Текст книги "По праву закона и совести (Очерки о милиции)"

Автор книги: Игорь Панчишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Игорь Панчишин
ПО ПРАВУ ЗАКОНА И СОВЕСТИ
Очерки о милиции

КОНЕЦ «ЛЕСНОГО БРАТСТВА»

В конце августа 1944 года капитана Бекренева вызвали в Великолукское областное управление внутренних дел.

Принял его тучный, с нездоровым цветом лица майор. Он долго выспрашивал Бекренева о прежней его работе, то и дело заглядывая в листы его личного дела, словно сверяя сказанное капитаном с записями в анкете.

– Поступил в школу НКВД в 1939 году, – рассказывал Бекренев. – С июля 1940 года – на самостоятельной работе. В декабре сорок второго принят в партию. Оперативной работой занимался в Кудеверском и Себежском районах Великолукской области. Что еще? В первые два года войны в составе специальной группы был направлен на обезвреживание вражеских диверсантов и лазутчиков на территории Калининской области…

– Теперь вряд ли вам придется вылавливать диверсантов, – перебил Бекренева майор и, чуть помедлив, заявил: – Есть предложение назначить вас начальником Пустошкинского райотдела внутренних дел.

Майор встал из-за стола, открыл металлический ящик, положил туда личное дело Бекренева, закрыл ящик на ключ и снова уселся за стол. Бекренев молчал. То, что его личное дело перекочевало со стола на покой в несгораемый шкаф, убедительнее любых слов свидетельствовало о том, что вопрос о его назначении уже решен и согласия капитана вовсе не требуется. Это подтвердили и следующие слова майора:

– Ваши задачи на новом месте работы будут несколько иными, нежели те, которые вы выполняли до сих пор: установление правопорядка в освобожденном от оккупации районе, борьба с хищениями колхозной собственности, ну и все остальное, что касается нашей службы. Считаем, что справитесь. А сейчас пройдите по отделам, представьтесь. Через час вас примет начальник управления. – И майор протянул через стол пухлую руку.

Начальник отдела по борьбе с бандитизмом, сокращенно ОББ, подполковник Серебряков встретил Бекренева с улыбкой.

– Повезло тебе, Александр Сергеевич, – сказал он. – В Пустошкинском районе по нашей линии – тишь и благодать. Будешь самогонщиков гонять, вот и вся твоя работа. Но глядеть в оба надо, капитан, – улыбка сошла с лица подполковника, – еще немало всякой мрази по лесочкам да овражкам затаилось. Чуть что – немедля ставь в известность.

В первых числах сентября Бекренев уже приступил к исполнению своих новых обязанностей. Через пару дней ранним погожим утром он выехал верхом на лошади в самый отдаленный сельсовет, надо было успеть до осенней распутицы познакомиться с вверенным ему районом. Где бы ни проезжал Бекренев, все напоминало о недавней безжалостной поступи войны. Многие деревни были сожжены дотла, и только одиноко торчащие черные печные трубы напоминали о некогда находившемся здесь жилище людей. Израненная окопами и траншеями земля, заброшенная пахота – повсюду запустение, одичание. И многие люди, оставшиеся от насильственного угона в Германию, казались Бекреневу тоже отмеченными войной и оккупацией: какие-то настороженные, скрытные, угрюмо-молчаливые и недоверчивые. В первой же деревне Бекренев увидел двух мужчин, сидевших на бревне возле уцелевшего дома и о чем-то мирно говоривших между собой. Но стоило им увидеть приближающегося верхового, как один из мужчин встал с бревна и поспешно скрылся за углом дома.

– Добрый день, хозяин, – спешившись, поздоровался Бекренев с оставшимся.

– Добрый, – нехотя отозвался тот и поднялся, намереваясь тоже уйти.

– Погодите, куда же вы? Расскажите, что у вас тут нового. – Бекренев устроился рядом на бревне.

– Никаких новостей не знаю, – буркнул мужчина, все порываясь уйти. – Сижу вот тут, откуда они, новости-то?

– Почему же «сижу»? – удивился Бекренев. – Минуту назад вдвоем ведь сидели…

– Мало ли кому что померещится… Бывайте… – добавил угрюмо мужчина и скрылся в сенях дома.

