно надавил дверь и, отстранив женщину, вошел в дом.

– Кто в доме кроме вас? – повернулся он к остановившейся в выжидательной позе хозяйке.

– Да кому быть-то кроме меня? – ответила та. – Хозяин помер, вот одна и живу.

– Ваша фамилия Васильева, Анна Ивановна? – строго спросил майор.

– Васильева, – подтвердила старуха, и у нее начал мелко подрагивать подбородок.

Майор отогнул борт шинели и, вытащив красную книжечку, поднес ее к лицу женщины.

– Я из милиции, – снова повторил пришедший, – прибыл произвести у вас обыск.

– Обыск? – прошамкала хозяйка, и подбородок задрожал у нее сильнее. – А чего у меня обыскивать-то?

– Сейчас все и объясним, – усмехнулся майор и, подойдя к окну, сделал едва уловимое движение рукой.

Тотчас отворилась входная дверь и вошел коренастый мужчина в штатском.

– Это наш сотрудник, – небрежно бросил майор и вплотную подошел к старухе. – Ну так как, Анна Ивановна, добровольно выдадите драгоценности или нам приступать к обыску?

– Какие еще у меня драгоценности? – попятилась та.

– А митра протоиерея Голодковского, золотой крест и кое-что еще, что вы утаили от государства? – Майор снова приблизился к ней.

– Митра? – протянула старуха, и ее блеклые морщинистые щеки порозовели. – Митра, говоришь? Так ведь про нее у меня уже спрашивали. Внук моего хозяина, когда приезжал, спрашивал. Погодь, погодь. – Женщина стала пристально вглядываться в лицо майора. – Так кто же вы будете? Уж не внук ли вас подослал?

– Ну, старая! – угрожающе произнес майор и обменялся быстрым взглядом со штатским. Васильева обернулась к тому и обомлела: вместо лица на нее уставилась страшная черная маска…

На другой день, ближе к обеденному времени, женщина-почтальон поднялась на крыльцо дома Васильевой и постучала в дверь. Дверь не открыли. Машинально надавив ручку, почтальон, к своему удивлению, обнаружила, что дверь не заперта. «Чего это Анна Ивановна сегодня не закрылась?» – удивилась она, входя в темные сени. Через минуту женщина выскочила наружу, и улица огласилась ее истошными криками:

– Люди! Убили! Убили!

Из ближайших домов выбегали встревоженные соседи.

– Убили! Анну Ивановну убили! – продолжала истерично выкрикивать почтальон…

Майор Копылов, не заезжая в Дновский райотдел милиции, направился прямо на улицу Калинина. Еще издали по толпе людей он определил нужный дом. В доме Копылов застал следователя райпрокуратуры Е. И. Кураго и нескольких оперативников.

– К осмотру еще не приступали, Василий Сергеевич, – поздоровался Кураго с Копыловым.

Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы догадаться о цели визита в этот дом неизвестных визитеров. Матрацы и подушки были вспороты и грудой валялись на полу. Карманы верхней одежды вывернуты, обои со стен сорваны. Даже четыре пчелиных улья были разбиты на мелкие части. И среди этого хаоса лежало бездыханное тело хозяйки дома.

– Что могли здесь взять? – спросил Копылов, подсаживаясь к столу, на котором одиноко маячил металлический рубль.

– Трудно сказать, – задумчиво ответил Кураго. – Здесь жил до своей смерти протоиерей Голодковский. Старуха прислуживала ему. Соседи говорят, что в доме было много старинных икон, а теперь вот… – И Кураго повел рукой в сторону голых стен.

– Кто бывал у хозяйки дома, с кем она общалась?

– Пока не знаем, надо выяснять.

Копылов Поднялся со стула, подошел к убитой, склонился над телом.

– Чем-то тяжелым ее по голове, зверский удар, – проговорил подошедший Кураго. – Вот нашли здесь. – Он протянул массивный разводной ключ. – Вряд ли этим предметом пользовалась потерпевшая, но окончательно прояснит вопрос экспертиза.

Следствие началось по обычному в таких случаях плану: установление круга знакомых, выявление подозрительных лиц из числа местных, а также очевидцев преступления. В течение трех дней следственная бригада опросила десятки людей. Прояснилось, что Васильева ни с кем особо дружбу не водила. Хотя и не на все сто процентов, но версия об убийстве кем-то из местных подтверждения не находила. Тогда кто же? И тут объявился свидетель, давший любопытные показания.

– Сижу я, это, утром у окна, – рассказывал он, – и вижу: идет по улице милиционер. Пригляделся я – вроде бы знакомый капитан из райотдела. А когда тот прошел мимо окна, я гляжу, а это майор. Я еще удивился: когда это он майора успел получить?

– Кто этот капитан или майор? – без особого интереса уточнил Копылов.

Свидетель назвал фамилию. Проверили: знакомый свидетеля пребывал в прежнем звании, майоров в райотделе не было.

– А ты говорил «майор», обознался, видать? – подзадорил свидетеля Копылов, а сам уже почувствовал, что что-то сдвинулось, забрезжило, замаячило вдали.