– Вот те на: померещилось, вишь, мне, – растерянно пробормотал Бекренев, глядя на плотно закрытую дверь дома. – Житье под немцами, видать, приучило людей осторожничать: где друг, а где недруг – сразу не разберешь.

Но зато в следующей деревне колхозники сами подошли к Бекреневу, стали расспрашивать о делах в районе, положении на фронте. Деревенскую сходку неожиданно прервал примчавшийся старшина милиции Иванов.

– Нашел-таки я вас, товарищ капитан, – обрадованно заявил он, соскакивая с брички.

– Как это тебе удалось? – Бекренев сам выбирал маршрут своей поездки и за эти три дня не раз и не два неожиданно менял его.

– А деревенский «телеграф» на что? – рассмеялся Иванов. – Будьте спокойны: самое надежное средство связи. Доведись неизвестному оказаться в деревне – уже и пошел стучать «телеграф» по всему его маршруту. За вами я, товарищ капитан, – переходя на серьезный лад, тихо произнес старшина. – Ждут вас в отделе. Срочное дело…

Привязав своего коня к бричке, Бекренев подсел к Иванову.

– Что там стряслось? – спросил он, когда бричка тронулась в сторону Пустошки.

Из рассказа Иванова выходило, что в прошедшую ночь в районе произошло сразу три ограбления. Были взломаны сельский магазин и колхозный амбар, из амбара унесли всего ничего – пуда три ржи, а вот магазин обчистили основательно, одной денежной выручки несколько тысяч рублей утащили. Жертвой третьего ограбления стал старик, которого остановили на дороге неизвестные – стащили с него сапоги и отобрали кисет с табаком-самосадом. Но это еще не все: грабители были вооружены огнестрельным оружием, стреляли в людей. Подробностей ночных происшествий Иванов не знал.

Несмотря на поздний час, оперативные работники отдела находились на местах.

– Ну рассказывай! – нетерпеливо потребовал Бекренев, едва переступив порог кабинета оперуполномоченного уголовного розыска Петра Жмакина.

– Бандиты, выходит, у нас объявились, Александр Сергеевич. – По веселому голосу и блестевшим глазам Жмакина можно было подумать, что он несказанно обрадован появлением незваных гостей в районе. И, словно оправдываясь за столь неуместный тон доклада, Жмакин присовокупил: – По всему видать – отчаянные: вооружены, стреляли. Так что и нам, может быть, пострелять придется.

– Давай ближе к делу, – хмуро потребовал Бекренев.

Жмакин подошел к висевшей на стене карте, ткнул пальцем в южную оконечность территории района.

– Ограблены вот в этих деревнях два магазина (выходит, уже два, отметил про себя Бекренев), в колхозном амбаре побывали. Одна женщина видела бандитов, уходивших в лес. Двое их было, один вооружен автоматом, другой – винтовкой. За плечами – мешки, видимо, с награбленным. Женщина божится, что опознала одного из бандитов…

– Ну-ну?

– Свидетельница утверждает, что опознала в грабителе жителя деревни Скробы Ивана Никифорова, деревенское прозвище – Афанасенок. Навел я тут кое-какие справки. – Жмакин порылся на столе в бумагах, вытащил одну, прочитал: – «Иван Никифоров в сорок первом был призван в Красную Армию. С приходом немцев неожиданно объявился в этих краях, жил на нелегальном положении, ни в партизанах, ни в числе немецких пособников не состоял. В Скробах не появлялся, хотя, по слухам, никуда не уходил из этих мест».

– Родные, близкие Афанасенка?

– В Скробах живут его отец Афанасий Никифоров, мать и с ними женщина; говорят, что Афанасенок ее в дом привел.

– А тот старик, с которого сняли сапоги, что показал?

– Старик не из местных, беженец из-под Старой Руссы. Афанасенка он, естественно, не знал. Был напуган, внешность бандитов не запомнил. Чует мое сердце, Александр Сергеевич, Афанасенка рук это дело, – убежденно добавил Жмакин. – Сам он местный, знает округу, сколько времени прятался, опыт в этом деле приобрел…

– А второй бандит? – спросил Бекренев, уже начавший склоняться к версии Жмакина.

– Кто его знает… Тоже дезертир какой-нибудь, сошелся с Афанасенком…

– Ладно, – Бекренев потер ладонью свой лоб, – попробуем проверить твои догадки. Скажи Кузьминскому: завтра поедет со мной в Скробы.

Чуть свет следующего дня Бекренев и оперуполномоченный Кузьминский были в Скробах. Семью Никифоровых они нашли в старой риге, приспособленной для жилья. Когда Бекренев и Кузьминский вошли в большое полутемное помещение, они застали всех в сборе. Хозяин сидел за столом, неторопливо что-то жевал, у раскаленной докрасна чугунки возилась старуха. В углу, перебирая какое-то тряпье, склонилась молодая женщина.

Поздоровавшись, Бекренев и Кузьминский без приглашения подсели к столу, сколоченному из наспех выструганных досок.

– Погорельцы мы, – словно извиняясь за неказистый вид жилья, проговорил старик, ощупывая гостей острым взглядом из-под лохматых бровей.

– А что, некому подсобить избу-то построить? – спросил Бекренев, решив сразу навести разговор на нужную тему.

– Да был вот сын. – Афанасий отвел от Бекренева глаза и стал нарочито старательно сметать со стола в ладонь хлебные крошки. – Забрали сынка на войну, а с бабами, известное дело, путного ничего не сделаешь.

– Пишет сын-то? Как там воюет? – как можно равнодушнее спросил Бекренев и глянул на женщин.

От его взгляда не укрылось, как молодуха метнула взгляд из-под низко повязанного платка и снова согнулась над узлом с тряпками. Старуха же, намеревавшаяся подбросить в чугунку дров, так и застыла с поленом в руке.

– Нету от сына писем. Одному богу известно, жив ли он еще, – помедлив, глухо ответил старик. – Женя, – обратился он к молодухе, – налей-ка гостям чайку.

– Спасибо, пили уже, – отказался за себя и своего спутника Бекренев и, чтобы усыпить возможное подозрение хозяев об истинной цели визита, доверительно спросил у старика:

– У вас в деревне, часом, самогонкой не балуются?

– Да какая она ноне, самогонка? – оживился тот. – Жрать ведь иной раз нечего, а вы… простите, не знаю, кто будете, о самогонке толкуете. Нету у нас в деревне такого баловства… А вы никак по этому делу?

– По этому, по этому. – Бекренев встал из-за стола. – Из милиции мы. Так вот и познакомились. Ну что ж, бывайте. – И пошел к низким, черным от копоти дверям.

Некоторое время они ехали в бричке молча. Наконец Бекренев тронул своего попутчика локтем:

– Ну, что уяснил для себя, тезка?

– Похоже, прав Жмакин: скрывается где-то сын старика. И все трое знают об этом: видел, как затихли бабы, когда ты про письма спросил. Значит, тот грабитель с автоматом, которого опознала женщина, и есть Афанасенок…

– Что делать будем? – спросил Бекренев.

– Засаду бы возле дома? – неуверенно произнес Кузьминский. – Так опять же – леший его знает, когда он надумает домой завернуть, можно до морковкиного заговенья просидеть… Прижать на допросе стариков? Так не выдадут же ни за что, будут свое талдычить: «Ничего не знаем, ничего не ведаем…»

– Это уж точно, – улыбнулся Бекренев, вспомнив недавнюю свою встречу с мужчиной, который поклялся, что один сидел на бревне.

– Остается та молодуха, – продолжал Кузьминский, – как ее там – Евгения, что ли? Кстати, кем она приходится Никифоровым? Наверняка та, что привел в дом Афанасенок.

– Ты прав, остается молодуха, – раздумчиво произнес Бекренев и подхлестнул вожжами перешедшего было на шаг коня.

Встал вопрос: как встретиться с молодухой, чтобы не узнали об этом старики Никифоровы? Помог случай. В Пустошку частенько вызывали жителей деревень на разгрузочные работы на железнодорожной станции, такое в то время широко практиковалось. Бекренев попросил в райисполкоме, чтобы в группу рабочих включили работоспособных и из деревни Скробы. Когда Евгения в числе других появилась в Пустошке, ее пригласили в милицию и провели в кабинет Бекренева.