– Да что вы, точно, майор милиции шел, погоны на шинели я хорошо разглядел, – обиделся свидетель. – Только вот личность рассмотреть не успел, быстро тот прошел и темно еще было, показалось, что знакомый…

Этот разговор, возможно, и остался бы без последствий, не раздайся на следующий день звонок из транспортной милиции станции Дно.

– Майор! Приходи-ка к нам, тут для тебя кое-что есть, – сообщил начальник этого учреждения.

– Вот послушай, что рассказывает товарищ, – представил он Копылову железнодорожного рабочего.

– Аккурат в тот день, когда убили старуху, я дежурил, – начал рассказ путеец. – В пять часов утра с минутами прибыл в Дно пассажирский из Ленинграда. Народу сошло мало, и я как-то сразу обратил внимание на двух мужчин с чемоданами, прибывших этим поездом. Один – высокий, второй – пониже, коренастый. Зашли они в вокзал, и я потерял их из вида. А минут через тридцать гляжу: выходят те двое, тот, что высокий, – в милицейской шинели, на погонах майорские звезды. Маленько удивило меня это, а потом подумал, что сотрудники милиции какое-то задание выполняют, отсюда и переодевание это.

– Куда те двое направлялись? – спросил Копылов.

– В город пошли. А куда именно – не видел.

– Ну, что вы об этом скажете? – спросил Копылов у Кураго, когда они встретились. – Кто этот майор милиции?

– Старуха – все знавшие об этом говорят – чужому человеку ни за что бы не открыла, – задумчиво произнес Кураго. – Выходит, что впустить в дом она могла или хорошо знакомого, или…

– Милиционера? – подсказал Копылов.

– Точно! Наверняка так! – улыбнулся Кураго.

– Ну что ж, будем искать милиционера.

Одна из соседок убитой Васильевой вдруг вспомнила, что года за два перед этим к той приезжал из Ленинграда внук протоирея. Узнав о смерти деда, он прикатил в Дно на черной «Волге». Со слов Васильевой, внук претендовал на часть наследства. Получил ли он что-нибудь – Васильева об этом умолчала. Приезжавшего внука никто не видел.

«А может быть, внук? – размышлял Копылов. – Среди тех двоих его не было: старуха ведь знала его в лицо, да и зачем был нужен тот маскарад с милицейской шинелью? Но не исключено, что внук навел на дело своих дружков».

Первым же поездом Копылов выехал в Ленинград. В прошлые свои поездки он перезнакомился здесь с половиной сотрудников ОУРа и поэтому сразу же получил себе двух помощников.

– Фамилия умершего священника была Голодковский, а вдруг и внук носит эту же фамилию? Что если поискать? – предложил Копылов.

– А это мы сейчас проверим по картотеке, – согласился один из его помощников.

Вернулся он быстро и принес целую папку подшитых документов.

– Есть такой – Голодковский. – Сотрудник положил перед Копыловым папку.

Тот быстро стал перелистывать документы.

«Голодковский Вячеслав Васильевич, 1937 года рождения, трижды судимый, – читал Копылов, – отец – Василий Михайлович».

Он оторвался от бумаг: все совпадает, ведь умершего протоирея звали Михаил Иванович, выходит, что Вячеслав – действительно внук священника.

– Мне знаком этот Голодковский, – глянув в документы, сказал один из помощников Копылова. – Вячеслав – первостатейный мошенник, каких только жульнических операций он не проворачивал! Занимался даже подпольной штамповкой звезды Сиона и пытался сбывать эти значки еврейским религиозным общинам.

– Как его найти? – спросил Копылов.

– Мы бы сами с удовольствием на него глянули, – засмеялся помощник Василия Сергеевича.

Теперь все усилия оперативной группы были направлены на розыск внука протоирея. Голодковский где-то гулял по Ленинграду, но постоянного пристанища не имел.

– Двух ночей подряд он в одном месте не спит, – обронил в разговоре с оперативниками один из бывших дружков Голодковского.

– Мы забыли про французскую поговорку: в таких случаях надо искать женщину, – полушутливо предложил один из помощников Копылова…

Вера Р. давно порвала с Голодковским, но рассказала много интересного про своего бывшего знакомого.

– Жулик он законченный, – убежденно заявила она, – но на «мокрое» дело вряд ли пойдет, Строит из себя интеллигента, подчеркивает свое чистоплюйство. Среди своих имеет кличку «Граф». Любит чуть ли не каждый день менять сорочки, постельное белье, даже сам сдает его в прачечную.

– А что если нам прачечные проверить? – неуверенно предложил Копылов своим помощникам.

– Да ты что! – взмолились те. – Ты знаешь, сколько в Ленинграде прачечных? Миллионы квитанций!

И все же пришли к соглашению: проверить прачечные. В седьмой по счету наткнулись на квитанцию «Голодковский В. В. Срок получения белья – 26 мая 1970 г.». Копылов записал адрес сдатчика белья, хотя и понимал, что тот вымышленный. На всякий случай проверили: и дома такого, какой значился на указанной в квитанции улице, не оказалось.

26 мая с раннего утра возле прачечной устроили засаду. Голодковский появился перед самым обедом. Оперативники сверились с фотографиями: тот же широкий лоб, утолщенный книзу нос. Голодковский сложил в принесенную с собой сумку белье, поцеловал руку смутившейся молоденькой приемщице и двинулся к выходу.