– Как ладите со стариками, не обижают? – мягко спросил Бекренев, стараясь интонацией голоса успокоить явно напуганную вызовом в милицию женщину.

– Не обижают, – коротко ответила та, не поднимая глаз от своих сложенных на коленях рук.

– За мужем не скучаете? Его Иваном, кажется, зовут? – решил действовать напрямик Бекренев.

Евгения вздрогнула, еще ниже опустила глаза и еле слышно ответила:

– Какая же баба по мужику не скучает?

– Да-а, – протянул Бекренев, несколько озадаченный тем, что Евгения и не пытается отрицать свою связь с сыном старика. – Да-а, – снова протянул он. – Вот скоро война должна кончиться, мужики, которых пуля пощадит, домой вернутся. – Евгения подняла глаза и уже выжидательно-напряженно смотрела на капитана. – А иным мужикам и возвращаться не надо, потому как они и не уходили никуда, есть ведь такие, а, Женя?

– Вы про кого это? – тихо спросила Евгения, и легкий румянец пробился на ее щеках.

– Да хотя бы про вашего мужа Ивана, – бросил Бекренев, решив, что пора кончать играть в прятки.

– Иван же воюет, – с натугой проговорила Евгения. – На фронте он, – добавила она, словно рассчитывая, что эта ее вторая фраза должна окончательно убедить капитана в правдивости сказанных слов.

– Воюет… – передразнил Бекренев. – Вопрос только, с кем воюет. Нет его на фронте, – жестко отрезал он. – Скажи-ка лучше, откуда ты родом?

– Беженка я, немцы выслали нас из-под Старой Руссы…

– А когда познакомились с Иваном?

– В январе сорок второго, – не задумываясь ответила Евгения.

– Ну вот видишь, голубушка, не сходится одно с другим, – переходя на снисходительно-доверительный тон, улыбнулся Бекренев. – Иван-то твой в июне сорок первого был призван в армию, это мы точно знаем, и сразу на фронт отправлен. Где же вы тогда нашли друг друга, а?

Евгения снова низко склонила голову и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Битый час Бекренев пытался успокоить женщину, убеждал в необходимости отвечать на вопросы, та же только плакала и изредка выдавливала одно и то же: «Иван воюет, другого я ничего не знаю».

Отведя Евгению в комнату дежурного по отделу, Бекренев отправился домой обедать.

– Ты чего сегодня такой хмурый? – спросила Бекренева жена, когда они сели за стол.

– Да с бабенкой одной проваландался полдня и все напрасно: ревет в два ручья, а по делу – ни слова, хотя сказать ей есть что.

– Эх вы, казенные души, – улыбнулась Надежда Ивановна, – вам бы только вопросы да ответы.

Неожиданно ему пришла в голову мысль.

– Надюш! – Бекренев даже отложил ложку. – А что если тебе поговорить с ней, а?

– Ну вот, и меня в милицейский штат! – засмеялась Надежда Ивановна.

– Да нет, поговори с ней неофициально, просто так, как женщина с женщиной, может быть, она тебе и откроется. Она, по всему видать, покрывает своего муженька-бандита. Наверняка запугали бабенку… Жаль ее.

– Уговорил, – вздохнув, согласилась Надежда Ивановна.

Проводив обеих женщин в свой кабинет, Бекренев вышел, плотно прикрыл дверь.

Часа через полтора вышла Надежда Ивановна, и, проходя через комнату дежурного, где все это время поджидал ее Бекренев, кивнула ему головой.

Теперь перед Бекреневым сидела совершенно другая женщина. Выпрямившись на стуле, она спокойно и сосредоточенно смотрела на капитана, ожидая вопросов.

Евгения рассказала, что действительно познакомилась с Иваном Никифоровым в начале сорок второго, когда он невесть откуда появился в их деревне. Вначале врал, что отстал от своей части при отступлении, а потом признался, что дезертировал из армии. В сорок третьем привез ее в Скробы к своим родителям, сам же куда-то надолго исчез. До прихода Красной Армии несколько раз наведывался домой, последний раз заявился ночью, примерно месяц назад, и пробыл до утра. На ее робкую просьбу повиниться перед Советской властью злобно выругался и чуть не прибил. Старики взяли с нее слово молчать и ни под каким видом не выдавать сына.

– Старик знает, где скрывается сын? – спросил Бекренев, готовясь записать очередной ответ.

– Знает, – тихо ответила Евгения.

– Встречается с сыном?

– Ходит к нему изредка.

– Когда собирается идти снова?

– Не знаю… Свекровь вчера напекла хлеба и лепешек. Может быть, и сегодня в ночь…

Взглянув на капитана умоляющими глазами, спросила сама:

– Что будет-то ему? Неужто расстрел?

– Судить будут обязательно. Там уж как суд решит. Но чем скорее он предстанет перед судом, тем легче будет для него, – убежденно закончил Бекренев.

О тех ночных ограблениях магазинов и амбара Евгения ничего не знала, Иван из награбленного ничего домой не приносил.

Взяв с Евгении слово забыть их разговор, Бекренев отпустил женщину. Оставшись один, надолго задумался.

Так… Значит, старик Афанасий связан с бандитами, ходит к ним, носит продукты – оснований для его задержания предостаточно. Но что это даст? Как поведет себя на допросах? Скорее всего, замкнется, и попробуй тогда узнать, где логово бандитов. Надо брать старика с поличным – самое верное.

По-осеннему ранние сумерки быстро наползали на землю, затушевывая и поглощая окружающие предметы. Дул сильный холодный ветер, холод шел и от мокрой после недавно прошедшего дождя земли.

Окончательно окоченевший Бекренев тронул за рукав оперуполномоченного Смирнова:

– Продвинемся вперед, а то ни черта уже не видно.

Медленно ступая непослушными от долгого стояния и холода ногами, они вышли из кустарника, в котором скрывались все это время. Впереди, в какой-нибудь сотне метров, чернело приземистое строение, в котором обитала семья Никифоровых. «Пойдет ли сегодня старик?» – эта мысль не оставляла обоих чекистов в течение всех часов их утомительного ожидания. Афанасия они увидели оба сразу. Наклонившись вперед от тяжести заплечного мешка, опираясь на палку, старик преодолевал открытое место, приближаясь к опушке леса.

– Упустим… темно… Давай вперед! – вполголоса приказал Бекренев, устремляясь за стариком.

Настигли они Афанасия за первыми же деревьями. Два ярких луча карманных фонариков раздвинули ночную тьму и высветили неподвижно застывшую согбенную фигуру с заросшим окладистой бородой лицом.

– По каким таким срочным делам, Афанасий Яковлевич, на ночь глядя путь держите? – Голос Бекренева срывался от волнения и быстрой ходьбы.

– А, это ты, начальник, – хрипло произнес старик и широко расставил ноги, словно готовясь к драке. – Иду куда мне надо.

– Сейчас мы узнаем, куда тебе надо, – весело произнес Смирнов и приказал: – А ну-ка скидывай свой мешок – живо!

В мешке оказались печеный хлеб, ржаные лепешки, вареная картошка.

– Птичек кормить идешь аль других каких лесных зверюшек? – насмешливо спросил Бекренев, ощупывая карманы овчинного полушубка старика.

– Куда надо, туда и иду, – зло отрезал Афанасий.

Бекренев приблизил свое лицо к бородатому лицу Афанасия и, чеканя каждое слово, произнес:

– Идешь ты к своему сыну Ивану и нас тоже поведешь к нему.

Старик наконец-то сдвинул ноги, обутые в валенки с клееными галошами, переступил несколько раз с ноги на ногу и глухо выдавил:

– А ежели не поведу?

– Кончай баловать, Афанасий! – Смирнов передвинул ближе к пряжке ремня кобуру и вплотную приблизился к старику: – По военному времени за пособничество вооруженным бандитам знаешь что полагается?

Старик снова переступил ногами и вдруг по-бабьи запричитал:

– Да какой же мой Иван бандит? От воинской повинности уклонился… По молодости это у него, по недоразумению… А ежель оружьишко какое у него завелось, дык у кого его нонче нету…

– От чего твой Иван уклоняется – потом разберемся, – прервал стариковские причитания Бекренев. – А сейчас веди нас к нему, да не вздумай шутки шутить. – Бекренев вытащил из кобуры пистолет. Его примеру последовал Смирнов.

– Давай, давай, Афанасий, топай, выхода у тебя другого нету. – Бекренев поднял с земли мешок и сунул его Афанасию.

Старик завязал мешок, вскинул его на плечи, просунул в лямки руки и, снова сгорбившись, направился в лес. Шли они долго, так долго, что Бекренев уже подумывал о коротком отдыхе. Впереди, то скрываясь за стволами деревьев, то снова появляясь, маячила горбатая от мешка фигура Афанасия.

«Легок на ногу, старый хрыч», – с завистью подумал Бекренев. Но вот старик замедлил шаг, закрутил головой.

«Где-то здесь, рядом», – догадался Бекренев.

Спустились к ручью, перешли его вброд, стали подниматься на высокий песчаный берег. Выглянувшая из-за туч луна залила бледным светом крутой откос, и внезапно прямо перед собой Бекренев и Смирнов увидели обложенную дерном крышу землянки. Возле низкой двери стояли две пары лыж.

«Зимовать собрались», – мелькнула у Бекренева догадка.

Старик в это время подошел к двери землянки.

– Стучи, – тихо приказал приблизившийся Бекренев.

Смирнов занял место тут же, за спиной старика. Афанасий стукнул раз-другой кулаком в дверь и тут же позвал:

– Иван, это я, открой!

В землянке послышалось движение, кашель, дверь скрипнула и зловеще зачернел провал куда-то вниз, под землю.

И тут неожиданно старик запричитал:

– Иван, я не один! Энкавэдэшники здесь!

Резко оттолкнув Афанасия, Бекренев и Смирнов скатились в зияющий провал и в тусклом свете сальной свечи успели увидеть двух мужчин в исподнем, метнувшихся в угол землянки, где на жердяных нарах тускло поблескивало оружие.

– Назад! Перестреляем как собак! – приказал Бекренев, выпустив пулю куда-то вниз, под ноги бандитов.

Через пять минут все было кончено. Трясущимися от волнения руками Бекренев и Смирнов связали руки бандитов, поочередно вытащили их наружу. Афанасий стоял на том же месте у входа в землянку, не снимая с плеч мешка, и тихо, по-звериному, скулил.

Один из бандитов, высокий, горбоносый, повернулся к Афанасию и злобно прошипел:

– Притащил-таки за собой легавых!

– Да рази это я, Ваня! Они сами нас выследили, – уже совсем по-детски захныкал старик.

Когда Ивана Никифорова привели на первый допрос, Бекренев невольно залюбовался арестованным. Высокий, стройный, темные густые волосы, небольшая бородка, голубые, несколько навыкате, глаза, нос с небольшой горбинкой, – при виде такого парня редкая девка не потеряет голову, где уж там было устоять Евгении.

Держался на допросе Никифоров спокойно, на вопросы отвечал уверенно. Лет ему от роду двадцать семь, призван в армию в конце июня сорок первого. Под Мадоной, что в Латвии, в начале июля того же сорок первого года во время сильной бомбежки отстал от своей части. Стал уходить на восток, нарвался на немецкий десант, удалось скрыться в лесу. Долго потом плутал по хуторам, добрался до дома – а там уже тоже немцы. Все годы оккупации прятался, жил вначале в лесу, потом прибился на хутор к вдовушке-солдатке. Там и перезимовал. Не поладив с хозяйкой, снова ушел в лес. Случайно встретил такого же, как он, окруженца, перебрались вместе в леса поближе к Скробам, здесь и выстроили землянку, решили переждать в этом убежище до лучших времен. Еще раньше он познакомился в одной из деревень с беженкой Евгенией, привел ее к старикам в Скробы. Покушались ли они с напарником на государственное имущество? Да, был такой грех, обчистили пару-тройку магазинов да колхозную амбарушку: есть-пить ведь надо было. Готов отвечать за это по закону. Оружие? Так его сейчас кругом понакидано-понабросано, вон сопливые мальчишки с немецкими «шмайсерами» в казаки-разбойники играют. Автомат носил так, для острастки, ни разу не применил его в деле. Почему не выходил из леса? Да боязно было как-то: чем оправдаться, что ни в армии, ни в партизанах? Война кончится, вот тогда уж…

На следующем допросе Никифорову было официально предъявлено обвинение в дезертирстве из рядов Красной Армии. Это было посерьезнее, чем ограбление тех же магазинов: еще шла война и действовали суровые законы военного времени. Арестованный заметно сник. Расписавшись в предъявленном ему постановлении, он горестно повздыхал, потом вскинул на Бекренева свои голубые с поволокой, на сей раз грустные, глаза и тихо начал:

– Виноват я, чего уж там говорить, очень виноватый перед Советской властью и готов любой ценой искупить эту свою вину. Но все ж я был и остаюсь советским человеком, – Никифоров при этом даже постучал себя кулаком в грудь, – а вот заклятые враги Советской власти, изменщики – рядом с вами, а вы их не видите.

– Кто же такие эти изменщики? – Бекренев недоверчиво сощурился.

Никифоров резко встал с табурета, перегнулся через стол и, округлив глаза, быстро и горячо заговорил:

– Святую правду говорю, гражданин начальник: прячется в лесу целый отряд, человек сорок, вооружены до зубов. Готов всей душой помочь…

Из дальнейшего рассказа Никифорова выходило, что в дремучем Рясинском лесу, ближе к райцентру Опочке, затаилась большая вооруженная группа людей, состоящая из бывших полицейских и карателей. Командует отрядом власовский офицер по фамилии не то Дятлов, не то Дитлов. Люди в отряде кроме автоматов имеют несколько тяжелых и ручных пулеметов, полевую рацию. Никифоров уверял, что во время своих недавних скитаний по лесам дважды встречался с людьми из отряда, знает примерно место его дислокации.

– Почему же отряд до сих пор ничем не проявил себя? – перебил арестованного все это время молча слушавший Бекренев.

– У них какое-то особое задание, ждут приказа по радио.

– А может быть, они уже ушли оттуда? – Бекренев иронически усмехнулся.

– Да нет, не ушли: недели две назад я встретил двоих. Да и проверить можно, гражданин начальник, ушли они или нет, дорогу я туда знаю. – Никифоров не отвел своих немигающих глаз от пристального взгляда Бекренева.

…Когда арестованного увели, Бекренев долго ходил по кабинету, мял руками свое широкое лицо, тер большой лоб, думал.

Сообщение Никифорова о затаившейся в лесу банде не на шутку его встревожило. Хотя оперативная работа научила капитана критически относиться к показаниям своих «подопечных» – каких только небылиц не расскажут, только слушай! – в полученной информации было что-то. Бекренев знал, что в некоторых освобожденных Красной Армией районах, в малодоступных местах, скрываются бывшие пособники оккупантов и просто уголовники. Рядом – Прибалтика, дает о себе знать вылазками националистическое подполье, эта нечисть могла просочиться и сюда. От полученной информации просто так отмахнуться нельзя.

Бекренев решительно снял трубку телефона.

На другой день из Великих Лук прибыл сам начальник ОББ подполковник Серебряков. Он долго читал, а потом перечитывал протоколы допросов Никифорова. Оторвавшись наконец от бумаг, устало откинулся на спинку стула.

– Здорово все это смахивает на «липу»! – сказал он находившемуся все это время здесь же Бекреневу. – Сорок вооруженных до зубов бандитов сидят у нас под боком – и ни одного сигнала об этом. Ведь хоть чем-то и как-то должны были себя проявить…

– Но Никифоров утверждает, что у отряда особое задание и до получения приказа по радио он ничем не должен себя выдавать.

– Гм-м, такая строгая конспирация – и какой-то Никифоров свободно входит в контакт с людьми этого отряда, не кажется тебе это странным, капитан? – насмешливо произнес подполковник.

– Здесь, конечно, слабое место в показаниях Никифорова, я об этом уже думал. Но… – Бекренев быстро заходил по кабинету, – весь отряд, по словам Никифорова, состоит из власовцев, бывших полицаев, всякого другого отребья. В Никифорове они распознали своего по духу и по убеждениям, чего им от него таиться: ворон ворону глаз не выклюет. А смысл? Какой смысл Никифорову преподносить нам эту «липу»?

– Смысл есть, капитан, – хитро сощурился Серебряков, – вот читай в его показаниях: – «Я готов проникнуть в расположение отряда и выполнить ваше задание», то есть, попросту говоря: «Выпустите меня, граждане начальники, на волю, я вам помашу ручкой издалека – и был таков, ищи-свищи ветра в поле…»

– Но вы читайте дальше, товарищ подполковник: Никифоров готов провести нас к месту дислокации отряда. Он же прекрасно понимает, что будет находиться в прорези прицела. Это во-первых. Во-вторых, вся его семья, уже повинная перед законом за сокрытие сына-бандита, у нас в руках, в этом Никифоров тоже должен отдавать себе отчет…

– М-да… – протянул Серебряков. – Говоришь, Никифоров готов сам провести нас к месту расположения банды? – задумчиво продолжал подполковник. – Как раз этого допустить нельзя: один неосторожный шаг – и спугнем бандитов, растекутся, растворятся по болотам и топям, вон, – Серебряков кивнул на висевшую на стене карту, – сквозняком, транзитом, не покидая лесов, в белорусские пущи, прибалтийские лесные дебри выход есть. Да и узнать нам надлежит вначале: какое такое особое задание имеет отряд? Чем быстрее узнаем, тем лучше. Давай зови своего Афанасенка.

Рано утром следующего дня во дворе райотдела милиции хлопнул выстрел, другой. В коридорах затопали сапогами, послышались возбужденные голоса. К выбежавшему во двор Бекреневу подбежал дежурный:

– Товарищ капитан! Сбежал опасный преступник Никифоров!

– Как сбежал? Откуда? – Бекренев грозно подступил к вконец растерявшемуся дежурному.

– Из уборной… Выдавил доски в задней стене и… – Не дослушав дежурного, Бекренев направился в конец двора.

Возле дощатой уборной толпились сотрудники отдела, что-то осматривая в стене. С потерянным видом здесь же топтался сержант-конвоир.

– Как же ты, растяпа, упустил его? – напустился на него Бекренев.

– Виноват, товарищ капитан, недоглядел. Зашел он, значит, туда, а я здесь остался. – Сержант подвинулся на несколько шагов в сторону. – А его нет и нет, не выходит, значит. Я дверь открыл, глядь, а там – дырка… – запнулся караульный.

– Дырка! – передразнил Бекренев. – В мозгах у тебя дырка! Смотреть надо было в оба. Накажу – и самым строгим образом накажу! Дырка, видишь ли… – Бекренев еще раз в сердцах чертыхнулся и повернулся к сбившимся в кучку сотрудникам. – Быстро прочесать весь поселок, искать бандита!

Через час-другой в Пустошке только и было разговоров, что о дерзком побеге арестованного. Строились догадки: поймают – не поймают? К вечеру сержанта-конвоира, допустившего побег Афанасенка, отправили на гауптвахту. Бежавшего найти не удалось.

Через неделю Бекренев и Жмакин верхами выехали в деревню Щукино, что в четырех километрах от Скроб. Не доезжая до деревни, спешились, вошли в густой ельник, присыпанный первым выпавшим снегом. Тут же из-за ближайшей раскидистой ели вышел мужчина в белом полушубке, заячьей шапке-треухе, добротных сапогах. Это был Иван Никифоров – собственной персоной. Еще издали он приветливо заулыбался поджидающим его чекистам.

– Ну как добрался? – спросил Бекренев.

– Все в порядке, товарищ капитан. («Уверенно себя держит, уже и товарищ», – отметил про себя Бекренев). Выбрался я, это, из сортира, уже до леса добежал, а конвоир-то мой только тогда пулять и начал, – хохотнул Никифоров. – Нашел я «голубчиков», – переходя на серьезный тон, стал докладывать Никифоров. – Все в том же месте обретаются.

– А что у тебя на лице? – спросил Бекренев, заметивший, еще когда только подошел Никифоров, багровые царапины на его лбу и щеке.

– Не о гвозди ли в досках, что я тайком в сортире отдирал, поцарапался? – хмыкнув, спросил Жмакин.

– Не, не о гвозди. – На лице Никифорова появилось страдальческое выражение. – Это мне пришлось немного пострадать, – виновато улыбнулся он. – Заподозрили меня попервости-то в отряде агентом НКВД, ну и пытать начали, помяли бока изрядно. Не знаю, чем бы дело кончилось, да тут получили они известие о моем побеге, ну и отстали, опять за своего принимают…